Да и участковому будет затруднительно объяснить: отчего, мол, сперва приветил, а теперь с потрохами сдаешь. Участковый-то мужик въедливый да обстоятельный… Нет, не так надо. НЕ ТАК!
Может, в РУОП позвонить? В «антишантажный комитет»? Так, дескать, и так… В конце концов за ради чего налоги-то платим. Правильно, за защиту.
Но и здесь, чувствовал Сигизмунд, не сыскать ему понимания. Там люди серьезные. И сам Сигизмунд перед ними — человек очень серьезный.
Ну, и что теперь? С такой глупостью, как вшивая девка, в РУОП соваться? Мол, нашел в гараже угонщицу. Налицо взлом. К себе привел. Наркушница оказалась. По-нашему ни бум-бум, на шее золота немеряно, золото фашистское, в свастиках, роба во вшах, гадит на паркет, аусвайса не имеет. Мол, заберите вы ее у меня, ребята… А то вдруг за ней явятся. С Охты она — то я доподлинно вызнал. Обидели ее где-то в ванне на Охте, она умом и тронулась.
Здорово! Выслушают его. Приедут. Золото конфискуют. Девку увезут. А дальше
— см. вариант с участковым. Или с паханом.
Сигизмунд решил так: объявления о найденной белой суке развешивать не стоит. Девку же изгнать. Ни один крутой, даже самый лютый извращенец, вшивую при себе держать не станет. Похоже, самостийная она.
Если заявится к нему кто-нибудь с претензиями — признаваться: да, была, мол, лялька. Была да сбежала. Обратного адреса не оставила.
С другой стороны, поди докажи, что золотую безделушку не прикарманил, а девку не того? Девке-то, небось, грош цена в базарный день. Если и будут искать, так не ее.
Но и здесь выход найти можно. Безделушку изъять — пущай лежит. А девку выгнать. Белье прокипятить. Отравой все залить. Продезинфицировать. И кобеля… Впрочем, это уже продумано.
…А ежели заявятся — то и здесь он, Сигизмунд, знает, как поступить. Объявление показать: мол, развешивал. Посрывали, небось. Часть еще дома осталась. Безумная ваша сбежала. Побрякушка-то — вот она, в целости. Специально заранее снял, сберег. Глядишь, и обойдется. А дур своих спятивших сами ловите.
Да, наверное, это будет оптимальным решением.
Приободрившись, Сигизмунд достал бельевой бак, вывалил туда содержимое мешка с грязным бельем (и ВШАМИ!), залил водой и, кряхтя, потащил на кухню
— кипятить. И сел в бессилии на табурет, глядя, как горит синенький огонек газовой горелки.
Как есть дурак ты, Сигизмунд. Пять часов утра на дворе, а ты стирку развел. Чужую рванину зачем-то кипятишь… А нормальные люди в это время спят. В прежнее время это гордо именовалось «активной жизненной позицией». Не угас еще в вас, Сигизмунд Борисович, пионерский задор, ох, не угас! Тимур, блин! Тридцать шесть лет мужику…
Сигизмунду стало совсем тошно.
Город на Неве просыпался. Слышно было как под арку во двор заползает мусоровоз. Потом донесся апокалиптический грохот — «поставили» порожний мусорный бак.
Слышимость во дворе хорошая. Акустика — хоть арии исполняй. А тут еще и форточка на кухне открыта. Не любил Сигизмунд табачного дыма по утрам.
На дворе неизобретательно заматерились. Видать, заметили отсутствие полного бака. Сопровождая каждое слово русским народным артиклем, шоферюга скорбно завел, обращая свои призывы то ли к верному мусоровозу, то ли вовсе в бесконечность:
— Ну, народ!.. До чего дошли!.. Бак мусорный — и тот спиздили!.. Разворовали страну напрочь, сволочи! До чего Россию довели, дерьмократы паршивые!.. Все потому, что порядку нет!.. При Сталине, небось, баки не пиздили! Как влитые стояли! Довели страну! Продали!.. Говна тут какого-то навалили!.. И откуда у народа столько мусора? Богатые стали!.. При Сталине, небось, на хер!..
Потом хлопнула дверца. Мусоровоз взревел еще громче, хотя, казалось, это было невозможно, и медленно выехал со двора.
Ну вот и утро. Пора идти с кобелем.
Вспомнил об объявлениях. Сунул в карман парочку. Для очистки совести. Это если на детекторе лжи пытать будут.
Долго рылся в прихожей — ключи искал. Даже на девку безумную вдруг грешить начал, не она ли сперла. Потом вспомнил и извлек их из кармана старой куртки.
Это все, Сигизмунд Борисович, нервы. Совсем не жалеете себя. Горите на работе…
Клей, черт возьми, клей надо! Чуть не забыл, клей-то!
Нашел мятый тюбик «Момента». Сгодится.
В последний раз Сигизмунд облепливал окрестности объявлениями еще во времена «Новой Победы». Тогда все стены в объявлениях были. Все продавали и покупали, чтобы снова продать.
Господи, сколько воды утекло! И вообще, как оглянешься по сторонам… Тем и закончишь, что поневоле с мусоровозчиком в одной партии окажешься: при Сталине и впрямь мусорных баков не воровали, на..!
Да что при Сталине! Даже при либеральнейшем Горби — и то не воровали. Горби тем уже славен, что первый из всех дозволял карикатуры на себя рисовать. И не расстреливал за это.
С другой стороны подумать — ну кому, скажите на милость, нужен ржавый мусорный бак! Не из цветного же металла он сделан, в конце концов!
А с третьей стороны… Ох, какая мысль нехорошая. Что, если злокозненный Некто — назовем его НЕКТО — схитил у охтинского пахана золотую лунницу и спрятал ее в баке. Скажем, спасаясь от погони. Верные боевики пристрелили вора, но лунница осталась в мусоре. Тогда купленые шоферюги тайно похищают бак и скрытую в его недрах лунницу… Между тем как сторчавшаяся и опустившаяся девка-бомжиха, она же импортная гринписовка, случайно оказавшаяся на месте преступления, еще прежде завладев лунницей, укрывается в подвернувшемся гараже. Понятное дело, она страшится пахана и его угрюмых ребят…
Господи, что за чушь! Откуда сторчавшаяся гринписка, которая ошивалась в нашем дворе с целью защиты моржей в Северном Ледовитом Океане, знает охтинского пахана? И как им удалось незаметно (и бесшумно) вывезти мусорный бак, да еще эта куча земли с песком и сучьями… для чего, скажите, навалили эту кучу? Чтобы отвлечь внимание от факта пропажи бака? Да уж, не иначе.
Стоп. Вознесем молитву старику Оккаму, покровителю всех здравомыслящих, и не будем городить лишних сущностей.
Первое. При чем здесь, скажите на милость, охтинский пахан? Кто это такой? Чье воспаленное воображение породило этого похотливого монстра? Растленного бедолаги маркиза де Сада? Или, может быть, австрийского писателя, известного Захера Мазоха? Нет. Его выпестовало воспаленное воображение Сигизмунда Борисовича Моржа, генерального директора фирмы «Морена». Чью рожу, облепленную пенкой для бритья, он созерцал сегодня утром. Того самого С.Б.Моржа, который в пять часов утра варит в баке белье, проводя санобработку какой-то гринписовки, забравшейся в его гараж.
Второе. Кто сказал, что безумная девка — гринписка? И что она явилась в его двор спасать моржей?
(Гм. Моржей. Сомнительная сентенция…)
Не скандальная газетенка. И не бабушка, опасающаяся бомбы в песочнице детского садика.
Отнюдь. Гринписку бережно выносило и выродило то же лоно, что и охтинского ублюдка. То есть интеллектуальная мощь С.Б.Моржа. Господи, где тот Гринпис, который его, С.Б.Моржа спасет!
Но… девкина одежда. С тем же успехом она могла быть индианисткой, сторонницей жизни среди естественной и нетронутой природы по заветам индейцев в целом и их вождя Сидящего Быка в частности.
С еще большим успехом она могла оказаться сбрендившей солисткой фольклорного ансамбля. Или торговкой побрякушками из мятой кожи и глины, перебравшей «кислоты»…
Морж оборвал раздумья, взял пса и вышел с ним во двор. По терьерному обыкновению, кобель шел, хрипя и удушаясь на поводке. В свое время надо было выдрессировать пса на площадке, но Морж почему-то постеснялся соваться туда с ублюдком. И теперь пожинал закономерные плоды.
Первым делом Сигизмунд подошел к гаражу. Вроде бы, никого больше гараж в эту ночь не заинтересовал. Спустил пса. Открыл гараж. «Единичка» на месте. Это главное. Поставил на место поваленные девкой пустые канистры. Вышел. Тщательно запер дверь, создав видимость мощного замка.
Рядом высилась куча песка вперемешку с землей. На вершине кучи, наискось и внаклонку стоял пустой мусорный бак. Воздвигли.
Кобель обежал кучу в поисках интересного. Такового поначалу не обнаружил. Сигизмунд, глядя на пса, втайне злорадствовал.
Машина развернулась прямо на песке, частично растащив кучу по двору. Песок был дрянной, перемешанный с землей. Оборванные корни, сучья, дерн — все это вместе и слагало «гром-камень», на котором был воздвигнут монумент — ржавый, но столь необходимый жильцам окрестных домов.
На куче отпечатались следы колес. Пес побежал по одному следу, вынюхивая. И вдруг с размаху пал на спину — аж булькнуло и ухнуло что-то внутри кобеля — и стал яростно извиваться. Ядрен батон, опять на какой-нибудь тухлой рыбе валяется! А потом — на кровать!
Сигизмунд пошел туда, где кайфовал пес. Угрожающе помахивал поводком. Кобель видел хозяина, но валялся до последнего. В последний миг извернулся, вскочил, ухватил добычу зубами и помчался прочь от Сигизмунда, унося дрянь в пасти. Теперь полагалось, изрыгая проклятия, долго гоняться за ним вокруг бака. Игра такая.
Сигизмунд играть не захотел. Повернулся к псу спиной и пригрозил:
— Я ухожу.
Утратив бдительность, пес подбежал достаточно близко и был пойман. Плененный, тут же выпустил добычу из пасти и пал на спину, показывая беззащитный живот.
Сигизмунд взял кобеля на поводок и поддел ногой брошенный им предмет. Это было что-то вроде офицерского планшета на коротком ремешке. В детстве Сигизмунд мечтал о такой штуке. А теперь смотри ты, выбрасывают! И вспомнился мусоровозчик: «Богатые стали!»
С ностальгическим чувством Сигизмунд взял двумя пальцами планшет, поднял. Еще тридцатых годов, наверное. А с той стороны замочек должен быть.
А замочка и не было.
И как-то вдруг понял Сигизмунд, что не планшет это. Дрянь это какая-то, лукавым кобелем отрытая… И снова нарисовалась зловещая фигура охтинского пахана…
Нарисовалась, потому что хреновина эта имела несомненное сходство с предметами, обнаруженными при девке. С чунями и поясом. Его еще вечером поразила эта обувка. Не носят в Питере такой обувки. А в ноябре и подавно.
Сходство улавливалось поначалу инстинктивно, на том уровне, который называется «чувством стиля». Одинаковая выделка кожи, одинаково обработаны прорези, шнуровка одинаковая. Только вот что это такое — непонятно. Преодолевая брезгливость, Сигизмунд заглянул в сумку, но и там паспорта не обнаружил. Вообще ничего не обнаружил.
Кобель крутился, волновался, просил отдать. Ему было категорически отказано.
Сигизмунд походил возле гаража и кучи. Может, еще что-нибудь сыщется, что могло бы пролить свет на эту малопонятную историю со взломом.
Но больше ничего не обнаружилось.
Сигизмунд забросил сумку на крышу гаража — чтобы не видно было — и направился со двора — клеить объявления, пока безлюдно.
Одно налепил у Банковского мостика, а другое неподалеку — на водосточную трубу. Ну и хватит. В свете последних теоретических выкладок вера в охтинского пахана сильно пошатнулась.
Вернулся во двор. Побродил еще возле баков, позволил кобелю невозбранно порыться в песке — авось что-нибудь изыщет. Тот бессмысленно покидал песок и убежал гавкать на кошек.
В конце концов, Сигизмунд бросил эту затею, снял с крыши сумку, свистнул пса и пошел домой.
* * *
Когда Сигизмунд открыл дверь, в нос ему шибанул банно-прачечный дух. Белье бодро кипело в баке. Вши приняли мученическую кончину. Воздух был сыр и тяжел. Часы показывали шесть десять.
Сигизмунд выключил газ. Взялся прихватками за ручки и, кряхтя, снял тяжелый бак с плиты. Утро генерального директора фирмы «Морена» (УНИЧТОЖАЕМ БЫТОВЫХ НАСЕКОМЫХ)… Обкуриваемый паром, попер бак в ванную. Поднатужился и вывернул белье вместе с водой в ванну. Пустил холодную воду.
Отдуваясь, пошел и аккуратно повесил прихватки на место. Постоял, глядя в окно и дивясь на себя. Когда вернулся, вода уже набралась до половины. Поверх белья, раскинув рукава, медленно плавала девкина рубаха.
Она больше не была ни серой, ни белой, ни даже коричневой. Она сделалась пятнистой, как защитный комбинезон. Только цвета больно легкомысленные. В такой защитке только на дискотеке от обдолбанных прятаться. Со средой, блин, сливаться.
Рубаха девкина героически приняла на себя цвета расейского триколора. Только цвета эти не выстроились строго по линеечке, как солдаты, а в беспорядке разбрелись кто куда, точно пьяное быдло. Синий вообще ушел в фиолетовый — уклонист оказался. А красный размазался и стал подобным идеологии новых комми — розовым, веселеньким.
— О Господи… — тихо сказал Сигизмунд, предвидя истеричные вопли девки. — Дотимурился…
Сигизмунд выключил воду. Пусть белье откисает. К вечеру надо будет замочить с порошком.
Вроде бы, девка в комнате заскреблась. Сигизмунд вздохнул и направился вытаскивать швабру.
Войдя в комнату, Сигизмунд сразу заметил, что подушка не смята. Девка так и не ложилась. Просидела ночь напролет. И проревела. Вон, вся морда опухла.
— Ну, — строго сказал Сигизмунд.
Девка молчала. Сигизмунду вдруг не понравилось видеть ее в своем халате.
— Сейчас, — сказал он и вышел. Внес в комнату найденную в песке сумку. Швырнул девке. — Твоя?
Она вдруг встрепенулась, потянулась к сумке руками, схватила ее и бережно прижала к груди. Дурь она, что ли, в этой сумке носила? Или окончательно умом тронулась? Как бы то ни было, а Сигизмунд окончательно убедился в том, что чутье его не подвело. Есть связь между сумкой и девкой, есть! Девке сумка принадлежит.
Ну вот и все. Теперь осталось честно сознаться во всем, что было сотворено над рубахой. Все равно же придется это делать. Лучше уж разом со всем покончить. Тем более, что сейчас девка ослаблена ночной истерикой и громко разоряться не сможет.
Полоумная гринписовка смотрела на него неподвижными глазами, прижимая к сигизмундову халату грязную сумку, вытащенную из-под мусорного бака.
Чувствуя себя последним ослом, Сигизмунд направился за девкиной рубахой. Выловил, отжал и принес.
— В общем, такое дело, — начал Сигизмунд, разворачивая перед девкой испорченную рубаху. — Сгубил я тебе вещь. Хотел как лучше, да не вышло. Зато вшей вывел. Где ты так набралась-то? По вокзалам, небось, ночевала, бедолага?
Не охтинский же извращенец их в специальной коробочке держал?
Как и следовало ожидать, девка ничего не поняла. Вид у нее был туповатый.
Но вот Сигизмунд встряхнул перед ней мокрую рубаху и показал на пятна.
— Ну, короче, Двала… вот.
Неожиданно на ее щеках показался легкий румянец. И вдруг глаза у нее на мгновение вспыхнули… и она слабо улыбнулась. Протянула руку, коснулась пятен. Перевела взгляд на Сигизмунда. От изумления Сигизмунд чуть не сел на пол. Во взгляде сквозила благодарность.
Вот что дурь с людьми делает!
— Ты чего? — осторожно спросил Сигизмунд.
Он почти ожидал, что сейчас она в тон ему ответит: «Ничего». Но юродивая девка только глядела на мокрое платье, расстелив на коленях и поглаживая пятна кончиками пальцев.
Зрелище столь вопиющего безумия вдруг вывело Сигизмунда из себя. Он вырвал у нее рубаху. Девка потянулась было за дерюжкой, но осталась ни с чем. Только рот приоткрыла и проследила изумленным взглядом белесых глаз за исчезновением рубахи. Надо же, мол, — казалось, говорил этот взгляд, — только что была рубаха и на тебе! Ой, как же так?
Хоть и был Сигизмунд перед девкой виноват, а тупость ее озлила его не на шутку. У всего же границы должны быть. Эта же девка границ воистину не ведает.
Пошел на кухню и повесил девкину одежку на батарею — сушиться. А то с этой дурищи станется мокрое на себя напялить.
Вспомнил о махровом халате. Поносила — и будет. Вернулся к тахте. Вытащил из-под девки тельняшку, выданную ей накануне. Девка на ней сидела. Знаками показал, чтоб на себя натянула. А халат чтоб гнала назад.
И старые треники ей кинул. Ничего более подходящего в доме не водилось. Более подходящее Наталья забрала во время последнего набега. Набеги экс-супруги, как правило, опустошали и дом сигизмундов, и душу.
Строго погрозил девке пальцем, чтоб не баловала, и вышел, прикрыв за собой дверь.
Пошел готовить завтрак. На часах было восемь утра. Кобель, преданно сверливший Сигизмунду спину все то время, пока тот жарил яичницу, вдруг обернулся и забил хвостом по полу.
На пороге кухни неслышно возникла девка. Она послушно натянула на себя треники и тельняшку. И то, и другое было ей узко. Она же, видать того не осознавая, еще поясом своим перетянулась. Поверх треников напялила свои вязаные чулки, которые скатались гармошкой. На тельняшке жирно поблескивала свастиками лунница.
Сигизмунд едва не застонал. Хоть бы под тельняшку спрятала, паскуда!
Паскуда поглядела на него исподлобья и, прокравшись вдоль стены, как таракан, примостилась на той же самой табуретке, где и в прошлый раз.
Села — и как аршин проглотила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51