При этом оно свирепо целилось в меня своими окулярами, и я порадовался,
что приехал только сегодня.
Атмосферу сладкой жути, воцарившуюся за столом, нарушил господин
физик.
- Приезжает как-то один штабс-капитан в незнакомый город, - объявил
он. - Останавливается в гостинице и велит позвать хозяина...
Внезапно он замолчал и огляделся.
- Пардон, - произнес он. - Я не уверен, что в присутствии дам, - тут
он поклонился в сторону госпожи Мозес, - а также юно... э-э... юношества,
- он посмотрел на чадо, - э-э...
- А, дурацкий анекдот, - сказало чадо с пренебрежением. - "Все
прекрасно, но не делится пополам". Этот, что ли?
- Именно! - воскликнул Симонэ и разразился хохотом.
- Делится пополам? - улыбаясь, спросила госпожа Мозес.
- Не делится! - сердито поправило чадо.
- Ах, не делится? - удивилась госпожа Мозес. - А что именно не
делится?
Дитя открыло было рот, но дю Барнстокр сделал неуловимое движение, и
рот оказался заткнут большим румяным яблоком, от которого дитя тут же
сочно откусило.
- В конце концов удивительное происходит не только в нашем отеле, -
сказал дю Барнстокр. - Достаточно вспомнить, например, о знаменитых
летающих неопознанных объектах...
Чадо с грохотом отодвинуло стул, поднялось и, продолжая хрустеть
яблоком, направилось к выходу. Черт знает что! То вдруг чудилось в этой
стройной ладной фигуре молоденькая прелестная девушка. Но стоило
смягчиться душою, и девушка пропадала, а вместо нее самым непристойным
образом появлялся расхлябанный нагловатый подросток - из тех, что разводят
блох на пляжах и накачивают себя наркотиками в общественных уборных. Я все
размышлял, у кого бы спросить, мальчик это, черт его возьми, или девочка,
а дю Барнстокр продолжал журчать:
- ...Джордано Бруно, господа, был сожжен не зря. Космос, несомненно,
обитаем не только нами. Вопрос лишь в плотности распределения разума во
Вселенной. По оценкам различных ученых - господин Симонэ поправит меня,
если я ошибаюсь, - только в нашей Галактике может существовать до миллиона
обитаемых солнечных систем. Если бы я был математиком, господа, я бы на
основании этих данных попытался установить вероятность хотя бы того, что
наша Земля является объектом чьего-то научного внимания...
Самого дю Барнстокра спрашивать как-то неловко, размышлял я. К тому
же он, пожалуй, и сам толком не знает. Откуда ему знать? Дитя и дитя...
Любезному хозяину наверняка наплевать. Кайса глупа. У Симонэ спросить -
пережить лишний вал загробного веселья... Впрочем, что это я? Мне-то какое
до этого дело?.. Жаркого еще взять, что ли?.. Кайса, без сомнения, глупа,
но в кулинарии, без всякого сомнения, толк знает...
- ...Согласитесь, - журчал дю Барнстокр, - мысль о том, что чужие
глаза внимательно и прилежно изучают нашу старушку-планету через бездны
Космоса, - эта мысль уже сама по себе способна занимать воображение...
- Подсчитал, - сказал Симонэ. - Если они умеют отличать населенные
системы от ненаселенных и наблюдают только населенные, то это будет
единица минус "е" в степени минус единица.
- Неужели так и будет? - сдержанно ужаснулась госпожа Мозес, одаряя
Симонэ восхищенной улыбкой.
Симонэ заржал. Он даже на стуле задвигался. Глаза его увлажнились.
- Сколько же это будет в численном выражении? - осведомился дю
Барнстокр, переждав сей акустический налет.
- Приблизительно две трети, - ответил Симонэ, вытирая глаза.
- Но это же огромная вероятность! - с жаром сказал дю Барнстокр. - Я
понимаю это так, что мы почти наверняка являемся объектом наблюдения!
Тут дверь в столовую за моей спиной загрохотала и задребезжала, как
будто ее толкали плечом с большой силой.
- На себя! - крикнул хозяин. - На себя, пожалуйста!
Я обернулся, и в ту же секунду дверь распахнулась. На пороге
появилась удивительная фигура. Массивный пожилой мужчина с совершенно
бульдожьим лицом, облаченный в какое-то нелепое подобие средневекового
камзола цвета семги, с полами до колен. Под камзолом виднелись форменные
брюки с золотыми генеральскими лампасами. Одну руку он держал за спиной, а
другой сжимал высокую металлическую кружку.
- Ольга! - прорычал он, глядя перед собой мутными глазами. - Супу!
Возникла короткая суета. Госпожа Мозес с какой-то недостойной
торопливостью бросилась к столику с супами, хозяин отвалился от буфета и
принялся совершать руками движения, означающие готовность всячески
услужить, Симонэ поспешно набил рот картофелем и выкатил глаза, чтобы не
загоготать, а господин Мозес - ибо, несомненно, это был он, - торжественно
вздрагивая щеками, пронес свою кружку к стулу напротив госпожи Мозес и там
уселся, едва не промахнувшись мимо сиденья.
- Погода, господа, нынче - снег, - объявил он. Он был совершенно
пьян. Госпожа Мозес поставила перед ним суп, он сурово заглянул в тарелку
и отхлебнул из кружки. - О чем речь? - осведомился он.
- Мы обсуждали здесь возможность посещения Земли визитерами из
космического пространства, - пояснил дю Барнстокр, приятно улыбаясь.
- Что это вы имеете в виду? - спросил господин Мозес, с огромным
подозрением уставясь поверх кружки на дю Барнстокра. - Не ожидал этого от
вас, Барн... Барл... дю!
- О, это чистая теория! - легко воскликнул дю Барнстокр. - Господин
Симонэ подсчитал нам вероятность...
- Вздор, - сказал господин Мозес. - Чепуха. Математика - это наука...
А это кто? - спросил он, выкатывая на меня правый глаз. Мутный какой-то
глаз, нехороший.
- Позвольте представить, - поспешно сказал хозяин. - Господин Мозес -
господин инспектор Глебски. Господин Глебски - господин Мозес.
- Инспектор... - проворчал Мозес. - Фальшивые квитанции, подложные
паспорта... Так вы имейте в виду, Глебски, у меня паспорта не подложные.
Память хорошая?
- Не жалуюсь, - сказал я.
- Ну так вот, не забывайте. - Он снова строго посмотрел в тарелку и
отхлебнул из кружки. - Хороший суп сегодня, - сообщил он. - Ольга, убери
это и дай какого-нибудь мяса. Но что же вы замолчали, господа?
Продолжайте, продолжайте, я слушаю.
- По поводу мяса, - сейчас же сказал Симонэ. - Некий чревоугодник
заказал в ресторане филе...
- Филе. Так! - одобрительно сказал господин Мозес, пытаясь разрезать
жаркое одной рукой. Другую руку он не отнимал от кружки.
- Официант принял заказ, - продолжал Симонэ, - а чревоугодник в
ожидании любимого блюда разглядывает девиц на эстраде...
- Смешно, - сказал господин Мозес. - Очень смешно пока. Соли
маловато. Ольга, подай сюда соль. Ну-с?
Симонэ заколебался.
- Пардон, - сказал он нерешительно. - У меня тут появились сильнейшие
опасения...
- Так. Опасения, - удовлетворенно констатировал господин Мозес. - А
дальше?
- Все, - сказал с унынием Симонэ и откинулся на спинку стула.
Мозес воззрился на него.
- Как - все? - спросил он с негодованием. - Но ему принесли филе?
- М-м... Собственно... Нет, - сказал Симонэ.
- Это наглость, - сказал Мозес. - Надо было вызвать метрдотеля. - Он
с отвращением отодвинул от себя тарелку. - На редкость неприятную историю
вы рассказали нам, Симонэ.
- Уж какая есть, - сказал Симонэ, бледно улыбаясь.
Мозес отхлебнул из кружки и повернулся к хозяину.
- Сневар, - сказал он, - вы нашли негодяя, который крадет туфли?..
Инспектор, вот вам работа. Займитесь-ка на досуге. Все равно вы здесь
бездельничаете. Какой-то негодяй крадет туфли и заглядывает в окна.
Я хотел было ответить, что займусь обязательно, но тут чадо завело
под самыми окнами своего Буцефала. Стекла в столовой задребезжали,
разговаривать стало затруднительно. Все уткнулись в тарелки, а дю
Барнстокр, прижав растопыренную пятерню к сердцу, расточал направо и
налево немые извинения. Потом Буцефал взревел совсем уж невыносимо, за
окнами взлетело облако снежной пыли, рев стремительно удалился и
превратился в едва слышное жужжание.
- Совершенно как на Ниагаре, - прозвенел хрустальный голосок госпожи
Мозес.
- Как на ракетодроме! - возразил Симонэ. - Зверская машина.
Кайса на цыпочках приблизилась к господину Мозесу и поставила перед
ним графин с ананасным сиропом. Мозес благосклонно посмотрел на графин и
отхлебнул из кружки.
- Инспектор, - произнес он, - а что вы думаете по поводу этих краж?
- Я думаю, что это шутки кого-то из присутствующих, - ответил я.
- Странная мысль, - неодобрительно сказал Мозес.
- Нисколько, - возразил я. - Во-первых, во всех этих действиях не
усматривается никаких иных целей, кроме мистификации. Во-вторых, собака
ведет себя так, словно в доме только свои.
- О да! - произнес хозяин глухим голосом. - Конечно, в доме только
свои. Но ОН был для Леля не просто своим. ОН был для него богом, господа!
Мозес уставился на него.
- Кто это - ОН? - спросил он строго.
- ОН. Погибший.
- Как интересно! - прощебетала госпожа Мозес.
- Не забивайте мне голову, - сказал Мозес хозяину. - А если вы
знаете, кто занимается этими вещами, то посоветуйте - настоятельно
посоветуйте! - ему прекратить. Вы меня понимаете? - Он обвел нас налитыми
глазами. - Иначе я тоже начну шутить! - рявкнул он.
Воцарилось молчание. По-моему, все пытались представить себе, чем все
это кончится, если господин Мозес начнет шутить. Не знаю, как у других, а
у меня лично картина получилась на редкость безотрадная. Мозес разглядывал
каждого из нас по очереди, не забывая прихлебывать из кружки. Совершенно
невозможно было понять, кто он таков и что здесь делает. И почему на нем
этот шутовской лапсердак? (Может быть, он уже начал шутить?) И что у него
в кружке? И почему она у него все время словно бы полна, хотя он на моих
глазах уже прикладывался к ней раз сто и весьма основательно?..
Потом госпожа Мозес отставила тарелку, приложила к прекрасным губам
салфетку и, подняв глаза к потолку, сообщила:
- Ах, как я люблю красивые закаты! Этот пир красок!
Я немедленно ощутил сильнейший позыв к одиночеству. Я встал и сказал
твердо:
- Благодарю вас, господа. До ужина.

3
- Представления не имею, кто он такой, - произнес хозяин, разглядывая
стакан на свет. - Записался он у меня в книге коммерсантом, путешествующим
по собственной надобности. Но он не коммерсант. Полоумный алхимик,
волшебник, изобретатель... но только не коммерсант.
Мы сидели в каминной. Жарко пылал уголь, кресла были старинные,
настоящие, надежные. Портвейн был горячий, с лимоном, ароматный. Полутьма
была уютная, красноватая, совершенно домашняя. На дворе начиналась пурга,
в каминной трубе посвистывало. В доме было тихо, только временами
издалека, как с кладбища, доносились взрывы рыдающего хохота да резкие,
как выстрелы, трески удачных клапштосов. На кухне Кайса позвякивала
кастрюлями.
- Коммерсанты обычно скупы, - продолжал хозяин задумчиво. - А
господин Мозес не скуп, нет. "Могу ли я осведомиться, - спросил я его, -
чьей рекомендации обязан я честью вашего посещения?" Вместо ответа он
вытащил из бумажника стокроновый билет, поджег его зажигалкой, раскурил от
него сигарету и, выпустив дым мне в лицо, ответил: "Я - Мозес, сударь.
Альберт Мозес! Мозес не нуждается в рекомендациях. Мозес везде и всюду
дома". Что вы на это скажете?
Я подумал.
- У меня был знакомый фальшивомонетчик, который вел себя примерно так
же, когда у него спрашивали документы, - сказал я.
- Отпадает, - с удовольствием сказал хозяин. - Билеты у него
настоящие.
- Значит, взбесившийся миллионер.
- То, что он миллионер, это ясно, - сказал хозяин. - А вот кто он
такой? Путешествует по собственной надобности... По моей долине не
путешествуют. У меня здесь ходят на лыжах или лазят по скалам. Здесь
тупик. Отсюда никуда нет дороги.
Я совсем лег в кресло и скрестил ноги. Было необычайно приятно
расположиться таким вот образом и с самым серьезным видом размышлять, кто
такой господин Мозес.
- Ну хорошо, - сказал я. - Тупик. А что делает в этом тупике господин
дю Барнстокр?
- О, господин дю Барнстокр - это совсем другое дело. Он приезжает ко
мне ежегодно вот уже тринадцатый год подряд. Впервые он приехал еще тогда,
когда отель назывался просто "Шалаш". Он без ума от моей настойки. А
господин Мозес, осмелюсь заметить, постоянно навеселе, а между тем за все
время не взял у меня ни бутылки.
Я значительно хмыкнул и сделал хороший глоток.
- Изобретатель, - решительно сказал хозяин. - Изобретатель или
волшебник.
- Вы верите в волшебников, господин Сневар?
- Алек, если вам будет угодно. Просто Алек.
Я поднял стакан и сделал еще один хороший глоток в честь Алека.
- Тогда зовите меня просто Петер, - сказал я.
Хозяин торжественно кивнул и сделал хороший глоток в честь Петера.
- Верю ли я в волшебников? - сказал он. - Я верю во все, что могу
себе представить, Петер. В волшебников, в господа Бога, в дьявола, в
привидения... в летающие тарелки... Раз человеческий мозг может все это
вообразить, значит все это где-то существует, иначе зачем бы мозгу такая
способность?
- Вы философ, Алек.
- Да, Петер, я философ. Я поэт, философ и механик. Вы видели мои
вечные двигатели?
- Нет. Они работают?
- Иногда. Мне приходится часто останавливать их, слишком быстро
изнашиваются детали... Кайса! - заорал он вдруг так, что я вздрогнул. -
Еще стакан горячего портвейна господину инспектору!
Вошел сенбернар, обнюхал нас, с сомнением поглядел на огонь, отошел к
стене и с грохотом обрушился на пол.
- Лель, - сказал хозяин. - Иногда я завидую этому псу. Он многое,
очень многое видит и слышит, когда бродит ночами по коридорам. Он мог бы
многое рассказать, если бы умел. И если бы захотел, конечно.
Появилась Кайса, очень румяная и слегка растрепанная. Она подала мне
стакан портвейна, сделала книксен, хихикнула и удалилась.
- Пышечка, - пробормотал я машинально. Все-таки это был уже третий
стакан. Хозяин добродушно хохотнул.
- Неотразима, - признал он. - Даже господин дю Барнстокр не удержался
и ущипнул ее вчера за зад. А уж что делается с нашим физиком...
- По-моему, наш физик имеет в виду прежде всего госпожу Мозес, -
возразил я.
- Госпожа Мозес... - задумчиво произнес хозяин. - А вы знаете, Петер,
у меня есть довольно веские основания предполагать, что никакая она не
госпожа и вовсе не Мозес.
Я не возражал. Подумаешь...
- Вы, вероятно, уже заметили, - продолжал хозяин, - что она гораздо
глупее Кайсы. И потом... - Он понизил голос. - По-моему, Мозес ее бьет.
Я вздрогнул.
- Как - бьет?
- По-моему, плеткой. У Мозеса есть плетка. Арапник. Едва я его
увидел, как сразу задал себе вопрос: зачем господину Мозесу арапник? Вы
можете ответить на этот вопрос?
- Ну, знаете, Алек... - сказал я.
- Я не настаиваю, - сказал хозяин. - Я ни на чем не настаиваю. И
вообще о господине Мозесе заговорили вы, я бы никогда не позволил себе
первым коснуться такого предмета. Я говорил о нашем великом физике.
- Ладно, - согласился я. - Поговорим о великом физике.
- Он гостит у меня не то третий, не то четвертый раз, - сказал
хозяин, - и с каждым разом приезжает все более великим.
- Подождите, - сказал я. - Кого, вы собственно, имеете в виду?
- Господина Симонэ, разумеется. Неужели вы никогда раньше не слыхали
этого имени?
- Никогда, - сказал я. - А что, он попадался на подлогах багажных
квитанций?
Хозяин посмотрел на меня укоризненно.
- Героев национальной науки надо знать, - строго сказал он.
- Вы серьезно? - осведомился я.
- Абсолютно.
- Этот унылый шалун - герой национальной науки?
Хозяин покивал.
- Да, - сказал он. - Я понимаю вас... Конечно: прежде всего манеры, а
потом уже все остальное... Впрочем, вы правы. Господин Симонэ служит для
меня неиссякаемым источником размышлений о разительном несоответствии
между поведением человека, когда он отдыхает, и его значением для
человечества, когда он работает.
- Гм... - произнес я. Это было почище арапника.
- Я вижу, вы не верите, - сказал хозяин. - Но должен вам заметить...
Он замолчал, и я почувствовал, что в каминной появился еще кто-то.
Пришлось повернуть голову и скосить глаза. Это было единственное дитя
покойного брата господина дю Барнстокра. Оно возникло совершенно неслышно
и теперь сидело на корточках рядом с Лелем и гладило собаку по голове.
Багровые блики от раскаленных углей светились в огромных черных очках.
Дитя было какое-то очень уж одинокое, всеми забытое и маленькое.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Отель У Погибшего Альпиниста'


1 2 3 4