каково было бы запустить в них пальцы в темноте?
– Я умираю с голоду, – объявил он.
– Тогда мы поедим. – Они двинулись к выходу.
Электрические такси пытались – без особого успеха – остановить все расширяющееся кровотечение туристов.
Сардинка покогтила полосатыми пальцами воздух, потом подправила невидимые меню специфика. Она как будто накладывала злые чары на ближайшую семейную стайку итальянцев, которые отреагировали на это с едва скрытым ужасом.
– Мы можем пройти к городскому автобусу, – сказала она Эдди. – Так будет быстрее.
– Пешком быстрее?
Сардинка стартовала, и Эдди пришлось поспешить, чтобы не отстать от нее.
– Послушайте, Эдвард. Если вы будете следовать моим предложениям относительно вашей безопасности, мы сэкономим время. Если я сэкономлю время, вы заработаете деньги. Если вы заставите меня больше работать, я не буду такой щедрой.
– Да разве я что говорю, – запротестовал Эдди. В ее полицейские ботинки была встроена, судя по всему, какая-то компьютерная рассчитывающая движения стелька, поскольку двигалась она так, словно шагала на пружинах. – Я здесь для того, чтобы встретиться с Культурным Критиком. Аудиенция. Я должен доставить ему кое-что. Вам ведь это известно?
– Книгу?
Эдди приподнял серую гостиничную сумку.
– Ну да... Я приехал в Дюссельдорф для того, чтобы передать европейскому интеллектуалу старую книгу. На деле – вернуть ее ему. Он вроде как дал ее почитать Руководящему Комитету ЭКоВоГСа, а теперь настало время вернуть ее. Каких же это потребует трудов?
– Очевидно, немного, – спокойно ответила Сардинка. – Но во время Переворота всякое может случиться.
Эдди степенно кивнул:
– Перевороты – весьма любопытный феномен. ЭКоВоГС изучает Перевороты. Мы, возможно, подумаем о том, чтобы самим у себя такой закатить.
– Перевороты случаются вовсе не так, Эдди. Переворот нельзя «закатить» или «устроить». – Сардинка помедлила, задумавшись. – Скорее, это Переворот забрасывает человека.
– Так я и думал, – отозвался Эдди. – Я ведь, знаете ли, читал его работы. Я хотел сказать. Культурного Критика. Глубокие труды. Мне понравилось.
Сардинка осталась равнодушной.
– Я не из его приверженцев. Меня просто наняли охранять его. – Она сотворила из воздуха новое меню. – Какой пищи вам бы хотелось? Китайской? Тайской? Эритирийской?
– А как насчет немецкой?
Сардинка рассмеялась:
– Мы, немцы, никогда не едим немецкую кухню... В Дюссельдорфе очень хороши японские кафе. Поесть лосося к нам прилетают из Токио. И сардины...
– Вы живете здесь, в Дюссельдорфе, Сардинка?
– Я живу повсюду в Европе, Глубокий Эдди. – Голос ее стал вдруг тихим и печальным. – В любом городе, укрытом за экраном... А экраны есть по всей Европе.
– Звучит неплохо. Хочешь поменяться программками к спецификам?
– Нет.
– Ты не веришь в anwendungsoriente wissensverabeitung? Оптимизация обработки данных с учетом пользовательских потребностей (нем.)
Сардинка скорчила гримаску:
– Надо ж, какой умник, не забыл выучить соответствующее выражение по-немецки. Говори по-английски, Эдди. Акцент у тебя ужасающий.
– Премного благодарен, – отозвался Эдди.
– Не глупи, Эдди, со мной нельзя обмениваться программами. Я не стану отдавать программы безопасности для специфика гражданским ребятишкам-янки.
– У тебя что, копирайта на них нет?
– И это тоже. – Она с улыбкой пожала плечами.
Выйдя из здания аэропорта, они пошли на юг. Беззвучный равномерный поток электрического транспорта лился по Флугхафенштрассе. Воздух в сумерках пах мелкими белыми розами. Они перешли улицу на светофоре. Семиотика немецкой рекламы и вывесок, проникая в сознание, начинала вызывать слабый культурный шок. Garagenhof Крытая автостоянка (нем.)
. Specialist fuer Mobiletelephone Ремонт мобильных телефонов (нем.)
, Buerohausem Офисные здания (нем.)
. Он запустил программку распознавания данных в надежде на перевод, но немедленное дублирование слов повсюду, куда ни кинь взгляд, только создавало ощущение шизофрении.
Они укрылись на освещенной автобусной остановке, где кроме них нашли убежище пара основательно татуированных геев, помахивающих продуктовыми сумками. Видеореклама, встроенная в стену остановки, нахваливала немецкоязычные программы редактирования электронной почты.
Пока Сардинка, не нарушая молчания, терпеливо ждала автобуса, Эдди впервые смог рассмотреть ее поближе.
Было что-то странное и неопределенно европейское в линии ее носа.
– Будем друзьями, Сардинка. Я сниму специфик, если ты снимешь свой.
– Может, потом, – ответила она.
Эдди рассмеялся:
– Тебе стоит со мной познакомится поближе. Я веселый парень.
– Я уже с тобой знакома.
Мимо прошел переполненный автобус. Пассажиры облепили его гроздьями плакатов и транспарантов, а на крышу поставили клаксон, издававший пулеметные очереди бонго-музыки.
– Переворотчики уже взялись за автобусы, – кисло заметила Сардинка, переступая с ноги на ногу, будто давила виноград. – Надеюсь, мы сможем добраться в центр.
– Ты ведь выудила из сети мои данные, так? Кредитные документы и все такое. Интересно было?
Сардинка нахмурилась:
– Изучать документы – моя работа. Я не сделала ничего противозаконного. Все по уставу.
– Я не в обиде. – Эдди развел руками. – Но ты ведь выяснила, что я совершенно безобиден. Давай расслабься немного.
Сардинка вздохнула:
– Я выяснила, что ты неженатый мужчина в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти. Без постоянной работы. Без постоянного места жительства. Жены нет, детей нет. Радикально-политические настроения. Часто путешествуешь. Согласно демографической статистике, ты относишься к группе повышенного риска.
– Мне двадцать два, если быть точным. – Эдди отметил, что Сардинка никак не среагировала на это его заявление, а вот оба подслушивавших гея напротив весьма заинтересовались. Он с напускной беспечностью улыбнулся. – Я здесь для распространения информации, вот и все. Все меж друзьями. На деле, я даже уверен, что разделяю политические воззрения твоего клиента. Насколько я смог что-либо понять из его воззрений.
– Политика тут ни при чем. – Сардинка скучала и была несколько раздражена. – Мне нет дела до политики. Восемьдесят процентов всех преступлений с применением насилия совершается мужчинам твоей возрастной группы.
– Эй, фрейлейн, – это внезапно подал голос один из геев, говорил он по-английски, но с сильным немецким акцентом. – На нашу долю также приходится восемьдесят процентов шарма!
– И девяносто процентов веселья! – добавил его спутник. – Сейчас время Переворота, янки-бой. Пойдем с нами, совершим пару преступлений. – Он рассмеялся.
– Очень мило с вашей стороны, – вежливо и по-немецки отозвался Эдди. – Но я не могу. Я с нянюшкой.
Первый гей бросил на это остроумную шутку-идиому на немецком, смысл которой заключался, по-видимому, в том, что ему нравятся парни, которые носят солнечные очки после наступления темноты, но что Эдди не хватает татуировок.
Эдди, дочитав титры из воздуха, коснулся черного кружка у себя на скуле:
– Вам что, не нравится мой солитер? Он вроде как зловещий в своей сдержанности, как по-вашему?
В ответную шутку они, похоже, не въехали, поскольку только поглядели на него озадаченно.
Подошел автобус.
– Этот подойдет, – объявила Сардинка.
Она скормила автобусу чип-билет, и Эдди последовал за ней на борт. Автобус был переполнен, но толпа казалась вполне благодушной; в основном японоевропейцы, решившие поразвлечься в городе. Они на двоих заняли один кокон в хвосте.
За окном автобуса совсем стемнело. Они плыли по улице в управляемой компьютером машиной, скользили в похожей на сон отрешенности. Эдди чувствовал, как его овевает ароматом путешествий; основное нервное возбуждение млекопитающего, живого существа, вырванного из привычной жизни и заброшенного будто сверхзвуковой призрак на другую сторону планеты. Иное место, иное время: какой бы безмерный набор маловероятностей ни собрался воспрепятствовать его присутствию здесь, все они были побеждены. Вечер пятницы в Дюссельдорфе, 13 июля 2035 года. Время двадцать два десять. В самих точных цифрах крылось что-то магическое.
Он снова поглядел на Сардинку, усмехнулся ликующе и внезапно понял, кто она есть на самом деле. Сгорбленная под грузом забот функционер женского пола сидит напряженно в хвосте автобуса.
– А где мы, собственно, сейчас? – спросил он.
– Едем по Данцигерштрассе на юг к Альштадту, – ответила Сардинка. – Старому центру города.
– Да? А там что?
– Картофель. Пиво. Шницель. То, что ты хотел съесть.
Автобус остановился, и с остановки в него ввалилась толпа топающих и толкающихся буянов. На противоположной стороне улицы трое полицейских возились со сломанной камерой наблюдения за уличным движением. Копы были затянуты в полновесные розовые бронескафандры.
Эдди слышал где-то, что вся экипировка брошенной на подавление уличных беспорядков европейской полиции розового цвета. Считалось, что этот цвет успокаивает.
– Не особенно-то тебе весело приходится, да, Сардинка?
Она пожала плечами:
– Мы с тобой разные люди, Эдди. Я не знаю, что ты везешь Критику, да и знать не хочу. – Одним полосатым пальцем она поправила специфик, таким жестом классные дамы поправляют очки. – Но если ты не сможешь выполнить свою работу, это в самом худшем случае будет означать значительную потерю для культуры. Я права?
– Наверное, да. Конечно.
– Но если я не выполню свое задание, Эдди, что-то реальное может случиться на самом деле.
– Надо же, – уязвленно отозвался Эдди.
Давка в автобусе становилась гнетущей. Эдди встал и предложил свое место в коконе едва держащейся на ногах старушке в осиянном блестками комбинезоне для вечеринки.
Сардинка тогда неохотно тоже поднялась и начала пробиваться вперед по проходу. Потащившись за ней, Эдди ободрал голень о толстые подошвы зверских сапог пьяного, развалившегося в соседнем коконе.
Сардинка остановилась как вкопанная, чтобы обменяться парой тычков локтями с норвежским камикадзе в рогатой бейсболке, и Эдди прямо-таки врезался в нее. И тут понял, почему встречные так стремились поскорей освободить Сардинке проход: в ткань ее плаща были вплетены керамические волокна, так что на ощупь она напоминала наждачную бумагу. Он дернулся, поймал одной рукой ременную петлю.
– Ладно, – выдохнул он в лицо Сардинке, покачиваясь перед ней специфик в специфик, – если каждому из нас так неприятно общество другого, почему бы нам не покончить со всем? Дай мне сделать то, зачем я приехал. Тогда я заберусь тебе под юбку, – он умолк, сам шокированный своими словами, – я хотел сказать, отцеплюсь от твоей юбки. Извини.
Она не заметила.
– Ты свое задание выполнишь, – сказала она, сама цепляясь за собственную петлю. Они стояли так близко друг к другу, что Эдди чувствовал прохладный ветерок от кондиционера, вырывающийся из-за воротника ее плаща. – Но на моих условиях. В то время, в какое я укажу, в тех обстоятельствах, какие мне удобны. – Она намеренно отказывалась встречаться с ним взглядом, голова ее покачивалась из стороны в сторону, словно от тяжкого смущения. Эдди сообразил, что она методично сканирует лица всех пассажиров в автобусе.
Она выделила ему мимолетную рассеянную улыбку:
– Не обращай внимания, Эдди. Будь хорошим мальчиком и повеселись в Дюссельдорфе. Просто дай мне делать мою работу, идет?
– Ладно, идет, – пробормотал Эдди. – Правда, я счастлив, что попал тебе в руки.
Ему, похоже, никак не удавалось покончить с двусмысленными намеками. Они словно слюна собирались у него во рту, выскальзывая из подсознания.
За стенами автобуса сияли сверкающие координатные сетки многоэтажек Дюссельдорфа, разношерстные облатки извечной тайны. Столько человеческих жизней за этими окнами. Люди, которых он никогда не встретит, никогда не увидит. Жаль, что он все еще не может позволить себе фотоаппарат с оптическим прицелом.
Эдди прокашлялся:
– А что он сейчас делает? Я имею в виду Культурного Критика?
– Встречается с агентами на явке. Он повидает уйму народа за время Переворота. Это, знаешь ли, его работа. Ты лишь один из многих, кого он привез – извини, заставил приехать – в это время в это место. – Сардинка помедлила. – Хотя по потенциальной угрозе ты в первой пятерке.
Автобус останавливался снова и снова. Толпа все прибывала, дергаясь, пихаясь и выбивая друг другу коленные чашечки. В хвосте вспыхнула было потасовка, но была задушена, не успев по-настоящему разгореться. Пьяная женщина попыталась без особого успеха сблевать из окна. Сардинка мрачно удерживала свою позицию еще несколько остановок, потом начала наконец пробиваться к дверям.
Автобус притормозил, и внезапный порыв массы тел вынес их на улицу.
Они прибыли к длинному подвесному мосту над широкой, залитой лунным светом рекой. Из конца в конец парящие в небе кабели моста были увешаны, словно перед вечеринкой, гирляндами подмигивающих лампочек. По всему мосту раскинулся блошиный рынок, торговцы сидели по-турецки на светящихся матах и весьма бойко торговали всяческим хламом для туристов. Дальше почти в самой середине моста уличный жонглер в компьютерных перчатках подбрасывал на высоту третьего этажа горящие факелы.
– Господи, ну и красивая же река, – сказал Эдди.
– Рейн. Это мост Оберкасселер.
– Великий Рейн. Ну конечно, конечно. Впервые вижу Рейн. А пить из него безопасно?
– Разумеется. В Европе все цивилизованно.
– Так я и думал. Даже пахнет приятно. Пойдем выпьем немного рейнского.
Вдоль берега тянулись муниципальные сады: мускатные виноградники и огромные педантично-аккуратные клумбы блеклых цветов. Не знающие усталости роботы-садовники обрабатывали их сезон за сезоном хирургическими лопатами. Эдди наклонился над кромкой воды и зачерпнул пригоршней волну от прошедшего мимо катера на воздушной подушке. В лунной лужице у себя в горсти он увидел собственное защищенное окулярами специфика лицо. На глазах у Сардинки он отпил немного воды, а остальное выплеснул как возлияние духу сего места.
– Вот теперь я счастлив, – объявил он. – По-настоящему счастлив.
* * *
К полуночи он уже отработал четыре пива, два шницеля и тарелку жареной картошки. Картошкой оказались жаренные в масле картофельные чипсы с подливкой из яблочного соуса. Моральный дух Эдди вознесся к небесам, стоило ему положить в рот первый из них.
Они сидели за столиком в уличном кафе посреди столетней пешеходной улицы в Старом городе. Вся улица казалась единым тянувшимся без перерыва баром, сплошь стулья, зонтики и брусчатка, островерхие крыши, увитые виноградом, окна-эркеры, цветы под ними, и древние медные флюгеры.
Город заполонили самовластные толпы таращащих глаза, шаркающих ногами, улюлюкающих и гикающих иностранцев.
Мягкие и доброжелательные, несколько ошарашенные дюссельдорфцы пустили в ход всю свою уравновешенность, чтобы умиротворить гостей и избавить их от избытков наличности. Массированные отряды розовой полиции поддерживали порядок. Эдди видел, как двух мужиков в рогатых бейсболках деловито тащили в «черный воронок» – в «Розовую Мину», как их тут называли, – но викинги были свински пьяны и получили по заслугам, а зрители глядели на это вполне добродушно.
– Не пойму, отчего столько шуму из-за этих Переворотов, – сказал глубокомысленно Глубокий Эдди, полируя линзы специфика куском лишенного ворсинок искусственного шелка. – Это ж простая формальность. Никаких тут беспорядков не будет. Только погляди, какие спокойные и размякшие эти мужики.
– Беспорядки уже начались, – возразила Сардинка. – Только пока еще не в Старом городе, не у тебя под носом.
– Да?
– За рекой сегодня орудуют банды поджигателей. Они возводят баррикады на улицах Нойсса, переворачивают и поджигают машины.
– С чего это?
Сардинка пожала плечами:
– Они активисты движения против автомашин. Требуют защиты прав пешеходов и увеличения массового транзита... – Она помолчала, считывая что-то в специфике. – Зеленые радикалы штурмуют музей Лоббеке. Они хотят, чтобы все экземпляры вымерших видов насекомых передали на клонирование... Университет имени Генриха Гейне бастует, требуя академических свобод, и кто-то забросал клеебомбами большой дорожный туннель под студенческим городком... Но это пока пустяки. Завтра на стадионе Рейн матч еврокубка по футболу, встречаются команды Англии и Ирландии. Вот там неприятностей не оберешься.
– М-да. Звучит скверно.
– Да. – Она улыбнулась. – Поэтому давай наслаждаться здешним спокойствием, Эдди. Праздность – сладкая штука. Даже на краю грязного хаоса.
– Но ни одно из этих событий не кажется мне таким уж угрожающим или серьезным.
– Каждое само по себе оно ничто, Эдди. Но все происходит разом. Вот каков Переворот.
1 2 3 4 5 6
– Я умираю с голоду, – объявил он.
– Тогда мы поедим. – Они двинулись к выходу.
Электрические такси пытались – без особого успеха – остановить все расширяющееся кровотечение туристов.
Сардинка покогтила полосатыми пальцами воздух, потом подправила невидимые меню специфика. Она как будто накладывала злые чары на ближайшую семейную стайку итальянцев, которые отреагировали на это с едва скрытым ужасом.
– Мы можем пройти к городскому автобусу, – сказала она Эдди. – Так будет быстрее.
– Пешком быстрее?
Сардинка стартовала, и Эдди пришлось поспешить, чтобы не отстать от нее.
– Послушайте, Эдвард. Если вы будете следовать моим предложениям относительно вашей безопасности, мы сэкономим время. Если я сэкономлю время, вы заработаете деньги. Если вы заставите меня больше работать, я не буду такой щедрой.
– Да разве я что говорю, – запротестовал Эдди. В ее полицейские ботинки была встроена, судя по всему, какая-то компьютерная рассчитывающая движения стелька, поскольку двигалась она так, словно шагала на пружинах. – Я здесь для того, чтобы встретиться с Культурным Критиком. Аудиенция. Я должен доставить ему кое-что. Вам ведь это известно?
– Книгу?
Эдди приподнял серую гостиничную сумку.
– Ну да... Я приехал в Дюссельдорф для того, чтобы передать европейскому интеллектуалу старую книгу. На деле – вернуть ее ему. Он вроде как дал ее почитать Руководящему Комитету ЭКоВоГСа, а теперь настало время вернуть ее. Каких же это потребует трудов?
– Очевидно, немного, – спокойно ответила Сардинка. – Но во время Переворота всякое может случиться.
Эдди степенно кивнул:
– Перевороты – весьма любопытный феномен. ЭКоВоГС изучает Перевороты. Мы, возможно, подумаем о том, чтобы самим у себя такой закатить.
– Перевороты случаются вовсе не так, Эдди. Переворот нельзя «закатить» или «устроить». – Сардинка помедлила, задумавшись. – Скорее, это Переворот забрасывает человека.
– Так я и думал, – отозвался Эдди. – Я ведь, знаете ли, читал его работы. Я хотел сказать. Культурного Критика. Глубокие труды. Мне понравилось.
Сардинка осталась равнодушной.
– Я не из его приверженцев. Меня просто наняли охранять его. – Она сотворила из воздуха новое меню. – Какой пищи вам бы хотелось? Китайской? Тайской? Эритирийской?
– А как насчет немецкой?
Сардинка рассмеялась:
– Мы, немцы, никогда не едим немецкую кухню... В Дюссельдорфе очень хороши японские кафе. Поесть лосося к нам прилетают из Токио. И сардины...
– Вы живете здесь, в Дюссельдорфе, Сардинка?
– Я живу повсюду в Европе, Глубокий Эдди. – Голос ее стал вдруг тихим и печальным. – В любом городе, укрытом за экраном... А экраны есть по всей Европе.
– Звучит неплохо. Хочешь поменяться программками к спецификам?
– Нет.
– Ты не веришь в anwendungsoriente wissensverabeitung? Оптимизация обработки данных с учетом пользовательских потребностей (нем.)
Сардинка скорчила гримаску:
– Надо ж, какой умник, не забыл выучить соответствующее выражение по-немецки. Говори по-английски, Эдди. Акцент у тебя ужасающий.
– Премного благодарен, – отозвался Эдди.
– Не глупи, Эдди, со мной нельзя обмениваться программами. Я не стану отдавать программы безопасности для специфика гражданским ребятишкам-янки.
– У тебя что, копирайта на них нет?
– И это тоже. – Она с улыбкой пожала плечами.
Выйдя из здания аэропорта, они пошли на юг. Беззвучный равномерный поток электрического транспорта лился по Флугхафенштрассе. Воздух в сумерках пах мелкими белыми розами. Они перешли улицу на светофоре. Семиотика немецкой рекламы и вывесок, проникая в сознание, начинала вызывать слабый культурный шок. Garagenhof Крытая автостоянка (нем.)
. Specialist fuer Mobiletelephone Ремонт мобильных телефонов (нем.)
, Buerohausem Офисные здания (нем.)
. Он запустил программку распознавания данных в надежде на перевод, но немедленное дублирование слов повсюду, куда ни кинь взгляд, только создавало ощущение шизофрении.
Они укрылись на освещенной автобусной остановке, где кроме них нашли убежище пара основательно татуированных геев, помахивающих продуктовыми сумками. Видеореклама, встроенная в стену остановки, нахваливала немецкоязычные программы редактирования электронной почты.
Пока Сардинка, не нарушая молчания, терпеливо ждала автобуса, Эдди впервые смог рассмотреть ее поближе.
Было что-то странное и неопределенно европейское в линии ее носа.
– Будем друзьями, Сардинка. Я сниму специфик, если ты снимешь свой.
– Может, потом, – ответила она.
Эдди рассмеялся:
– Тебе стоит со мной познакомится поближе. Я веселый парень.
– Я уже с тобой знакома.
Мимо прошел переполненный автобус. Пассажиры облепили его гроздьями плакатов и транспарантов, а на крышу поставили клаксон, издававший пулеметные очереди бонго-музыки.
– Переворотчики уже взялись за автобусы, – кисло заметила Сардинка, переступая с ноги на ногу, будто давила виноград. – Надеюсь, мы сможем добраться в центр.
– Ты ведь выудила из сети мои данные, так? Кредитные документы и все такое. Интересно было?
Сардинка нахмурилась:
– Изучать документы – моя работа. Я не сделала ничего противозаконного. Все по уставу.
– Я не в обиде. – Эдди развел руками. – Но ты ведь выяснила, что я совершенно безобиден. Давай расслабься немного.
Сардинка вздохнула:
– Я выяснила, что ты неженатый мужчина в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти. Без постоянной работы. Без постоянного места жительства. Жены нет, детей нет. Радикально-политические настроения. Часто путешествуешь. Согласно демографической статистике, ты относишься к группе повышенного риска.
– Мне двадцать два, если быть точным. – Эдди отметил, что Сардинка никак не среагировала на это его заявление, а вот оба подслушивавших гея напротив весьма заинтересовались. Он с напускной беспечностью улыбнулся. – Я здесь для распространения информации, вот и все. Все меж друзьями. На деле, я даже уверен, что разделяю политические воззрения твоего клиента. Насколько я смог что-либо понять из его воззрений.
– Политика тут ни при чем. – Сардинка скучала и была несколько раздражена. – Мне нет дела до политики. Восемьдесят процентов всех преступлений с применением насилия совершается мужчинам твоей возрастной группы.
– Эй, фрейлейн, – это внезапно подал голос один из геев, говорил он по-английски, но с сильным немецким акцентом. – На нашу долю также приходится восемьдесят процентов шарма!
– И девяносто процентов веселья! – добавил его спутник. – Сейчас время Переворота, янки-бой. Пойдем с нами, совершим пару преступлений. – Он рассмеялся.
– Очень мило с вашей стороны, – вежливо и по-немецки отозвался Эдди. – Но я не могу. Я с нянюшкой.
Первый гей бросил на это остроумную шутку-идиому на немецком, смысл которой заключался, по-видимому, в том, что ему нравятся парни, которые носят солнечные очки после наступления темноты, но что Эдди не хватает татуировок.
Эдди, дочитав титры из воздуха, коснулся черного кружка у себя на скуле:
– Вам что, не нравится мой солитер? Он вроде как зловещий в своей сдержанности, как по-вашему?
В ответную шутку они, похоже, не въехали, поскольку только поглядели на него озадаченно.
Подошел автобус.
– Этот подойдет, – объявила Сардинка.
Она скормила автобусу чип-билет, и Эдди последовал за ней на борт. Автобус был переполнен, но толпа казалась вполне благодушной; в основном японоевропейцы, решившие поразвлечься в городе. Они на двоих заняли один кокон в хвосте.
За окном автобуса совсем стемнело. Они плыли по улице в управляемой компьютером машиной, скользили в похожей на сон отрешенности. Эдди чувствовал, как его овевает ароматом путешествий; основное нервное возбуждение млекопитающего, живого существа, вырванного из привычной жизни и заброшенного будто сверхзвуковой призрак на другую сторону планеты. Иное место, иное время: какой бы безмерный набор маловероятностей ни собрался воспрепятствовать его присутствию здесь, все они были побеждены. Вечер пятницы в Дюссельдорфе, 13 июля 2035 года. Время двадцать два десять. В самих точных цифрах крылось что-то магическое.
Он снова поглядел на Сардинку, усмехнулся ликующе и внезапно понял, кто она есть на самом деле. Сгорбленная под грузом забот функционер женского пола сидит напряженно в хвосте автобуса.
– А где мы, собственно, сейчас? – спросил он.
– Едем по Данцигерштрассе на юг к Альштадту, – ответила Сардинка. – Старому центру города.
– Да? А там что?
– Картофель. Пиво. Шницель. То, что ты хотел съесть.
Автобус остановился, и с остановки в него ввалилась толпа топающих и толкающихся буянов. На противоположной стороне улицы трое полицейских возились со сломанной камерой наблюдения за уличным движением. Копы были затянуты в полновесные розовые бронескафандры.
Эдди слышал где-то, что вся экипировка брошенной на подавление уличных беспорядков европейской полиции розового цвета. Считалось, что этот цвет успокаивает.
– Не особенно-то тебе весело приходится, да, Сардинка?
Она пожала плечами:
– Мы с тобой разные люди, Эдди. Я не знаю, что ты везешь Критику, да и знать не хочу. – Одним полосатым пальцем она поправила специфик, таким жестом классные дамы поправляют очки. – Но если ты не сможешь выполнить свою работу, это в самом худшем случае будет означать значительную потерю для культуры. Я права?
– Наверное, да. Конечно.
– Но если я не выполню свое задание, Эдди, что-то реальное может случиться на самом деле.
– Надо же, – уязвленно отозвался Эдди.
Давка в автобусе становилась гнетущей. Эдди встал и предложил свое место в коконе едва держащейся на ногах старушке в осиянном блестками комбинезоне для вечеринки.
Сардинка тогда неохотно тоже поднялась и начала пробиваться вперед по проходу. Потащившись за ней, Эдди ободрал голень о толстые подошвы зверских сапог пьяного, развалившегося в соседнем коконе.
Сардинка остановилась как вкопанная, чтобы обменяться парой тычков локтями с норвежским камикадзе в рогатой бейсболке, и Эдди прямо-таки врезался в нее. И тут понял, почему встречные так стремились поскорей освободить Сардинке проход: в ткань ее плаща были вплетены керамические волокна, так что на ощупь она напоминала наждачную бумагу. Он дернулся, поймал одной рукой ременную петлю.
– Ладно, – выдохнул он в лицо Сардинке, покачиваясь перед ней специфик в специфик, – если каждому из нас так неприятно общество другого, почему бы нам не покончить со всем? Дай мне сделать то, зачем я приехал. Тогда я заберусь тебе под юбку, – он умолк, сам шокированный своими словами, – я хотел сказать, отцеплюсь от твоей юбки. Извини.
Она не заметила.
– Ты свое задание выполнишь, – сказала она, сама цепляясь за собственную петлю. Они стояли так близко друг к другу, что Эдди чувствовал прохладный ветерок от кондиционера, вырывающийся из-за воротника ее плаща. – Но на моих условиях. В то время, в какое я укажу, в тех обстоятельствах, какие мне удобны. – Она намеренно отказывалась встречаться с ним взглядом, голова ее покачивалась из стороны в сторону, словно от тяжкого смущения. Эдди сообразил, что она методично сканирует лица всех пассажиров в автобусе.
Она выделила ему мимолетную рассеянную улыбку:
– Не обращай внимания, Эдди. Будь хорошим мальчиком и повеселись в Дюссельдорфе. Просто дай мне делать мою работу, идет?
– Ладно, идет, – пробормотал Эдди. – Правда, я счастлив, что попал тебе в руки.
Ему, похоже, никак не удавалось покончить с двусмысленными намеками. Они словно слюна собирались у него во рту, выскальзывая из подсознания.
За стенами автобуса сияли сверкающие координатные сетки многоэтажек Дюссельдорфа, разношерстные облатки извечной тайны. Столько человеческих жизней за этими окнами. Люди, которых он никогда не встретит, никогда не увидит. Жаль, что он все еще не может позволить себе фотоаппарат с оптическим прицелом.
Эдди прокашлялся:
– А что он сейчас делает? Я имею в виду Культурного Критика?
– Встречается с агентами на явке. Он повидает уйму народа за время Переворота. Это, знаешь ли, его работа. Ты лишь один из многих, кого он привез – извини, заставил приехать – в это время в это место. – Сардинка помедлила. – Хотя по потенциальной угрозе ты в первой пятерке.
Автобус останавливался снова и снова. Толпа все прибывала, дергаясь, пихаясь и выбивая друг другу коленные чашечки. В хвосте вспыхнула было потасовка, но была задушена, не успев по-настоящему разгореться. Пьяная женщина попыталась без особого успеха сблевать из окна. Сардинка мрачно удерживала свою позицию еще несколько остановок, потом начала наконец пробиваться к дверям.
Автобус притормозил, и внезапный порыв массы тел вынес их на улицу.
Они прибыли к длинному подвесному мосту над широкой, залитой лунным светом рекой. Из конца в конец парящие в небе кабели моста были увешаны, словно перед вечеринкой, гирляндами подмигивающих лампочек. По всему мосту раскинулся блошиный рынок, торговцы сидели по-турецки на светящихся матах и весьма бойко торговали всяческим хламом для туристов. Дальше почти в самой середине моста уличный жонглер в компьютерных перчатках подбрасывал на высоту третьего этажа горящие факелы.
– Господи, ну и красивая же река, – сказал Эдди.
– Рейн. Это мост Оберкасселер.
– Великий Рейн. Ну конечно, конечно. Впервые вижу Рейн. А пить из него безопасно?
– Разумеется. В Европе все цивилизованно.
– Так я и думал. Даже пахнет приятно. Пойдем выпьем немного рейнского.
Вдоль берега тянулись муниципальные сады: мускатные виноградники и огромные педантично-аккуратные клумбы блеклых цветов. Не знающие усталости роботы-садовники обрабатывали их сезон за сезоном хирургическими лопатами. Эдди наклонился над кромкой воды и зачерпнул пригоршней волну от прошедшего мимо катера на воздушной подушке. В лунной лужице у себя в горсти он увидел собственное защищенное окулярами специфика лицо. На глазах у Сардинки он отпил немного воды, а остальное выплеснул как возлияние духу сего места.
– Вот теперь я счастлив, – объявил он. – По-настоящему счастлив.
* * *
К полуночи он уже отработал четыре пива, два шницеля и тарелку жареной картошки. Картошкой оказались жаренные в масле картофельные чипсы с подливкой из яблочного соуса. Моральный дух Эдди вознесся к небесам, стоило ему положить в рот первый из них.
Они сидели за столиком в уличном кафе посреди столетней пешеходной улицы в Старом городе. Вся улица казалась единым тянувшимся без перерыва баром, сплошь стулья, зонтики и брусчатка, островерхие крыши, увитые виноградом, окна-эркеры, цветы под ними, и древние медные флюгеры.
Город заполонили самовластные толпы таращащих глаза, шаркающих ногами, улюлюкающих и гикающих иностранцев.
Мягкие и доброжелательные, несколько ошарашенные дюссельдорфцы пустили в ход всю свою уравновешенность, чтобы умиротворить гостей и избавить их от избытков наличности. Массированные отряды розовой полиции поддерживали порядок. Эдди видел, как двух мужиков в рогатых бейсболках деловито тащили в «черный воронок» – в «Розовую Мину», как их тут называли, – но викинги были свински пьяны и получили по заслугам, а зрители глядели на это вполне добродушно.
– Не пойму, отчего столько шуму из-за этих Переворотов, – сказал глубокомысленно Глубокий Эдди, полируя линзы специфика куском лишенного ворсинок искусственного шелка. – Это ж простая формальность. Никаких тут беспорядков не будет. Только погляди, какие спокойные и размякшие эти мужики.
– Беспорядки уже начались, – возразила Сардинка. – Только пока еще не в Старом городе, не у тебя под носом.
– Да?
– За рекой сегодня орудуют банды поджигателей. Они возводят баррикады на улицах Нойсса, переворачивают и поджигают машины.
– С чего это?
Сардинка пожала плечами:
– Они активисты движения против автомашин. Требуют защиты прав пешеходов и увеличения массового транзита... – Она помолчала, считывая что-то в специфике. – Зеленые радикалы штурмуют музей Лоббеке. Они хотят, чтобы все экземпляры вымерших видов насекомых передали на клонирование... Университет имени Генриха Гейне бастует, требуя академических свобод, и кто-то забросал клеебомбами большой дорожный туннель под студенческим городком... Но это пока пустяки. Завтра на стадионе Рейн матч еврокубка по футболу, встречаются команды Англии и Ирландии. Вот там неприятностей не оберешься.
– М-да. Звучит скверно.
– Да. – Она улыбнулась. – Поэтому давай наслаждаться здешним спокойствием, Эдди. Праздность – сладкая штука. Даже на краю грязного хаоса.
– Но ни одно из этих событий не кажется мне таким уж угрожающим или серьезным.
– Каждое само по себе оно ничто, Эдди. Но все происходит разом. Вот каков Переворот.
1 2 3 4 5 6