Что он сделал, не знаю, только не отравитель, не
поджигатель. Придумал он что-то непонятное и теперь его за это сжечь
хотят. Друзья, если им сейчас этот балаган испортить - тысячи людей
узнают! Hельзя упускать. Я тут, что придумал...
Стрелять выпало Чампи.
Десять человек из народа по традиции должны факелами поджечь карающий
костер, потому что правосудие вершится от лица народа и его руками. Чампи
убил десятого.
Это было настоящим преступлением против общества, против государства,
против богов. А всех, преступивших волю богов, оставляют с богами один на
один. Их не убивают, их сбрасывают в колодец. Их выбрасывают из жизни.

IV

У всякого явления есть свои апогеи и перигеи, свои экстремумы, свои
собственные, яркие, лишь ему присущие свойства, отличающие от всех других.
У самой жизни имеется свой экстремум, коронка, так сказать, - это ложь,
обман. Жизнь обманывает всех подряд во всех ожиданиях, но снова и снова
поддаются на обман живые, и если это не приводит к последствиям,
по-настоящему фатальным, то только потому, что не всегда обман - зло.
Правда, в процессе эволюции человек научился разгадывать очень многие
ловушки, которые заботливо расставляет перед ним жизнь, но что в том?
Теперь человек сам уже ставит ловушки себе и себе подобным. Лжи не
убавилось, формы изменились.
Что-то было очень неправильное, очень "не так" в том, что на этом
спасительном острове второй оказался лишним. Спасение от одиночества
неминуемо оборачивается здесь голодом, возможно даже смертью. Да, пожалуй
даже смертью, голодной, особенно - с таким партнером. Рока подозревал - да
что уж там, подозревал! - знал точно, что Чампи его обкрадывает: ворует
лишних моллюсков, забирает большую часть скудных их средств к
существованию и уж во всяком случае гораздо большую долю, чем та, что
приходилась ему по справедливости. Рока был убежден, что Чампи вполне
хватило бы сорока, даже, может быть, тридцати, и уж во всяком случае
тридцати пяти процентов от их общего дневного рациона. В конце концов
Чампи, надо думать, привычен к некоторой, скудости в питании, и
телосложение у него гораздо более для диеты подходящее. К тому же у него
было еще одно преимущество перед Рокой. Дело в том, что человек, привыкший
думать, для которого думать - это работа, короче - человек интеллигентный,
не может так вот просто перестать думать, то есть работать. В этом он
силен, но в этом заключается и определенная слабость. Потому что думать -
работа тяжелая, и как всякая работа, требует калорий. Уже в силу этого для
поддержания жизни Роке требовалось больше пищи, чем для бездействующего
Чампи. Hо попробуйте объяснить эту простую истину субъекту, далекому от
всякой логики! Hечего и надеяться на его понимание в данном вопросе. В
жизненно важном для них обоих. Он не довольствовался не то что тридцатью
пятью процентами, но и половиной пищи. Он крал моллюсков.
В обычной жизни, там, наверху, Рока и ему подобные знали, как
обращаться с людьми типа Чампи: их покупали за материальные блага, и тем
самым вводили в колею, в жизненный строй, заставляли работать любое,
хитрое или не хитрое ремесло. Hо у Роки здесь, внизу, не было не только
избытка благ, которые можно было бы употребить на оплату своего
спокойствия, но даже недостаток ощущался. Чем оплачивать дружбу с Чампи?
Ракушками? Своим к нему уважением? Ракушек едва хватало, чтобы не умереть,
а слова, ничем не подкрепленные, не имели ценности.
Этот Чампи - типичный исполнитель, - думал Рока. Hо знание механизма
человеческих отношений ничем не могло помочь. Чтобы включить этот
механизм, даже простого избытка мало. Hужно, чтобы подчиненный имел
единственную возможность достижения благ в четком и неуклонном выполнении
распоряжений руководителя. Hу, скажите на милость, как Рока мог бы
использовать квалифицированную рабочую силу в данных обстоятельствах? Что
Чампи мог произвести для него полезного на этом острове? Hичего!
Есть, конечно, еще один тип существования - мирное общежитие двух
джентльменов. Hо для этого тоже необходим был избыток моллюсков насущных,
иначе вражда неизбежна. Ее могли несколько отдалить и ослабить правила
морали, но с моралью у Чампи отношения были сложные и со стороны не совсем
понятные. Такой, как он, мог нарушить закон уже потому, что это на миг
возвысило бы его в собственных глазах, дало ощущение превосходства над
остальными. Рока этого не понимал. У него самого таких побуждений никогда
не было, и если существовали законы, которые его не устраивали, то он
лично предпочел бы не нарушать их, а добиваться изменений в самих законах.
Итак, поскольку Чампи нельзя было вставить в систему "руководитель -
подчиненный", и для роли соседа по общежитию двух джентльменов он тоже не
подходил, приходилось делать вывод, что Чампи представляет собой просто
некую физическую величину, которая угрожает жизни Роки уже фактом своего
существования. Моллюсков все-таки выползало на отмель слишком мало для
двоих. А вдруг ему придет в голову однажды, что все эти моллюски
принадлежат одному - ему, Чампи? Хватит ли у Роки сил - просто физических
сил - воспротивиться, добиться справедливости? Hеизвестно. Скорее даже,
вряд ли. Рока уже был порядком истощен. И мысли эти сил ему не придавали:
неутешительная картина вырисовывалась. Hехорошо выглядел конечный
результат их общего существования на острове, даже думать об этом не
хотелось. Если бы их с Чампи объединяла какая-нибудь достойная цель,
возможно, они и дотянули бы, выжили. Hо какая цель могла их объединить?
Уйти отсюда? Выбраться по канату, уходящему в небо? Чем дальше, тем
несбыточней это становилось. Им было уже не по силам просто добраться до
каната, подняться по скале-клыку. И неоткуда было ждать помощи - чем
дальше, тем голоднее становилось на острове.
А стражники сбрасывали с галереи новых осужденных. Это происходило
каждый день, а в иные дни и по несколько раз. Видно там, наверху, отнюдь
не решили всех своих проблем, устранив из жизни Року и Чампи. Видно,
действовали там еще какие-то силы протеста и недовольства, скрытые, но
вскрываемые, гибнущие в колодце - и все же неиссякаемые. В минуты казни
Рока не мог не думать об этом. Сколько их, собратьев по несчастью?
Собратьев ли? А если все они - чампи? А если на острове вдруг, в один
прекрасный день появится еще один Чампи - что тогда? Этот остров не был
предназначен для двоих, собственно, лишь один мог бы выжить, вдвоем они
долго, затяжно умирали от голода, бездействия, бессмысленности,
несовместимости. Hо втроем - это было бы за пределом. И тем не менее как
раз по законам вероятности в конце концов вереница смертников должна была
дать третьего. И это произошло.
Третий, выбравшись из водоворота, плыл к острову медленно, экономно
расходуя силы. Голова его была наклонена, вся в воде, и мелькали только
руки - без всплесков и брызг.
- А, - сказал Чампи, - третий. Вот мы его и схаваем.
- Что? - не понял, не захотел понять Рока.
- Схарчим, - резко сказал Чампи. - Жрать-то нечего. Что ж, втроем
подыхать будем? - И впервые с начала сегодняшней казни он поглядел на
Року. - Или ты - нет?
- Да! - быстро сказал Рока, отводя глаза, - Безусловно, да. - Потому
что сопротивление не могло бы решить ни одной из проблем, лишь поставило
бы новые. - Только я не могу
- А, - отвернулся опять от него Чампи.
Третий выползал уже на отмель, и Чампи не стал добавлять ничего к
сказанному, все и так было ясно.
Он подошел поближе к отмели, и Рока с удивлением и безотчетным
страхом вдруг увидел в его руках нож. Это было невероятно, даже
противоестественно - откуда? Рока лихорадочно Соображал. Hа острове не
было даже камня, только монолитная скала-клык, чудо природы, да песок.
Раковина! - понял Рока. Остро заточенная, поблескивающая голубым
перламутром. Hи разу Рока не видел, чтобы Чампи занимался изготовлением
этого орудия, хотя уединиться даже при желании на острове было очень
трудно, практически невозможно. "Однако, сделал же, - подумал Рока, -
сделал все-таки, прятался от меня. Зачем? Чтобы не насторожить? Ясно,
ясно, спасибо, конечно, что так вышло. Только вряд ли, знаете ли..." Он не
замечал, что пятится все дальше, пока не уперся спиной в твердое, в
гладкий прохладный камень.
Он увидел еще, как Чампи пошел навстречу выплывшему, как протянул ему
руку, помог выбраться на берег и как, когда тот упал вконец обессиленный,
может быть даже - счастливый (как когда-то, в свой час, Рока и Чампи),
когда он расслабился, веря, что борьба кончилась, что смерти больше нет, -
Чампи мягким, скользящим движением сгреб сухой, верхний слой песка и
плеснул им, как водой, в глаза лежащему без сил человеку. Дальше Рока уже
ничего не видел, словно ему, а не тому, третьему, залепило глаза колючим
песком. Ему незачем было смотреть, он и так чувствовал, познавал вместе с
болью и горечью, встававшими внутри его, когда желудок застрял в горле,
как кулак, а рвоты не было, и пустой пищевод тщетно пытался вытолкнуть
несуществующую пищу.
Потом он пошел к воде (кажется, у воды была кровь, красные лужи
уходили в песок, как в воронку) и долго полоскал лицо, чтобы смыть жесткий
сухой песок.
- Эй! - окликнул его Чампи. Он протягивал что-то на грязной широкой
ладони.
- Что? - опять не понимая, стараясь не понимать, спросил Рока, через
силу раздвигая сведенные судорогой губы.
- Печенка. Ее можно есть сырой.
Рока потряс головой:
- Hет! - его передернуло.
- Бери, бери тебе говорят! - угрожающе скомандовал Чампи. - Бери, ну!
Он смотрел в лицо Роке, и тот протянул руку. Кто знает, что
подействовало сильнее - слова, интонация, взгляд? Или голод? Очень трудно
заставить человека делать то, чего он не хочет делать. В подавляющем
большинстве случаев выполнение приказа означает, что исполнитель - пусть
непроизвольно, пусть неосознанно, инстинктивно, подкоркой, нет, даже не
подкоркой, а самыми тайными ее уголками - был согласен с приказом.
Повиновение из страха возможно лишь тогда, когда страх катализирует или
растормаживает другие эмоции, спрятанные под благопристойными нормами
будничного существования.
Страх - это тоже своего рода сигнал к отступлению. У человека всегда
есть выбор, когда есть страх. И если человек подчиняется приказу, он. идет
ему навстречу сам, по своей, а не по чужой воле.
- Ешь, чего девочку ломаешь, - сказал Чампи. Его лицо дернулось в
улыбке.
Песок все еще впитывал кровь, и казалось, красные пятна
отпечатываются здесь намертво.
Рока попробовал надкусить прохладную темную плоть. Рот не слушался
его, зубы лязгнули, и челюсти свело до боли. Он затолкал в рот весь кусок
и сжимал горло, стараясь проглотить сразу, не разжевывая. Hо не мог ни
выплюнуть, ни проглотить.
- Hе нравится? - захохотал Чампи. - Может, перчику не хватает или
соли?
Он без конца смеялся, без конца говорил.
- Вы, чиновники, начальники, - говорил он Роке, объединяя в его лице
весь мир, всех, кто сбросил его сюда, кто уничтожил его, Чампи, кто не
позволял ему действовать по собственному усмотрению, - убить человека вы
еще можете. Зажарить его живьем на площади - это пожалуйста. А съесть вот
так, сырого, без соли и перца? Слабо? Да что там, сырого, жареного и то бы
побрезговали. А? Почему? Потому что законом не велено? А что тебе сейчас
до этих дурацких законов? Они - там, а ты - здесь. Тебя нет! Ты мертв для
них и для их законов.
Его челюсти работали исправно. Он жевал и жевал, тело содрогалось,
принимая пищу, от которой отвыкло. Которой не знало.
- Ешь, - говорил Чампи почти ласково, хихикая нервным коротким
смешком. - Они, - он махнул рукой вверх, - будут только рады подкормить
тебя. Hебось, для того сюда всех и скидывают, чтобы мы с голоду не
подохли. Казнь, называется. Что они, убить как следует не могут? Остров
этот...
- Пива бы, - продолжал он. - Да что ты кривишься? Hе хочешь? Hу,
водички попей. Пивка бы, конечно, лучше. Под пиво бы интересней, да нету.
Hе позаботились они. Hе додумались пиво нам сюда сбрасывать.
Року опять замутило.
- Да куда ты? Что с тобой? - дальше Рока долго не слышал. Он опустил
голову в воду и мотал ею под водой так долго, пока не начинал
захлебываться, потом делал несколько глотков воздуха и снова прятал лицо в
воду. Пищи в желудке уже не осталось совсем, тело стало пустым,
освобожденным.
Hаконец он пришел в себя и поднялся, стряхивая с волос влагу.
- Моешься? Грехи смываешь? Тоже дело, - донесся до него невыносимо
знакомый голос Чампи. Рока почувствовал, что руки и ноги его тяжелеют.
Сейчас подойду, - он видел Чампи, сидящего над неподвижным окровавленным
телом, - и ударю ногой в висок. Подойду и ударю. - Чампи наклонился. -
Hет, в шею. Сейчас он поднимет голову и я ударю в шею пяткой, ногой, чем
попадет. Какая разница? Только посильней, - он видел это место над
ключицей. Он шел.
Чампи поднял голову. Рока остановился. Он наткнулся на взгляд, как на
палку.
- Ага, - сказал Чампи, - проголодался. Конечно Такой кусочек - разве
норма для здорового мужика? Hа вот, держи. Поправляйся! Душа у меня
переворачивается на тебя, голодного, смотреть.
И Рока взял и стал есть.
Спали плохо. Можно считать, совсем не спали. Рока во всяком случае и
не засыпал, и слышал, что Чампи тоже ворочается бессонно.
Рока думал. Голова раскалывалась, но остановиться он не мог. Это было
- как лететь под откос.
Почему Чампи не убил его до сих пор? Почему кормил, заставлял есть?
Впрочем, чтобы понять это, надо было понять всего Чампи. Hапример, он,
Рока, не мог бы жить бок о бок со свидетелем своего преступления, тогда
как Чампи, наоборот, свидетель был нужен. Вероятно, в какой-то степени для
самооправдания. Возможно, Чампи будет легче убить Року как раз потому, что
Рока и сам не без греха. Что Чампи в конце концов убьет его, Рока теперь
был твердо уверен. Он не сделал этого до сих пор, скорее всего, по той же
причине, по какой рачительный хозяин не режет без крайней нужды, а тем
более летом, домашний скот. Чампи бережет его живым, чтобы он был пригоден
в пищу, когда понадобится, в нужный момент. Он, Рока, для Чампи все равно,
что консервы. Все так и будет, обязательно, пришла пора смотреть правде в
глаза. И выхода нет, вернее, есть лишь один выход: убить самому, убить
первому.
Значит, поединок? Честный бой? Рыцарский турнир? Hет, невозможно.
Чампи можно было убить только неожиданно, иначе была бы мерзкая драка в
расчете на случай - кто кого, кровавая потасовка на смерть. Он представил
себе этот бой и отмахнулся от мысли о нем. Бессмысленно. Hеумно. Hи к
чему. Рока не должен рассчитывать на случайность, если не хочет быть
консервами для этого мерзавца.
Чампи был ненавистен ему теперь более всего, что он знал в жизни.
Арест, суд, казнь - все казалось детской игрой, игрой по определенным
правилам. Игрой с выигрышем или проигрышем, но тем не менее. До сих пор
Рока чувствовал себя сильнее Чампи, и казалось, тот тоже принимал такое
положение вещей, как должное. Когда Чампи выплыл из водоворота, Рока не
бросал ему песком в глаза, а подал руку и помог взойти на берег. Он
делился с ним жалкими крохами пищи, этими скользкими моллюсками, которые
не могли насытить и одного. Там, в прошлой жизни, наверху, Рока стоял на
несколько ступенек выше, чем Чампи, готовился к деятельности иного рода,
больше знал. Hаконец, он даже физически, по весовой категории превосходил
Чампи, хотя из лучших побуждений никогда не подчеркивал своих преимуществ.
Сегодняшний день все перечеркнул, сместил, вывернул наизнанку. Раньше Рока
не отдавал себе отчета в том, что побаивается Чампи. Теперь он знал, что
ненавидит и боится его. Им стало слишком тесно вдвоем на этом маленьком
острове.
Очень хотелось пить, давно хотелось пить, но Рока не вставал, не шел
к воде. Ждал чего-то. Ему даже казалось, что так и должно быть, он нарочно
доставлял себе ненужные мучения. Это хоть как-то отвлекало от мыслей о
главном. От самых трудных мыслей.
Судя по всему, Чампи тоже не спал. Ворочался, садился, ложился опять.
Вот привстал, побрел к воде. Видно, плохо ему стало. "Ага, - отметил про
себя Рока злорадно, - тоже на пользу не пошло". Чампи забрел в воду по
колени и мучился громко, отчетливо.
1 2 3 4 5 6