Профессор слушал его молча. Когда фон Хорн закончил, Максон запретил ему вообще разговаривать с Вирджинией о том, что происходит в лаборатории.
— Она еще дитя, — сказал профессор, — и не может оценить важности той работы, которую мы делаем. Единственное, что она из всего этого поймет, — моральный аспект проблемы, связанный с воздействием экспериментов на сами объекты. Она не станет глядеть в будущее, а потому не оценит громадной пользы для человечества, которую принесет успешное завершение нашего исследования. Лишь продемонстрировав возможность химического производства идеальной расы, мы сможем гарантировать миру будущее.
— Например, Номер Один, — иронически хмыкнул фон Хорн.
Профессор Максон бросил на него недовольный взгляд.
— Легкомыслие, доктор, совершенно неуместно, когда речь идет о великолепной работе, которую я завершил, — резко сказал он. — Признаю, Номер Один — далек от совершенства, но Номер Два значительно превзошел его по ряду показателей, и я уверен, что завтра с Номером Три я добьюсь таких успехов, что вам навсегда расхочется иронизировать.
— Простите, профессор, — поспешно извинился фон Хорн. — Я вовсе не собирался высмеивать сделанные вами замечательные открытия, однако мы должны смотреть правде в глаза и отдавать себе отчет в том, что Номер Один далеко не красавец. Друг другу мы с вами можем говорить то, чего не скажем постороннему.
Удовлетворенный извинением, профессор Максон отвернулся и продолжил наблюдение за большим стеклянным контейнером, похожим на гроб. Некоторое время фон Хорн пребывал в молчании. Ему давно хотелось поговорить с профессором об одном деле, да он все не мог улучить подходящего момента. Боясь, что такой момент может вообще не наступить, доктор решил начать разговор прямо сейчас, не дожидаясь лучших времен.
— Ваша дочь не очень счастлива, профессор, — произнес он. — И потом мне кажется, что в окружении полудиких людей она не чувствует себя в безопасности.
Профессор Максон оторвался от созерцания контейнера и пристально посмотрел на фон Хорна.
— Ну и что? — спросил он.
— Мне кажется, что при более близких отношениях я смог бы сделать ее жизнь более счастливой и безопасной. Иными словами, профессор, с вашего разрешения я хочу просить Вирджинию стать моей женой.
В своем обращении с девушкой фон Хорн ни разу не дал понять, что любит ее. Спору нет, она была прекрасна и умна, поэтому не удивительно, что она могла покорить любого мужчину, однако по всем признакам фон Хорн был не из тех, кто мечтает о счастливом браке. Долгие годы он странствовал по свету в поисках приключений и развлечений. Никогда не говорил он о том, почему покинул Америку, оставил свой высокий пост на флоте и ни разу за семь лет не ступил на родную землю.
Стоявшего около люка Синга Ли, который собирался передать профессору его ужин, нельзя было винить в том, что он слышал весь разговор, хотя он и заслуживает порицания за сокрытие своего присутствия, а также за возникшее у него явно неромантическое подозрение, что признание доктора как-то связано с содержимым тяжелого сундука.
Профессор Максон ответил не сразу. Он пристально глядел на фон Хорна, высказавшего столь неожиданную просьбу, и тот увидел в глазах старшего коллеги странный блеск, чего раньше никогда не замечал. Фон Хорну стало не по себе.
Затем профессор встал со стула и подошел к доктору вплотную, приблизив лицо на расстояние нескольких дюймов.
— Доктор, — произнес он почему-то хриплым шепотом, — вы с ума сошли. Вы не понимаете, о чем просите. Вирджиния не для такого, как вы. Скажите, что она ничего не знает о ваших чувствах. Скажите, что она не отвечает вам взаимностью. Скажите же, наконец!
Профессор Максон грубо схватил фон Хорна за плечи, пожирая его глазами, в которых полыхал яростный огонь.
— Я никогда не говорил с ней о любви, профессор, — тихо ответил фон Хорн, — и не знаю, какие чувства она ко мне испытывает. Однако я не понимаю, сэр, какие у вас могут быть ко мне претензии? Я из очень старинной и порядочной семьи.
Тон его был высокомерен, однако почтителен.
Профессор Максон отпустил своего помощника со вздохом облегчения.
— Я рад, — сказал он, — что дело не зашло далеко, ибо этому не бывать. У меня иные, более возвышенные надежды на свою дочь. Она должна выйти замуж за совершенного человека, а таких пока нет. Теперь моя задача создать для нее идеального партнера, и это случится достаточно скоро. Еще пара недель, и перед нами предстанет экземпляр, о каком я давно мечтал.
И вновь в некогда добрых веселых глазах ученого вспыхнул странный огонь.
Фон Хорн был шокирован. Он не страдал от излишней сентиментальности, и весь цинизм его поведения заключался в том, что он хотел жениться на Вирджинии только из-за богатства, которое, как он знал, она унаследует, но, представив, что девушка достанется этому, фон Хорн мысленно перекрестился. Перед его внутренним взором предстало жуткое чудовище, известное, как Номер Один.
Ни слова не говоря, фон Хорн повернулся и зашагал прочь. Спустя мгновение стук Синга вывел профессора из состояния мечтательности, в которое тот был погружен, и Максон подошел к окошку-люку, чтобы забрать свой ужин.
III
КРАСАВИЦА И МОНСТР
Прошло около двух недель. Фон Хорн и профессор, как обычно, интенсивно занимались своими экспериментами во «дворе тайн». События развивались стремительно и хаотично. Удивительное открытие, сделанное профессором, способствовало ускорению и упрощению работы, что превосходило самые смелые мечты ученого.
Интерес фон Хорна к полученным выдающимся результатам не уступал профессорскому, но фон Хорн предвидел и другие последствия всей затеи, а потому в дневное время всегда носил при себе два револьвера, а ночью держал их под рукой.
Накормив людей обедом, Синг Ли отправился на берег, прихватив удочку, веревку и наживку, чтобы расставить силки на водоплавающих птиц. Он ступал неслышно среди джунглей, внимательно приглядываясь и прислушиваясь к любой необычной детали, и в итоге увидел на берегу двоих мужчин, тогда как сам он оставался для них невидимым.
Там находились Будудрин и тот самый рослый малаец, которого Синг уже встречал дважды — первый раз в великолепном одеянии, возглавлявшего пиратскую лодку, а второй — как простого торговца, прибывшего на «Итаку», но без единого товара.
Они сидели на корточках на берегу на опушке джунглей почти рядом с тем местом, откуда собирался выйти Синг, прежде чем он обнаружил их. В считанные секунды китаец прокрался сквозь густой подлесок и остановился от них менее чем в трех ярдах. Те вели между собой тихую беседу, однако достаточно громкую, чтобы Синг не пропустил ни единого слова.
— Говорю же тебе, Будудрин, риска не будет никакого, — произнес высокий малаец. — Сам же сказал, что никому не известно о месте пребывания белых людей, и если они не вернутся, то тебе поверят на слово, что бы ты ни наплел об их участи. Если приведешь ко мне девушку, получишь щедрое вознаграждение, а если сомневаешься в верности кого-либо из своих людей, то кинжал заставит их замолчать так же, как заставит замолчать белых людей.
— Меня удерживает не страх перед белыми, о, раджа Мюда Саффир, — сказал Будудрин, — но кто поручится, что, прибыв в твою страну с девушкой, я не паду от рук тех, кто воспылает ко мне завистью за ту великую услугу, которую я окажу великому радже?
Мюда Саффир прекрасно понял, что Будудрин в действительности дипломатически выразил недоверие ему самому, однако не рассердился, поскольку обвинение не являлось прямым, но он не знал главного, он не знал о тяжелом сундуке и о желании Будудрина вдобавок к вознаграждению за девушку завладеть в недалеком будущем гораздо более значительными сокровищами, которые, как он полагал, хранились под тяжелой дубовой крышкой.
Поднявшись в полный рост, Мюда Саффир и Будудрин направились по берегу к маленькому туземному каноэ, на котором раджа прибыл на встречу. Вскоре они оказались вне пределов слышимости, и Синг не мог больше разобрать ни слова, но и услышанного было достаточно, чтобы укрепить подозрения, давно зародившиеся в душе китайца.
В тот день он не стал ловить птиц, опасаясь быть замеченным стоявшими на берегу Мюда Саффиром и Будудрином, которые могли заподозрить, что он слышал их разговор. Хорошо разбираясь в малайцах, мудрый Синг Ли отдавал себе отчет в том, что те разбираются в китайцах ничуть не хуже, поэтому он тихо пережидал в укрытии, когда уберется Саффир и вернется в лагерь Будудрин.
Даже когда те исчезли из виду, осторожный Синг Ли еще долго оставался на берегу. И перед самым уходом заметил нечто, несказанно удивившее его…
Профессор Максон и фон Хорн стояли над одним из шести контейнеров, установленных в два ряда вдоль стен лаборатории. В тот день профессор пребывал в более благодушном настроении, чем обычно, и их разговор вновь приобрел нотки непринужденности, характерной для первого месяца их знакомства в Сингапуре.
— А как быть с теми, первыми, которые столь уродливы? — поинтересовался фон Хорн. — Вы не можете привезти их в цивилизованный мир, но и оставить их здесь, на этом острове, тоже не годится. Что вы решите?
Профессор Максон на мгновение замолчал.
— Я не особенно задумывался над этим, — сказал он наконец. — Они — издержки моей великой работы. К сожалению, они такие, какие есть, но без них я никогда не дошел бы до того совершенства, которое, как я уверен, мы получим здесь.
И он ласково похлопал по тяжелой стеклянной крышке контейнера, рядом с которым стоял.
— И это только начало, — продолжал он. — Отныне ошибок больше не будет, хотя я и сомневаюсь, сможем ли мы когда-нибудь улучшить то, что так быстро формируется здесь.
Его длинная худощавая рука снова ласково коснулась походящего на гроб контейнера, в изголовье которого была прикреплена табличка с надписью «НОМЕР ТРИНАДЦАТЬ».
— Но остальные, профессор! — не унимался фон Хорн. — С ними нужно решать. От них одни неприятности, причем немалые. Вчера Номер Пять захотел получить бананы, которые я дал Номеру Семь. Я попытался урезонить его, но, как вам известно, он умственно неразвит, даже слушать меня не стал и набросился на Номер Семь, чтобы отнять желанное лакомство. Разыгралось жесточайшее побоище, посрамившее бы двух бенгальских тигров. Номер Двенадцать послушен и смышлен. С его помощью и с помощью хлыста мне удалось разнять их прежде, чем они прикончили друг друга. Ваша самая большая ошибка состоит в том, 'что вы сосредоточились прежде на физическом совершенстве своих питомцев. Вы перестарались, и в итоге «двор тайн» населен дюжиной животных, обладающих страшной силой, но с мозгами, которых едва хватило бы на три особи.
— Они такие, какие есть, — ответил профессор. — Я сделаю для них все, что смогу. А когда меня здесь не будет, им придется позаботиться о себе самим. Иного выхода я не вижу.
— То, что вы им дали, можно взять обратно, — тихим голосом сказал фон Хорн.
Профессор Максон вздрогнул. Те три страшных дня, проведенных в лаборатории в Итаке, наполнили его память отвратительными подробностями, которые в течение многих месяцев он пытался забыть. Жесточайшие душевные страдания изменили его, изменили настолько, что временами он даже боялся за собственный рассудок.
— Нет, нет! — запротестовал он. — Это было бы убийство. Они же…
— Они ничто, — прервал его фон Хорн. — Это не люди и даже не животные. Они уродливые бездушные существа. Вы не имеете права позволить им жить дольше, чем это необходимо для доказательства вашей теории. Об их существовании не знает никто, кроме нас, и никто не узнает о том, что их не стало. Это нужно сделать. Они представляют для всех нас постоянно растущую опасность, но более всего — для вашей дочери.
В глазах профессора появилось хитрое выражение.
— Понимаю, — сказал он. — Вам необходим прецедент, чтобы потом избавиться от всех, даже тех, кто не урод и не зверь, даже от этого верха совершенства. — И он снова прикоснулся к контейнеру. — Таким образом вы задумали устранить со своего пути всех соперников. Ну уж нет! — голос его сделался визгливым. — Я не пойду ни на какие компромиссы. Ничто не заставит меня отказаться от принятого решения. Каким бы он ни получился, он непременно женится на моей дочери!
Достигнув кульминационного пункта своей речи, профессор приподнялся на цыпочки, занес высоко над головой сжатый кулак, а когда громогласно изрек последнюю фразу, сопроводил заключительное слово ударом кулака по стоявшему перед ним контейнеру; В его глазах полыхало пламя необузданного безумия.
Фон Хорн, хотя и был не из робкого десятка, растерялся при виде маниакальной злобы своего старшего коллеги и попятился. Спорить было бесполезно. Повернувшись, он покинул лабораторию.
Синг Ли явился в лагерь с опозданием. Вернувшись затемно с неудавшейся охоты, он уклонился от объяснений причины столь позднего ужина. После еды Вирджиния стала разыскивать его, но китаец снова куда-то пропал.
И лишь когда лагерь погрузился в сонную тишину, Синг Ли появился вновь и крадучись, с загадочным видом двинулся под покровом безлунной ночи к двери лаборатории. Как ему удалось проникнуть внутрь, об этом знает лишь Синг Ли, но только спустя мгновение в лаборатории раздался приглушенный звон разбитого стекла, и китаец выскользнул наружу, снова запер дверь и засеменил к своему жилищу, расположенному поблизости. Но спешил он напрасно — кроме него самого, никто не слышал звука, раздавшегося в лаборатории.
Наутро следующего дня, когда профессор Максон и фон Хорн вошли в лабораторию, было около девяти. Едва переступив порог, пожилой ученый в ужасе всплеснул руками. Контейнер № 13 лежал на полу, стеклянная крышка была разбита, а по циновке расползлось липкое коричневое вещество. Профессор Максон закрыл лицо руками.
— Боже! — вырвалось у него. — Все пропало. Еще каких-нибудь три дня и…
— Глядите! — воскликнул фон Хорн. — Еще не все пропало.
Профессор с усилием поднял глаза и его взору предстал красавец-гигант, воплощение физического совершенства, сидящий в дальнем углу комнаты. Существо глядело вокруг себя затуманенным, ничего не понимающим взглядом. На его умном лице был написан немой вопрос. Шагнув вперед, профессор Максон взял его за руку.
— Пойдем, — сказал он и повел его к маленькой комнате, примыкавшей к центральной лаборатории. Гигант послушно последовал за ним, блуждая взглядом по помещению. На его красивом лице застыло беспомощное выражение. Фон Хорн отправился к себе.
Вирджиния, покинутая всеми, даже верным Сингом, который, наверстывая упущенное за предыдущий день, вновь отправился на берег ловить птиц, чувствовала себя не в своей тарелке из-за вынужденного безделья и одиночества. Какое-то время она бродила по замкнутому сектору, отведенному для белых, но вскоре ей это наскучило, и она решила выйти за ограду, чего раньше никогда не делала, разве что в сопровождении фон Хорна, ибо и он, и ее отец категорически запретили ей отлучаться с территории лагеря.
— Что там может быть страшного? — подумала она. — Мы же знаем, что, кроме нас, на острове нет ни души, как нет и хищных зверей. И вообще, всем как будто безразлично, что со мной будет, вот разве только… разве только… хотелось бы знать, ему безразлично или нет? Интересно, обрадует ли это меня или нет. О, Господи, разобраться бы наконец в себе…
С этими мыслями она пересекла маленькую вырубку, устремляясь в джунгли.
Когда фон Хорн и профессор Максон беседовали в лаборатории накануне происшествия с контейнером № 13, из находящегося напротив низкого сарая выбралось чудовищно уродливое существо и вскоре приникло к тонкой двери здания, в котором происходил разговор коллег. Некоторое время оно напряженно прислушивалось, но когда фон Хорн высказался за необходимость ликвидировать «страшные бездушные существа», его отвратительные черты исказились гримасой страха и ненависти. Затем, словно огромный медведь-гризли, оно» отвернулось и вперевалку заковыляло к задней, то есть восточной части ограды.
Здесь оно несколько раз безрезультатно подпрыгнуло, пытаясь дотянуться до верха частокола, после чего, трясясь и рыча от ярости, забегало взад-вперед вдоль забора, подобно тому, как пойманный дикий зверь гневно расхаживает перед решеткой клетки, в которой оказался.
Наконец, монстр остановился, глядя в очередной раз на непреодолимое препятствие, преградившее путь к побегу. Затем глаза его забегали по территории лагеря, пока не остановились на покатой крыше сарая, служившего ему жилищем. Постепенно в неразвитом, ущербном мозгу стала зарождаться неопределенная мысль.
Существо приблизилось к сараю. Дотянувшись до столбов, служивших опорой для крыши, оно, подобно огромному слизняку, заползло наверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Она еще дитя, — сказал профессор, — и не может оценить важности той работы, которую мы делаем. Единственное, что она из всего этого поймет, — моральный аспект проблемы, связанный с воздействием экспериментов на сами объекты. Она не станет глядеть в будущее, а потому не оценит громадной пользы для человечества, которую принесет успешное завершение нашего исследования. Лишь продемонстрировав возможность химического производства идеальной расы, мы сможем гарантировать миру будущее.
— Например, Номер Один, — иронически хмыкнул фон Хорн.
Профессор Максон бросил на него недовольный взгляд.
— Легкомыслие, доктор, совершенно неуместно, когда речь идет о великолепной работе, которую я завершил, — резко сказал он. — Признаю, Номер Один — далек от совершенства, но Номер Два значительно превзошел его по ряду показателей, и я уверен, что завтра с Номером Три я добьюсь таких успехов, что вам навсегда расхочется иронизировать.
— Простите, профессор, — поспешно извинился фон Хорн. — Я вовсе не собирался высмеивать сделанные вами замечательные открытия, однако мы должны смотреть правде в глаза и отдавать себе отчет в том, что Номер Один далеко не красавец. Друг другу мы с вами можем говорить то, чего не скажем постороннему.
Удовлетворенный извинением, профессор Максон отвернулся и продолжил наблюдение за большим стеклянным контейнером, похожим на гроб. Некоторое время фон Хорн пребывал в молчании. Ему давно хотелось поговорить с профессором об одном деле, да он все не мог улучить подходящего момента. Боясь, что такой момент может вообще не наступить, доктор решил начать разговор прямо сейчас, не дожидаясь лучших времен.
— Ваша дочь не очень счастлива, профессор, — произнес он. — И потом мне кажется, что в окружении полудиких людей она не чувствует себя в безопасности.
Профессор Максон оторвался от созерцания контейнера и пристально посмотрел на фон Хорна.
— Ну и что? — спросил он.
— Мне кажется, что при более близких отношениях я смог бы сделать ее жизнь более счастливой и безопасной. Иными словами, профессор, с вашего разрешения я хочу просить Вирджинию стать моей женой.
В своем обращении с девушкой фон Хорн ни разу не дал понять, что любит ее. Спору нет, она была прекрасна и умна, поэтому не удивительно, что она могла покорить любого мужчину, однако по всем признакам фон Хорн был не из тех, кто мечтает о счастливом браке. Долгие годы он странствовал по свету в поисках приключений и развлечений. Никогда не говорил он о том, почему покинул Америку, оставил свой высокий пост на флоте и ни разу за семь лет не ступил на родную землю.
Стоявшего около люка Синга Ли, который собирался передать профессору его ужин, нельзя было винить в том, что он слышал весь разговор, хотя он и заслуживает порицания за сокрытие своего присутствия, а также за возникшее у него явно неромантическое подозрение, что признание доктора как-то связано с содержимым тяжелого сундука.
Профессор Максон ответил не сразу. Он пристально глядел на фон Хорна, высказавшего столь неожиданную просьбу, и тот увидел в глазах старшего коллеги странный блеск, чего раньше никогда не замечал. Фон Хорну стало не по себе.
Затем профессор встал со стула и подошел к доктору вплотную, приблизив лицо на расстояние нескольких дюймов.
— Доктор, — произнес он почему-то хриплым шепотом, — вы с ума сошли. Вы не понимаете, о чем просите. Вирджиния не для такого, как вы. Скажите, что она ничего не знает о ваших чувствах. Скажите, что она не отвечает вам взаимностью. Скажите же, наконец!
Профессор Максон грубо схватил фон Хорна за плечи, пожирая его глазами, в которых полыхал яростный огонь.
— Я никогда не говорил с ней о любви, профессор, — тихо ответил фон Хорн, — и не знаю, какие чувства она ко мне испытывает. Однако я не понимаю, сэр, какие у вас могут быть ко мне претензии? Я из очень старинной и порядочной семьи.
Тон его был высокомерен, однако почтителен.
Профессор Максон отпустил своего помощника со вздохом облегчения.
— Я рад, — сказал он, — что дело не зашло далеко, ибо этому не бывать. У меня иные, более возвышенные надежды на свою дочь. Она должна выйти замуж за совершенного человека, а таких пока нет. Теперь моя задача создать для нее идеального партнера, и это случится достаточно скоро. Еще пара недель, и перед нами предстанет экземпляр, о каком я давно мечтал.
И вновь в некогда добрых веселых глазах ученого вспыхнул странный огонь.
Фон Хорн был шокирован. Он не страдал от излишней сентиментальности, и весь цинизм его поведения заключался в том, что он хотел жениться на Вирджинии только из-за богатства, которое, как он знал, она унаследует, но, представив, что девушка достанется этому, фон Хорн мысленно перекрестился. Перед его внутренним взором предстало жуткое чудовище, известное, как Номер Один.
Ни слова не говоря, фон Хорн повернулся и зашагал прочь. Спустя мгновение стук Синга вывел профессора из состояния мечтательности, в которое тот был погружен, и Максон подошел к окошку-люку, чтобы забрать свой ужин.
III
КРАСАВИЦА И МОНСТР
Прошло около двух недель. Фон Хорн и профессор, как обычно, интенсивно занимались своими экспериментами во «дворе тайн». События развивались стремительно и хаотично. Удивительное открытие, сделанное профессором, способствовало ускорению и упрощению работы, что превосходило самые смелые мечты ученого.
Интерес фон Хорна к полученным выдающимся результатам не уступал профессорскому, но фон Хорн предвидел и другие последствия всей затеи, а потому в дневное время всегда носил при себе два револьвера, а ночью держал их под рукой.
Накормив людей обедом, Синг Ли отправился на берег, прихватив удочку, веревку и наживку, чтобы расставить силки на водоплавающих птиц. Он ступал неслышно среди джунглей, внимательно приглядываясь и прислушиваясь к любой необычной детали, и в итоге увидел на берегу двоих мужчин, тогда как сам он оставался для них невидимым.
Там находились Будудрин и тот самый рослый малаец, которого Синг уже встречал дважды — первый раз в великолепном одеянии, возглавлявшего пиратскую лодку, а второй — как простого торговца, прибывшего на «Итаку», но без единого товара.
Они сидели на корточках на берегу на опушке джунглей почти рядом с тем местом, откуда собирался выйти Синг, прежде чем он обнаружил их. В считанные секунды китаец прокрался сквозь густой подлесок и остановился от них менее чем в трех ярдах. Те вели между собой тихую беседу, однако достаточно громкую, чтобы Синг не пропустил ни единого слова.
— Говорю же тебе, Будудрин, риска не будет никакого, — произнес высокий малаец. — Сам же сказал, что никому не известно о месте пребывания белых людей, и если они не вернутся, то тебе поверят на слово, что бы ты ни наплел об их участи. Если приведешь ко мне девушку, получишь щедрое вознаграждение, а если сомневаешься в верности кого-либо из своих людей, то кинжал заставит их замолчать так же, как заставит замолчать белых людей.
— Меня удерживает не страх перед белыми, о, раджа Мюда Саффир, — сказал Будудрин, — но кто поручится, что, прибыв в твою страну с девушкой, я не паду от рук тех, кто воспылает ко мне завистью за ту великую услугу, которую я окажу великому радже?
Мюда Саффир прекрасно понял, что Будудрин в действительности дипломатически выразил недоверие ему самому, однако не рассердился, поскольку обвинение не являлось прямым, но он не знал главного, он не знал о тяжелом сундуке и о желании Будудрина вдобавок к вознаграждению за девушку завладеть в недалеком будущем гораздо более значительными сокровищами, которые, как он полагал, хранились под тяжелой дубовой крышкой.
Поднявшись в полный рост, Мюда Саффир и Будудрин направились по берегу к маленькому туземному каноэ, на котором раджа прибыл на встречу. Вскоре они оказались вне пределов слышимости, и Синг не мог больше разобрать ни слова, но и услышанного было достаточно, чтобы укрепить подозрения, давно зародившиеся в душе китайца.
В тот день он не стал ловить птиц, опасаясь быть замеченным стоявшими на берегу Мюда Саффиром и Будудрином, которые могли заподозрить, что он слышал их разговор. Хорошо разбираясь в малайцах, мудрый Синг Ли отдавал себе отчет в том, что те разбираются в китайцах ничуть не хуже, поэтому он тихо пережидал в укрытии, когда уберется Саффир и вернется в лагерь Будудрин.
Даже когда те исчезли из виду, осторожный Синг Ли еще долго оставался на берегу. И перед самым уходом заметил нечто, несказанно удивившее его…
Профессор Максон и фон Хорн стояли над одним из шести контейнеров, установленных в два ряда вдоль стен лаборатории. В тот день профессор пребывал в более благодушном настроении, чем обычно, и их разговор вновь приобрел нотки непринужденности, характерной для первого месяца их знакомства в Сингапуре.
— А как быть с теми, первыми, которые столь уродливы? — поинтересовался фон Хорн. — Вы не можете привезти их в цивилизованный мир, но и оставить их здесь, на этом острове, тоже не годится. Что вы решите?
Профессор Максон на мгновение замолчал.
— Я не особенно задумывался над этим, — сказал он наконец. — Они — издержки моей великой работы. К сожалению, они такие, какие есть, но без них я никогда не дошел бы до того совершенства, которое, как я уверен, мы получим здесь.
И он ласково похлопал по тяжелой стеклянной крышке контейнера, рядом с которым стоял.
— И это только начало, — продолжал он. — Отныне ошибок больше не будет, хотя я и сомневаюсь, сможем ли мы когда-нибудь улучшить то, что так быстро формируется здесь.
Его длинная худощавая рука снова ласково коснулась походящего на гроб контейнера, в изголовье которого была прикреплена табличка с надписью «НОМЕР ТРИНАДЦАТЬ».
— Но остальные, профессор! — не унимался фон Хорн. — С ними нужно решать. От них одни неприятности, причем немалые. Вчера Номер Пять захотел получить бананы, которые я дал Номеру Семь. Я попытался урезонить его, но, как вам известно, он умственно неразвит, даже слушать меня не стал и набросился на Номер Семь, чтобы отнять желанное лакомство. Разыгралось жесточайшее побоище, посрамившее бы двух бенгальских тигров. Номер Двенадцать послушен и смышлен. С его помощью и с помощью хлыста мне удалось разнять их прежде, чем они прикончили друг друга. Ваша самая большая ошибка состоит в том, 'что вы сосредоточились прежде на физическом совершенстве своих питомцев. Вы перестарались, и в итоге «двор тайн» населен дюжиной животных, обладающих страшной силой, но с мозгами, которых едва хватило бы на три особи.
— Они такие, какие есть, — ответил профессор. — Я сделаю для них все, что смогу. А когда меня здесь не будет, им придется позаботиться о себе самим. Иного выхода я не вижу.
— То, что вы им дали, можно взять обратно, — тихим голосом сказал фон Хорн.
Профессор Максон вздрогнул. Те три страшных дня, проведенных в лаборатории в Итаке, наполнили его память отвратительными подробностями, которые в течение многих месяцев он пытался забыть. Жесточайшие душевные страдания изменили его, изменили настолько, что временами он даже боялся за собственный рассудок.
— Нет, нет! — запротестовал он. — Это было бы убийство. Они же…
— Они ничто, — прервал его фон Хорн. — Это не люди и даже не животные. Они уродливые бездушные существа. Вы не имеете права позволить им жить дольше, чем это необходимо для доказательства вашей теории. Об их существовании не знает никто, кроме нас, и никто не узнает о том, что их не стало. Это нужно сделать. Они представляют для всех нас постоянно растущую опасность, но более всего — для вашей дочери.
В глазах профессора появилось хитрое выражение.
— Понимаю, — сказал он. — Вам необходим прецедент, чтобы потом избавиться от всех, даже тех, кто не урод и не зверь, даже от этого верха совершенства. — И он снова прикоснулся к контейнеру. — Таким образом вы задумали устранить со своего пути всех соперников. Ну уж нет! — голос его сделался визгливым. — Я не пойду ни на какие компромиссы. Ничто не заставит меня отказаться от принятого решения. Каким бы он ни получился, он непременно женится на моей дочери!
Достигнув кульминационного пункта своей речи, профессор приподнялся на цыпочки, занес высоко над головой сжатый кулак, а когда громогласно изрек последнюю фразу, сопроводил заключительное слово ударом кулака по стоявшему перед ним контейнеру; В его глазах полыхало пламя необузданного безумия.
Фон Хорн, хотя и был не из робкого десятка, растерялся при виде маниакальной злобы своего старшего коллеги и попятился. Спорить было бесполезно. Повернувшись, он покинул лабораторию.
Синг Ли явился в лагерь с опозданием. Вернувшись затемно с неудавшейся охоты, он уклонился от объяснений причины столь позднего ужина. После еды Вирджиния стала разыскивать его, но китаец снова куда-то пропал.
И лишь когда лагерь погрузился в сонную тишину, Синг Ли появился вновь и крадучись, с загадочным видом двинулся под покровом безлунной ночи к двери лаборатории. Как ему удалось проникнуть внутрь, об этом знает лишь Синг Ли, но только спустя мгновение в лаборатории раздался приглушенный звон разбитого стекла, и китаец выскользнул наружу, снова запер дверь и засеменил к своему жилищу, расположенному поблизости. Но спешил он напрасно — кроме него самого, никто не слышал звука, раздавшегося в лаборатории.
Наутро следующего дня, когда профессор Максон и фон Хорн вошли в лабораторию, было около девяти. Едва переступив порог, пожилой ученый в ужасе всплеснул руками. Контейнер № 13 лежал на полу, стеклянная крышка была разбита, а по циновке расползлось липкое коричневое вещество. Профессор Максон закрыл лицо руками.
— Боже! — вырвалось у него. — Все пропало. Еще каких-нибудь три дня и…
— Глядите! — воскликнул фон Хорн. — Еще не все пропало.
Профессор с усилием поднял глаза и его взору предстал красавец-гигант, воплощение физического совершенства, сидящий в дальнем углу комнаты. Существо глядело вокруг себя затуманенным, ничего не понимающим взглядом. На его умном лице был написан немой вопрос. Шагнув вперед, профессор Максон взял его за руку.
— Пойдем, — сказал он и повел его к маленькой комнате, примыкавшей к центральной лаборатории. Гигант послушно последовал за ним, блуждая взглядом по помещению. На его красивом лице застыло беспомощное выражение. Фон Хорн отправился к себе.
Вирджиния, покинутая всеми, даже верным Сингом, который, наверстывая упущенное за предыдущий день, вновь отправился на берег ловить птиц, чувствовала себя не в своей тарелке из-за вынужденного безделья и одиночества. Какое-то время она бродила по замкнутому сектору, отведенному для белых, но вскоре ей это наскучило, и она решила выйти за ограду, чего раньше никогда не делала, разве что в сопровождении фон Хорна, ибо и он, и ее отец категорически запретили ей отлучаться с территории лагеря.
— Что там может быть страшного? — подумала она. — Мы же знаем, что, кроме нас, на острове нет ни души, как нет и хищных зверей. И вообще, всем как будто безразлично, что со мной будет, вот разве только… разве только… хотелось бы знать, ему безразлично или нет? Интересно, обрадует ли это меня или нет. О, Господи, разобраться бы наконец в себе…
С этими мыслями она пересекла маленькую вырубку, устремляясь в джунгли.
Когда фон Хорн и профессор Максон беседовали в лаборатории накануне происшествия с контейнером № 13, из находящегося напротив низкого сарая выбралось чудовищно уродливое существо и вскоре приникло к тонкой двери здания, в котором происходил разговор коллег. Некоторое время оно напряженно прислушивалось, но когда фон Хорн высказался за необходимость ликвидировать «страшные бездушные существа», его отвратительные черты исказились гримасой страха и ненависти. Затем, словно огромный медведь-гризли, оно» отвернулось и вперевалку заковыляло к задней, то есть восточной части ограды.
Здесь оно несколько раз безрезультатно подпрыгнуло, пытаясь дотянуться до верха частокола, после чего, трясясь и рыча от ярости, забегало взад-вперед вдоль забора, подобно тому, как пойманный дикий зверь гневно расхаживает перед решеткой клетки, в которой оказался.
Наконец, монстр остановился, глядя в очередной раз на непреодолимое препятствие, преградившее путь к побегу. Затем глаза его забегали по территории лагеря, пока не остановились на покатой крыше сарая, служившего ему жилищем. Постепенно в неразвитом, ущербном мозгу стала зарождаться неопределенная мысль.
Существо приблизилось к сараю. Дотянувшись до столбов, служивших опорой для крыши, оно, подобно огромному слизняку, заползло наверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17