воспитательную, познавательную, исследовательскую. Каждый вынесет для себя
свое. В душе каждого осядет личная песчинка с правом перерасти в
бриллиант. Правильно я говорю?
- Так? - усаживаясь, вопросительно кивнул Землис.
- Вы начнете писать книжонки, сочинять стишки, воспевая нечто
нафантазированное, но вам будет мешать Город, Вечно Всплывающий В Памяти.
Всеми силами вы будете стараться позабыть Город, но он неизменно будет
мешать жить в мечтах. Будет МЕШАТЬ. Вы меня понимаете?
- Так, - еще раз, уже рассеянно повторил Землис.
- Слободка - тот же монастырь, - продолжил Егор следить за светлячком
мысли, - а значит это тупик на железнодорожной ветке активной жизни... Но,
неважно!.. Я признаю остроумие идеи сходки. Теперь мне все куда более
ясно.
- Знаете что, Егор, - неожиданно оживился Землис, - вы просто
неимоверно повысили свой рейтинг за то время, что я вас вижу, я еще не
знал такой стремительной адаптации. Вы, Егор, станете прекрасным нашим
товарищем.
- Нет! - быстро ответил Егор. - Я хочу в Город!
- В город? - удивился Поэт. - Очень странно. Я ведь сам ухожу в Город
завтра утром. Всю душу выворачивает наизнанку, просто-таки штормит - так
взгрустнулось перед расставанием.
- ...Отлично. Я иду с вами.
Ввалилась бурлящая гурьба, стали шумно рассаживаться.
- Друзья! - встал хозяин собрания, когда все более или менее
расселись. - Прошу тишины! - и разговоры слегка стихли. - Как мы и
намечали в прошлый раз, сегодня поговорим о будущем человечества.
Соблюдаем рамки приличия. Пожалуйста!
Он сел. Егор обвел присутствующих взглядом - круг личностей, у каждой
из которых своя голова на плечах. Ну что ж, посмотрим.
- Человечество мертво! - фальцетом выкрикнул сухощавый (напротив
Егора), задав мощный старт. - О каком будущем идет речь, позвольте
спросить?
- Никак не соображу, постойте! - флегматично тот, что у окна. - Разве
может умереть еще не родившееся?
- Сгнило!!
- Да ба! Нечему гнить-то! А я скажу - нет и не было в природе такого
дитятки - человечества. Люди бесталанны во всем, кроме выдумываний. Вот и
сочинили.
- Дайте мне сказать, а то забуду, - почти неслышно попросил кто-то
тихоня. Возрос гвалт. Соседи по всему кругу уже переговаривались друг с
другом.
- Значит так! - полупривстал для пущей значимости высокий усач.
- Тише! Говори, Копченый.
- А я вот что скажу, - рубанул Копченый по воздуху. - Наспорить можно
с три короба - разбирать всегда некому. Давайте придумаем единую концепцию
- чтобы раз и навсегда. Человек - это то, человечество - это се, и у него
такое-то и вот такое будущее.
- Давайте не будем, - печально проныл Сквалцы Лопух, - не получится,
сто раз уже проверяли. Единая концепция не может быть оптимально верной.
- Товарищи! - присоединился к спору еще один, с громоподобным
голосом. - Слушайте! Природа наша - есть мама и папа наши, - создавая, она
создает долговечное, дабы превозмочь смерть свою и оставить хоть бы
наследников по эту сторону божественного онтоса. Для сотворения человека у
природы было два пути: сделать либо человека вечным, либо человека
смертным, но же вечным человечество. Что представляет собой первый путь?
Страх перед прогрессом, стагнация и даже деградация с изначального
капитала - к нулю. Но! - уверенность в завтрашнем дне. Природа избрала
второй путь. Главным определяется связь поколений, а человек - деталь,
разменная монета, - становится в высшей степени временным существом. Таким
образом, природа выбрала необходимость вечного экспериментирования ради
выживания. Если искать образ, то будет примерно так. Человечество - это
дерево: листья - люди, ствол и ветви - культурофонд.
- Объясняй проще, Купец. На слух не воспринимается.
- Кому надо разберется, я его отправляю к мыслителю Нику Руслаю,
современнику наших отцов... Итак, человек - это лист на дереве: своею
зеленью он красит его, но в течение жизни обязательно накапливает что-то
отрицательное, отчего и должен отмереть, уступая дорогу новым листьям. Это
и есть балансирование. Итак, смерть необходима человеку, но только в конце
пути. Смерть - это заложенная природой сама потребность, такая же, как в
пище, питье, воздухе. Еда нужна для того, чтобы жизнь человека
продолжалась. Смерть необходима для того, чтобы жизнь человечества
продолжалась. Что я этим хочу сказать? Если люди станут искусственно
продлять жизнь, - они все равно будут умирать, это потребность - умереть в
свое время. А теперь, собственно, об обещанном будущем. Человечество как
структура останется и впредь, и продолжит развиваться, а человек
по-прежнему будет никому не нужен, кроме своей запрограммированной воли к
жизни.
Купец закончил речь и откинулся вглубь кресла под чьи-то неловкие
одинокие аплодисменты.
- Спасибо вам, Купец, - подоспел Найла.
- Постойте, постойте!..
- Это весьма забавно, - втиснулся в разговор еще кто-то. - Ну просто
дикая чушь.
- Можно я скажу, - вновь захныкал тихоня. - Люди разучились глубоко
думать... Нет, не так... Для нас... для человечества будущего нет, уже
есть только прошлое. Мы вышли из прошлого, и вечно варимся в нем, и
черпаем и надежды и цели - вся наша жизнь там, в прошлом. И ничто не ново
под луной, и надвигаются века, когда наша чисто человеческая потребность в
новом не сможет удовлетворяться, мы будем находить все больше и больше
аналогий своей деятельности в прошлом, гораздо более совершенных, и станем
отчаянно бороться с этим - именно это будет последней битвой! - но
проиграем и вдруг поймем, что заболели страшной болезнью - "лимитом
новизны", когда все, что бы ни придумали, будет оказываться новоделкой, и
начнутся повторения, затем повторения повторений... Таков будет черный
конец нашей истории.
- Из чего ты исходил, строя столь мрачные предположения?
- Да, Боже ж ты мой, посмотри на эти суррогаты современного
искусства, на эрзац науки - людьми овладел ужас, люди теряют рассудок в
поисках последнего оригинального.
Тут опять вскочил громогласный Купец - его, очевидно, несло по
инерции:
- Что за ахинею вы тащите, господа...
Атмосфера накалялась. И вдруг с гордостью невозмутимое:
- Дышите глубже, мы в глубокой клоаке!
Многим - как назойливая оса к варенью, но некоторые так и покатились
со смеху. Ох уж этот Бугуй. Ну да ладно, прослезились. Продолжил разговор
Найла.
- А мне кажется, будет совсем наоборот, - сказал он. - Люди
превратятся в богов, владеющих всем на свете. И эти боги познают
совершенство, идеальность, фантастическую красоту мира фантазий. Тогда они
скажут: зачем нам нужен космос и прочее, когда здесь настолько интересно и
о-о-о... такое! И тогда, - осторожно сказал он, - люди погрузятся в
глубоко разветвленную сеть виртуального мира - и обретут здесь полноценную
жизнь. То есть, объясню какой мыслью я сейчас захвачен. Изначально, очень
давно, у людей существовала гармония духовного и чувственного на
примитивном уровне. Затем первая неудовлетворенность, примат духа,
царствие веры. Потом маятник качнулся в противоположную сторону, к
расцвету сенсорного. А дальше, я полагаю, произойдет вторичный взлет
духовной стороны человеческого мира - через сверхреальность. И уж только
потом - снова гармония без дисбаланса, только на более высоком уровне.
Таким будет один период. Потом новый круг и так без конца...
Возвращались поздно ночью. Злобно лаяли своры цепных псов.

Глава третья
Встали рано. Тайга дышала полумраком и тишиной, выдыхала кислый запах
росы и свежести; птицы еще не пели; по небу тянулась мудрая и могучая
лиловая пелена. Немного погодя, как и договаривались, привалил Поэт,
груженый туго набитым рюкзаком.
- А, з-зайцы-кролики, - радостно вскричал, разуваясь у входа, он, -
Сонное царство! А враг-то не дремлет!
Но это он так здоровался. Конечно же, никто уже давно не спал. Землис
ловко и, чисто по-мужски, грубовато накрывал завтрак - шмат сала,
сковородка картохи, лук, и еще почти столько же, сколько было на столе,
уложил в заплечный мешок Егора.
- Будь добр, Поэт, нарежь хлеб и садимся за стол. Егор, там на
трельяже лежит, я набросал, схемка леса и как вам идти через лес.
Егор принес ее и задумчиво спросил что означают эти непонятные метки,
вот я вижу Слободку и Город - они подписаны. Вот это, по-видимому, граница
тайги, а что означают остальные значки? Хе, ответил лесник, на словах,
пожалуй, трудновато будет объяснить. Знаешь что, на местности вы точно все
сообразите, гарантирую. Этими значками я изобразил самые присущие, самые
бросающиеся в глаза отличия разных зон тайги друг от друга.
- Я знаю, Егорчик, положитесь на меня, - похвастался Поэт. - Для
человека, я считаю, нет нерешаемых проблем, и вообще, зачем строить
искусственные сложности? Ведь куда-нибудь да выйдем.
- А все же, Егор, возьмите схемку с собой, - сказал Землис и Егор
засунул ее в карман.
Потом они дружно сели и основательно поели, рассчитывая на долгий
день пути.
- Вы вдвоем представляете собой какой-то нехороший ходячий симптом, -
высказал свое возмущение Землис. - Отсюда еще никто не уходил, понимаешь,
а тут сразу двое. Не нравится мне это. Вы хоть объясните - зачем вам
Город?
- Я уже объяснял, - весело сообщил Поэт. - Я попытался пожить в мире
где живет большинство, но потерпел неудачу. Что ж, попытаюсь и второй раз
- вдруг получится, а то ведь я никогда не поверю, что право меньшинство.
- Что касается меня, - сказал Егор и задумался - а что же ему в конце
концов надо... Обрести себя - вот что нам всем надо. - В общих чертах я
понял что такое Дубравная Слободка, а теперь желаю узнать что такое
Светлоярск. И потом сравнить.
- Что ж, сугубо личное дело. Но постой, - вдруг виновато вспомнил
лесник, - у Поэта, я знаю, есть квартира, а у тебя значит ничего нет, раз
не помнишь. Отсутствие крова в суровом обществе есть стопроцентное
обречение. Так что давай я напишу рекомендательное письмо к одному
замечательному человеку, первое время поживешь у него.
Он быстро набросал записку какому-то Минилаю и Егор ее тоже спрятал в
карман. Теперь их с Поэтом больше ничто не удерживало. Они поднялись.
- Ну, с Богом, ребята, - напутствовал хозяин и они, натянув высокие
ботфорты, закинув на плечи рюкзаки, опустив на лицо москитные сетки, вышли
из избы.
На всем главенствовала роса. По худосочной тропке с нависающими
ветками кустарников, при нечаянном задевании которых обрушивались бурные
потоки мокрот, и с рослой травой по краям они углубились в непроходимую
чащу. Первым шагал Поэт, продирая путь, раздвигая руками тоннель, а Егор
едва успевал отбиваться от хлеставших после него веток.
Поэт этот любил жизнь. Да так любил - с охотой, пылко, как еще любят
собаки, как любят ее жизнестойкие и вечно молодцеватые любители странствий
в обществе легких на подъем, маститых на язык друзей, как любит жизнь
солнце, в ясный апрельский день импульсивно попирающее богомерзкие лужи.
Без любви к ней жизнь чахнет, говаривал Поэт и улыбался блаженной улыбкой
сытого младенца, действительно и изо-всех сил стараясь невинно созерцать
мир. Что-то у него произошло такое однажды, какой-то перелом или озарение,
после чего Поэт навсегда решил, что ничему на свете не поколебать теперь
его уверенности в превосходящей ценности оптимизма, и он следовал этому, и
он шутя пренебрегал всеми невзгодами, которые, словно испытывая,
превеликой тьмой тем выпали на его издубленную шкуру...
И все-таки его сумели там доконать, в этом городе. Эта тупая серость
вкупе с серой тупостью, все эти бездарности и зверства выбили Поэта из
колеи, выжили из родного Города, вылили из родимой норы, как выливают
сусликов тазиками и ведерками грязной воды.
В окололитературных кругах Светлоярска пробежал слух, что Поэт
обезумел и ушел пропадать в тайгу, однако тот, и не думая пропадать,
объявился в Слободке, заразил поселян своей кипучей верой в жизнь, всем
полюбился, как вдруг, ни с того ни с сего, засобирался обратно в Город.
Несомненно, и в здесь его посчитали безумцем. Как и Егора. Между тем в
самой Слободке намечался крупный раскол, чуть не фиаско самой идеи
"Деревни", и все оттого, что оказывается-то не только один труд заполняет
жизнь, пускай он и стоит первым пунктом, - нет, кроме него есть еще
миллиард пунктов и жизнью-то, оказывается, называется все то, что касается
человека, а человека касается все. Впрочем ладно, в этом бы с горем
пополам разобрались бы, дак ведь нет, подвернулся "этот подлец" Поэт со
своим баламутством и такое сказал! "После меня, - сказал он, - вы еще
призадумаетесь, бегуны гр...е. Истинное счастье не в том, чтобы убежать
вперед, - сказал он, - а обернувшись, увидеть остальных далеко позади.
Счастье, - сказал он, - в том, чтобы, обернувшись, увидеть остальных
бегущими по вашим следам. Наша цель совершенствовать мир и больше пока ни
в чем.
- Егор, - внезапно позвал Поэт и Егор вздрогнул.
- Что?
- Пожалуй, ничего. Ты в порядке?
- Пока да.
- Я тоже.
Там, где они теперь шли, кроны деревьев образовывали низкий плотный
тяжеловесный свод с крошечными просветами-бойницами.
И Лес дышал. Лес дышал испарениями влаги и пугающими вздохами флоры,
он отдыхивался от селя вони, подранком ползущей от Города. Огромный
дряблый лес, он скособочившись, неудобно, по-старчески лежал на одном
боку, прильнув к потной земле, он испускал последний дух. Здесь все было
запутано, словно сам дьявол игрался с клубками ниток на ошалевших своих
шабашах и, вконец запутавшись, побросал и ушел - понуро поплелся за
другими падшими ангелами, и архангелами, и Хозяином, переселяясь, согласно
мечте, в другие миры, мирно вычеркнув из неглупой даже памяти эту
несчастную землю-неудачницу. Здесь все было запутано. И не понимал - хоть
убейте! - ну не понимал Егор всех этих игр - простых, сложных, с
известными и неизвестными правилами, с потайными приемами, и вечным патом.
"Безнадега я, - безнадежно подумал он. - И никогда-то я ничего не
понимаю, а может быть это счастье - ничего не понимать. Только почему-то
не хочу я этого, боюсь".
Они шли, а ноги их онемело месили неразбери-поймешь какую грязь
вместо хотя бы самой захудалой бетонки..
- Да, хреновая у вас тут жизнь, - вздохнул Егор.
- Почему это - у вас?! - весело обиделся Поэт.
- А я не помню чтобы жил здесь раньше.
- Какой хитрец! - пальцем погрозил Поэт и суховато продекламировал: -
Все из нас жили здесь, но тысячи не знали где это и тысячи не знали зачем
это и потому не брали за себя ответ, один лишь Сын Божий все знал, но из
безысходности и жалости к нам горько плакал. А?
Егор засмеялся.
- Тогда и не забивай голову - наш и точка.
- Сын Божий в самом деле плакал? Значит он не оптимист?
- Ишь! Послушай, это Его единственная слабость. Вначале Бог был
молод, полон сил и вершил дела направо и налево. Когда же повзрослел,
обрел ответственность за дела свои и однажды, пришед взглянуть на
творения, вместо оазиса увидал копошащуюся кучу дерьма, Он возжалел нас,
а, возжалев, заплакал. Но потом - ничего, отлегло.
- Это каноническая легенда?
- Это я в своих многосерийных снах видел.
- ...? Каких-каких?
- Многосерийных. Развивающихся во времени. Имеющих продолжение.
- Хм!.. Поэт, а расскажи мне про Город, - попросил Егор. - Я так мало
знаю про него. Проблемы, раритеты...
- А не многого ли ты требуешь от меня, благородный рыцарь? -
воскликнул Поэт. - Про Город ему! Он, мил государи мои, по наивности
неведомой полагает, будто хоть кто-то хоть что-то знает про этот самый
Город, но это не так. И что такое Город, если подумать отвлеченно, как не
величайшее достижение человеческого разумения. Полис, мегаполис, конурбат.
Город, благородный рыцарь, это жилье человечества или, то есть, самое что
ни на есть первостепенноважное - и по развитию его и удобству можно смело
судить об уровне развития самого человечества. А что такое, Егор,
человечество?
- Сложный вопрос.
- Две головы - два варианта. Человеческое общество, оно что клейкая
паста, связывающая человека с человеком и нет ничего более ценного чем эта
связь. Но воспевать надо не человека и не связь эту общелюдскую, а
Человека в свете Человечества. И ты еще задаешь вопросы про Город!
1 2 3 4 5 6 7 8