Где это видано, чтобы с воинами так поступали? И рассказал про Лавана – как ему отрезали. Наказал отцу нашему и нам с Гизульфом не поддаваться, ежели приступят к нам Одвульф и годья Винитар с таким поганым делом, и отбиваться до последнего. И его, Рагнариса, и дядю Агигульфа кричать на подмогу. Одвульф-то мужичонка тщедушный, а вот Винитар, пока дурью маяться не начал, был воином славным.
И в заключение, совсем остервенясь, проревел:
– Не знаю, что там у Одвульфа в штанах делается, не лазил я к нему в штаны, а внуков моих увечить не сметь!
И палкой стукнул, мне по ноге попав.
Тут Галесвинта возьми да брякни:
– Ничего у Одвульфа не отрезано.
Напустились на неё и мать наша Гизела, и отец наш Тарасмунд, а пуще всех дедушка Рагнарис: откуда, мол, известно?
Сванхильда выручить сестру поспешила:
– А мы видели.
Дедушка затрясся.
– Показывал вам, что ли? Стервец!.. В рабство за такие вещи обращают, чтобы свободную девицу совращать и непотребства с нею чинить…
Видя опасность для девочек, вмешалась Гизела (она обыкновенно молчит, когда дедушка яриться начинает): для того, мол, и дала штаны Одвульфу, что одежонка одвульфова разве что на сеточку рыболовную сгодилась бы, не будь такой ветхой.
И отошёл от гнева дедушка Рагнарис. Девиц же для острастки день велел не кормить, чтобы стати им не мерещились.
Ильдихо призвал и вопросил грозно, не подглядывала ли и она за статями родича нашего Одвульфа. Ильдихо же, дерзкая на язык, отвечала, что мужчины только и горазды, что статями перед девицами трясти, а как до дела, тут и выясняется: одно им от баб нужно – чтобы сытно их кормили.
В тот же вечер, уже на ночь глядя, дедушка сильно побил Ильдихо, а с утра на курганы ушёл.
ТАРАСМУНД, ВЕЛЕМУД И БОГ ЕДИНЫЙ
Однажды я спросил отца моего Тарасмунда, почему он ушёл от дедушкиных богов и выбрал Бога Единого. Тарасмунд отвечал, что Бог Единый – самый сильный. Тогда я спросил отца, а если бы Бог Единый пошёл на дедушкиного Вотана, кто бы победил? Отец рассердился и не стал отвечать. Я думаю, что победил бы дедушка.
А с отцом моим Тарасмундом вышло так.
Было это давно.
Пошёл наш отец Тарасмунд с Теодобадом в поход на герулов. А дядя Агигульф тогда в поход не ходил, потому что был в те времена возрастом как сейчас Гизульф, и в мужской избе, что при капище, ещё не посвятили его в воины. И Ульф тогда в тот поход не ходил, хотя Ульф был уже воином.
Герулы – давние наши враги, хоть и сходны с нами языком. Герулов все ненавидят. И оттого Теодобад каждый год ходит на них в поход. И Аларих, отец его, ходил на них походами. А если не идём мы на них в походы, они сами на нас в поход идут. Оттого мы ходим на них в походы.
Все знают, что у них гнусный нрав и что боятся они готской доблести, ударом на удар не отвечают, а вместо того обходят с боков и кусают отставших. Или ловушки и засады устраивают.
Марда родом из герулов. Но Валамир умеет герульское её коварство себе на пользу обращать, когда со своим дядькой-рабом воюет у себя дома или когда ему что-то от нашего дяди Агигульфа надо. Однако же обычаи герульские в дому у себя заводить запретил.
Дядя Агигульф говорит, что иной раз к Валамиру в гости наведаться – всё равно что в поход на герулов сходить. Дескать, гляди, Валамир – огерулишься.
Когда Теодобад пошёл в тот поход на герулов, у вандалов в том году похода не было. У вандалов умер Эрзарих, старый вождь; они на щит нового вождя поднимали, Лиутара, сына Эрзариха. Лучшее время для похода упустили. А вандалы ходят в походы не на герулов, как мы ходим, а на гепидов, только не на наших соседей, а на дальних. И затосковали удальцы вандальские, дома сидя.
И вот к Теодобаду присоединяется отряд вандальских храбрецов. Искали славы и воинских утех, скучая среди мира.
Истинно, то были храбрецы, говорит Тарасмунд, ибо когда дошло до сражения, ничем не уступали готам и соревновались с ними в доблести, так что даже забылось, что это лукавые вандалы.
Обличьем и языком вандалы очень сходны с нами, готами; обычаи же у них иные. Вандал мечтаниями уносится за тридевять земель, а того, что под самым носом у него, не замечает. Так дедушка говорит.
Во всём ищет вандал примет. Увидит, к примеру, что ветви дерева скрестились сходно с руной бедственной – шагу в ту сторону не ступит. И потому многие думают, что вандалы трусы.
Когда воинство теодобадово схватилось с герулами, великая была сеча. Дружину вандальскую Теодобад первой двинул в бой, и почти все полегли вандалы. Герулы же дрогнули и обратились в бегство.
Наши бросились их преследовать. Быстры герулы, ушли они от погони. Горстка же готов, в том числе отец мой Тарасмунд, и с ними вандал Велемуд, отбились от своих, ибо оказались в местности незнакомой. И заблудились они.
Герулы же, коварные и хитрые по природе, остереглись встретиться в открытом бою с сильным войском теодобадовым. Они окружили вместо того горстку храбрецов и напали на них.
Храбро бились готы под сенью великого дуба на поляне, от крови красной, и как трусливые псы на разъярённых медведей, наседали на них герулы.
И вот когда погибель казалась неизбежной, хитроумный вандал Велемуд, сын Вильзиса, предложил отцу моему Тарасмунду посвятить себя Богу Единому и просить у Него помощи для себя и всех сотоварищей своих. Ибо слышал некогда Велемуд, что этот Бог Единый ради одного своего спасает множество чужих.
И согласился отец мой отдать себя этому Богу Единому, чтобы спаслись все его товарищи. И поклялся в том Велемуду, сыну Вильзиса.
И вторую клятву дал Тарасмунд Велемуду, сыну Вильзиса: что буде останутся оба в живых, отдаст за него дочь свою Хильдегунду. И рад был этому Велемуд. Ибо много хвалил Тарасмунд Хильдегунду и слушал его Велемуд. И захотел Велемуд Хильдегунду в жёны.
Не успел договорить последнее слово клятвы своей Тарасмунд, как свершилось чудо: показалось войско теодобадово. И ударил Теодобад в спину герулам и рассеял их, как осенние листья.
Так хитроумие Велемуда и самоотверженность Тарасмунда спасли всех.
Возвратясь домой с богатой добычей, отец мой клятву свою исполнил: пошёл к годье Винитару и совершил обряд крещения над собой и всеми, над кем имел власть, кроме дочери своей старшей, Хильдегунды, которую обещал в жёны Велемуду. Ибо Велемуд остался верен старым богам.
Хитроумный вандал этот Велемуд говорил потом, что, возможно, спаслись они потому, что стояли под дубом, древом Вотана. Неясно, рассуждал Велемуд, который из богов совершил то чудо, что вовремя подоспел ваш Теодобад. И пусть, говорил Велемуд, Тарасмунд отдаст дань Богу Единому, а уж он, Велемуд, отдаст дань Вотану. И воистину, то мудро будет. Так вернее всего спасутся они от злой погибели и в дальнейшем.
Дедушка же Рагнарис за то на Велемуда страшно взъярился, что заставил он Тарасмунда пойти на поклон к Винитару, в храм Бога Единого, а Хильдегунду выпросил себе в жёны.
Куда вандал пролезет, там уж добра больше не жди, говорил дедушка Рагнарис.
Не зря, мол, поговорка в народе нашем ходит: «Связался гот с вандалом». Так дедушка говорит, Велемуда понося.
ЖЕНИТЬБА ВАНДАЛА
Когда Велемуд в наш дом приехал, сразу показал всю свою вандальскую хитрость. Ибо была у Велемуда такая привычка, в дела каждого вникнуть и так сделать, чтобы каждый полюбил его, Велемуда.
Отец наш Тарасмунд часто присловье повторяет – от Велемуда его слышал: «Все примечай, а сам не плошай – зайца увидел, зайцем стань; волка увидел – волком стань, вот и будет всего вдосталь».
С Тарасмундом Велемуд ещё прежде дружбу свёл, когда они под дубом стояли и от герулов отбивались. И захотел теперь Велемуд, чтобы и братья и отец тарасмундовы полюбили его тоже.
И старался Велемуд.
Дяде Агигульфу он про девок разное рассказывал (дядя Агигульф, когда время его настало, все велемудовы россказни на деле проверил). Наставлял дядю Агигульфа Велемуд, прутиком рисовал, как и что делается. Велемуд любит наставлять.
А с Ульфом, едва только друг друга завидели, сразу воздвиглась между ними приязнь, хотя и старше Велемуд Ульфа. Между ними ничего не говорилось, но приязнь эта сохранялась неизменной.
Велемуд в наш дом приехал свататься, ибо обещал ему Тарасмунд в жёны свою старшую дочь.
Как Велемуд сестру мою Хильдегунду в жёны брал – то мой отец Тарасмунд и дядя Агигульф с равным удовольствием вспоминают; дедушка же Рагнарис злобно щерится, как пёс, когда у того норовят кость отнять.
Тарасмунд говорит, что Велемуд и Хильдегунда были друг другу под стать, глаз не отвести – такие красавцы оба. Я плохо помню мою сестру Хильдегунду. Мать наша Гизела говорит, что Хильдегунда была девица обильная: косы у неё толстые, стан широкий, лицо улыбчивое, щеки румяные. Мешки с зерном ворочала, за себя постоять могла. Тарасмунд вспоминает, что когда дядя Агигульф ещё из малолетства не вышел, а Хильдегунда уже была, изрядно примучивала она дядю Агигульфа.
Велемуд как увидел Хильдегунду, так аж рот раскрыл и весь затрясся, слюной исходя. Так захотелось ему нашу сестру себе в хозяйство получить.
Отец мой Тарасмунд говорит, что и Велемуд был хоть куда молодец, удалой и статный. Одна беда, что вандал. Но дедушка Рагнарис с этим не согласен. Дедушка Рагнарис говорит: «В том и беда, что вандал».
Дед, как узнал от Тарасмунда, что хитроумный вандал Велемуд сманил его, Тарасмунда, в новую веру, а сам при том в старой вере остался, так убить Велемуда хотел. Когда же довели до деда ещё и насчёт Хильдегунды – что в жёны её Велемуду прочат – так взвыл дед раненым медведем. По Хильдегунде убивался, будто в жертву её хотят принести, на растерзание диким зверям. Хотя до того он Хильдегунду не жаловал. Так мать наша Гизела говорит.
Седмицу целую дед выл да причитал, а Велемуд, сын Вильзиса, к нему подлаживался. И так заходил, и эдак, и слова сладкие да липкие говорил, и дарами пытался деда пронять, и о богах с ним толковал, и о старом благолепии. И во все дела сельские влез и все постиг, и дружбу с половиной села завёл. Только без толку. Не размягчалось дедово сердце навстречу вандалу.
Позабыв старые свои распри с Хродомером, засел дедушка Рагнарис на хродомеровом подворье, только скрежет зубовный по всему селу разносился. Это дедушка Рагнарис с Хродомером на диво дружно вандалов поносили и к богам взывали, чтобы коварство вандальское они покарали.
Как дедушка Рагнарис со двора вон подался, так на подворье нашем Велемуд в силу вошёл. Все уменья свои на Хильдегунду обратил. И так перед нею вертелся, такие песни ей пел, такой вид умильный принимал, так глаза таращил, что впору расплакаться. На все был он умелец. И саги древние вандальские пел, и ругательствам аланским её обучал, и воинским искусством хвалился, скакал по улице на коне и за конём волочился – вандалы издавна с аланами дружбу водят и роднятся с ними, оттого и с конями лучше нашего ладят. И даже косу Хильдегунде заплёл по-особому, по-вандальски, чтобы она потом перед сёстрами выхвалялась. И кичилась Хильдегунда удачей своей.
Неуступчивость же Рагнариса Велемуд в конце концов военной хитростью одолел. Было это до чумы, когда жив ещё был в селе третий старейшина – Сейя. К этому Сейе втёрся в дружбу хитроумнейший Велемуд и сумел убедить он Сейю в несомненной полезности своей.
И тогда уступил Рагнарис. Воротился в дом свой и увидел, какие перемены внёс вторжением своим вандал. Всюду поспевал Велемуд по хозяйству. Всё блестело и сверкало. Еды наготовлено, котлы намыты, одежды вычищены. Такой это был хозяйственный и полезный вандал.
Он даже смешить дедушку пытался: на руки встал, ноги задрал и на плетень закинул, как его один скамар научил в бурге ихнем вандальском, но повалил плетень и потом чинил.
Дедушка Рагнарис с Велемудом долгие беседы повёл насчёт того, какое имущество Велемуд выделяет своей жене в подарок и при каких условиях он этот подарок забирает назад. И какое имущество даёт род Рагнариса за Хильдегундой и при каких условиях Хильдегунда возвращается назад в род Рагнариса вместе со всем имуществом.
Это были долгие разговоры. Тарасмунд говорит, что дедушка охрип, с вандалом из-за каждой плошки споря. Однако после этих разговоров уважать начал дедушка Велемуда. У самого Велемуда хозяйство не беднее нашего оказалось. Впрочем, Тарасмунд это ещё и раньше говорил, только дедушка не запомнил.
Дядя Агигульф говорит, что помнит, как Велемуд имущество своё палочкой на дворе рисовал, чтобы дедушке понятнее было, где у него, Велемуда, что лежит и где что стоит. Дедушка Рагнарис хоть и не был ни разу у Велемуда, все уже знал во дворе велемудовом и даже поучать начал, куда что лучше переставить. Да и у нас во дворе не просто так вертелся Велемуд, а все счёл и все запомнил, и даже каждую мышь амбарную, кажется, в лицо знал.
Пир свадебный был преобильнейший. Дед говорил, что нужно такой пир устроить, чтобы боги облизнулись от зависти. И пусть этот вандал потом у себя в вандальском селе не рассказывает, что род Рагнариса скудно живёт и пировать не умеет.
Съели целого быка и восемнадцать кур. Пух и перья этих кур Хильдегунде в приданое дали, чтобы она мягкое ложе настелила или тёплый плащ сделала.
Масла извели четыре кувшина. Хлебов выпекли с полутора мешков муки. Пива и медовухи много было. Дичи Тарасмунд добыл – оленя: половину оленя гости съели (вторую половину на зиму накоптили и на стол не выставили). Дикой птицы было много – уже не помнят, сколько.
Велемуд Хильдегунде наутро после свадьбы дар преподнёс: коня в богатой упряжи. Хильдегунда верхом плохо ездила, поэтому Велемуд потом сам на этом коне ездил.
На пиру дедушка Рагнарис, пива безмерно испив, великую шалость учинил. Вооружился, взял свой щит, шлем надел, меч в руку взял, к реке с воинственным кличем пошёл, в реку вошёл и утонул, но Велемуд его спас. И все добро дедушкино тоже спас: щит, шлем и меч. Дедушка потом говорил, что в реке рати вражеские усмотрел, будто вскипали они яростно в волнах и на село наше идти войной хотели.
Хродомер же на пиру с Сейей поссорился. Говорили о том, где тын ставить, потому и поссорились.
А Велемуд шумно хвастал, что за одну ночь познал Хильдегунду девять раз и зачал с ней девятерых сыновей. Хильдегунда же краснела, хихикала, но не отрицала слов его.
На третий день уехал Велемуд из нашего села с женой своей Хильдегундой, со всеми дарами и подарками, и с конём в богатой упряжи.
Едва только Велемуд уехал, как вновь очерствел сердцем дедушка Рагнарис по отношению к вандалу. Стал он опять Велемуда хулить, Хильдегунду оплакивать, как если бы в рабство её увели, вандалов всех поносить, ворчать и ругаться на Тарасмунда – зачем неразумием своим ввёл в семью нашу столь позорную родню.
Ибо подозрение появилось у дедушки, что этот Велемуд и вовсе не вандал, а скамар. Лучше уж вандалом бы был! И на руках стоять умеет, добрый люд тешит глупостями всякими. Он дедушке Рагнарису глаза отвёл, а вот теперь, как уехал, так ясно увидел дедушка, кем на самом деле этот Велемуд является.
И как только могло такое быть, чтобы у вандалов похода не было? Это Велемуд нарочно так сказал, чтобы Тарасмунда одурачить. Тарасмунда любой одурачит. И Теодобада любой одурачит. Он-то, дедушка Рагнарис, так думает: если и помер Эрзарих вандальский, то не один, а два похода быть должны, ибо как иначе избыть горе по старому вождю? Да и новый вождь, буде старый помрёт, непременно пошёл бы в поход, чтобы себя показать. Вот как думает дедушка Рагнарис.
Минул год. Ульф в бург поехал – он в поход собирался с Теодобадом. И нашёл тогда Ульфа в бурге один алан, из тех, что приезжают в бург торговать. От Велемуда передал тот алан весть: правнук народился у Рагнариса, а у Тарасмунда – внук. И назвали его Филимер.
Дедушка по этому поводу одно сказал: Аларих, прежний вождь, не в пример Теодобаду, не позволял аланам по своему бургу шляться и высматривать, где что плохо лежит.
КАК ДЯДЯ АГИГУЛЬФ НАШУ КОЗУ ПРОИГРАЛ
Так заведено, что доблестные, судьбу испытывая, любят играть в кости. Все воины это любят. Я тоже буду играть с другими воинами в кости, когда вырасту.
А пока я играю в кости только с Гизульфом. Гизульф часто выигрывает. Иногда я играю в кости с Ахмой-дурачком, и тогда я выигрываю. Но когда я выигрываю, Ахма плачет, а Гизела меня ругает. Кости нам с Гизульфом привёз из похода дядя Агигульф.
Наш дядя Агигульф очень любит играть в кости. Дядя Агигульф – доблестный воин. Обычно ему везёт в игре. Недаром дедушка Рагнарис говорит, что дядя Агигульф – любимец богов.
Сам дедушка Рагнарис в кости не играет. Он говорит, что седые волосы не позволяют ему играть. Я не понимаю, как волосы могут мешать в подобном деле. Но дедушка так говорит.
Отец мой Тарасмунд говорит, что дедушка раньше тоже играл в кости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
И в заключение, совсем остервенясь, проревел:
– Не знаю, что там у Одвульфа в штанах делается, не лазил я к нему в штаны, а внуков моих увечить не сметь!
И палкой стукнул, мне по ноге попав.
Тут Галесвинта возьми да брякни:
– Ничего у Одвульфа не отрезано.
Напустились на неё и мать наша Гизела, и отец наш Тарасмунд, а пуще всех дедушка Рагнарис: откуда, мол, известно?
Сванхильда выручить сестру поспешила:
– А мы видели.
Дедушка затрясся.
– Показывал вам, что ли? Стервец!.. В рабство за такие вещи обращают, чтобы свободную девицу совращать и непотребства с нею чинить…
Видя опасность для девочек, вмешалась Гизела (она обыкновенно молчит, когда дедушка яриться начинает): для того, мол, и дала штаны Одвульфу, что одежонка одвульфова разве что на сеточку рыболовную сгодилась бы, не будь такой ветхой.
И отошёл от гнева дедушка Рагнарис. Девиц же для острастки день велел не кормить, чтобы стати им не мерещились.
Ильдихо призвал и вопросил грозно, не подглядывала ли и она за статями родича нашего Одвульфа. Ильдихо же, дерзкая на язык, отвечала, что мужчины только и горазды, что статями перед девицами трясти, а как до дела, тут и выясняется: одно им от баб нужно – чтобы сытно их кормили.
В тот же вечер, уже на ночь глядя, дедушка сильно побил Ильдихо, а с утра на курганы ушёл.
ТАРАСМУНД, ВЕЛЕМУД И БОГ ЕДИНЫЙ
Однажды я спросил отца моего Тарасмунда, почему он ушёл от дедушкиных богов и выбрал Бога Единого. Тарасмунд отвечал, что Бог Единый – самый сильный. Тогда я спросил отца, а если бы Бог Единый пошёл на дедушкиного Вотана, кто бы победил? Отец рассердился и не стал отвечать. Я думаю, что победил бы дедушка.
А с отцом моим Тарасмундом вышло так.
Было это давно.
Пошёл наш отец Тарасмунд с Теодобадом в поход на герулов. А дядя Агигульф тогда в поход не ходил, потому что был в те времена возрастом как сейчас Гизульф, и в мужской избе, что при капище, ещё не посвятили его в воины. И Ульф тогда в тот поход не ходил, хотя Ульф был уже воином.
Герулы – давние наши враги, хоть и сходны с нами языком. Герулов все ненавидят. И оттого Теодобад каждый год ходит на них в поход. И Аларих, отец его, ходил на них походами. А если не идём мы на них в походы, они сами на нас в поход идут. Оттого мы ходим на них в походы.
Все знают, что у них гнусный нрав и что боятся они готской доблести, ударом на удар не отвечают, а вместо того обходят с боков и кусают отставших. Или ловушки и засады устраивают.
Марда родом из герулов. Но Валамир умеет герульское её коварство себе на пользу обращать, когда со своим дядькой-рабом воюет у себя дома или когда ему что-то от нашего дяди Агигульфа надо. Однако же обычаи герульские в дому у себя заводить запретил.
Дядя Агигульф говорит, что иной раз к Валамиру в гости наведаться – всё равно что в поход на герулов сходить. Дескать, гляди, Валамир – огерулишься.
Когда Теодобад пошёл в тот поход на герулов, у вандалов в том году похода не было. У вандалов умер Эрзарих, старый вождь; они на щит нового вождя поднимали, Лиутара, сына Эрзариха. Лучшее время для похода упустили. А вандалы ходят в походы не на герулов, как мы ходим, а на гепидов, только не на наших соседей, а на дальних. И затосковали удальцы вандальские, дома сидя.
И вот к Теодобаду присоединяется отряд вандальских храбрецов. Искали славы и воинских утех, скучая среди мира.
Истинно, то были храбрецы, говорит Тарасмунд, ибо когда дошло до сражения, ничем не уступали готам и соревновались с ними в доблести, так что даже забылось, что это лукавые вандалы.
Обличьем и языком вандалы очень сходны с нами, готами; обычаи же у них иные. Вандал мечтаниями уносится за тридевять земель, а того, что под самым носом у него, не замечает. Так дедушка говорит.
Во всём ищет вандал примет. Увидит, к примеру, что ветви дерева скрестились сходно с руной бедственной – шагу в ту сторону не ступит. И потому многие думают, что вандалы трусы.
Когда воинство теодобадово схватилось с герулами, великая была сеча. Дружину вандальскую Теодобад первой двинул в бой, и почти все полегли вандалы. Герулы же дрогнули и обратились в бегство.
Наши бросились их преследовать. Быстры герулы, ушли они от погони. Горстка же готов, в том числе отец мой Тарасмунд, и с ними вандал Велемуд, отбились от своих, ибо оказались в местности незнакомой. И заблудились они.
Герулы же, коварные и хитрые по природе, остереглись встретиться в открытом бою с сильным войском теодобадовым. Они окружили вместо того горстку храбрецов и напали на них.
Храбро бились готы под сенью великого дуба на поляне, от крови красной, и как трусливые псы на разъярённых медведей, наседали на них герулы.
И вот когда погибель казалась неизбежной, хитроумный вандал Велемуд, сын Вильзиса, предложил отцу моему Тарасмунду посвятить себя Богу Единому и просить у Него помощи для себя и всех сотоварищей своих. Ибо слышал некогда Велемуд, что этот Бог Единый ради одного своего спасает множество чужих.
И согласился отец мой отдать себя этому Богу Единому, чтобы спаслись все его товарищи. И поклялся в том Велемуду, сыну Вильзиса.
И вторую клятву дал Тарасмунд Велемуду, сыну Вильзиса: что буде останутся оба в живых, отдаст за него дочь свою Хильдегунду. И рад был этому Велемуд. Ибо много хвалил Тарасмунд Хильдегунду и слушал его Велемуд. И захотел Велемуд Хильдегунду в жёны.
Не успел договорить последнее слово клятвы своей Тарасмунд, как свершилось чудо: показалось войско теодобадово. И ударил Теодобад в спину герулам и рассеял их, как осенние листья.
Так хитроумие Велемуда и самоотверженность Тарасмунда спасли всех.
Возвратясь домой с богатой добычей, отец мой клятву свою исполнил: пошёл к годье Винитару и совершил обряд крещения над собой и всеми, над кем имел власть, кроме дочери своей старшей, Хильдегунды, которую обещал в жёны Велемуду. Ибо Велемуд остался верен старым богам.
Хитроумный вандал этот Велемуд говорил потом, что, возможно, спаслись они потому, что стояли под дубом, древом Вотана. Неясно, рассуждал Велемуд, который из богов совершил то чудо, что вовремя подоспел ваш Теодобад. И пусть, говорил Велемуд, Тарасмунд отдаст дань Богу Единому, а уж он, Велемуд, отдаст дань Вотану. И воистину, то мудро будет. Так вернее всего спасутся они от злой погибели и в дальнейшем.
Дедушка же Рагнарис за то на Велемуда страшно взъярился, что заставил он Тарасмунда пойти на поклон к Винитару, в храм Бога Единого, а Хильдегунду выпросил себе в жёны.
Куда вандал пролезет, там уж добра больше не жди, говорил дедушка Рагнарис.
Не зря, мол, поговорка в народе нашем ходит: «Связался гот с вандалом». Так дедушка говорит, Велемуда понося.
ЖЕНИТЬБА ВАНДАЛА
Когда Велемуд в наш дом приехал, сразу показал всю свою вандальскую хитрость. Ибо была у Велемуда такая привычка, в дела каждого вникнуть и так сделать, чтобы каждый полюбил его, Велемуда.
Отец наш Тарасмунд часто присловье повторяет – от Велемуда его слышал: «Все примечай, а сам не плошай – зайца увидел, зайцем стань; волка увидел – волком стань, вот и будет всего вдосталь».
С Тарасмундом Велемуд ещё прежде дружбу свёл, когда они под дубом стояли и от герулов отбивались. И захотел теперь Велемуд, чтобы и братья и отец тарасмундовы полюбили его тоже.
И старался Велемуд.
Дяде Агигульфу он про девок разное рассказывал (дядя Агигульф, когда время его настало, все велемудовы россказни на деле проверил). Наставлял дядю Агигульфа Велемуд, прутиком рисовал, как и что делается. Велемуд любит наставлять.
А с Ульфом, едва только друг друга завидели, сразу воздвиглась между ними приязнь, хотя и старше Велемуд Ульфа. Между ними ничего не говорилось, но приязнь эта сохранялась неизменной.
Велемуд в наш дом приехал свататься, ибо обещал ему Тарасмунд в жёны свою старшую дочь.
Как Велемуд сестру мою Хильдегунду в жёны брал – то мой отец Тарасмунд и дядя Агигульф с равным удовольствием вспоминают; дедушка же Рагнарис злобно щерится, как пёс, когда у того норовят кость отнять.
Тарасмунд говорит, что Велемуд и Хильдегунда были друг другу под стать, глаз не отвести – такие красавцы оба. Я плохо помню мою сестру Хильдегунду. Мать наша Гизела говорит, что Хильдегунда была девица обильная: косы у неё толстые, стан широкий, лицо улыбчивое, щеки румяные. Мешки с зерном ворочала, за себя постоять могла. Тарасмунд вспоминает, что когда дядя Агигульф ещё из малолетства не вышел, а Хильдегунда уже была, изрядно примучивала она дядю Агигульфа.
Велемуд как увидел Хильдегунду, так аж рот раскрыл и весь затрясся, слюной исходя. Так захотелось ему нашу сестру себе в хозяйство получить.
Отец мой Тарасмунд говорит, что и Велемуд был хоть куда молодец, удалой и статный. Одна беда, что вандал. Но дедушка Рагнарис с этим не согласен. Дедушка Рагнарис говорит: «В том и беда, что вандал».
Дед, как узнал от Тарасмунда, что хитроумный вандал Велемуд сманил его, Тарасмунда, в новую веру, а сам при том в старой вере остался, так убить Велемуда хотел. Когда же довели до деда ещё и насчёт Хильдегунды – что в жёны её Велемуду прочат – так взвыл дед раненым медведем. По Хильдегунде убивался, будто в жертву её хотят принести, на растерзание диким зверям. Хотя до того он Хильдегунду не жаловал. Так мать наша Гизела говорит.
Седмицу целую дед выл да причитал, а Велемуд, сын Вильзиса, к нему подлаживался. И так заходил, и эдак, и слова сладкие да липкие говорил, и дарами пытался деда пронять, и о богах с ним толковал, и о старом благолепии. И во все дела сельские влез и все постиг, и дружбу с половиной села завёл. Только без толку. Не размягчалось дедово сердце навстречу вандалу.
Позабыв старые свои распри с Хродомером, засел дедушка Рагнарис на хродомеровом подворье, только скрежет зубовный по всему селу разносился. Это дедушка Рагнарис с Хродомером на диво дружно вандалов поносили и к богам взывали, чтобы коварство вандальское они покарали.
Как дедушка Рагнарис со двора вон подался, так на подворье нашем Велемуд в силу вошёл. Все уменья свои на Хильдегунду обратил. И так перед нею вертелся, такие песни ей пел, такой вид умильный принимал, так глаза таращил, что впору расплакаться. На все был он умелец. И саги древние вандальские пел, и ругательствам аланским её обучал, и воинским искусством хвалился, скакал по улице на коне и за конём волочился – вандалы издавна с аланами дружбу водят и роднятся с ними, оттого и с конями лучше нашего ладят. И даже косу Хильдегунде заплёл по-особому, по-вандальски, чтобы она потом перед сёстрами выхвалялась. И кичилась Хильдегунда удачей своей.
Неуступчивость же Рагнариса Велемуд в конце концов военной хитростью одолел. Было это до чумы, когда жив ещё был в селе третий старейшина – Сейя. К этому Сейе втёрся в дружбу хитроумнейший Велемуд и сумел убедить он Сейю в несомненной полезности своей.
И тогда уступил Рагнарис. Воротился в дом свой и увидел, какие перемены внёс вторжением своим вандал. Всюду поспевал Велемуд по хозяйству. Всё блестело и сверкало. Еды наготовлено, котлы намыты, одежды вычищены. Такой это был хозяйственный и полезный вандал.
Он даже смешить дедушку пытался: на руки встал, ноги задрал и на плетень закинул, как его один скамар научил в бурге ихнем вандальском, но повалил плетень и потом чинил.
Дедушка Рагнарис с Велемудом долгие беседы повёл насчёт того, какое имущество Велемуд выделяет своей жене в подарок и при каких условиях он этот подарок забирает назад. И какое имущество даёт род Рагнариса за Хильдегундой и при каких условиях Хильдегунда возвращается назад в род Рагнариса вместе со всем имуществом.
Это были долгие разговоры. Тарасмунд говорит, что дедушка охрип, с вандалом из-за каждой плошки споря. Однако после этих разговоров уважать начал дедушка Велемуда. У самого Велемуда хозяйство не беднее нашего оказалось. Впрочем, Тарасмунд это ещё и раньше говорил, только дедушка не запомнил.
Дядя Агигульф говорит, что помнит, как Велемуд имущество своё палочкой на дворе рисовал, чтобы дедушке понятнее было, где у него, Велемуда, что лежит и где что стоит. Дедушка Рагнарис хоть и не был ни разу у Велемуда, все уже знал во дворе велемудовом и даже поучать начал, куда что лучше переставить. Да и у нас во дворе не просто так вертелся Велемуд, а все счёл и все запомнил, и даже каждую мышь амбарную, кажется, в лицо знал.
Пир свадебный был преобильнейший. Дед говорил, что нужно такой пир устроить, чтобы боги облизнулись от зависти. И пусть этот вандал потом у себя в вандальском селе не рассказывает, что род Рагнариса скудно живёт и пировать не умеет.
Съели целого быка и восемнадцать кур. Пух и перья этих кур Хильдегунде в приданое дали, чтобы она мягкое ложе настелила или тёплый плащ сделала.
Масла извели четыре кувшина. Хлебов выпекли с полутора мешков муки. Пива и медовухи много было. Дичи Тарасмунд добыл – оленя: половину оленя гости съели (вторую половину на зиму накоптили и на стол не выставили). Дикой птицы было много – уже не помнят, сколько.
Велемуд Хильдегунде наутро после свадьбы дар преподнёс: коня в богатой упряжи. Хильдегунда верхом плохо ездила, поэтому Велемуд потом сам на этом коне ездил.
На пиру дедушка Рагнарис, пива безмерно испив, великую шалость учинил. Вооружился, взял свой щит, шлем надел, меч в руку взял, к реке с воинственным кличем пошёл, в реку вошёл и утонул, но Велемуд его спас. И все добро дедушкино тоже спас: щит, шлем и меч. Дедушка потом говорил, что в реке рати вражеские усмотрел, будто вскипали они яростно в волнах и на село наше идти войной хотели.
Хродомер же на пиру с Сейей поссорился. Говорили о том, где тын ставить, потому и поссорились.
А Велемуд шумно хвастал, что за одну ночь познал Хильдегунду девять раз и зачал с ней девятерых сыновей. Хильдегунда же краснела, хихикала, но не отрицала слов его.
На третий день уехал Велемуд из нашего села с женой своей Хильдегундой, со всеми дарами и подарками, и с конём в богатой упряжи.
Едва только Велемуд уехал, как вновь очерствел сердцем дедушка Рагнарис по отношению к вандалу. Стал он опять Велемуда хулить, Хильдегунду оплакивать, как если бы в рабство её увели, вандалов всех поносить, ворчать и ругаться на Тарасмунда – зачем неразумием своим ввёл в семью нашу столь позорную родню.
Ибо подозрение появилось у дедушки, что этот Велемуд и вовсе не вандал, а скамар. Лучше уж вандалом бы был! И на руках стоять умеет, добрый люд тешит глупостями всякими. Он дедушке Рагнарису глаза отвёл, а вот теперь, как уехал, так ясно увидел дедушка, кем на самом деле этот Велемуд является.
И как только могло такое быть, чтобы у вандалов похода не было? Это Велемуд нарочно так сказал, чтобы Тарасмунда одурачить. Тарасмунда любой одурачит. И Теодобада любой одурачит. Он-то, дедушка Рагнарис, так думает: если и помер Эрзарих вандальский, то не один, а два похода быть должны, ибо как иначе избыть горе по старому вождю? Да и новый вождь, буде старый помрёт, непременно пошёл бы в поход, чтобы себя показать. Вот как думает дедушка Рагнарис.
Минул год. Ульф в бург поехал – он в поход собирался с Теодобадом. И нашёл тогда Ульфа в бурге один алан, из тех, что приезжают в бург торговать. От Велемуда передал тот алан весть: правнук народился у Рагнариса, а у Тарасмунда – внук. И назвали его Филимер.
Дедушка по этому поводу одно сказал: Аларих, прежний вождь, не в пример Теодобаду, не позволял аланам по своему бургу шляться и высматривать, где что плохо лежит.
КАК ДЯДЯ АГИГУЛЬФ НАШУ КОЗУ ПРОИГРАЛ
Так заведено, что доблестные, судьбу испытывая, любят играть в кости. Все воины это любят. Я тоже буду играть с другими воинами в кости, когда вырасту.
А пока я играю в кости только с Гизульфом. Гизульф часто выигрывает. Иногда я играю в кости с Ахмой-дурачком, и тогда я выигрываю. Но когда я выигрываю, Ахма плачет, а Гизела меня ругает. Кости нам с Гизульфом привёз из похода дядя Агигульф.
Наш дядя Агигульф очень любит играть в кости. Дядя Агигульф – доблестный воин. Обычно ему везёт в игре. Недаром дедушка Рагнарис говорит, что дядя Агигульф – любимец богов.
Сам дедушка Рагнарис в кости не играет. Он говорит, что седые волосы не позволяют ему играть. Я не понимаю, как волосы могут мешать в подобном деле. Но дедушка так говорит.
Отец мой Тарасмунд говорит, что дедушка раньше тоже играл в кости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10