Революция, партия, государство, война являлись для него причинами и средствами, чтобы властвовать. Он возвысился, используя в сущности уловки марксистского толкования, тоталитарную суровость, делая ставку на дерзость и нечеловеческое коварство, подчиняя одних и ликвидируя других.
С тех пор Сталин видел Россию таинственной, ее строй более сильным и прочным, чем все режимы. Он ее любил по-своему. Она также его приняла как царя в ужасный период времени и поддержала большевизм, чтобы служить его орудием. Сплотить славян, уничтожить немцев, распространиться в Азии, получить доступ в свободные моря – это были мечты Родины, это были цели деспота. Нужно было два условия, чтобы достичь успеха: сделать могущественным, т. е. индустриальным, государство и в настоящее время одержал, победу в мировой войне. Первая задача была выполнена ценой неслыханных страданий и человеческих жизней. Сталин, когда я его видел, завершал выполнение второй задачи – среди могил и руин. Он был удачлив потому, что встретил народ до такой степени живучий и терпеливый, что самое жестокое порабощение его не парализовало, землю, полную таких ресурсов, что самое ужасное расточительство не смогло ее истощить, союзников, без которых нельзя было победить противника, но которые без него также не разгромили бы врага.
За пятнадцать часов моих бесед со Сталиным я изучил его величественную и скрытную полигаму. Коммунист в маршальской форме, притаившийся коварный диктатор, завоеватель с добродушным видом, он старался всегда вводить в заблуждение. Его страсть была суровой, без какой-либо малопонятной привлекательности».

Оправдать Сталина невозможно, да я к этому, насколько понял читатель, и не стремлюсь. Но это действительно был умный человек, прекрасно понимавший все недостатки большевистского течения. Это не был маньяк, не способный анализировать ситуацию и свои поступки. Когда было необходимо, он умело использовал и то, что позволял большевизм. В первую очередь это централизация власти. Единоличная власть позволяла очень быстро и эффективно решать те вопросы, которые в условиях демократии не решались бы, уверен, десятилетиями. Наверное, это положительный момент, но где та грань, которую нельзя перейти?.. И когда ему было нужно, ту же власть Сталин столь же легко использовал в иных целях. И в этом тоже его вина. Будь он недалеким человеком, параноиком, тем, кем его сегодня пытаются представить, и спрос с него был бы меньше. Но ведь не было этого! На вершине пирамиды большевистской власти стоял человек одаренный, что лишь усугубляет его вину.
Кто-то верно заметил: интеллектуальный потенциал руководителей СССР неуклонно снижался десятилетиями. И это тоже правда. Смешно, наверное, сравнивать сегодня Сталина с Хрущевым, Черненко или Горбачевым… Говорю об этом опять же не в оправдание Сталина. Напротив, даже в рамках большевизма – власти страшной и деспотичной – диктатуры пролетариата он многое мог бы при желании изменить. Не все – этого ему бы не позволила Система, но – многое. Сталин же не только не тел на смягчение режима, но и многие вещи сознательно обострял, используя большевистские догмы для подавления противников этого течения. Отсюда и массовые репрессии, и политические процессы.
Я не могу согласиться с тем, что Сталин был человеком, не ведавшим жалости и сострадания, но не принимаю утверждения, что этими репрессиями Сталин создал систему круговой поруки, вовлекая в преступления тысячи и тысячи людей. А разве не с этого начал другой большевистский вождь, Владимир Ильич? А разве не Троцкий с легкостью необыкновенной создал концлагеря, в которых большевики погубили миллионы людей, не Троцкий ли, с согласия Ленина, ввел институт заложников? Позволю не согласиться с защитниками Ленина и большевизма. Сталин лишь усовершенствовал то, что начиналось при Ленине. С моей точки зрения, Ленин и Сталин не уступали друг другу ни в уме, ни в коварстве, и я бы не спешил с выводами, кто из двоих вождей «самый человечный человек»… Тут еще надо крепко, очень крепко подумать…
Лукавили все последующие «вожди», когда убеждали нас в том, что Сталин предал своего «великого учителя». Ленинские работы и письма из так называемого секретного фонда – а пока опубликована лишь часть их – вполне позволяют утверждать обратное. «Арестовать…», «Расстрелять…», «Повесить…», «Расстреливать на месте…», «Арестовать несколько сот и без объявления мотивов…». Мы столько писали и говорили о животворном наследии Владимира Ильича. Почему же стыдливо молчим об этом «наследии»? Не было ведь у власти ни Сталина, ни НКВД с Ягодой и Ежовым во главе…
А может, дело даже не в Ленине, по крайней мере не только в нем, а в той структуре власти, которую он представлял, в той страшной и бесчеловечной Системе, порожденной большевизмом? Но и в Ленине, разумеется, тоже.
При жизни моего отца обо всем этом в силу вполне понятных причин нельзя было говорить, но я знаю, что отец был далек от обожествления Ленина и Сталина. Ему вообще претил культ любой личности, а если учесть, что отец был человеком информированным, то нетрудно догадаться, сколь многие грехи и того и другого были ему известны.
Смешно отрицать роль Сталина в судьбе отца. Глава партии и государства санкционировал и его назначение на пост руководителя Грузии, и последующий перевод в Москву.
Отец был назначен на должность народного комиссара внутренних дел в конце ноября 1938 года, после Ежова. Чем же был обусловлен выбор Сталина?
Когда Сталин утверждал перевод моего отца в Москву, насколько понимаю, рассуждал так. Этот сравнительно молодой человек – отцу не было сорока – имеет опыт работы в разведке. Положительный или нет, но опыт работы в ЧК, приобретенный в двадцатые, у отца действительно был. Возможно, Сталин думал и так: будет беспрекословно выполнять все указания вождя, а проще говоря, тихо под ним ходить. Оказалось, не так… Первый серьезный конфликт между отцом, с одной стороны, и Сталиным и Политбюро, с другой, произошел уже в сороковом, когда решалась судьба тысяч польских офицеров, расстрелянных впоследствии в Катыни. Сталин этого не забыл, но неповиновение – случай редчайший! – не привело даже к снятию с должности моего отца. Скорей всего, считал, что еще не время менять наркома. Система ведь здесь была отработанной до мелочей: из человека выжимают все, что требуется, а когда он уже не нужен, убирают. Причем всегда Сталин соблюдал и другое непременное условие: «проштрафившегося» заменял равноценной фигурой и лишь тогда, когда позволяла обстановка. Любые кадровые изменения не должны были вредить делу…
Сталин объективно оценивал в тот период напряженную обстановку, сложившуюся вокруг партии и лично его, как ее лидера. Недовольство его линией, в особенности массовыми репрессиями, ощущалось даже в ближайшем окружении.
Второе немаловажное обстоятельство. Приближение большой войны. Жданов, когда произошло столкновение отца со Сталиным по поводу Катыни, тут же предложил:
– НКВД готов возглавить я!
Сталин на это не пошел. В любом деле он хотел все же видеть специалистов. Жданов, партийный аппаратчик до мозга костей и активный сторонник массовых репрессий, в такой должности уже был не нужен – репрессии прекратились, а возобновлять их Сталин не собирался. Напротив, в тот момент в должности наркома внутренних дел необходим был человек иного склада. Сталин был жестоким, но умным человеком и прекрасно понимал, что дальнейшие репрессии могут привести в итоге к краху его личной власти. Наверное, он решил, что все это делается уже специально, чтобы убрать его самого. Необходим был человек, который, под контролем, конечно, но затормозит тот каток, который создала коммунистическая Система. А таким человеком и был мой отец, «забрасывавший» Москву письмами в защиту грузинской интеллигенции. Словом, в тот период он Сталина вполне устраивал. К тому же существовал еще внешний раздражитель – Троцкий, не дававший покоя большевистскому лидеру еще с тридцатых, а добрый десяток попыток убрать его провалились. Пройдет время, и начнется война. И вновь отец окажется на своем месте. Впоследствии, когда на базе спецлабораторий НКВД будет создано атомное управление, ему поручат заниматься и этой проблемой. А еще – ракеты, самолеты, промышленность, проект водородной бомбы… Видимо, исходя из этих соображений, Сталин и не спешил убирать моего отца. Оснований считать именно так у меня предостаточно, и главное из них то, что Сталин всегда учитывал ситуацию. В конце жизни, когда были созданы зенитные ракеты и почти готовы межконтинентальные, когда близились к завершению работы по водородному проекту, Сталин, очевидно, был готов к тому, чтобы заменить и отца, и остальных членов руководства страны, но не успел…
Наивно думать, что кто-то мог в тех условиях чтолибо изменить. Конечно, это всего лишь мои предположения, но я абсолютно уверен, что, убрав моего отца, Сталин нашел бы у многих из своего окружения поддержку. В первую очередь был бы удовлетворен партийный аппарат, видевший в отце угрозу собственному благополучию. Он ведь никогда не скрывал, что выступает против диктатуры партийного аппарата над государством. А партийная верхушка, да и вообще партийные структуры, к таким вещам всегда были очень чувствительны…
Вообще партийная верхушка сослужила плохую службу и Сталину. Отец еще при жизни Сталина говорил о вреде культа личности. И, кстати, Сталин сам об этом говорил. Я уверен, что в последние годы жизни Сталина партийная верхушка умышленно пропагандировала этот культ и не только из свойственного ей во все времена подхалимажа. Тут, вне всяких сомнений, был дальний прицел. Что, мол, нам всем оставалось делать. «И Бог, и царь, и воинский начальник…» Он, мол, во всем виноват. Известно ведь, что эту карту потом партия довольно умело разыграет на XX съезде, все свалив на ушедшего из жизни лидера. Остальные, как всегда, предстали невинными ягнятами. Отца к тому времени уже не было в живых, а никто другой из бывших соратников Сталина не нашел в себе мужества честно сказать о роли сталинского окружения в преступлениях режима.
Примерно так произошло и в Германии. Там ведь тоже все свалили на Гитлера. Удобно, что и говорить. Но диктатура диктатурой, а ведь не одна личность все это проделала… Помню, отец говорил не раз:
– Сталин допустил вещи, не простительные никому. По его прямому указанию или с его согласия были действительно совершены страшные преступления, и не следует искать оправдания Сталину, как это порой делали и делают. Не искал их и мой отец, хотя и не был сторонником дискредитации Сталина как личности. Так по крайней мере было весной пятьдесят третьего. Он считал, что надо раскрыть прежде всего линию партии, во главе которой стоял Сталин. Именно партия и, в первую очередь, ее высшее руководство должны ответить перед народам за все, что случилось.
– Я не знаю, – говорил отец Хрущеву, Маленкову и остальным, – останемся ли мы на своих постах. Мы отчитаемся, а там пусть решает съезд. Сочтут нужным заменить нас, пусть так и будет. Тогда вместо нас придут молодые люди и наверняка не повторят тех ошибок, которых не избежало прежнее руководство. Хрущев и Маленков, знаю, с ним соглашались:
– Да, мы тоже были молодыми и возмущались, что старики нам мешают делать дело. Надо, конечно, собирать съезд и идти на такой разговор…
Были, правда, сомнения, как быть с именем Сталина. Так или иначе, считали члены Президиума ЦК, откровенный разговор на съезде больно ударит по авторитету бывшего Генерального секретаря. Отец возражал:
– Без откровенного разговора нам не обойтись. Задача не в том, чтобы сразу же публично сокрушить культ личности Сталина или дискредитировать его в глазах народа. Начинать надо со всех нас, членов Президиума ЦК. Мы отчитаемся, вскроем ошибочность курса партии и послушаем, что скажет съезд.
И здесь члены Президиума соглашались с отцом. Соглашались, зная, что никогда не пойдут на такой рискованный шаг. В глазах тогдашних руководителей страны это конечно же было верхом безрассудства.
Рассказывая о Сталине, невольно вспоминаю наш переезд в Москву. Отец не хотел возвращаться на чекистскую работу и просил перевести его на хозяйственную. Так в его жизни бывало уже не раз. Но даже когда решение о переводе отца в Москву состоялось, мама никак не хотела уезжать из Тбилиси. Сталина это очень рассердило, и в течение суток всю нашу семью привезли в столицу. Второй конфликт возник, когда мама отказалась вступать в партию. Сталин даже сделал ей замечание. Мол, вы не домохозяйка, а советский ученый, к тому же жена наркома и не можете находиться вне рядов партии.
За те пятнадцать лет, которые отец проработал в Москве, случалось в их отношениях со Сталиным всякое, но близкими людьми, как принято почему-то считать, они никогда не были. По-грузински Сталин говорил очень редко, да и тогда непременно извинялся перед остальными. И на «ты», как пишут, они никогда не были. Сталин всегда обращался к отцу по имени-отчеству.
Отец был единственным человеком в Президиуме ЦК, который позволял себе дискутировать со Сталиным. Тот, кстати, позволял это и остальным. Второй вопрос, что ни Хрущев, ни Маленков, ни другие никогда не спорили и не пытались возражать Хозяину, как они его называли. Слепое подчинение, готовность исполнить любую волю Хозяина объяснялись, на мой взгляд, довольно просто: сковывал страх за собственную карьеру.
Сталин же на откровенность вызывал часто, и я не думаю, что ему доставляло особое удовольствие видеть в собеседниках всего лишь послушных исполнителей. Напротив, я знаю, что он очень любил – и умел, надо признать – переубеждать оппонента. Но это случалось конечно же крайне редко: с ним просто-напросто предпочитали не дискутировать. Кроме отца, насколько знаю, иногда мог в чем-то не соглашаться с ним Молотов. Возможно, в более ранний период таких людей было несколько больше. По всей вероятности, таким человеком был Троцкий. В остальных не уверен. Возьмите ранние речи Бухарина, Каменева, Зиновьева и других. Там ведь сплошное восхваление Сталина. Культ личности создавали именно они, причем сразу же после смерти Ленина. От отца знаю, что из военных без боязни вызвать недовольство диктатора отстаивал свою точку зрения, причем решительно, лишь один-единственный человек – Георгий Константинович Жуков. Так было и в сорок первом, и в сорок втором, и в последующие годы. Это был человек, которого нельзя было не уважать. Видимо, так считал и Сталин.
На «ты» Сталин был лишь с единственным человеком – Молотовым. Это не значит, что я стремлюсь таким образом дистанцировать своего отца от Сталина. Но так было. Сталин действительно не позволял себе в отношении моего отца и Молотова того, что позволял себе в отношении, например, Микояна и Ворошилова. С последними он просто не считался.
Пожалуй, самой одиозной фигурой в сталинском окружении был Жданов. Он ревновал любого человека, который в тот или иной момент был близок Сталину. Как никто другой, он буквально рвался в наследники диктатора. Серый кардинал в окружении Сталина – так, наверное, будет точно. Именно он идеолог массовых репрессий в стране. Когда будут рассекречены архивы, наверняка обнаружатся телеграммы и письма, подписанные им и Сталиным. Зачастую стоит одна подпись Сталина, но стиль его, Жданова. Он ведь не только продвинулся на репрессиях, но и намерен был идти в буквальном смысле по трупам и дальше. Страшный человек!
Возможно, мечтал о дальнейшей карьере и Ворошилов, здесь судить трудно. Но при жизни Сталина дальнейшее его продвижение было исключено – тот его ни в грош не ставил, а позднее нашлись другие, более прыткие и удачливые претенденты в вожди.
Каганович прекрасно понимал, что претендовать на высшие посты он не может. Пишут, что он конфликтовал в последние годы жизни со Сталиным, кричал на него. Все – выдумка. Как-то мама спросила у него, неужели он искренне верит в то, что говорит о «врагах народа» и прочем. Каганович ответил так: «Это мои убеждения!»
Странный был человек. Пальцем не пошевелил, чтобы спасти своего родного брата Михаила, наркома авиапромышленности. Перед Сталиным бегал на задних лапках.
Отец рассматривал Кагановича как ренегата. Когда по инициативе моего отца были предприняты попытки использовать мировое еврейское движение в интересах Советского Союза, Каганович тут же занял оппортунистическую позицию. Известно уже, как Каганович заставлял деятелей еврейского движения подписывать антиеврейские манифесты.
Известна и его роль в массовых репрессиях. Крови на нем много. Достаточно вспомнить, что он устроил на Украине…
А вот обвинения его в причастности к депортации народов правдивы лишь отчасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9