И какие песни любит Кэтрин?
В одиннадцатом часу, когда уже стемнело, гости стали прощаться.
Говорили, что все было хорошо, что я отличный парень и что мне пора
жениться. Да, да, говорил я, всего хорошего. Спокойной ночи. Будьте
здоровы! Непременно. В следующий раз, конечно же, у вас, дорогие и любимые
мои... м-м... чмок!
Я поставил в сервант чайный сервиз, вымытый женщинами перед уходом, и
выскочил во двор с мусорным ведром. Высыпав мусор в бак, остановился у
распахнутых дверей подъезда. Я стоял один: курил и смотрел на звезды.
Облачко сигаретного дыма охватило никотиновой туманностью несколько
звездочек на темном-темном небе. Вон там - или нет, вон там, возле той
звезды, живет Кэтрин. Ходит босыми ногами по щиколотки в плазме, шевелит
короткими пальчиками в плазменных струях, вылавливая там маленькие сгустки
вещества с чудовищной температурой, и думает о гуманоиде, который сейчас
стоит у подъезда безликой многоэтажки, построенной двадцать лет назад в
районе Млечного Пути, на Земле, и грезит о маленьких, с розовыми ноготками
пальчиках Кэтрин. Сейчас Кэтрин выйдет из плазменной заводи и окунется в
межзвездный холод. Усладив тело контрастной ванной, ринется вниз по
незримому лучу, проложенному моим взглядом от Земли к вон той звездочке.
Она будет скользить к Земле с головокружительной высоты, оставляя во
Вселенной вскипающий след. За мгновения своего пути Кэтрин невольно
создаст еще одну черную дыру, взорвет сверхновую и приведет в бешенство
утихшие магнитные бури. Она ничего не заметит, ибо будет скользить с
закрытыми глазами и замершим сознанием. А я буду ждать ее, заволакивая
звезды облачком сигаретного дыма...
Было хорошо. Только на было Кэтрин. Ее отсутствие обостряло мое
одиночество. Одиночество нахлынуло за пять минут до прихода гостей, когда
я расставил приборы на столе. Одиночество подкралось после ухода гостей,
когда я докуривал сигарету во дворе. Надо было возвращаться в квартиру, в
которой уже ликвидированы следы посещения друзей. Друзья приходят столь
редко, что каждый их визит можно назвать Посещением. Квартира уже
проветрилась после их шумного посещения. Надо вернуться в нее и завалиться
спать.
Тут я услышал мужские голоса. Приглядевшись, различил в разбавленном
светом окон мраке их обладателей. Знаете, этакие баловни судьбы и
родителей. Аккуратные стрижки, узкие брюки и галстуки, печатки. В кармане
- ключи от последних марок "Жигулей". Мусор достатка. Наверняка выпившие.
Послышался смех, своим довольством напоминавший хрюканье. Наступила
тишина. Тишину вспорол женский голос: "Дерьмо!" Вдруг группа молодых людей
распалась. Трое стояли - трое свалились подобно кеглям. Осталась только
женщина. Кэтрин! Перешагнула через одного - того, чье падение я успел
увидеть, словно смотрел быстро прокручиваемую пленку, - и поспешила к
подъезду. Она не видела меня. У подъезда остановилась, вскинула голову и
невольно отпрянула.
- Ах, милый, чуть не столкнулись!
- К счастью. Иначе меня постигла бы их участь.
- Пустяки. Не обращай внимания. Пойдем к тебе?
- Пойдем.
Открывая дверь, спросил:
- Почему ты сегодня не появилась как обычно - вдруг?
- Сегодня нельзя.
- Почему?
- Трудно объяснить.
- Опять женские радости и печали?
- Опять.
- Ол райт, оставим это. Копайтесь сами в своих трудностях.
Знаете, Н.Н., как обычно бывает? Она не звонит по телефону или в
дверной звонок. Просто вдруг появляется. Входит в комнату, будто выходила
на кухню напиться воды и теперь вернулась. За несколько секунд до ее
появления учащается сердцебиение, как от телефонного звонка, разорвавшего
тишину ожидания, дыхание перехватывается жгутом волнения. Потом входит
Кэтрин. "Привет!" - говорит она, останавливаясь на пороге и теребя ковер
детскими (хотя сама далеко уже не ребенок) пальчиками. "Привет, - говорю
я, расслабляясь. Проходи".
Послушайте, Н.Н., способна ли молодая особа раскидать в стороны трех
верзил так, чтобы те после падения не спешили принять вертикальное
положение? Вы считаете, не способна? Вот и я так думаю. Веселое у меня
было настроение...
Ночью я стараюсь не смотреть в любимые глаза. Днем в этих коричневых
зрачках отражается мир (чей?). Днем карие глаза Кэтрин сводят меня с ума.
Ночью я боюсь их. Ночью я только целую их. Впрочем... я привык. К страху
привыкаешь, не правда ли?
Однажды, под закрытие сезона, мы отправились цехом к морю. Я поехал
единственный раз за весь сезон и чуть было не утонул. После ста граммов
водки и сигареты (побочные продукты прогресса) полез в воду. Заплыл до
буйка - отлично. Повернул назад и захлебнулся. Тону, захлебываюсь, на
помощь не зову, говорят, даже поплыл прочь от берега. Ничего уже не
соображал. Находившиеся рядом люди считали, что я наслаждаюсь жизнью,
солнечным днем. Только когда я сорвал с лица солнцезащитные очки, поняли,
что требуется помощь. Какой-то парень схватил меня за руку и подтолкнул к
берегу. Я нащупал ногами дно и пошел к берегу самостоятельно. Так я и не
узнал, кто пришел мне на помощь. Один из свидетелей этой сцены обещал
передать парню просьбу "обмыть" мое спасение. За бутылкой коньяка никто не
явился. Но бутылка стоит нетронутой. Это особая бутылка. Ее можно
откупорить в честь Кэтрин - прекрасной незнакомки. Незнакомец вытащил меня
из глубин моря, незнакомка - из глубин океана лозунгов и директив. Нет, не
побегу. Ухожу без сожаления. Ухожу с холодком в душе. Впереди
неизведанное. Так вперед же!
А знаете, Н.Н., что я сделаю с бутылкой марочного коньяка "Таврия"?
Возьму с собой! Последняя реликвия. Ларец с костями "старых добрых
времен". Пусть в бутылке преломляются лучи чужого солнца. Какое оно?
Большое и голубое? Оранжевое? Или в мире Кэтрин два светила? Или ее нежная
кожа предназначена противостоять роковому притяжению черной дыры, с
которым не может справиться даже свет с его сумасшедшей скоростью? Быть
может, Кэтрин хочет укрыться от ставшего опасным светила, которое вот-вот
займет объем, очерченный орбитой ее родной планеты? Вопросы, вопросы...
Кэтрин не рассказывает ничего о своей родине. Ее интересует только любовь.
Луна между верхушек деревьев, шелест листьев... Напряжением мысли
расплескать шампанское из фужера для нее дело обычное. Насвистывать
какой-то мотивчик, так что кнопки на моей куртке нежно звенят чеканными
шляпками, - обычная забава. Нарисовать вверх ногами мой портрет за пять
минут, да так красиво, как на Арбате не сдюжат - просто способ развеять
тоску. А вот грамматика интимной близости для нее все равно, что китайская
грамота. Странная она, честное слово. Совсем иная шкала ценностей.
Ценностей! Слово-то какое! Земное. Есть ли у них понятие ценностей? Трудно
сказать. Знаю, что она не из мира землян. Она совсем другая. Разница в
наших с ней взглядах на жизнь напоминает мне разницу во взглядах первых
европейцев, ступивших на землю Америки, и коренных американцев.
Показательным примером можно считать ее попытку сделать мне приятное...
Представляете, Н.Н., является однажды Кэтрин со свертком в газете.
Разворачивает ее, а там гора не совсем новых десятирублевок! Очень просто:
взяла в моем кармане червонец и пустила через копировальную машину. У меня
нет денежных долгов, но нет и денег. В размерах достаточных, чтобы не
считать каждый рубль. А тут порядочная сумма в мятых банкнотах. Упаковка
натуральная - в свой прошлый визит Кэтрин прихватила с журнального столика
старую газету. И вот лежит теперь эта газета на полу, засыпана деньгами, и
только краешек какой-то статьи выглядывает наружу. Со вздохом наклоняюсь,
тяну газету за угол. Деньги рассыпаются, и я читаю название статьи: "Много
ли человеку надо?" Вдруг меня прорывает смехом. Смеюсь от души. Кэтрин
стоит передо мной, засунув любимые пальчики в узкие карманы вельветовых
джинсов, и удивленно смотрит на меня. Я начинаю захлебываться от смеха.
- Ты, дурак, наверно? - спрашивает Кэтрин.
Я перестаю смеяться. Пожалуй, тут не до смеха. Лицо мое застывает в
печали и тоже. Кэтрин, милая, неужели и ты пешка?
- Нет, я точно дурак! Иди сюда, пожалуйста.
Я прохожу по деньгам и мягко тяну ее за руку к диван-кровати. Она
обижена. И не сопротивляется. Стараюсь поймать ее губы. Говорю тихо-тихо,
только для нас двоих:
- Слушай меня внимательно, Кэтрин. Вон там, за окном, чужой тебе мир.
Я знаю. Это мой мир, но он чужой и для меня, поэтому пусть остается за
окном. Он нам не нужен. Такой серый и слякотный... Пообещаем друг другу не
предавать то, что есть только у нас. Никогда не предавать, ладно? Или тебе
все равно?
- Мне не все равно, - говорит Кэтрин, уткнувшись лицом в мое плечо.
Я глажу ее черные вьющиеся волосы. Пальцы застревают в них. Ее волосы
имеют невероятный, дурманящий запах, не поддающийся описанию.
- Ты это сама придумала?
- Сама. - После долгого молчания вопрос губами в плечо. - Тебе не
нужны деньги?
- Глупенькая. Разве они понадобятся мне в ближайшем будущем?
- Не надо, не ходи _т_у_д_а_.
- Я хочу. Ведь _т_а_м_ нет Цензора, верно?
- Что это такое?
- Значит, нет... Понимаешь, мне порой снится сон, в котором я послал
Цензору перчатку. Тот срезал перчатке пальцы и прислал ее обратно. Вызов
принят, понял я. Теперь мне нельзя расставаться со своим пером. Я сажусь
за стол и пишу, пишу... Но нот за дверью слышатся медленные уверенные шаги
и шорох - как будто что-то волочат по полу. Дверь открывается, и я вижу на
пороге Цензора с ножницами и сетью в руках. Он криво усмехается и говорит:
"У тебя, кажется, прорезались крылышки, дружище. Я придам им нужную
форму!" Я вскакиваю со стула, а Цензор набрасывает на меня сеть.
Неторопливо подходит и срезает одно крыло. Я пытаюсь найти в сети прореху,
сделанную предыдущими жертвами Цензора, а мой палач уже схватил второе
крыло. Наконец-то нахожу прореху, высвобождаю руку и замахиваюсь своим
пером... И лишь тогда просыпаюсь. Значит, Цензора у вас нет, верно?
- Верно. Но тебя не поймут.
- Да уж...
Кэтрин старше меня, как можно предположить. Она вряд ли сможет иметь
здесь ребенка. Она довольна тем, что здесь я принадлежу ей. Мы могли бы
вступить в официальный брак. Или в гражданский. Нам было бы хорошо. Здесь.
На Земле, за стенами моей квартиры. Но это невозможно. Невозможно познать
счастье для двоих на Земле, укрывшись от Земли в стенах кооперативной
квартиры. Время такое. Мир такой. Каждый индивидуум где-то приписан и для
чего-то предназначен. Лев Толстой пробовал протестовать, пробовал уйти от
титула графа и славы писателя с мировым именем. Роберт Фишер не захотел
служить Архимедовой ванной для измерения объема шахматной короны. На свете
существуют две истории: с большой и малой букв. Так вот с малой,
микроскопически малой буквы пишется история будней. С детства мне внушали,
что малую букву необходимо дописать в большую, а для этого каждый должен
быть где-то приписан и для чего-то предназначен, пусть даже для
производства никому не нужного барахла.
Хочу уйти отсюда. К черту все! Хочу выспаться. Выспаться до телесной
усталости. И чтобы, проснувшись, видеть море солнца и улыбок - только не
море рапортующих народу средств массовой информации. Хочу уйти туда, где
нет слов - лишних и необходимых; где только глаза, пальцы, губы, мысли...
Оголенное сознание без вуали высокоморального человеческого сознания. Где
нет научно-технических революций и жертв этих революций. Нефтяных вышек в
океане и мусорных свалок. Бруклинского моста и пепелища Хиросимы. Дикторов
и диктаторов... Где есть только сознание, пульсирующее в ритм пульсации
местного светила. Сознание, обретенное сразу и целиком. Где есть осознание
мира как единого целого. Осознание мира и себя как единого и неделимого
целого. Все для всех или ничего никому. Осознание Пространства как Времени
и Времени как Пространства. Где темными ночами слышны скрипы и шорохи
Вселенной. Вселенная, словно уставший в долгом плавании корабль, скрипит,
нет - стонет корпусом и такелажем. Фантастика... Там, где нас нет, верно?
Н.Н., говоря откровенно, Вы напоминаете мне упитанного
длинношерстного кота, занятого вылавливанием из большого аквариума золотых
рыбок. Я показался Вам маленькой рыбкой с пробивающимся на плавниках
золотом. Вы осторожным, но ловким движением выловили меня из мутной воды
большого аквариума, очистили от налипших водорослей и бросили в маленький
аквариум, до отказа наполненный живительной, чистой, родниковой водой. Мир
стал интересен и прекрасен - следствие насыщенности воды кислородом. Я
увидел множество маленьких рыбок с золотистыми плавниками. Они не
проявляли резвости и веселья. Рыбки медленно плавали, часто застывали на
месте и шевелили плавниками. Интересная деталь: от шевеления плавниками
вовсе не возникает ток воды. (Быть может, он слишком слаб, чтобы быть
различимым?) Я подплыл ближе к одной из рыбок. Она не реагировала на мое
приближение. Я подплыл к ней морда к морде и пустил изо рта несколько
пузырьков воздуха: "Товарищ!" Рыбка посмотрела на меня отсутствующим
взглядом, разинула раз-другой рот: "Вы правы, наш аквариум прекрасен, наше
общество идеально и здорово..." - и показала мне хвост.
И тогда через толстое стекло аквариума, искажающее внеаквариумный
мир, вплыла рыбка по имени Кэтрин. На се плавниках и чешуйках играл
отблеск пожара. Великолепное зрелище! Но отблеск пожара играл
переливающимися огнями только для меня. Остальные обитатели аквариума
продолжали свое глубокомысленное шевеление позолоченными плавниками и
безмолвное, вялое хлопание зубастыми на вид челюстями. Недолго думая, я
спросил Кэтрин: "А я смогу вот так, через стекло?" Она скользнула по мне
чешуйчатым боком и ответила: "Сможешь. Только зачем? Нам и здесь будет
хорошо". Видите: будет хорошо! Мимикрируй, и тебе достанется место под
солнцем.
Во время нашей короткой беседы в аквариум бултыхнулась еще одна рыбка
с широко распахнутыми в мир глазами закоренелой оптимистки. Она
крутанулась на месте, разглядывая окружающее пространство, и заметила нас
с Кэтрин - единственных общающихся обитателей позолоченного аквариумного
мира. Рыбка быстро приблизилась к нам и уже открыла было рот, но я не дал
вырваться пузырькам умиления. Я вернул рыбку в действительность одной
фразой: "В ухе твои товарищи!" Затем сказал Кэтрин: "Стекло. Проклятое
стекло. Научи меня ломать его сопротивление". Кэтрин ответила: "Хорошо. Я
приду за тобой".
Кстати, Н.Н., что Вы думаете о причине визита Кэтрин? Зачем все это:
зачем опьянение последнего дня жизни приговоренных к смертной казни и этот
длящийся полгода последний день жизни, этот пир во время чумы? Зачем эта
связь, сравнимая с рюмкой водки и сигаретой, причитающимися приговоренным
перед казнью? Зачем? Что она не имеет в родном мире? Глупости любви?
Обстановки земного общества двадцатого века (страх за стальными ставнями,
всеобщее отравление химическими веществами и цинизмом и пр.), благодаря
которой любовь становится на вес золота? Ну вот, любви определили цену!
Все, все в этом мире получило ярлык, бирку с указанием химсостава,
рекомендацией к применению и ценой.
Ценой... Опять деньги! Самое очевидное и самое невероятное в
человеческом общежитии. Логически вытекающее и не поддающееся разумному
восприятию. Научная фантастика. Не обладаю деньгами в таких размерах,
которые превращают просто сумму в сбережения. Зачем их иметь? Все свое
носите с собой! Завтра ожидаются осадки, не исключена война...
Темнеет. Вот уже закончилась программа "Время". В мире неспокойно.
Где-то опять стреляют. Падают самолеты с атомными зарядами на борту. Крах
на бирже. Очередной скандальчик с воссоединением семьи. За время программы
"Время" солнце удалилось от окна моей квартиры еще дальше на запад, туда,
где убитых и умерщвленных стало еще больше за время программы "Время".
Каламбур. Черный юмор. Черный, как атмосфера политическая и просто
атмосфера. Атмосфера накаляется, а добрых, человеколюбивых и
человекоподобных пришельцев все нет. "Уж полночь близится..." Вы правы,
Н.Н., фантасты в своих произведениях ни в коем случае не должны приучать
читателя к мысли о необходимости вмешательства клинобородых профессоров в
дела земные.
1 2 3