ПРАВИЛА ИГРЫ БЕЗ ПРАВИЛ
(опыт литературной войны)
ДОКЛАД А.М.СТОЛЯРОВА на ИНТЕРПРЕССКОНЕ-94

В чем суть нынешней нынешней ситуации? Суть ее заключает-
ся в том, что завершился романтический деструктивный этап
развития российской фантастики. Исчезла политическая цензу-
ра, развален монополизм единственного издательства, домини-
ровавшего в жанре фантастической литературы, каждый волен
сейчас писать, а главное -- издавать все, что хочет. Короче
говоря, исчез старый мир -- это понимают все -- но, мне ка-
жется, многие не конца понимают, что уже начался совершенно
новый этап, этап конструктивного реализма, что как раз сей-
час возникает новый мир фантастики, создаваемый отнюдь не
государством и партией, и даже не Союзом писателей, а созда-
ваемый нами самими -- мир, в котором мы будет жить теперь
много лет -- и от того, какие принципы лягут в основу этого
мира, какие правила и законы будут там приняты, вероятно,
зависит не только будущее фантастики, но во многом и твор-
ческая судьба каждого автора. Вот об этом я и хотел бы се-
годня поговорить.
1
Только что закончилось длившееся почти тридцать лет про-
тивостояние художественной фантастики с издательством "Моло-
дая гвардия", выражавшим в литературе идеологию серости и
непрофессионализма. Это противостояние завершилось полной
победой фантастики: непонятно даже, куда делись все эти лю-
ди, которые еще недавно учили нас, как надо жить и писать.
Демократическая фантастика победила, однако, опыт данной
войны безусловно полезен в том нынешнем противостоянии, что
уже зарождается в недрах новой российской фантастики.
Можно выделить три главных момента Великого противостоя-
ния:
Со стороны "Молодой гвардии" это была война на уничтоже-
ние: в идеале демократической фантастики не должно было су-
ществовать вообще, потому что при литературном сравнении с
нею молодогвардейские опусы неизменно проигрывали. Со сторо-
ны же фантастики это была битва за выживание: авторы новой
фантастики вовсе не стремились к уничтожению серости как та-
ковой: они просто хотели получить равные издательские воз-
можности -- вы издавайте свое, мы -- свое, а там посмотрим.
Это различие целей -- принципиально.
Необходимо учитывать, что демократическая фантастика тер-
пела в этой войне одно поражение за другим. И причем не
только от испытанных молодогвардейских функционеров, за ко-
торыми действительно стояли партия и государство, но и даже
от так называемого ВТО, появившегося уже в период гласности
и демократии. ВТО разгромило нас по всем статьям: они
раньше, чем мы, нашли издательские возможности, они раньше
достали денег и развернули массовое издание книг, они первы-
ми вне рамок Союза начали проводить семинары и вручать лите-
ратурные премии тем, кто соглашался эти премии получать. И к
тому же они привлекли такое количество пишущих авторов, о
котором демократическая фантастика могла только мечтать. Ка-
залось, что эта армада непобедима. Казалось, что фанфары ВТО
будут греметь вечно. И тем не менее, проиграв все сражения,
демократическая фантастика выиграла саму битву -- выжив и
отодвинув молодогвардейские опусы в забытье: за какой-то
ничтожный срок ВТО исчезло, как наваждение -- рассеялось в
литературном пространстве, и, оглядываясь сейчас назад, да-
же трудно понять, как собственно это произошло.
А все было достаточно просто. Основным залогом победы но-
вой фантастики послужила ее принадлежность к подлинной худо-
жественной литературе. "Молодая гвардия" с ВТО не могли ни-
чего предложить, первоклассных авторов у них не было, па-
ра-тройка приличных имен не могла ничего изменить, они сами
начали угасать в море серости, изумляющее количество в ка-
чество не перешло, и когда накатилось цунами англоязычной
фантастики, то смело оно прежде всего не нас, оно смело ВТО
и смело так надежно, что ни о каком возрождении этих струк-
тур уже говорить не приходится. Это -- третий и, видимо,
главный момент Великого противостояния: побеждает литерату-
ра -- пусть не сразу, но зато неизбежно, всегда, и из этого
принципиального вывода, вероятно, следует исходить в нынеш-
ней непростой ситуации.
2
Война -- это нормальное состояние литературы. Основной
источник ее -- противостояние вкусов: низкий вкус (посред-
ственная литература) и высокий вкус (литература художествен-
ная). Так всегда было и так будет тоже всегда. Непрерывным
поводом для войны, вероятно, послужит стремление высокого
вкуса отмежеваться от литературы посредственной, с одной
стороны, и стремление низкого вкуса занять место литературы
художественной -- с другой.
Речь, по сути, идет о выживании нынешних российских фан-
тастов. Стало совершенно понятным, что конкурировать с ан-
глоязычной фантастикой мы просто не в состоянии. Мы бази-
руемся на разных литературных основах. Для того, чтобы кон-
курировать с массовой фантастикой США надо выбабахивать по
три четырехсотстраничных романа в год. С помощью компьютера
или там другими способами -- неважно. Важно то, что ни один
российский фантаст сейчас этого не осилит. Мы по-другому ус-
троены. И к тому же здесь требуется не просто выбабахивать
эти романы, в первую очередь требуется, чтобы романы эти бы-
ли доступны практически всем. То есть, говоря простым язы-
ком, требуется отказаться от содержания. Что, по-видимому,
невозможно для автора, выросшего на российской культуре.
Поэт в России всегда был более, чем поэт, таковое ощущение
избранности сохраняется и поныне, и если уж ты берешь в ру-
ки перо, то, наверное, не за тем, чтобы написать, например,
"К западу от Эдема". Никому из нынешних российских фантас-
тов и в голову не придет писать аналогичный роман. Потому
что -- о чем тут писать? Потому что -- в тематике Гаррисона
нет повода для художественного высказывания. Никому и в го-
лову не придет писать "Мир реки" или, скажем, "Левую руку
тьмы", почему-то являющуюся, по крайней мере в фантастике,
знаменитым произведением. Это, значит, про то, как некий
инопланетянин попеременно является то мужчиной, то женщиной.
Яркое художественное открытие. Я не знаю, сколько Урсула Ле
Гуин писала этот роман. Предположим, три месяца, вряд ли
больше. Но неужели ей не жалко было трех месяцев жизни? Это
целых три месяца на подобную дребедень. В общем, для россий-
ского автора это исключено. Даже если кто-то из нас и захо-
чет создать аналогичный роман, у него все равно ничего не
получится. Существует иллюзия, будто бы написать плохую кни-
гу легко, будто бы масс-культовое произведение требует зна-
чительно меньших усилий. Дескать, я такое левой ногой напи-
шу. Так вот это именно убаюкивающая иллюзия. Проходной ро-
ман вовсе не требует меньших усилий, он требует другого ав-
тора. Чтобы написать аналогичный роман надо попросту стать
другим человеком -- с совершенно иным ощущением современно-
го мира и с принципиально иным подходом к художественной ли-
тературе. Нужно быть слегка художественно недоразвитым. Нуж-
но растянуть период литературной незрелости. А мы это уже
проехали. Мы ушли дальше, и я просто не верю кому-то из нас
удастся вернуться. И поэтому прав бы Борис Стругацкий, кото-
рый, выступая по Петербургскому радио, четко сказал, что нам
не следует конкурировать с англоязычной фантастикой, здесь
мы уже проиграли, нам не следует учиться играть в бейсбол,
которого мы не знаем, играть надо в свою игру -- там, где мы
хоть что-то умеем -- и поэтому конкурировать надо не с Гар-
рисоном и Кларком, конкурировать надо с Маркесом и с Булга-
ковым, только здесь, вероятно, можно иметь какие-то вещес-
твенные результаты.
Чтобы выжить -- я имею в виду, конечно, литературное вы-
живание -- мы обязаны предложить читателю то, что ему никто
иной предложить не сможет. И мне кажется, что российская
фантастика это сейчас предлагает. Мы -- другие. Мы достаточ-
но сильно отличаемся от англо-американских стандартов. В чем
это отличие заключается, я сейчас обсуждать не стану: это
дело критиков, настоящих и будущих, в конце концов, но прин-
ципиальная разница между российской и зарубежной фантасти-
кой ощущается достаточно ясно. Если мы сохраним эту разницу,
если море посредственной литературы не растворит нас одного
за другим, если мы, как ныне говорят, дистанцируемся -- по
крайней мере в сознании квалифицированного читателя -- от
бурды, которой сейчас завалены лотки и прилавки, то мы выжи-
вем и вместе, и по отдельности. Если -- нет, значит, нет.
Наш читатель -- это квалифицированный читатель. И он не дол-
жен вообще выбирать между Гаррисоном и Лазарчуком. Он дол-
жен знать: Гаррисон -- это одно, и Лазарчук -- это другое.
Выбирать он должен между Лазарчуком и Пелевиным. Кому что
ближе. Но дистанция между нами и литературой посредственной
должна им подсознательно ощущаться.
Механизм литературного дистанцирования вполне понятен.
Это соответствующие критические статьи, которые, к счастью,
уже появляются, это выступления и интервью, где будут рас-
ставлены четкие художественные приоритеты, и, конечно, это,
в первую очередь, литературные премии, выделяющие того или
иного автора из безликой среды. Не случайно они привлекают
последнее время такое пристальное внимание. Кто конкретно
присуждает литературную премию, достаточно ли авторитетно
жюри, не сомнителен ли способ ее присуждения, и чем, соб-
ственно, руководствуется орган, премию присуждающий: непос-
редственно литературой или здесь доминируют какие-либо иные
соображения. Такие вопросы встают. И это вполне понятно. По-
тому что, присуждая премию, мы как бы говорим всем читате-
лям: Это -- хорошо. Это -- лучшее, что есть в российской
фантастике. И поэтому мы не можем сокращать дистанцию между
высоким вкусом и вкусом низким. Если неквалифицированный чи-
татель откроет книгу, которая для него излишне трудна, и ос-
тавит ее, то ничего страшного в этом нет -- это все равно не
совсем наш читатель, за него мы конкурируем с "Анжеликой",
а, значит, проигрываем заведомо. Гораздо хуже, если квалифи-
цированный читатель откроет автора вот только что получивше-
го литературную премию, и вдруг увидит, что это -- вторично,
серо, затянуто, и что это пережевано не то, чтобы даже Стру-
гацкими, а еще Биленкиным и Днепровым, я уже не говорю про
англоязычных фантастов. Мы не можем позволить себе потерять
квалифицированного читателя, потому что, растворившись в
посредственности и утратив его, мы лишимся той базы, кото-
рая держит нас на плаву без которой мы просто утонем в море
книжного рынка.
3
Разумеется, возникает вопрос: А как отличить хорошее
произведение от плохого? Где критерий художественности и кто
именно будет отделять зерна от шелухи? Это вопрос, на кото-
ром сломало зубы не одно поколение критиков и неразреши-
мость которого позволяет представителю низкого вкуса уверен-
но заявлять: А собственно, почему вы считаете эту книгу пос-
редственной? Мы считаем эту книгу талантливой и хорошей. И
при этом еще вполне правильно добавлять, что в литературе
должны существовать разные вкусы. Вроде бы и не оспорить. Но
это только если не понимать механики литературной оценки.
Да, действительно, вопрос о качестве произведения теорети-
чески неразрешим. Да, действительно, критериев художествен-
ности не существует. Но, являясь неразрешимым теоретически,
практически этот вопрос решается довольно легко. Те, кто ра-
ботал в науке, наверное, знают, существует метод оценки яв-
лений, не поддающихся количественному анализу. Это метод не-
зависимой экспертизы. Несколько квалифицированных экспертов
независимо друг от друга оценивают какие-либо параметры, за-
тем выводится средняя, и на эту среднюю можно уже опираться
как на достоверную математическую величину. Я сам работал
таким экспертом и знаю, что ошибка здесь составляет в самом
худшем случае пять процентов от условно выбранной математи-
ческой единицы.
Нечто сходное присутствует и в литературе. Существует ав-
торитетный Экспертный совет, непрерывно оценивающий вновь
появляющиеся произведения. Этот Экспертный совет может быть
оформлен структурно, и таким Экспертным советом, на мой
взгляд является жюри премии "Странник", но он может и струк-
турно не оформляться и тогда присутствует в виде мнения,
складывающегося в профессиональной среде. Тут все просто до
чрезвычайности. Если десять хороших писателей говорят, что
книга хорошая -- значит, она хорошая. Если же они говорят,
что она плохая -- значит, она плохая. И все. Споры возни-
кают лишь в тех редких случаях, когда книга оказывается в
интервале, отделяющем художественную литературу от посред-
ственной. Но само наличие книги в таком интервале несомнен-
но уже свидетельствует о ее литературной локализации. Гру-
бые ошибки здесь исключаются, потому что в профессиональной
среде непризнанных гениев нет.
4
Избежать литературной войны, по-видимому, невозможно.
Лучшая часть фантастики всегда будет стремиться к выделе-
нию самой себя из массы посредственной литературы, таким об-
разом отстраняя всех остальных. В свою очередь авторы низко-
го вкуса никогда не смирятся с тем, что их деятельность не
получает признания.
Рассуждения о мире в литературе, которые иногда приходит-
ся слышать оторваны от реальности. Они очень напоминают мне
те доклады, те ужасные выступления по телевидению, те
статьи, что нам всем приходилось читать и слышать в застой-
ные годы. Если отбросить обязательную риторику, то вся суть
их сводилась к следующему: нас, во-первых, призывали писать
хорошо и талантливо, а во-вторых, призывали жить дружно, так
сказать, единой семьей советских писателей. Я ни разу не
слышал, чтоб призывали писать бездарно и плохо или чтоб при-
зывали ссориться и враждовать друг с другом. То есть, все
было правильно. Нечего было возразить. Но при этом и доклад-
чик, и слушатели понимали, что под "хорошо и талантливо"
подразумевается воспевание развитого социализма, а под "жить
дружно, не ссориться" -- безусловное подчинение литератур-
ным секретарям.
Это была демагогия.
Нечто подобное, как мне кажется, представляют собой и ны-
нешние рассуждения о мире в литературе. О каком, собственно,
мире идет речь? Нет мира вообще. Есть мир лишь на определен-
ных условиях. И когда представитель низкого вкуса рассуж-
дает о мире в фантастике, то под этим подразумевается: приз-
найте нас, согласитесь, что наши произведения -- тоже лите-
ратура, допустите нас в номинации и в жюри, дайте право ре-
шать, что хорошо, а что плохо. Проще говоря, станьте такими
же. Уничтожьте демаркационную линию. Уничтожьте границу меж-
ду литературой и чтивом. Вот о чем идет речь. Речь идет о
мире на условиях низкого вкуса.
Это вовсе не мир. Это -- капитуляция.
Дело здесь не только в квалифицированном читателе, кото-
рого мы теряем,-- новая фантастика сама ведет изнуряющую
борьбу за признание ее со стороны реалистической литературы.
Всем известно, что на фантастике стоит клеймо второсортнос-
ти. Стало устойчивым использование клише: "детективы, фан-
тастика и прочее низкопробное чтиво". Критика фантастики не
замечает. Как бы заранее предполагается, что здесь ничего
приличного быть не может. Все, наверное, сталкивались с си-
туацией, когда книга российского автора отвергается просто
потому, что это -- фантастика, но одновременно признаются и
анализируются произведения -- да, конечно, реалистические --
но по своему литературному исполнению уступающие лучшим кни-
гам современных фантастов. Вся фантастика скомпрометирована.
Я не знаю, удастся ли каким-то образом реабилитировать жанр
-- например, Стругацким это не удалось -- но в условиях
борьбы за признание, что, конечно, является борьбой и за вы-
живание тоже, мы не можем согласиться на лидерство литера-
турной посредственности. Потому ни один современный критик,
ни один настоящий писатель, ни один так называемый деятель
литературы никогда не будет вникать в наши внутренние отно-
шения. О фантастике как о жанре безусловно будут судить по
внешним ее проявлениям. И если э т о считается в фантастике
лучшим, значит, остальное просто бурда, и все разговоры о
том, что фантастика это литература, бессмысленны.
1 2