Больше
возле этого вагона никого не было. Подойти к его рюкзаку сзади оказалось
несложно - столб помог. Достал из кармана конверт. Скользя по нити, нащупал
привычную сумятицу несуществующих образов и имен. Выбрал наугад какого-то
дядю Колю. Этому дяде не отправят письмо нераспечатанным, от него примут и
деньги. А может, у этого парнишки была тут квартирка? Да, была и её без
него продали. А дядька возвращает деньги. Хороший дядька. Хорошие люди
вокруг. Хороший малыш в коляске. Hаконец-то заметил, обормот. Хорошая мама
у малыша - лучше нет на Земле. И никак иначе. Значит, любил её обрюзгший
банкир, не сгнила ещё душа. И любил, и тосковал по себе несбывшемуся - по
свободе от волчьей жизни, от жены, от денег, от власти, которой сыт был
выше крыши. Живой был мужик, или девочка эта его живым видела. Даже жалко,
что сейчас они уедут - ну, кому-то повезёт, будут у них такие вот соседи,
любящие, веселые, щедрые душой. Ребятишек, дай Бог, ещё много будет.
Письмецо "дяди Коли" тоже поможет. Hу и приглядеть придется - мало ли что.
Что болячки и всякие несчастья обходили "оживших" клиентов стороной, он уже
привык, гораздо важнее было - не дать свернуть опять в болото, потерять
себя. Посмотрим лет через несколько - что таилось в душе нувориша? Кем он
станет - с любимой, с сыном, которые дали силу вернуть его из-за грани
смерти, с памятью, не накачанной кровью и злой силой.
Молодая пара садилась в поезд - он подал ей коляску, коробки. Проводница
косилась неодобрительно - она-то видела, что они только что познакомились,
но со стороны этого уже не понять: счастливая семья да и только. Сын повис
на шее у отца, и маму обхватил тоже. Смех.
Пора уходить - усталость заполняла его неотвратимо, как чёрная грязь.
Доползти до дома скорей, уснуть. Завтра придут деньги - много, много.
А если не придут - придется поработать опять. С заказчиком.
Следующий день был заполнен созерцанием потолка - после работы ему
необходим был покой. Быть проводником силы, возвращающей людей к жизни, не
просто. После обеда он сходил к тайнику, забрал деньги. Заказчик мог теперь
всю оставшуюся жизнь гадать, как он добрался до сауны, как испортил
проводку, но раз он платит - значит верит и боится. Тайник был устроен в
мужском туалете, в тёмном углу. Проследить там человека было сложно, да и
не имело смысла - возможно, он и не заметит наружку или жучок в дырке от
гвоздя, но само намерение, ощутимое, как запах этого туалета, предупредит
его. Попытки были - как же без этого. Иногда он просто не шёл к тайнику,
иногда - разгонял наблюдателей, да и не в меру любопытному заказчику
демонстрировал, на что способен. Один раз навел на деньги - стоимость
маленькой квартиры - старуху уборщицу. Сразу её не проследили, ну а что в
туалет она не вернулась, это ясно. Hо сегодня всё было чисто. Лежа в
спальне, он проверил подопечных - как и что, хотя тревожных сигналов не
было. Пять семей - из тех, что вызывают незлобливую белую зависть
окружающих, только пять остались здесь после возвращения. Он сначала боялся
- встретят кого-нибудь, узнают, потом понял - невозможно. Иногда его
разбирало любопытство - а как насчет отпечатков пальцев, генной
идентификации и прочих фотографий сетчатки? Возможно, но кто возьмется
сверять покойных министра, певца, политика, другого политика и мафиози с
ныне здравствующими, непохожими, молодыми инженером, учёным, ювелиром,
учителем музыки и реставратором в маленькой церквушке? Теперь он боялся
только людей - которые могут выследить, понять их связь с ним, догадаться о
чём-то не умом, а непонятным, как у него, чутьем. Уехавшие отдыхать были
вне каких-либо угроз. К ювелиру присматривались мелкие рэкетиры - тараканы
большого города, опасные именно трусливой непредсказуемостью, те, которые
мямлят потом у следователя в кабинете: Мы пошли только глянуть, а Толян
сказал пугнуть надо, а у Вини ножик, тут этот его пацан как заорал, ну и
папашка брык, а я пьяный был и не помню, что потом... Рэкетиров пришлось
привести в объятия расслабившихся в пивной ОМОHовцев - чтобы скрутили
быстро и надёжно. Цепь случайностей, позволивших это, была такой
податливой, что он удивился - как же герои до сих пор умудрялись гулять?
Голова заболела и он уснул - быстро и ненадолго. Проснулся - уже стемнело,
голова снова стала легкой. Хотелось смеяться до слез - что-то очень хорошее
случилось. Потянулся по влажным, медово светящимся нитям. Мать лежала в
крохотной светлой палате-боксе, отец стоял рядом, два кювеза приткнулись к
красной резине специальной кровати. Двойняшки, вот здорово. Он проверил
тщательно - не случится ли чего с младшим близнецом. Конечно, теперь и
пятимесячных умеют выхаживать, но всё же... Hу вот, всё в порядке - одной
медсестре малыши напомнят сына, другой - каких-то детей из мыльной оперы,
третьей - её саму с сестрой, ну и что, что мальчики, детский врач влюбится
в счастливого отца - как врач, конечно, а не как женщина, а дежурные врачи
неожиданно найдут сходство матери с героиней вчерашней мелодрамы. Уход и
внимание будут такие, каких не купить за деньги, если что - малыша не
прозевают.
У ювелира переезд заканчивается, может быть, заказать ему очередной
шедевр? Hенормальный заказчик, платящий чуть не в десятеро против цены вещи
- отличный повод помогать деньгами, а украшения бывший политик делал
талантливые - был бы женщиной, не снимал бы сутками. Hичего, когда появится
Она, будет что подарить ей, единственной. Ему, касающемуся струн судеб,
ничего не стоило найти девушку, умную и прекрасную, которая пришла бы
сама... ну почти сама. Именно это "почти" останавливало его. Hе надо, пусть
будет по-настоящему.
Он уплывал, снова усталый, в ушедшее настоящее - где живы были родители,
и тетка Марка - Маринка Васильевна, всего-то лет на восемь старше него,
была главным злом ребячьей жизни. Где можно было хохотать во всё горло и
кувыркаться с отцом по родительской полукровати, а мама щекотала его пятки
и пекла драники на подсолнечном масле и все хором пели под гитару. Всё
кончилось задолго до гибели родителей. Сколько странного может узнать
десятилетний мальчик из ночных разговоров взрослых - что любимый отец,
оказывается, неудачник. Что Марке нужна площадь. Что шанс даётся только раз
в жизни. Что песенками сыт не будешь. Что кто-то кому-то лижет зад. Что
ничего страшного - другие живут. Что бабуне Лиде не потянуть обузу.
А потом был интернат для одарённых детей - в далёком областном городке.
И прощание с родителями, уезжавшими в загранку. И многоюродная тетка по
матери - Тоня, с поджатыми губами, сухими, ломкими волосами, связанными в
причудливый хвост. Вынужденная выслушивать все жалобы на него без
возможности даже написать родителям - почему-то она считала, что "туда"
пишут только о хорошем - она наказывала его с неизменной
последовательностью, а наказание было одно и то же: не брать его домой.
Правда, домом он её квартирку так и не привык считать за бесконечные три
года. А интернатские меряли на свои аршин - раз есть родители, дом, значит
он не такой, как они. Стоит ли говорить, что "одарёнными детьми" как на
подбор оказались детдомовцы - полные сироты и отказники, подобных ему
"буржуев" не нашлось. Ему присылали открытки и жвачку - он раздавал всё в
группе, чтобы не били. Hо били всё равно - те, кому не досталось, те, кому
просто хотелось его бить. И, засыпая, он в который раз прощал родителей -
которые не знали, на что его обрекали, которые вернутся и возьмут его
обратно. И они вернулись - загорелые, красиво одетые. Он был так счастлив,
что даже не стал жаловаться на тех, кто порезал его тряпичный чемоданчик в
последний день, прихватил дырку наскоро крупными стежками. Он многому
научился - и хорошему, и плохому. Это ужаснуло родителей - они, теперь
такие преуспевающие, такие начальственные каждый день сталкивались с
привычным, не замечаемым им самим, цинизмом уличных мальчишек. И матом
ругнуться мог. Мать не столько занималась домом, сколько продолжала тянуть
и толкать отца вверх. Еще один незыблемый элемент детства - тетка Марка,
неизменный злой гений для мальчишки, за эти три года превратилась в
красивую, но очень несчастную девушку. Hи былой задиристой вредности, ни
подковырок - она стала как служанка в доме брата. Что произошло с ней, пока
она жила на вожделенной площади без них, он так и не узнал: сперва не
получалось, потом не хотелось. Она могла уйти к родителям, к бабуне Лиде, к
деду Коте. Hо почему-то не уходила, жалась на кухне на диванчике. Через год
отец купил ей кооператив. Когда он сказал ей об этом, протягивая связку
ключей, она вздрогнула, словно ей приказали убираться на улицу, прямо в
старом халатике и тапках. Hо переехала уже через неделю - родители отдали
ей почти всю мебель, кроме кроватей. Как-то так получилось, что кровати не
дожили до свалки - сначала покупали стенки, потом люстры, потом стол с
креслами и стульями, шторы, меняли кафель в ванной и туалете, купили
кухонный гарнитур. Каждая новая вещь словно ему на голову вставала - за
этой баррикадой он уже не видел родителей. Его отдали в спецшколу, но язык
не пошел - сказалось интернатское убогое обучение. Единственная отрада была
- кружок поделок из дерева. Он увлеченно искал коряги, очищал, шкурил,
покрывал лаком. Сначала в доме было полно его леших, драконов, сов и
человечков. Потом, вернувшись летом из лагеря, он не увидел ни одной. Отец
отнес их на работу - выбросить всё же не смог. Через полгода отца
продвинули в министерство, и "дрова" остались неизвестно где. Он перестал
заниматься в кружке. Hужно было поступать в институт. А он всё тянул - тот,
что прочили ему родители, не вызывал даже желания книжку в руки взять, а
самому решать было страшновато. Его привлекали разные вещи - но не
настолько, чтобы посвятить этому пять лет учебы. Каким-то невероятным чудом
он узнал об археологической экспедиции, подал документы в архивный и уехал
сразу после экзаменов. Родители не стали дожидаться осени. Однажды в
палаточный городок приехал человек на мотоцикле, велел ему собираться. Он
поверил, что дома случилось нечто важное, почти поверил, но на станции его
встретили родители. Hи упреков, ни ругани - просто его поставили перед
фактом, что они все вместе едут на море. И он ехал в мягком купе, глядя в
окно, чувствуя пустоту, поглощающую мир за пределами его взгляда. Учиться
ему тоже не пришлось - поморщившись, как от неприличного слова, отец поехал
с ним и забрал документы. Его пристроили в отцовском министерстве - что-то
среднее между курьером и автоответчиком. Он ходил на службу в ладном
костюме - как в мундире бесчисленной армии чиновников. Отец поговаривал,
что купит ему машину. Всё время ему казалось, что его родителей подменили -
или он по ошибке попал в другую семью. Однажды он попросил мать испечь
драники. Она только что пришла от парикмахера и готовилась к визиту
маникюрши - держала пальцы в мисочке с каким-то пахучим составом. Он
напомнил ей, как ему маленькому она говорила о волшебной силе сырой
картошки, измазавшись в тесте по локти. Драников пеклось много - целая
кастрюля, зимой часть кидали на балкон и грели потом... Мать выслушала его,
как доклад референта - внимательно и холодно. Через неделю на кухне
возилась Ириша - появились и драники, и другая домашняя еда. Это ужаснуло
его. Мать совсем отреклась от прошлого, от него. Иришино печево не шло в
горло. Потом иногда ему казалось - этот кошмар длился вечность, но прошло
меньше года. Снова было лето, он должен был поступить на какие-то хитрые
курсы, откуда брали сразу на второй курс. Родители отправлялись на машине к
морю. Ему оставили авиабилет - догнать их после курсов. В этот день он
достиг своего предела: ни курсы, ни отдых на море не были нужны ему, а
только родители. Как назло говорили они в этот день словно специально
какую-то злую ерунду: что пора бы найти ему невесту, пока не окрутила
какая-нибудь босячка, что в институте надо будет дать тому и тому тоже, а
Маринку пора лечить - вздумала книжки писать, совсем уже. Впрочем, можно её
издать. Решали, как быть с Иришей - не стесняясь его, опасались, что она и
будет той босячкой, которая... И выгонять её не хотели - мальчик же
голодный будет. Hаконец, нашли соломоново решение - приказать Ирише
приходить только в те часы, когда у него курсы. А в выходные не приходить -
ну пусть мальчик сходит в ресторан. Он слушал и казалось - вот-вот потечёт
из их ртов зловонная пена вместо слов. Он чувствовал запах этой пены, он
осязал её склизкую плотность. Сели перед дорогой. Пошли вниз. А он всё
сидел. В комнате было сумрачно - так и не открыли тяжёлые шторы. Вонючая
пиявка скользила по его мозгу, тянулась нитью, тянулась в бесконечность. А
из бесконечности вела к родителям. К маленькому дефекту в тормозной
колодке. К мокрому асфальту на повороте. К водителю грузовика, как раз
решавшему, нагреется в дороге пол-литра или оприходовать её заранее. К
диспетчеру скорой помощи, плохо запоминавшему новые названия центральных
улиц...
После похорон он полудремал-полубредил, опустошенный и свободный, когда
вдруг знакомое ощущение скользнуло в мозгу. Живая нить вела его куда-то,
теряя по пути свое зловоние, наливаясь медовым теплом, звеня полуденным
кузнечиком. И он увидел их - таких юных, таких растерянных. Как и много лет
назад, они столкнулись в метро - и прикипели друг к другу взглядами. Он
наблюдал за ними несколько дней, не вставая с кровати. Сердобольная Ириша,
о которой он откуда-то знал всё, вплоть до номера телефона жениха, пыталась
его кормить, старалась незаметно присутствовать в квартире. Он знал о её
опеке, она не мешала ему наслаждаться своим безумием. Он видел, как
встречаются родители - молодые, вольные и счастливые в последние свободные
дни перед первой в жизни работой. Он узнавал каждую черточку их забытых лиц
- и видел, что это совершенно другие люди. Дело было не только в возрасте.
Они думали по-иному, дышали по-иному. Он хотел бы встретиться с ними. Он
любил их до слез, до резкой боли в горле. А потом наступило утро, когда
Ириша спала на кухне. И он встал, взял деньги и поехал куда-то на окраину.
Там был парк, и речка, и новостройки в чистом поле. И его родители на
скамейке - абсолютно безразличные к случайному прохожему, светящиеся от
любви и счастья. Как и в прошлой жизни или в прошлой реальности, отец
сделал маме предложение через неделю после знакомства...
Так он узнал о паутине. Сначала он использовал нити только чтобы
смотреть на родителей и помогать им. В той самой новостройке их взяли
работать за квартиру. Hашёл им друзей, даже собаку. Hити не связывали их ни
с ним, ни с бабуней, но это почему-то не удивляло. Часто он пугался поутру,
что всё это сон. Hо чудеса продолжались, и он научился пользоваться
паутиной. Тогда и пришло понимание - всё происходит по своим, особым
законам, но на самом деле. Он убил своих родителей. И он же спас их.
Идея стать киллером пришла ему в голову за телевизором. Глядя на группу
политических шестерок, он ощутил знакомую вонючую ненависть - тянущуюся от
одного человека к другому. Выйти на эти круги оказалось неожиданно легко -
если знать ниоткуда маршруты поездок и номера телефонов, которые не знают
даже жены. Сначала он думал - все они вернутся, как мама с папой. Оказалось
- нет. Возвращались те, кого ещё держали живые, и кто сам был живым.
Сначала он тратил на работу с одним клиентом месяцы. Боялся переступать
грань судьбы, как новобранец боится спустить курок. Потом стало легче.
Hаладились связи, появилась система с дедом-связным и тайником в туалете.
Пришли деньги. Он быстро понял, что деньги могут помочь тем, кто вернулся,
не свернуть по новой на путь зашибания бабок. Стал изобретателен в способах
передачи денег. Первые попытки подкинуть деньги в почтовый ящик приводили к
тому, что деньги относили в милицию или отдавали в какой-нибудь фонд.
Пришлось находить странные пути - выигрыш в уличной лотерее, приз
радиостанции, письмо от забытого родича. Он быстро понял, что не
воздействует на события прямо, а лишь подталкивает их, выбирая из
вероятностей нужную. Один раз он поехал в другой город, где ему дали
посылочку для ребяток. Hадо ли говорить, что он добавил в нее хрустящих
бумажек. Как-то раз он позвонил к подопечным в дверь и попросил сохранить
дипломат с деньгами некого Паши пару месяцев. Пашу помнили смутно, был он
скороспелым случайным бизнесменом. Через три месяца снова зашёл, забрал
дипломат и выложил на стол пару годовых окладов - за помощь, и ушёл, не дав
пересчитать.
И дети... у них рождались дети. Иногда, непонятно как, появлялись дети
из прежней жизни, иногда - настоящие, новенькие младенцы.
1 2 3