пробежав несколько шагов, он как бы бросался в атаку, взвивался на пять футов в воздух, кидался на землю, вскакивал, просовывал голову между ног – словом, пребывал одновременно всюду и везде. Его приветствовали шипением, переходившим в свист, который то усиливался, то ослабевал, то снова усиливался, оставаясь идеально ритмичным.
К этому времени все пришли в крайнее возбуждение; даже мальчики раздобыли где-то щиты и присоединились к взрослым. Между тем красотки, многие из которых вполне были достойны такого названия, вооружились длинными ветвями и, делая всем телом волнообразные движения (никаким другим словом это невозможно описать), подбодряли воинов.
Вдруг вперед выскочил наследник вождя. В тот же миг воздух буквально наполнился громким шипением и воинов охватило безумие.
Это было варварское, но великолепное представление. Самой лучшей его частью было пение. Но и его превзошло последнее королевское приветствие – стук ассегаев о щиты. Сначала послышался тихий рокот, напоминающий морской прибой. Он становился все громче и громче, грохотал, как раскаты отдаленного грома, и закончился частыми резкими звуками, напоминающими трещотку…»
В письме от 6 июля 1876 года я писал:
«Сделал трехдневную остановку в Дурбане. Она была для меня радостью: до этого, если не считать недели, когда я болел, у меня не было ни одного свободного дня… Из Трансвааля поступают тревожные вести о первой стычке между бурами и довольно могущественным вождем туземцев Секукуни. Если бурам придется иметь дело с ним одним, они справятся, хотя предстоит немалое кровопролитие. Но Секукуни – данник и союзник Кетчвайо, правителя зулусов, у которого в последнее время были самые плохие отношения с бурами. Поэтому более чем вероятно, что этот король и его тридцать тысяч воинов, нависшие тучей над Трансваалем, воспользуются случаем, чтобы тоже схватиться с бурами; если Кетчвайо-Молчун этого не сделает, то он глупее, чем его обычно считают.
К тому же по другую сторону владений буров живут амасвази, номинальные данники зулусов, которым они не уступают в численности. До последнего времени амасвази поддерживали с бурами дружественные отношения, но не из симпатии к ним, а в поисках защиты от зулусов – более мужественных и воинственных, чем амасвази. Но сейчас эти дружественные отношения поколеблены, и я слыхал, что отряд воинов амасвази, на который рассчитывали буры в борьбе с Секукуни, вообще не прибыл. Если амасвази уладят конфликт с зулусами и голландцы подвергнутся нападению войск тройственного союза, то да поможет им Бог. В этих местах война белых с черными – страшная вещь. Пощады не просят, да никого и не щадят…»
В следующем письме, датированном 6 октября, я сообщил, что пишу статьи, и добавил торжественный постскриптум: «Не говорите никому, что я печатаюсь в журналах». Видимо, к тому времени мной уже овладела страсть к сочинительству.
Больше мне не удалось разыскать писем из Наталя. Поэтому я обращусь теперь к своим воспоминаниям.
В Марицбурге было очень весело. В резиденции правительства устраивали празднества, подготовкой которых мне приходилось деятельно заниматься, ибо сэр Генри был не женат. Мне вспоминается забавная история, случившаяся на одном парадном обеде. Она показывает, с каким самообладанием сэр Генри выходил из самых трудных положений. Среди приглашенных оказались римско-католический епископ (его фамилия была, кажется, Жоливе), декан англиканской церкви и светило первой величины среди диссидентов Диссиденты – протестанты, отложившиеся от официальной англиканской церкви. – Примеч. перев.
. Обычно сэр Генри просил прочесть молитву перед обедом духовное лицо, приглашенное к столу. Но на этот раз, понимая сложность ситуации, он обратился ко мне.
«Хаггард, – сказал он тоном упрека, как бы намекая на то, что я манкирую своими обязанностями, – не будете ли вы добры попросить кого-либо прочесть молитву?»
Я быстро оценил обстановку и, решив, что во всех случаях надо прежде всего держаться своих, пренебрег римско-католическим епископом и обратился к декану.
Раз уж речь зашла о деканах, я скажу несколько слов о епископе Коленсо, с которым мне доводилось встречаться. Это был человек высокого роста, с необычайно интересным лицом. Способный и приятный в обращении, он, однако, ухитрился быть на ножах решительно со всеми. Достаточно сказать, что за его толкование Пятикнижия Пятикнижие – часть Библии. – Примеч. перев.
остальные южноафриканские епископы отлучили его от церкви. Однако он подал апелляцию в Тайный совет короля, и тот признал африканских епископов некомпетентными, так что Коленсо остался законным епископом Наталя. Произошел раскол, и ортодоксальная оппозиция назначила собственного епископа по имени Макрори.
Мне всегда казалось нелогичным, что Коленсо упорно остается в лоне церкви, учение которой подверг критике. Не следует ведь есть хлеб с маслом тех, на кого нападаешь! Впрочем, его взгляды, сложившиеся, кстати сказать, под влиянием необычайно острых вопросов, которые задавали ему зулусы, когда он пытался обратить их в христианство, теперь, через сорок лет, получили широкое распространение даже среди духовенства. Он опередил свое поколение и должен был за это расплачиваться. Если я не ошибаюсь, одной из причин враждебного отношения Южноафриканской епископальной церкви к Коленсо было его снисходительное отношение к туземному обычаю многоженства. Между тем многое можно было бы сказать в защиту взглядов Коленсо. Есть немало людей, которые упорно считают, что иметь несколько жен аморально, а одну – нет, хотя эти жены состоят в настоящем браке и, если брак не расторгается по уважительным причинам, получают необходимое содержание до конца своих дней. К тому же необычайно сложные законы туземцев о владении собственностью и наследовании тесно переплетаются с обычаем многоженства, который женщинам удобен ничуть не меньше, чем мужчинам.
Как правило, зулусская женщина не стремится стать матерью всех детей, отцом которых является ее муж, или взвалить на плечи всю домашнюю работу. Каждая из жен имеет свою маленькую хижину и редко ссорится или даже не ссорится совсем с другими женами; они относятся друг к другу, как сестры, и с достоинством несут обязанности членов многочисленной семьи. Как только женщина почувствует, что она станет матерью, она отделяется от мужа до тех пор, пока не отнимет ребенка от груди, то есть примерно на два года. Этот обычай служит залогом великолепного физического развития зулусов. Важно и то, что полигамный брак охватывает всех женщин; практически ни одна не остается незамужней, а также не вступает на тот путь безнравственности, который позорит цивилизованные нации. Институт публичных женщин почти неизвестен первобытным зулусам. Попробуйте объяснить им, что в одной только нашей стране около двух миллионов женщин не могут выйти замуж, потому что не находится мужчин, желающих на них жениться; что та из этих женщин, которая все же выполнит свое естественное назначение и родит ребенка, будет заклеймена позорной кличкой. Зулусы сказали бы, что подобные обычаи никуда не годятся. Я вспоминаю рассказ об одном довольно образованном зулусе, которому сообщили, что по христианскому обычаю он может иметь только одну жену. Зулус ответил, что хотел бы сам изучить этот закон, и, взяв Библию, потратил несколько месяцев, чтобы прочесть ее с начала до конца. Наконец он вернулся к миссионеру и заявил, что не нашел такого закона. Наоборот, великие люди, о которых он прочел в Библии, имели, по-видимому, много жен. Охам – брат зулусского короля Кетчвайо – дал примерно такой же ответ. Это был очень могущественный вождь, пожелавший принять христианство, и за ним, безусловно, последовали бы многие зулусы.
«Но, – сказал он, – женщины, которых ты требуешь выгнать, были спутницами всей моей жизни, и я отказываюсь вышвырнуть их из дому теперь, когда они не так уж молоды».
И Охам остался язычником Язычниками в то время называли анималистов. – Примеч. перев.
, так по крайней мере мне рассказывали.
Я воздерживаюсь от попыток оценивать достоинства и недостатки многоженства, а лишь излагаю доводы другой стороны. Следует, однако, отметить еще одно обстоятельно. Христианство, относящееся отрицательно к полигамии, не может рассчитывать победить ислам в борьбе за души большинства населения Африки. Ислам проповедует единобожие и провозглашает: «Можете сохранить своих жен, но откажитесь от спиртных напитков». Христианство также проповедует единобожие, но провозглашает: «Немедленно откажитесь от всех жен, кроме одной, употребление же спиртных напитков не возбраняется».
Нетрудно догадаться, чью аргументацию примут первобытные племена, которых призывают отказаться от обычаев тысячелетней давности, особенно, если эти племена пришли к выводу, что опьяняющие напитки причиняют человеку и его потомству больше вреда, нежели многоженство.
Несколько лет назад я произнес в Лондоне речь на большом съезде миссионеров, работающих в Африке. Я попытался изложить все эти обстоятельства. Сколько помнится, в президиуме находились пять епископов и, к моему удивлению, двое сочли мои рассуждения не лишенными смысла. Однако остальные трое резко возражали.
Нужно добавить, что Коленсо был непопулярен среди колонистов не только из-за своих взглядов на религию. Он резко и, как они считали, с непозволительной горячностью выступал в защиту прав туземцев. Признаюсь, что и в этом вопросе его позиция вызывает у меня сочувствие. Белые поселенцы, особенно если это люди невысокого полета, позволяют себе презирать, ненавидеть и поносить аборигенов, среди которых живут. Нередко это объясняется страхом, а еще чаще тем, что цветные не очень-то нуждаются в белых и не желают работать на них за гроши. Так, например, колонисты не способны понять, почему эти черные не согласны проводить целые недели и месяцы под землей, добывая руду, и в глубине души не прочь силой заставить их подчиниться. Несомненно, однако, что кафры, чью землю мы забрали, имеют право руководствоваться собственными суждениями и выгодами.
К тому же многие белые имеют или имели дурную привычку чуть что избивать туземцев. Они утверждают или утверждали, что нельзя иначе заставить туземца работать. Я этому не верю. По крайней мере если говорить о зулусах, то многое зависит от того, кто поставлен над ними. Ни один другой народ не умеет лучше обнаруживать в характере человека примеси неблагородных металлов. Многие из тех, кого у нас называют джентльменами за их богатство или положение в обществе, ни в коем случае не могли бы считаться джентльменами среди зулусов. Зулусы инстинктивно распознают настоящего человека независимо от занимаемого им положения. Подлинное благородство, как я не устаю повторять, – это не сословные преимущества, а дар, встречающийся во всех сословиях, однако далеко не часто. Чины, положение в обществе, богатство не имеют к нему никакого отношения. У мужчин, а еще больше у женщин это – врожденное дарование. Для зулуса все чужие люди – умфагозана, то есть низкие. К сожалению, они почти всегда составляют большинство. Подобно другим народам, дикари состоят из привилегированного сословия и простых людей, но они отнюдь не вульгарны в нашем смысле слова. Они обладают чувством собственного достоинства. Я, разумеется, говорю о тех дикарях, которых знаю сам. Другие, может, совсем на них не похожи. К тому же в этом отношении, как и во всем остальном, Африка могла измениться с тех пор, как я там бывал. Я рассказываю о предыдущем поколении.
И последнее, что я хотел сказать о Коленсо. Его туземное прозвище – Усобанту – показывает, с каким уважением относились к нему кафры. Оно означает Отец Народа…
МИССИЯ В ТРАНСВААЛЬ
Не помню, как именно я оказался среди тех, кто участвовал в важной, я бы сказал исторической, миссии сэра Теофила В конце 1876 г. Теофил Шепстон был назначен в Трансвааль чрезвычайным комиссаром британского правительства. «Миссия» его закончилась аннексией этой страны. – Примеч. перев.
. Факт тот, что я был зачислен в состав миссии. К нам был прикомандирован Умслопагаас, или, точнее М’хлопекази, как бы главный туземный помощник сэра Теофила. Умслопагаас (в то время ему было лет шестьдесят) принадлежал к аристократической верхушке народа свази Сообщая о его смерти 26 октября 1897 г., газета «Натал Уитнесс» писала, что он был сыном Мовази, короля Свазиленда, и в молодости служил в отборном полку Ньяти. – Примеч. автора.
. Это был высокий, худой человек, со свирепым выражением лица, изуродованный тяжелым ранением черепа: над левым виском виднелось отверстие, затянутое пульсирующей кожей. Он рассказывал, что в поединках убил боевым топором десять человек; первым из них был вождь по имени Шаиве. Так это или не так, но он был занятным стариком, и я с удовольствием слушал его многочисленные рассказы, которые мне переводил Финней.
Как, может быть, уже догадался читатель, я вывел его в своих романах о зулусах, особенно в «Аллане Куотермэне».
Однажды, через много лет после того, как я покинул Африку, у него был разговор с Осборном, которого туземцы звали Мали-Мат Мали-Мат – «так много денег» (зулу). Осборн – английский колониальный чиновник, друг Р.Хаггарда. – Примеч. перев.
.
– Верно ли, Мали-Мат, – спросил Умслопагаас, – что Инданда (то есть я) часто говорит про меня в книгах, которые написал?
– Да, это так, Умслопагаас.
– Вот как! А что делает Инданда с книгами, после того, как напишет?
– Он продает их, Умслопагаас.
– Тогда, Мали-Мат, скажи инкоси Инкоси – вождь, правитель, старейшина зулусов. Употребляется также как уважительная форма обращения. – Примеч. перев.
Инданде, когда встретишь его за Черной водой, что, раз он зарабатывает деньги тем, что пишет обо мне, будет правильно и справедливо, если он станет высылать мне половину этих денег!
Я понял намек и послал ему не деньги, но очень хороший охотничий нож, на котором было выгравировано его имя.
Второй случай. Незадолго до смерти Умслопагааса, последовавшей в 1897 году, жена губернатора Наталя леди Хели-Хатчинсон спросила его, гордится ли он тем, что имя его появляется в книгах, которые читают белые люди во всем мире.
– Нет, инкосикази Инкосикази – жена вождя или знатная дама (зулу).
, – ответил он, – мне все равно. Однако я рад, что Инданда поместил мое имя в книгах, которые забудут не скоро, и люди будут помнить хотя бы одного из нас, даже когда моего народа не станет.
У меня сохранилась фотография Умслопагааса, сделанная за день до его смерти. Лицо его могло бы послужить греческому скульптору моделью для изваяния умирающего бога.
Насколько я помню, мы выступили из Марицбурга 20 декабря 1876 года. Нам понадобилось тридцать пять дней, чтобы проехать в запряженном волами фургоне примерно четыреста миль, отделяющих этот город от Претории. Я впервые проделал настоящее путешествие по Африке и, несмотря на сильную жару, получил от него большое удовольствие.
Хорошо помню неторопливое движение через равнины, горы и обширный Высокий велд Высокий велд – название плато. – Примеч. перев.
Трансвааля, покрытый холмами. Я все еще вижу страшные грозы с ливнями, которые обрушивались на нас, и следовавшие за ними необыкновенно светлые лунные ночи – мы коротали их у лагерного костра. Очень хороши были эти стоянки. Утомленные дневным переходом, мы курили, осушали время от времени по чарочке и слушали рассказы самого сэра Теофила, Осборна и Финнея о дикой Африке. Как и Осборн, Финней знал о зулусах и их истории, вероятно, больше, чем любой житель Наталя.
Осборн, например, наблюдал битву на Тугеле 1856 года между войсками принцев-соперников – Кетчвайо и Умбулази. С отвагой, присущей юности, он переправился вплавь на коне через реку и спрятался на лесистом копье Копье – холм (африкаанс).
посреди поля битвы. Он видел, как войско Умбулази сначала было отброшено и как потом на подкрепление ему подоспел полк ветеранов численностью почти в три тысячи человек, который Мпанда Мпанда – правитель зулусов с 1840 по 1856 г. – Примеч. перев.
послал на помощь любимому сыну. Он описал страшную резню, последовавшую за этим. Кетчвайо выставил против ветеранов один из своих полков. Они встретились, и, по словам Осборна, стук щитов, раздавшийся, когда они схватились, напоминал сильнейшие раскаты грома. Затем Седые Седые – название полка ветеранов. – Примеч. перев.
прокатились над полком Кетчвайо, как волна над подводной каменной грядой, оставив за собой только смерть. Против Седых был брошен еще один полк. И вновь началась сеча, но конец наступил не так скоро, ибо многие ветераны пали в первом бою.
1 2 3 4 5 6
К этому времени все пришли в крайнее возбуждение; даже мальчики раздобыли где-то щиты и присоединились к взрослым. Между тем красотки, многие из которых вполне были достойны такого названия, вооружились длинными ветвями и, делая всем телом волнообразные движения (никаким другим словом это невозможно описать), подбодряли воинов.
Вдруг вперед выскочил наследник вождя. В тот же миг воздух буквально наполнился громким шипением и воинов охватило безумие.
Это было варварское, но великолепное представление. Самой лучшей его частью было пение. Но и его превзошло последнее королевское приветствие – стук ассегаев о щиты. Сначала послышался тихий рокот, напоминающий морской прибой. Он становился все громче и громче, грохотал, как раскаты отдаленного грома, и закончился частыми резкими звуками, напоминающими трещотку…»
В письме от 6 июля 1876 года я писал:
«Сделал трехдневную остановку в Дурбане. Она была для меня радостью: до этого, если не считать недели, когда я болел, у меня не было ни одного свободного дня… Из Трансвааля поступают тревожные вести о первой стычке между бурами и довольно могущественным вождем туземцев Секукуни. Если бурам придется иметь дело с ним одним, они справятся, хотя предстоит немалое кровопролитие. Но Секукуни – данник и союзник Кетчвайо, правителя зулусов, у которого в последнее время были самые плохие отношения с бурами. Поэтому более чем вероятно, что этот король и его тридцать тысяч воинов, нависшие тучей над Трансваалем, воспользуются случаем, чтобы тоже схватиться с бурами; если Кетчвайо-Молчун этого не сделает, то он глупее, чем его обычно считают.
К тому же по другую сторону владений буров живут амасвази, номинальные данники зулусов, которым они не уступают в численности. До последнего времени амасвази поддерживали с бурами дружественные отношения, но не из симпатии к ним, а в поисках защиты от зулусов – более мужественных и воинственных, чем амасвази. Но сейчас эти дружественные отношения поколеблены, и я слыхал, что отряд воинов амасвази, на который рассчитывали буры в борьбе с Секукуни, вообще не прибыл. Если амасвази уладят конфликт с зулусами и голландцы подвергнутся нападению войск тройственного союза, то да поможет им Бог. В этих местах война белых с черными – страшная вещь. Пощады не просят, да никого и не щадят…»
В следующем письме, датированном 6 октября, я сообщил, что пишу статьи, и добавил торжественный постскриптум: «Не говорите никому, что я печатаюсь в журналах». Видимо, к тому времени мной уже овладела страсть к сочинительству.
Больше мне не удалось разыскать писем из Наталя. Поэтому я обращусь теперь к своим воспоминаниям.
В Марицбурге было очень весело. В резиденции правительства устраивали празднества, подготовкой которых мне приходилось деятельно заниматься, ибо сэр Генри был не женат. Мне вспоминается забавная история, случившаяся на одном парадном обеде. Она показывает, с каким самообладанием сэр Генри выходил из самых трудных положений. Среди приглашенных оказались римско-католический епископ (его фамилия была, кажется, Жоливе), декан англиканской церкви и светило первой величины среди диссидентов Диссиденты – протестанты, отложившиеся от официальной англиканской церкви. – Примеч. перев.
. Обычно сэр Генри просил прочесть молитву перед обедом духовное лицо, приглашенное к столу. Но на этот раз, понимая сложность ситуации, он обратился ко мне.
«Хаггард, – сказал он тоном упрека, как бы намекая на то, что я манкирую своими обязанностями, – не будете ли вы добры попросить кого-либо прочесть молитву?»
Я быстро оценил обстановку и, решив, что во всех случаях надо прежде всего держаться своих, пренебрег римско-католическим епископом и обратился к декану.
Раз уж речь зашла о деканах, я скажу несколько слов о епископе Коленсо, с которым мне доводилось встречаться. Это был человек высокого роста, с необычайно интересным лицом. Способный и приятный в обращении, он, однако, ухитрился быть на ножах решительно со всеми. Достаточно сказать, что за его толкование Пятикнижия Пятикнижие – часть Библии. – Примеч. перев.
остальные южноафриканские епископы отлучили его от церкви. Однако он подал апелляцию в Тайный совет короля, и тот признал африканских епископов некомпетентными, так что Коленсо остался законным епископом Наталя. Произошел раскол, и ортодоксальная оппозиция назначила собственного епископа по имени Макрори.
Мне всегда казалось нелогичным, что Коленсо упорно остается в лоне церкви, учение которой подверг критике. Не следует ведь есть хлеб с маслом тех, на кого нападаешь! Впрочем, его взгляды, сложившиеся, кстати сказать, под влиянием необычайно острых вопросов, которые задавали ему зулусы, когда он пытался обратить их в христианство, теперь, через сорок лет, получили широкое распространение даже среди духовенства. Он опередил свое поколение и должен был за это расплачиваться. Если я не ошибаюсь, одной из причин враждебного отношения Южноафриканской епископальной церкви к Коленсо было его снисходительное отношение к туземному обычаю многоженства. Между тем многое можно было бы сказать в защиту взглядов Коленсо. Есть немало людей, которые упорно считают, что иметь несколько жен аморально, а одну – нет, хотя эти жены состоят в настоящем браке и, если брак не расторгается по уважительным причинам, получают необходимое содержание до конца своих дней. К тому же необычайно сложные законы туземцев о владении собственностью и наследовании тесно переплетаются с обычаем многоженства, который женщинам удобен ничуть не меньше, чем мужчинам.
Как правило, зулусская женщина не стремится стать матерью всех детей, отцом которых является ее муж, или взвалить на плечи всю домашнюю работу. Каждая из жен имеет свою маленькую хижину и редко ссорится или даже не ссорится совсем с другими женами; они относятся друг к другу, как сестры, и с достоинством несут обязанности членов многочисленной семьи. Как только женщина почувствует, что она станет матерью, она отделяется от мужа до тех пор, пока не отнимет ребенка от груди, то есть примерно на два года. Этот обычай служит залогом великолепного физического развития зулусов. Важно и то, что полигамный брак охватывает всех женщин; практически ни одна не остается незамужней, а также не вступает на тот путь безнравственности, который позорит цивилизованные нации. Институт публичных женщин почти неизвестен первобытным зулусам. Попробуйте объяснить им, что в одной только нашей стране около двух миллионов женщин не могут выйти замуж, потому что не находится мужчин, желающих на них жениться; что та из этих женщин, которая все же выполнит свое естественное назначение и родит ребенка, будет заклеймена позорной кличкой. Зулусы сказали бы, что подобные обычаи никуда не годятся. Я вспоминаю рассказ об одном довольно образованном зулусе, которому сообщили, что по христианскому обычаю он может иметь только одну жену. Зулус ответил, что хотел бы сам изучить этот закон, и, взяв Библию, потратил несколько месяцев, чтобы прочесть ее с начала до конца. Наконец он вернулся к миссионеру и заявил, что не нашел такого закона. Наоборот, великие люди, о которых он прочел в Библии, имели, по-видимому, много жен. Охам – брат зулусского короля Кетчвайо – дал примерно такой же ответ. Это был очень могущественный вождь, пожелавший принять христианство, и за ним, безусловно, последовали бы многие зулусы.
«Но, – сказал он, – женщины, которых ты требуешь выгнать, были спутницами всей моей жизни, и я отказываюсь вышвырнуть их из дому теперь, когда они не так уж молоды».
И Охам остался язычником Язычниками в то время называли анималистов. – Примеч. перев.
, так по крайней мере мне рассказывали.
Я воздерживаюсь от попыток оценивать достоинства и недостатки многоженства, а лишь излагаю доводы другой стороны. Следует, однако, отметить еще одно обстоятельно. Христианство, относящееся отрицательно к полигамии, не может рассчитывать победить ислам в борьбе за души большинства населения Африки. Ислам проповедует единобожие и провозглашает: «Можете сохранить своих жен, но откажитесь от спиртных напитков». Христианство также проповедует единобожие, но провозглашает: «Немедленно откажитесь от всех жен, кроме одной, употребление же спиртных напитков не возбраняется».
Нетрудно догадаться, чью аргументацию примут первобытные племена, которых призывают отказаться от обычаев тысячелетней давности, особенно, если эти племена пришли к выводу, что опьяняющие напитки причиняют человеку и его потомству больше вреда, нежели многоженство.
Несколько лет назад я произнес в Лондоне речь на большом съезде миссионеров, работающих в Африке. Я попытался изложить все эти обстоятельства. Сколько помнится, в президиуме находились пять епископов и, к моему удивлению, двое сочли мои рассуждения не лишенными смысла. Однако остальные трое резко возражали.
Нужно добавить, что Коленсо был непопулярен среди колонистов не только из-за своих взглядов на религию. Он резко и, как они считали, с непозволительной горячностью выступал в защиту прав туземцев. Признаюсь, что и в этом вопросе его позиция вызывает у меня сочувствие. Белые поселенцы, особенно если это люди невысокого полета, позволяют себе презирать, ненавидеть и поносить аборигенов, среди которых живут. Нередко это объясняется страхом, а еще чаще тем, что цветные не очень-то нуждаются в белых и не желают работать на них за гроши. Так, например, колонисты не способны понять, почему эти черные не согласны проводить целые недели и месяцы под землей, добывая руду, и в глубине души не прочь силой заставить их подчиниться. Несомненно, однако, что кафры, чью землю мы забрали, имеют право руководствоваться собственными суждениями и выгодами.
К тому же многие белые имеют или имели дурную привычку чуть что избивать туземцев. Они утверждают или утверждали, что нельзя иначе заставить туземца работать. Я этому не верю. По крайней мере если говорить о зулусах, то многое зависит от того, кто поставлен над ними. Ни один другой народ не умеет лучше обнаруживать в характере человека примеси неблагородных металлов. Многие из тех, кого у нас называют джентльменами за их богатство или положение в обществе, ни в коем случае не могли бы считаться джентльменами среди зулусов. Зулусы инстинктивно распознают настоящего человека независимо от занимаемого им положения. Подлинное благородство, как я не устаю повторять, – это не сословные преимущества, а дар, встречающийся во всех сословиях, однако далеко не часто. Чины, положение в обществе, богатство не имеют к нему никакого отношения. У мужчин, а еще больше у женщин это – врожденное дарование. Для зулуса все чужие люди – умфагозана, то есть низкие. К сожалению, они почти всегда составляют большинство. Подобно другим народам, дикари состоят из привилегированного сословия и простых людей, но они отнюдь не вульгарны в нашем смысле слова. Они обладают чувством собственного достоинства. Я, разумеется, говорю о тех дикарях, которых знаю сам. Другие, может, совсем на них не похожи. К тому же в этом отношении, как и во всем остальном, Африка могла измениться с тех пор, как я там бывал. Я рассказываю о предыдущем поколении.
И последнее, что я хотел сказать о Коленсо. Его туземное прозвище – Усобанту – показывает, с каким уважением относились к нему кафры. Оно означает Отец Народа…
МИССИЯ В ТРАНСВААЛЬ
Не помню, как именно я оказался среди тех, кто участвовал в важной, я бы сказал исторической, миссии сэра Теофила В конце 1876 г. Теофил Шепстон был назначен в Трансвааль чрезвычайным комиссаром британского правительства. «Миссия» его закончилась аннексией этой страны. – Примеч. перев.
. Факт тот, что я был зачислен в состав миссии. К нам был прикомандирован Умслопагаас, или, точнее М’хлопекази, как бы главный туземный помощник сэра Теофила. Умслопагаас (в то время ему было лет шестьдесят) принадлежал к аристократической верхушке народа свази Сообщая о его смерти 26 октября 1897 г., газета «Натал Уитнесс» писала, что он был сыном Мовази, короля Свазиленда, и в молодости служил в отборном полку Ньяти. – Примеч. автора.
. Это был высокий, худой человек, со свирепым выражением лица, изуродованный тяжелым ранением черепа: над левым виском виднелось отверстие, затянутое пульсирующей кожей. Он рассказывал, что в поединках убил боевым топором десять человек; первым из них был вождь по имени Шаиве. Так это или не так, но он был занятным стариком, и я с удовольствием слушал его многочисленные рассказы, которые мне переводил Финней.
Как, может быть, уже догадался читатель, я вывел его в своих романах о зулусах, особенно в «Аллане Куотермэне».
Однажды, через много лет после того, как я покинул Африку, у него был разговор с Осборном, которого туземцы звали Мали-Мат Мали-Мат – «так много денег» (зулу). Осборн – английский колониальный чиновник, друг Р.Хаггарда. – Примеч. перев.
.
– Верно ли, Мали-Мат, – спросил Умслопагаас, – что Инданда (то есть я) часто говорит про меня в книгах, которые написал?
– Да, это так, Умслопагаас.
– Вот как! А что делает Инданда с книгами, после того, как напишет?
– Он продает их, Умслопагаас.
– Тогда, Мали-Мат, скажи инкоси Инкоси – вождь, правитель, старейшина зулусов. Употребляется также как уважительная форма обращения. – Примеч. перев.
Инданде, когда встретишь его за Черной водой, что, раз он зарабатывает деньги тем, что пишет обо мне, будет правильно и справедливо, если он станет высылать мне половину этих денег!
Я понял намек и послал ему не деньги, но очень хороший охотничий нож, на котором было выгравировано его имя.
Второй случай. Незадолго до смерти Умслопагааса, последовавшей в 1897 году, жена губернатора Наталя леди Хели-Хатчинсон спросила его, гордится ли он тем, что имя его появляется в книгах, которые читают белые люди во всем мире.
– Нет, инкосикази Инкосикази – жена вождя или знатная дама (зулу).
, – ответил он, – мне все равно. Однако я рад, что Инданда поместил мое имя в книгах, которые забудут не скоро, и люди будут помнить хотя бы одного из нас, даже когда моего народа не станет.
У меня сохранилась фотография Умслопагааса, сделанная за день до его смерти. Лицо его могло бы послужить греческому скульптору моделью для изваяния умирающего бога.
Насколько я помню, мы выступили из Марицбурга 20 декабря 1876 года. Нам понадобилось тридцать пять дней, чтобы проехать в запряженном волами фургоне примерно четыреста миль, отделяющих этот город от Претории. Я впервые проделал настоящее путешествие по Африке и, несмотря на сильную жару, получил от него большое удовольствие.
Хорошо помню неторопливое движение через равнины, горы и обширный Высокий велд Высокий велд – название плато. – Примеч. перев.
Трансвааля, покрытый холмами. Я все еще вижу страшные грозы с ливнями, которые обрушивались на нас, и следовавшие за ними необыкновенно светлые лунные ночи – мы коротали их у лагерного костра. Очень хороши были эти стоянки. Утомленные дневным переходом, мы курили, осушали время от времени по чарочке и слушали рассказы самого сэра Теофила, Осборна и Финнея о дикой Африке. Как и Осборн, Финней знал о зулусах и их истории, вероятно, больше, чем любой житель Наталя.
Осборн, например, наблюдал битву на Тугеле 1856 года между войсками принцев-соперников – Кетчвайо и Умбулази. С отвагой, присущей юности, он переправился вплавь на коне через реку и спрятался на лесистом копье Копье – холм (африкаанс).
посреди поля битвы. Он видел, как войско Умбулази сначала было отброшено и как потом на подкрепление ему подоспел полк ветеранов численностью почти в три тысячи человек, который Мпанда Мпанда – правитель зулусов с 1840 по 1856 г. – Примеч. перев.
послал на помощь любимому сыну. Он описал страшную резню, последовавшую за этим. Кетчвайо выставил против ветеранов один из своих полков. Они встретились, и, по словам Осборна, стук щитов, раздавшийся, когда они схватились, напоминал сильнейшие раскаты грома. Затем Седые Седые – название полка ветеранов. – Примеч. перев.
прокатились над полком Кетчвайо, как волна над подводной каменной грядой, оставив за собой только смерть. Против Седых был брошен еще один полк. И вновь началась сеча, но конец наступил не так скоро, ибо многие ветераны пали в первом бою.
1 2 3 4 5 6