Здесь выложена электронная книга Сожитель автора по имени Толстой Алексей Николаевич. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Толстой Алексей Николаевич - Сожитель.
Размер архива с книгой Сожитель равняется 12.37 KB
Сожитель - Толстой Алексей Николаевич => скачать бесплатную электронную книгу
Толстой Алексей Николаевич
Сожитель
Алексей Николаевич ТОЛСТОЙ
Сожитель
Рассказ
В чертей не верите? Чего в них верить, когда их и нет совсем. Правильнее сказать - пропали. А пропали они от электрического освещения. Сейчас я это докажу.
Было им приволье, когда еще жгли лучину в курной избе: дым - топор вешай, грязь, невежество, народ живет боязливый, напугать его ничего не стоит, - разведется в такой избе бесенят, домовых, кикимор, шишиг - беги без оглядки. До того доходили: мужик ест, и тут они в рот так и лезут. Не дай бог ложку положить вниз горбом - сейчас уж один примостится и в ложку нагадит...
Когда завели керосиновые лампы, стали жить чище, умнее - подалась нечистая сила в подполье. Оттуда пугала большей частью ребят: из-за печки высунет конец хвоста, свернет его штопором и - назад. Ребятишки на полатях: "Ой, мамка, боюсь, боюсь!.." Лошадям гривы путали. Или придет мужик в клеть задать овцам корму, - блядь - овцы всю ночь, сбившись, у стены простояли, не жрали. Это отчего?
Ну, уж как пошло электричество - беда. Особенно полуваттные лампы. Поглядите на нее в упор - поплывут в глазах лиловые круги. От этого лилового света, или - как ученые говорят - ультры, - нечистая сила кончилась: иные разбежались, куда глаза глядят, иные забились в сырые углы, там зачервивели, загнили.
Недавно еще в одном особнячишке на Остоженке провели электрическое освещение. С неделю прошло - и начало вонять. Бились, бились - не понять откуда, а тянет. Позвали санитарную комиссию. Она: "Ага", и - прямо к помойной яме. Но - в порядке. Фановые трубы - им и бог велел несколько пованивать. "Все равно, - комиссия говорит, - мы вас оштрафуем". - "Да за что?" - "За уклон". Насилу от нее отругались. И уж потом только старица одна забрела на кухню чайку попить, узнала про домовую беду и за небольшое вознаграждение обшептала весь дом. "Это, - говорит, - они гниют. Ничего, потерпите, скоро дух кончится". Так по ее словам и вышло.
Короче говоря, если кто и встречал чертей за последние времена, то разве пьянчужка какой-нибудь мокрый. Свидетельства были: в Гранатном переулке ходил "не наш", под Крещенье в полночь, и не в лунной тени, окаянный, под белыми деревами, а посреди переулка: ноги жилистые, хвост петлей, как у обезьяны, так и хрустит гусиными лапами по снегу. Одного мещанина до того напугал - тот валенки скинул и бежать, шапку бросил, летел - вскрикивал до самой Нижней Кисловки. Словом, черти - сплошной продукт невежества. Ими теперь малого ребенка не напугаешь.
Вот обмолвился ребенком, а вышло не в стиле эпохи. В прошлую субботу иду с веником из бани, винограду купил сто пятьдесят граммов, ем на морозце с большим удовольствием. А проходить мне мимо стройки, где асфальтовые котлы стоят. Только поравнялся - выпрыгивает из котла малый ребенок, черный, страшный, да не один... Окружили, в лицо фыркают, виноград, веник отняли, варежки сдернули. Я отбиваюсь: "Ах, ах!" - а их уже и нет никого. Хорошо, что я материалист, а напади они на старушонку какую-нибудь с предрассудками - пойдет гулять молва по Москве, что на Нижней Кисловке - черти.
Вы, пожалуй, и книжку готовы бросить: охота, в самом деле, разговаривать про чертей! Нам хорошие работники нужны. Вот предмет для рассказа! Успокойтесь, я к этому и гну. А черти здесь очень даже при чем.
Один человек, не то чтобы какой-нибудь сморкун, а просто отличный молодой человек завидной наружности приехал в Москву с самыми лучшими намерениями: поступить в вуз. "Хуже позора нет, как невежество, - говорил он. - Черепушку себе разобью, навоз буду есть, а своего добьюсь".
Слова и намерения хороши. Но пока что, за недостатком материальных средств и жилой площади, ютился он до середины сентября в Сокольиичьем парке под деревами. Просыпался с зарей, умывался росой, питался исключительно, благодаря своей прекрасной наружности, у моссельпромских продавщиц, при лотках. Подойдет в накинутом на плечо полушубчике, поздоровается безо всякого нахальства, непременно обратит внимание на какое-нибудь мелкое обстоятельство и так, с шуточками, бойко и весело, заговорит лоточницу, - ну, просто свой человек, и смешно, и его жалко, распахнется у нее рабоче-крестьянское сердце: "Нате, - сунет ему калач, колбасы, - потом отдадите, проходите, гражданин".
С первыми заморозками попробовал он ночевать на вокзалах - нельзя, суетливо. Пошел в ночлежку. Там воры, налетчики, шпандыри до шести утра делят фарт, сговариваются о делах, тренируют малолетних, в девятку режутся, нанюхиваются кокаином. В седьмом часу расходятся по городу к марухам - спать.
К просвещению они все относились свысока и, когда увидели, что молодой человек воровать не интересуется, стали его бить и били три ночи подряд. Пришлось податься из ночлежного дома.
А осень стояла студеная. Стало ему трудно - вот-вот уж готов был черепушку себе разбить. Выручил случай.
Стоял он вечером на перекрестке, задумался. Задумаешься! От осенней сырости моссельпромские лоточницы стали неподатливы, злы. Ночевать негде. Около остановился толстомордый, бритый гражданин в каракулевом картузе и сел задом на палку.
- Паразиты, вы куда бежите? - обратился он к двум трепушкам, мокрым девицам с красными носиками. Трепушки сразу остановились, заспешили.
- Нэпман, послушайте, идемте с нами...
- Крафный купец, идемте ф нами.
Под гражданином трещала палка, он пялился, косился, - трепушки ему не понравились, обругал их, пошел, покачиваясь. Они остались, только пошмыгивали. Дождь хлестал в коленки. Одна сказала:
- Хоть сдохни, не фартит.
Другая:
- Мордами не выфли. - Посмотрела на молодого человека и попросила папироску. Он ответил сколько мог бойко.
- Три дня не ел, ночевать негде. А между тем, завести меня в пивнушку, предложить порцию сосисок, бутылку пива - более веселого кавалера не можете себе представить.
Трепушки стали совещаться. Самим тоже хотелось погреться, с мужчиной было надежнее, в смысле красноголового, и они сказали молодому человеку:
- Хорошо, гражданин, мы вас угощаем, берите Дуньку под руку, идите, ничего не бойтесь.
В пивной - в теплоте, под гармонью - душевно разговорились. Трепушки деловито рассказали про то, как потеряли невинность, жаловались на нэпманов: подавай им теперь заграничный шик, а чума его знает, какой шик за границей!
Молодой человек в свою очередь открыл им, что его зовут Иван Иванович Гирькин, из Кашинского уезда, что грамоте научился он в Красной Армии, потом действовал самоучкой. "Навоз буду есть, черепушку разобью, а своего добьюсь - получу образование", - сказал он трепушкам.
Они стали его жалеть, охали.
"Мне, - он сказал, - главное - до жилой площади добраться, хотя бы вот с этот стол, а есть я навоз буду". Они заказали ему еще полпорции сосисок. Ну, как помочь?
- В коты ведь вы не пойдете? - спросила одна.
- Ни под каким видом.
Другая сказала:
- Есть одна комната на Малой Якиманке, только там надо жениться.
- Жениться? Эге. А невеста очень страшна?
- Наоборот, замечательно красивая. Только с придурью.
- А именно, какая придурь?
- Сами увидите.
Оказалось, трепушкина двоюродная сестра жила в том доме на Якиманке домашней работницей. Решили. Ивану Ивановичу туда идти, отнести работнице поклон и тут же добиться знакомства с невестой-вдовой.
- Ваше дело - увидать вдову, дальше она сама зубами вцепится.
Трепушки повели Гирькина к себе ночевать. За месяц жизни в Сокольниках ему ни разу не привелось помыться, поэтому наперед они велели ему пойти в баню, выдали пятиалтынный и для страха отобрали у него трудовую книжку. Покуда он мылся, одна трепушка дожидалась на улице, другая сбегала к подруге, гулявшей с одним вором, и принесла штиблеты и брюки, взятые у вора на подержание: "Вдове показаться".
Душевные оказались трепушки, себя не жалели, вошли в положение человека. Даже за ночь простирали ему исподнее.
Утром он побежал на Якиманку и постучался у деревянного домика на черном ходу. Отворила домашняя работница лет восемнадцати, такая сердитая, что Гирькин едва не упал духом. Была она стриженная по-модному, но в валенках и в нагольном, кавалерийского покроя, полушубке, изо всей силы перепоясанная ремнем.
- Куда лезете, чего надо? Не хватайтесь за дверь! - закричала она на Гирькина.
- Извините, я поклончик принес от Дуни.
- От Дуньки поклонов не принимаю, она - паразит.
- Извините, товарищ, ваше имя?
- Варвара. Ну?
- Товарищ, вы политически несознательны: Дуня, ваша двоюродная сестра, не паразит, но продукт неизжитого быта.
Варвара ничего не ответила. Пропустила Гирькина на кухню, принялась мыть, шваркать вдовью посуду. Гирькин отрекомендовался, объяснил свое социальное положение и откровенно рассказал истинную причину своего появления на кухне. Варвара стала улыбаться, - хороши у нее были зубы. Сама - ловкая, как молния, кидалась по кухне.
- Мешать вам не буду, - сказала Варвара, - эта моя труперда хоть на что-нибудь пригодится. Чем без толку чаем надуваться, пускай использует себя на образование порядочного пролетария.
В это время ленивый голос позвал из комнаты. Варвара крикнула:
- Не глухая, не орите.
- Варвара, неси самовар, - позвала вдова.
- Сказано - не могу.
- Почему?
- В студии запретили по тысяче пудов самовары таскать.
- В какой это еще студии?
- В театральной.
- Новость!
- Для кого новость, а я третьего дня зачислилась и на вашей каторге последнюю неделю.
Вдова всхлипнула за стеной, притихла. Варвара шепнула Гирькину:
- Отнесите ей самовар, вот вам случай для знакомства.
- Эх, Варвара! - с восхищением сказал Гирькин.
Сдунул пепел с двухведерного самовара и понес его в комнату, отворачивая морду, чтобы не ошпариться паром. Варвара кивком зубов показала на дверь.
Вдова сидела у окошка, затянутого тюлем. Она была в верблюжьем свитере, облегавшем ее несколько полные, ленивые формы. Русые волосы заплетены по-утреннему в косу. Миловидное, румяное лицо ее задрожало от испуга при виде Гирькина. Он поспешно сказал:
- Студент, земляк вашей Варвары. Здравствуйте, Софья Ивановна!
Вдова перекрестилась. Передохнула:
- Ох, напугал! Да ты самовар-то поставь. Бережнее ставь. Варвара вот шваркала его, шваркала, он и потек. Студент? А не врешь? Какой же ты студент - советский, нынешний?
- Я, Софья Ивановна, беспартийный, смирный.
- Ну, слава тебе, господи.
Гирькин осторожно поставил самовар и попятился к двери, будто до того заробел, что не уйти. Комната была низенькая, в два окошечка, загороженная вещами до последней возможности. Гардеробы стояли ребром к стене, на них сундуки, между ними - рукомойник, далее - столик и зеркало, далее деревянная кровать с перинами чуть не до потолка.
"Ух ты, черт, - подумал Гирькин, - какая симпатичная обстановка!" И ноги его сами прилипли к некрашеному полу. Минута была боевая: закрючить вдову так, не выходя за порог, чтобы к ночи, в крайности завтра с утра, уплотнить ее.
Вдова заваривала чай и тихим, покойным голосом ругательски ругала Варвару:
- На кухню боюсь зайти: оскалится, проклятая, - ну чистая "луканька"! Металлическую посуду помяла, горшки все с трещинами. Постоянно грозится: в комсомол, говорит, запишусь, вас за Полярный круг угоню. Этим от нее только и обороняюсь. - Вдова махнула косой, указала синими глазами на горящую лампаду перед угодником, где чернели лики в ризах. - На Моховой намедни встретила вот тоже студента. На нем - звезда, и перчатки, бесстыдник, из рукавов вытянул, как когти. Страшно стало и днем-то по Москве ходить... Женатый?
- Что вы, Софья Ивановна! - проговорил Гирькин, облизывая губы. - Я даже вкуса этого не знаю. Молодой еще.
Вдова сейчас же кинула на него синий взор из-за мохнатых ресниц, отвернулась, но в самоварном отражении Гирькин увидел, что она смеется. Самовар ударял паром в потолок, весь дрожал, кипел. "Уплотню", - с восторгом подумал Гирькин.
- Мне, Софья Ивановна, лихое дело - до жилой площади добраться, горы сворочу. А питаться я могу навозом.
Вдова во второй раз взглянула:
- Да вы сели бы. Чаю выпейте.
Гирькин поблагодарил, сел, принял стакан чаю, хлебнул.
- У меня, Софья Ивановна, коренные вопросы не разрешены в смысле жилищном и смысле половом.
Вдова покачала головой, сказала:
- У нас на Якиманке почти в каждом доме эти вопросы. Девки теперь до того стали бойкие, понятливые - срамотища! Некрученые, невенчаные, у каждой по ребенку - получают алименты, ничего не работают, только бегают в кинематограф. Одна - видите - напротив в домишке, третье окно, билась-билась, не может дитя зародить. Так она что придумала: чтобы хахаль ее трудоспособности лишил. Стала его дразнить, стервиться, и он, конечно, пьяный, откусил ей нос, самый кончик, - и теперь ей плотит, несчастный. Вчера приходил под ее окошко, умолял облегчить пенсию. Заплакал, головой бьется о водосточную трубу. А она с грызеным носом, прынцесса, хоть бы оглянулась на окошко; с утра до ночи жует да спит. Нет, я не девица, конечно, но иначе, как старорежимным браком, даже и глядеть не стану на мужчину.
- Современность отвергает идеализм, - отчетливо сказал Гирькин, взаимные сношения должны быть основаны на проверке. Вы партию товара покупаете, вы ведь его пробуете сначала?
- Это так, - ответила вдова.
- А тем более в выборе мужчины.
- Ох!
- Стойте на логической точке зрения, Софья Ивановна: вы на мужчину прицельтесь, попытайте его во всех отношениях. Подошло - к попу!
- Чего же его пытать? Мужчину сразу можно определить, по тону голоса... Вот тоже вы скажете! - Вдова вдруг сладко потянулась, усмехнулась, одернула свитер.
- Софья Ивановна, нельзя знать - где найдешь, где потеряешь... Современная научная мысль говорит: за все надо хвататься с интересом...
- Это как так хвататься? - Вдова даже рот раскрыла, глядела на Гирькина. От самоварного пара по окошкам ползли слезы. Гирькин тоже запотел, и вдове стало казаться, что сквозь пар он скалится весело, блестит глазами - бес лукавый. Хотела перекреститься - не поднять руки; успею - подумала. Стало ей смерть любопытно, сердце - бух - замерло, бух замерло. Вдову одолел грех.
- А ведь года-то уходят, - урчал прекрасный Гирькин из-за самовара.
Многое еще он говорил. От иных слов вдова вздрагивала, потуплялась в заповедном наслаждении. Когда же Гирькин вдруг стал прощаться, она проговорила лениво:
- Безусловно, если вам ночевать негде - как-нибудь у меня устроим. Не в смысле уплотнения, потому что площадь у меня законная, а так, чтобы просто человек не погиб, пока обглядится, да то, да се...
Часа через два Гирькин, забежав к трепушкам за книгами и тетрадями, веселый и румяный, опять появился на Якиманке. Вдова ждала его у окна. Увидела - откинулась.
Варвары на кухне след простыл. Гирькин сам поставил самовар, сбегал за ситником, затопил печку и в сумерках, без огня, беседовал задушевно, улещал вдову:
- Какая роскошь - ваше помещение! Какое удовольствие сидеть близко около вас! Ах, Софья Ивановна, надо ловить минуты жизни...
Без нахальства, семейственно, он поцеловал вдову в щеку, в шею и даже в затылок под косу. И само собой вышло: прокуковала на охрипших за годы революции часах деревянная кукушка десять - и Гирькин со вдовой очутились на пышных перинах; прикрылись от превратностей жизни громадным, как печь, одеялом. Чего еще было желать человеку?
Утром, в самом наилучшем расположении духа, Гирькин приловчился бежать в университет. Вдова подняла брови выше головы. "Вы куда?" И заморгала. Ничего не поделаешь - он остался. Утешал ее. Опять пили чай. Вдова вместо свитера надела шерстяное голубое платье старорежимного фасона с гипюром. На ногах ковровые туфли. И все нет-нет, да и присаживалась к Гирькину на колени. Обняв, глядит в глаза странно, вопросительно.
- Ну что? Ну что еще тебе нужно? - спрашивал Гирькин, трепля ее за косу.
Весь день мочил, плюхал за окнами ноябрьский дождик со снегом. День и ночь промелькнули. Наутро Гирькин собрался в вуз, вдова опять брови подняла - и плакать.
- Да ведь надо же мне делом когда-нибудь заняться, - сказал Гирькин.
- Уйдешь - раздумаюсь, сама не знаю что натворю, - ответила вдова грудным голосом.
Поглядел Гирькин за окна, не пошел в вуз. На кухне Варвара, как молнии, кидала кастрюли, скалилась белыми зубами:
- Дорого вам въедет жилая площадь, товарищ Гирькин.
- Пустяки, я вдову обломаю.
- Посмотрим.
Попробовал Гирькин заниматься дома, - Софья Ивановна молчит, как мертвая, у него за спиной, неслышно подкрадется, книжку - хлоп и глядит, будто спрашивает: "Да кто ты, кто?"
Думал он, что она скучливая, поминутно нужно ее развлекать. Нет. Неправильно. Вдова скучать не умела. С удовольствием садилась у мокрого окошка в сумерках и зевала по полсотне раз без перестановки. У Гирькина даже во рту приторно, в теле истома. Нет, нет. Вдова терпеть не могла ни шумного, ни бойкого. Но едва Гирькин наморщит лоб - значит, раздумался, уединился, - она тут как тут, с вопросом, с тревогой.
Сожитель - Толстой Алексей Николаевич => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Сожитель автора Толстой Алексей Николаевич дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Сожитель у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Сожитель своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Толстой Алексей Николаевич - Сожитель.
Если после завершения чтения книги Сожитель вы захотите почитать и другие книги Толстой Алексей Николаевич, тогда зайдите на страницу писателя Толстой Алексей Николаевич - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Сожитель, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Толстой Алексей Николаевич, написавшего книгу Сожитель, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Сожитель; Толстой Алексей Николаевич, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн