В глазах его уже нет смиренной надежды нищего, а горькое ожесточение, неслышный, как тень, отголосок горького беззвучного смеха, каким смеется горбун.
Чуть тлеет костер на покатой булыжной мостовой. В мигающем свете выступают сырая обомшелая стена набережной и каменная арка моста. Внизу, где мостовая подходит к самой воде, невидимая река булькает и плещется о камни.
Вокруг костра примостилось пятеро: кто лежит, прикрыв голову, кто будто дремлет, другие курят и разговаривают. Один сидит прямо, прислонившись к стене, опустив руки, - это слепой; он так спит. Говорит, что ему страшно лечь.
- Какая тебе разница - лежать или сидеть? Ты же все равно ничего не видишь.
- А коли случится что? - говорит слепой.
- А что случится? Бомбу на тебя, что ли, сбросят? Пожалеют, даже если бы ты от этого и прозрел.
- Бомбы-то для него не пожалели, - говорит третий. - Эх! Построили бы они нас всех в ряд да дернули бы разом к чертовой матери из пушек.
- Так, значит, он оттого и ослеп? - спрашивает
четвертый. - Снаряд, что ли?
- Ну, да. Под Монсом 8 он был. Связист, на мотоцикле разъезжал. Расскажи им, братец.
Слепой чуть приподнимает лицо. Остается сидеть неподвижно. Говорит ровным, безжизненным голосом:
- Шрам у нее на руке был. Вот почему я и узнал; сам я ей, можно сказать, изуродовал руку-то. Как-то раз мы с ней вместе работали в мастерской. Я раздобыл старый мотор, и мы с ней прилаживали его к велосипеду, чтобы...
- Что это? - спрашивает четвертый. - Чего это он плетет?
- Ш-ш-ш, - останавливает первый. - Тише ты... Он про свою невесту рассказывает. У него когда-то своя мастерская была, ремонт велосипедов на Брайтон-роуд, и они должны были вот-вот пожениться. - Он говорит совсем тихо, звук его голоса глохнет в ровном, однообразном голосе слепого. - Когда он уходил в армию, в тот самый день, как он в первый раз форму надел, они пошли и снялись вместе. Он с этой карточкой не расставался, всегда при себе носил, да вот тут как-то недавно потерял. Что только с ним делалось, чуть с ума не сошел! Уж мы потом подсунули ему кусок картонки такой же примерно величины. Вот, говорим, братец, нашлась твоя карточка. Другой раз не теряй. Он ее и сейчас хранит, карточку-то. Вот подожди, он тебе ее покажет потом. Так смотри, не проговорись.
- Нет, - отвечает тот. - Не проговорюсь.
Слепой рассказывает:
- Ну, попросил кого-то там в госпитале написать, ей письмо, она, конечно, тут же приехала. Я ее по этому шраму на руке сразу узнал. Голос у нее вроде как стал другой, ну уж для меня после того все стало другое... А вот по рубцу я узнал. Так вот мы с ней, бывало, сидим и держимся за руки, и я потихоньку пальцем вожу по этому рубцу на левой ладони. И когда в кинематографе, тоже держу за руку, поглаживаю рубец и будто...
- В кинематографе? - спрашивает четвертый. - Что ему там делать-то?
- Да вот поди-ка, - шепчет первый, - она водила его в кинематограф, когда комедии показывали, он слушал, как люди смеются...
Слепой рассказывает:
- Говорит мне, глаза у нее болят на экран смотреть и чтобы я посидел один, а она за мной потом зайдет, как сеанс кончится. Ну, я говорю, хорошо. И на следующий вечер тоже, и опять я соглашаюсь. А уж на третий вечер я говорю: нет, я тоже не пойду. Давай, говорю, посидим дома, в госпитале. А она в ответ молчит, долго молчит, слышу только, как дышит тяжело. А потом говорит: ну, что УК, посидим. После этого уж мы с ней не ходили в кинематограф. А как вечер, садимся рядом, держимся за руки, и я потихоньку поглаживаю этот ее рубец. В госпитале громко говорить не разрешали, так мы с ней все шепотом, а то так и вовсе молчим, просто держимся за руки. Так вот неделя и прошла; я день за днем считал. Это было на восьмой вечер. Сидим мы с ней, как всегда, и я держу ее руку и нет-нет да и поглажу рубец. Вдруг она как выдернет руку, - слышу, вскочила с места. Не могу, говорит, не может это так дальше продолжаться. Все равно, должен ты когда-нибудь узнать. Я ей говорю: ничего я не хочу знать, скажи только, говорю, как тебя зовут. Она мне и сказала, сиделка она была здешняя, из госпиталя. И тут она мне...
- Что такое? - говорит четвертый. - Что он такое городит?
- Что, ты не понял? - шепчет первый. - Сиделка это была из госпиталя. Девчонка-то его спуталась с другим, а вместо себя сиделку посадила, чтобы за руку его держала, думала, он не узнает.
- А он, значит, узнал? - спрашивает четвертый.
- Да ты слушай, - говорит первый.
- Так, значит, ты, говорит, с самого начала знал? С первого же раза? Я, говорю, по рубцу узнал. Он у тебя не на той руке, на правой он у тебя ладони. А я его позавчера, говорю, нечаянно ногтем поддел. Что такое, думаю, пластырь, что ли? - Слепой сидит, прислонившись к стене, лицо чуть приподнято, опущенные руки неподвижно лежат на земле. - Вот так я и узнал по рубцу. Думали, обмануть меня можно, когда сам же я ей руку-то повредил.
Человек, который лежит ничком на земле по ту сторону костра, поднимает голову.
- Ш-ш! - говорит он. - Идет!
- Кто идет? - спрашивает слепой. - Обход?
Ему не отвечают. Из-за стены появляется фигура - высокий человек с палкой в руках. Все замолкают, кроме слепого, и смотрят на приближающуюся фигуру высокого человека.
- Кто идет, братцы? - спрашивает слепой. - Братцы?
Высокий проходит мимо них, мимо костра. Не смотрит ни на кого.
- Следи теперь, - шепчет второй.
Слепой слегка наклоняется вперед, шарит руками по земле возле себя, словно собирается встать.
- За кем следи? - спрашивает он. - Что вы там видите? - Никто не отвечает. Они следят украдкой за вновь прибывшим, смотрят, как он раздевается и как потом эта белая тень призрачно скользит в темноте, спускается к воде и моется, громко плескаясь, шлепая по телу пригоршнями грязной ледяной речной воды. Он возвращается, подходит к костру. Все мигом отворачиваются, кроме слепого (тот сидит, по-прежнему подавшись вперед, упершись руками в землю, вот-вот поднимется, серое лицо настороженно тянется к звуку, к шорохам) и еще одного у костра.
- Камни ваши готовы, сэр, - говорит тот, что у костра. - Я их в самый жар положил.
- Благодарю вас, - отвечает вновь прибывший. Он по-прежнему как будто совершенно не замечает их присутствия, и они опять молча следят, как он расстилает свою затрепанную одежду на одном камне, достает из костра другой камень и разглаживает ее. В то время как он одевается, тот, что заговорил с ним, идет вниз, к воде, и возвращается с куском мыла, которым мылся высокий. Остальные следят и видят, как высокий водит пальцами по куску мыла, потом подносит их к усам и туго закручивает концы, пока они не встают иголочками.
- Чуточку еще левый, сэр, - говорит тот, что держит мыло. Высокий намыливает кончики пальцев и снова подкручивает левый ус. Тот смотрит на него, нагнув голову набок, слегка откинув ее назад. Весь его вид, одежда, поза - сущая карикатура, пугало.
- Так теперь? - спрашивает высокий.
- Так хорошо, сэр, - отвечает пугало, ныряет в темноту и возвращается уже без мыла; в руках у него шляпа и трость. Высокий берет у него из рук то и другое. Вытаскивает из кармана монетку, сует в руку пугала. Пугало прикладывает руку к козырьку. Высокий уходит. Те смотрят ему вслед: высокая фигура, прямая спина, трость исчезают в темноте.
- Что вы там видите, братцы? - говорит слепой. - Да ответьте же человеку, что вы там видите?
VII
Среди демобилизованных офицеров, которые эмигрировали из Англии после перемирия, был лейтенант Уолкли. Он уехал в Канаду, выращивал там пшеницу и преуспел в этом, поправил свои дела и сам поправился. И так хорошо поправился, что, пожалуй, если бы его увидели на Лионском вокзале в Париже, а не на Пикадилли в Лондоне, куда он пошел прогуляться вечером (это был сочельник) в первый же день своего возвращения на родину, наверно, про него сказали бы: "Вот богатый милорд, да здоровый какой!"
Он уже успел достаточно походить по Лондону, обновил свой гардероб, приоделся, и сейчас во всем новеньком (от портного, который в прежнее время был бы ему не по карману) он был всем так доволен, что ему даже не хотелось никуда идти. Он просто бродил по улицам, запруженным оживленной толпой, и вдруг остановился как вкопанный, уставившись на какого-то человека. Человек был почти седой, с туго закрученными усами; на шее порыжевший галстук, на котором с трудом можно разобрать цвета и отличительные знаки полка; изношенный костюм тщательно выглажен; в руках трость. Он стоял на краю тротуара и как будто обращался с чем-то к прохожим. Уолкли вдруг рванулся к этому человеку, протянув руку. Но человек смотрел на него безжизненными, невидящими глазами.
- Грей! - вскричал Уолкли. - Вы что, не узнаете меня?
Но тот смотрел на него все тем же мертвым, остановившимся взглядом.
- В госпитале мы с вами вместе лежали! Я потом в Канаду уехал. Ну, вспомнили, а?
- Да, - ответил тот. - Я вас помню. Вы - Уолкли.
Он уже не смотрел на Уолкли. Он отошел на шаг и снова повернулся к толпе, протягивая руку. И тут только Уолкли заметил, что в руке у него несколько коробок спичек, три-четыре коробочки, которые в любом табачном киоске можно купить, - пенни коробка.
- Спички, спички, сэр, - повторял он, - угодно спички?
Уолкли тоже шагнул и снова очутился против него.
- Грей, - сказал он.
Тот опять поглядел на Уолкли, на этот раз со сдержанной, но клокочущей яростью. - Не лезь ко мне, сукин сын, - произнес он и тотчас же снова повернулся к толпе прохожих:
- Спички, спички, сэр, не угодно ли спички, - монотонно выкликал он.
Уолкли отошел. Но через несколько шагов снова остановился, оглянулся через плечо на неподвижное лицо с нафабренными закрученными усами. И тот снова посмотрел на него в упор, но тотчас же взгляд его скользнул мимо, словно он не узнал. Уолкли зашагал прочь. Пошел быстро, машинально ускоряя шаг.
- Боже мой, - повторял он. - Кажется, меня сейчас вырвет.
КОММЕНТАРИЙ
(А. Долинин)
Первый вариант рассказа был, очевидно, написан вскоре после возвращения Фолкнера из Европы в конце 1925 г. и существенно переработан при подготовке к печати сборника "Тринадцать". CP-IV.
1. - Крест Виктории - высший военный орден Великобритании (учрежден королевой Викторией в 1856 г.). Им награждаются солдаты и матросы, совершившие боевой подвиг.
2. - ... и был глас к нему: "Встань, Петр, заколи. - Деяния св. Апостолов, 10, 13.
3. Хейг - Дуглас Хейг (1861-1928) - британский генерал; с 1915 по 1918 г. главнокомандующий английскими войсками, которые во время Первой мировой войны сражались на территории Франции и других европейских стран.
4 Одиннадцатого ноября... - 11 ноября 1918 г. в Компьенском лесу на севере Франции было подписано перемирие между Германией и союзниками, положившее конец Первой мировой войне.
5 ...и военачальники - тысячники и десятитысячники... - стилизация под цитату из Ветхого завета, где формулы этого типа имеют несколько иной вид. Ср., например: "И прогневался Моисей на военачальников, тысяченачальников и стоначальников, пришедших с войны..." (Числа, 31, 14) и т. п.
6 - В. К. - кавалер ордена "Военный крест" (учрежден в 1914 г.), которым награждались младшие офицеры, особо отличившиеся в боях.
Б. 3. - кавалер ордена "За боевые заслуги" (учрежден в 1886 г.; у Фолкнера ошибочно назван медалью).
7 ...чтобы поспеть к этому дню, не пропустить этой величественной манифестации... - Имеется в виду очередная годовщина заключения перемирия 11 ноября, которая с 1919 по 1946 г. торжественно отмечалась в Великобритании как день поминовения павших. Официальная церемония, на которой присутствовали члены королевской семьи, проводилась у обелиска, воздвигнутого на лондонской улице Уайтхолл в память о погибших, и включала две минуты молчания.
8 Под Монсом он был. - Монс - город в Бельгии, близ которого произошло первое сражение между германскими и британскими войсками в начале Первой мировой войны. Понеся тяжелые потери, англичане были вынуждены отступить.

1 2 3 4