Финнов всего только пять миллионов.
– Мы всегда пасуем перед политическим принципом, – снисходительно ответил на это Раф и протянул ей полную до краев кружку. – Пей свой кофе. Тебе надо идти на работу.
Айно удивленно поглядела на часы:
– Ах да.
– Порезать гашиш на порции по грамму? Или возьмешь с собой брикет?
Она моргнула.
– Тебе не обязательно его резать, Раффи. Его могут нарезать в баре.
Раф открыл одну из спортивных сумок и протянул ей толстый кирпич гашиша, аккуратно упакованного в копенгагенскую газету.
– Ты работаешь в баре? Хорошее прикрытие, – сказал Старлитц. – Что это за гаш?
– Кое-что совсем новое для Европы, – сказал Раф. – Азербайджанский.
– Гаш из бывшего Союза не слишком-то хорош, – шмыгнула носом Айно. – Там не знают, как его правильно собирать и обрабатывать... Мне не нравится продавать гашиш. Но если ты продаешь людям наркотики, они тебя уважают. Не станут, к примеру, говорить о тебе, если явятся полицейские. Ненавижу полицию. Копы – фашисты и палачи. Стрелять их надо. Тебе машина нужна, Раф?
– Бери.
Прихватив сумочку, Айно покинула явочную квартиру.
– Интересная девушка, – во внезапной пустой тишине прокомментировал Старлитц. – Никогда прежде не слышал о финских террористических группировках. Немцы, французы, ирландцы, баски, хорваты, итальянцы – это да. Но о финнах впервые слышу.
– Они в своем захолустье несколько отстали от остальной Европы. Она – из новой породы. Очень храбрая. Очень решительная. Быть террористкой непросто. – Раф осторожно подсластил свой кофе. – Женщинам никогда не воздают по заслугам. Женщины похищают министров, женщины взрывают поезда – женщины вообще очень хороши в деле. Но никто не называет их «вооруженными революционерами». Они всегда – как там пишут в прессе? – «не адаптированные к обществу невротички». Или безобразные ожесточившиеся лесбиянки с эдиповым комплексом. Или симпатичные юные инженю, которых соблазнил и промыл им мозги не подходящий для них мужчина. – Он фыркнул.
– Почему ты так говоришь? – поинтересовался Старлитц.
– Я человек своего поколения. – Раф отхлебнул кофе. – Некогда я был не столь продвинут в феминистских настроениях. Это общение с Ульрикой так возвысило мое сознание. Я говорю об Ульрике Майнхоф. Удивительная девушка. Талантливая журналистка. Умница. Красноречивая. Не знающая жалости. К тому же красавица. Но Баадер и та вторая – как там ее звали? – они ужасно с ней обращались. Всегда кричали на нее на явке, называли бесхребетной интеллектуалкой, избалованным дитя буржуазии и так далее. Бог мой, разве все мы не избалованные дети буржуазии? Если б буржуазия не напортачила с нами, разве стали бы мы убивать буржуа?
Судя по звукам с улицы, подъехала машина. Мотор смолк, хлопнули дверцы.
Старлитц подошел к окну и выглянул в щель жалюзи.
– Это наши соседи-яппи. Похоже, они приехали раньше обычного.
– Надо пойти представится, – заявил Раф и принялся причесываться.
– Ох, да погоди чесаться – парень-то и впрямь живет по соседству, а вот девица нет. У него совсем другая женщина.
– Подружка? – заинтересовался Раф.
– Ну, во всяком случае, намного его моложе. В парике, тесные брючки и красные лодочки на высоком каблуке.
Открылась и хлопнула дверь соседней квартиры, потом заиграл стереомагнитофон – крутили жаркую кубинскую румбу.
– Золотой шанс. – Раф отставил кружку с недопитым кофе. – Давай представимся сейчас, назовемся новыми соседями. Он будет очень смущен. Никогда на нас даже не взглянет. Не станет задавать никаких вопросов. А также будет держать подальше от нас свою супругу.
– Хорошая тактика.
– Вот именно. Предоставь говорить мне. – Раф направился к двери.
– У тебя все еще «Макаров» за поясом, приятель.
– Ах да. Извини. – Раф швырнул пистолет на лоснящуюся финскую кушетку.
Раф толкнул было дверь на улицу, но тут же ловко отступил внутрь квартиры и вновь захлопнул дверь.
– На улице белая наемная машина.
– Ну и?..
– Внутри двое.
– И?..
– Кто-то только что их пристрелил.
Старлитц бросился к окну. На тротуаре сгрудилось человек шесть. Двое из них только что убили телохранителей Хохлова, внезапно выпустив через поднятые стекла обоймы из пистолетов с глушителями.
Четверо направлялись через улицу к их дому. Одеты они были в джинсы, кроссовки и, несмотря на жару, блейзеры от Джорджио Армани. Двое держали изящные маленькие видеокамеры. И все были при пушках.
– Сионисты, – объявил Раф.
Деловито, но без спешки он вернулся к арсеналу на полу кухоньки, забросил на плечо «Калашников», подтянул поближе вторую штурмовую винтовку и стал на колени позади стены кухоньки, что дало ему свободную линию обстрела входной двери.
Старлитц быстро взвесил различные возможности – и решил остаться наблюдать у окна.
С решимостью столь же стремительной, сколь и смертельной, группа уничтожения промаршировала к соседней квартире. Под ударами ног слетела с петель дверь. Послышались краткие вопли удивления и приглушенное бормотание очередей. Очередь из «узи» прошила общую стену между квартирами, так что пули засели в полу гостиной явки.
Раф поднялся на ноги, пухлое его личико было воплощением ликования. Он поднес палец к губам.
Протопали вверх-вниз по лестницам соседней квартиры быстрые шаги. Хлопанье дверей, визг открываемых ящиков. Звяканье телефона, сброшенного с прикроватной тумбочки. Три минуты спустя группа уничтожения покинула квартиру.
Раф поспешно подбежал к окну и скорчился под подоконником. Из своей спортивной сумки он выхватил маленький «никон» и отщелкал целую пленку снимков, чтобы запечатлеть отход группы.
– Такое искушение их перестрелять, – сказал он, поддергивая ремень штурмовой винтовки, – но так даже лучше. Это очень смешно.
– Это ведь был Моссад, так?
– Ага. Они приняли соседа за меня.
– У них, наверное, было описание тебя и девушки. И они знают, что ты в Финляндии, приятель. Не слишком хорошие новости.
– Давай позвоним, сдадим их. Полиция Хельсинки их, возможно, зацапает. Просто чудесно получится. Где сотовый?
– Послушай, нам только что невероятно повезло. Нам лучше уходить.
– Мне всегда везет. У нас полно времени. – Раф со вздохом оглядел свой арсенал. – Жаль оставлять эти стволы, но у нас нет машины, чтобы их везти. Давай перед уходом перенесем все в соседнюю квартиру! Это даст нам хорошие отзывы в прессе.
* * *
Старлитц встретился с Хохловым в два утра. Полночное солнце оставило обреченные на провал попытки закатиться и теперь вновь поднималось во всем сверкающем великолепии. Старлитц с Хохловым шагали по призрачно опустелым улицам Хельсинки, неподалеку от «Арктики», где Хохлов снимал роскошный люкс.
Как и большинство европейских столиц, Хельсинки был совсем молодой город. Большая его часть отстраивалась с начала века, и множество кварталов сровняли с землей русские бомбардировки в сороковых. Тем не менее улицы у набережной походили на подмостки для Крысолова из Гаммельна – сплошь медные фронтоны крыш, освинцованное стекло и затейливые башенки.
– Мне не хватает мальчиков, – ворчал Хохлов. – Зачем им понадобилось убирать моих мальчиков? Сволочи пустоголовые.
– В Израиле сейчас полно русских евреев. Русская мафия там очень в моде. Может, это нам дают понять, что о нас знают.
– Нет. Они просто разучились делать свое дело. Решили, что мои мальчики охраняют Рафа. Решили, что этот несчастный жирный финн и есть Раф. Раф заставляет их нервничать. Он у них в списке на уничтожение с самой Мюнхенской олимпиады.
– Как они узнали, что Раф здесь?
– Через хакеров в банке. Те слишком много болтают. Трое наших вкладчиков – крупные израильские торговцы оружием.
Хохлов устал. Он всю ночь провел на телефоне, объясняя, что и как произошло, встревоженной клике бывших чекистов, а ныне миллионеров в Петербурге.
– Поскольку все вышло наружу, нам нужно запускать банк немедля, ас.
– А то я не знаю. – Вынув из стальной коробочки розовую таблетку, Хохлов проглотил ее на ходу. – Верхние эшелоны Организации просто без ума от идеи черной электронной наличности, но они старомодны и склонны к скептицизму. Они говорят, им нужны скорые результаты, а сами при этом ставят мне палки в колеса при финансировании.
– А я и не думал никогда, что номенклатура за нас постоит, – отозвался Старлитц. – Это ж все как один бюрократы из бывшего КГБ, движутся как улитки. Если японское дельце сработает, капитал у нас будет, не беспокойся. Ты сказал, они ждут результатов? Каких именно результатов?
– Нашего золотого мальчика ты уже видел. Что ты о нем думаешь? Только откровенно.
– Думаю, без него нам было бы лучше. – Старлитц тщательно взвешивал слова. – Для такой гастроли он нам не нужен. Для этого он излишне квалифицирован.
– А ведь он крут, правда? Настоящий профи. И всегда удачлив. Удача в нашем деле лучше, чем умение.
– Послушай, Булат Романович. Мы с тобой давно знакомы, и говорить я буду начистоту. Этот парень не подходит для такой работы. Отмывание налички на Аландах – деловое предприятие, мы пытаемся пробиться в структуру международных потоков наличности. Это – инфобан. Сейчас девяностые годы. Это – выше границ. Запуск такого банка – дело рискованное, ну и что с того? Все, что связано с инфобаном, связано с риском. Это глобальное предприятие, здесь порядок. А вот этот мужик далеко не глобальный бизнесмен.
Ты когда-то оплачивал его и снабжал оружием. Уверен, он тогда походил на какого-нибудь поэта-революционера из хиппи а-ля Че Гевара, восставшего против капиталистического общества. Но этот парень нам не в плюс.
– Ты думаешь, он не в себе? Психопат? В этом все дело?
– Послушай, все это только слова. Он не сумасшедший. Он то, что он есть. Он шакал. Он питается мертвечиной, оставленной более крупными хищниками и агентами спецслужб, иногда он убивает кроликов. Обычных людей он держит за овец. Он помешался на обществе потребления. С него станется взорвать наших потенциальных клиентов и посмеяться над этим. Этот мужик – нигилист.
С полквартала Хохлов шел в молчании, сгорбив плечи, обтянутые льняным пиджаком.
– А знаешь что? – внезапно сказал он. – Мир совершенно сошел с ума. Я раньше летал на «МиГах» Советского Союза. Я сбросил сотни бомб на мусульман, а за это получал медали. Платили нормально. Я уже восемь лет не совершал боевых вылетов. Но как же я любил ту свою жизнь! Она мне подходила, правда подходила. Мне ее что ни день не хватает.
Старлитц промолчал.
– Теперь мы называем себя Россия. Как будто нам это поможет. Мы не можем себя прокормить. Не можем обеспечить себя жильем. Не можем даже вывести ораву паршивых чеченцев. В точности так же, как с этими чертовыми финнами! Мы восемьдесят лет ими владели. А потом финны обнаглели. Так что мы ввели танки, и эти сукины дети разбежались в темноте по своим лесам и сугробам и оттуда надрали нам задницы! Даже после того, как мы наконец раздавили их и отобрали у них лучшую часть страны, они просто дали нам сдачи! А теперь, прошло всего пятьдесят лет, и Российская Федерация должна Финляндии миллиард долларов. Финнов-то всего-навсего пять миллионов! Моя страна должна каждому финну по двести долларов!
– Таков марксизм, ас.
Они еще помолчали.
– Мы покончили с марксизмом, – сказал Хохлов, оживая понемногу под действием таблетки. – Сейчас все по-другому. На сей раз русское безумие настолько велико и злобно, чтобы захватить весь мир. Основательная, всеобъемлющая, учрежденческая коррупция. Сверху донизу. Никаких сдерживающих факторов. Новая разновидность абсолютной коррупции, которая готова продать все что угодно: тела наших женщин, будущее наших детей. Все, что хранится в наших музеях и в наших церквах. Все пойдет за деньги: золото, нефть, оружие, наркотики, ядерные боеголовки. Мы продадим почву, и леса, и русское небо. Мы продадим наши души и души наших соседей.
Они миновали причудливый разноцветный фасад финско-мексиканского ресторана.
– Послушай, ас, – сказал наконец Старлитц. – Если все дело в русской душе, то этот парень не поможет вам снова подняться. Большой ошибкой было вытаскивать его на свет божий из нафталина. Тебе следовало бы оставить его дремать в каком-нибудь баре в Багдаде под звуки «Би Джиз» с виниловой пластинки. Не знаю, что ты теперь будешь с ним делать. Можешь попытаться подкупить его каким-нибудь крупным выкупом за похищение и надеяться, что он напьется так, что не сможет передвигаться. Но не думаю, что он ради тебя на такое пойдет. Подкуп только льстит его самолюбию.
– Ладно, – отозвался Хохлов. – Согласен. Он слишком опасен, и за ним тянется слишком большой хвост прошлых дел. После переворота мы его убьем. Хотя бы этот долг я должен вернуть Илье и Льву.
– Похвальное чувство, но теперь для чувств уже, поздновато, ас. Тебе следовало бы покончить с ним, когда мы знали, где он остановился.
Издалека докатился глухой тяжелый хлопок.
Русский склонил голову набок:
– Это что, минометный огонь?
– Может, бомба в автомобиле?
В голубой и светлой дали начал подниматься грязный дым.
* * *
Раф утверждал, что провалившаяся операция израильтян – двенадцатое покушение на его жизнь. Это, возможно, несколько приукрашивало правду. И это был всего лишь второй раз, когда группа уничтожения Моссада застрелила не того человека в нейтральной Скандинавской стране.
Русские не спешили безвозвратно связывать себя с проектом. Семьдесят лет тоталитарного режима развили у них колоссальную склонность к проволочкам, демагогии и надувательству. Раф же, напротив, упивался тем, что мог предоставить скорые результаты.
Если уж на то пошло, его кампания по освобождению Аландских островов натолкнулась на ряд тактических препятствий. Потеря первой явки стоила ему большей части любимых своих стволов. Группа Моссада избежала ареста сбитой с толку финской полицией. Взрыв машины у офиса «Финн Эйр» стоил Рафу желтого «фиата».
«Антиимпериалистические Ячейки Суоми» превзошли самих себя в расписывании стен радикалистскими политическими граффити, но их самодельные бензиновые бомбы, взорванные у полицейского участка в Йивэскилэ, нанесли лишь незначительный урон зданию. Редактор проправительственной хельсинкской газеты пережил выстрел в коленную чашечку и, вероятно, скоро вновь станет на ноги.
Тем не менее инициатива ветерана и его боевой задор произвели на петербургских спонсоров Рафа из бывшего КГБ немалое впечатление. Они перевели еще часть денег.
С пополненной присланными мафией евро-иенами казной Раф развернулся вовсю. Он выписал шесть наемников-янки из малоизвестной, но склонной к крайнему насилию подпольной группе американских правых анархистов. Благодаря снисходительным проверкам на европейских границах и крайней занятости американских табачных инспекторов-ниндзя, эти торговцы оружием внаглую привезли Рафу самые последние сливки из смертоносного арсенала НАТО.
Под началом Рафа были также десять русских головорезов. Это были закаленные в боях наемники, представители крупного контингента в тридцать тысяч профессионалов из бывших военных, охранявших русских банкиров.
Русских банкиров, не вошедших в мафию, как голубей, отстреливали дельцы черного рынка. Русские банкиры, вошедшие в мафию, убивали друг друга. А телохранители этих банкиров просто наслаждались ремеслом подрывников.
Будучи телохранителями, они, разумеется, были непревзойденными убийцами.
Эти опасные шайки вооруженных иноземных агитаторов были бы почти бесполезны в Финляндии, не прикрывай их местные жители. Раф бросил на этот фронт «Антиимпериалистические Ячейки Суоми». Движение «Антиимпериалистические Ячейки Суоми» состояло из сплоченного ядра пятерых студентов и нестойкой группы юных сочувствующих, которые под давлением готовы будут, вероятно, предоставить помощь и убежище. Имелся у «Ячеек» и идеологический гуру, радикальный финский националист, профессор и поэт, который на деле понятия не имел, что породило его учение в среде постмодернистской молодежи его народа.
В общем и целом у Рафа оказалось около двадцати человек, готовых по его указанию пустить в ход стволы и бомбы.
Человеку непосвященному это могло бы показаться не особенно внушительной силой. Однако по общепринятым стандартам европейского терроризма дела Рафа шли великолепно. Националистические движения, такие как ЭТА, ИРА и ООП, разумеется, были несколько больше – благодаря обширной общей массе озлобленных и угнетенных, но Шакал Раф был существом иной породы: истинный международный революционер, свободный художник с десятком паспортов.
Его Фронт освобождения Аландских островов был большим.
Он был больше немецкой группы Баадер-Майнхоф. Он был больше французской «Аксьон Директ». Он был почти так же многочислен, как японская Красная Армия, но мог похвастаться значительно лучшим финансированием.
1 2 3 4 5 6 7
– Мы всегда пасуем перед политическим принципом, – снисходительно ответил на это Раф и протянул ей полную до краев кружку. – Пей свой кофе. Тебе надо идти на работу.
Айно удивленно поглядела на часы:
– Ах да.
– Порезать гашиш на порции по грамму? Или возьмешь с собой брикет?
Она моргнула.
– Тебе не обязательно его резать, Раффи. Его могут нарезать в баре.
Раф открыл одну из спортивных сумок и протянул ей толстый кирпич гашиша, аккуратно упакованного в копенгагенскую газету.
– Ты работаешь в баре? Хорошее прикрытие, – сказал Старлитц. – Что это за гаш?
– Кое-что совсем новое для Европы, – сказал Раф. – Азербайджанский.
– Гаш из бывшего Союза не слишком-то хорош, – шмыгнула носом Айно. – Там не знают, как его правильно собирать и обрабатывать... Мне не нравится продавать гашиш. Но если ты продаешь людям наркотики, они тебя уважают. Не станут, к примеру, говорить о тебе, если явятся полицейские. Ненавижу полицию. Копы – фашисты и палачи. Стрелять их надо. Тебе машина нужна, Раф?
– Бери.
Прихватив сумочку, Айно покинула явочную квартиру.
– Интересная девушка, – во внезапной пустой тишине прокомментировал Старлитц. – Никогда прежде не слышал о финских террористических группировках. Немцы, французы, ирландцы, баски, хорваты, итальянцы – это да. Но о финнах впервые слышу.
– Они в своем захолустье несколько отстали от остальной Европы. Она – из новой породы. Очень храбрая. Очень решительная. Быть террористкой непросто. – Раф осторожно подсластил свой кофе. – Женщинам никогда не воздают по заслугам. Женщины похищают министров, женщины взрывают поезда – женщины вообще очень хороши в деле. Но никто не называет их «вооруженными революционерами». Они всегда – как там пишут в прессе? – «не адаптированные к обществу невротички». Или безобразные ожесточившиеся лесбиянки с эдиповым комплексом. Или симпатичные юные инженю, которых соблазнил и промыл им мозги не подходящий для них мужчина. – Он фыркнул.
– Почему ты так говоришь? – поинтересовался Старлитц.
– Я человек своего поколения. – Раф отхлебнул кофе. – Некогда я был не столь продвинут в феминистских настроениях. Это общение с Ульрикой так возвысило мое сознание. Я говорю об Ульрике Майнхоф. Удивительная девушка. Талантливая журналистка. Умница. Красноречивая. Не знающая жалости. К тому же красавица. Но Баадер и та вторая – как там ее звали? – они ужасно с ней обращались. Всегда кричали на нее на явке, называли бесхребетной интеллектуалкой, избалованным дитя буржуазии и так далее. Бог мой, разве все мы не избалованные дети буржуазии? Если б буржуазия не напортачила с нами, разве стали бы мы убивать буржуа?
Судя по звукам с улицы, подъехала машина. Мотор смолк, хлопнули дверцы.
Старлитц подошел к окну и выглянул в щель жалюзи.
– Это наши соседи-яппи. Похоже, они приехали раньше обычного.
– Надо пойти представится, – заявил Раф и принялся причесываться.
– Ох, да погоди чесаться – парень-то и впрямь живет по соседству, а вот девица нет. У него совсем другая женщина.
– Подружка? – заинтересовался Раф.
– Ну, во всяком случае, намного его моложе. В парике, тесные брючки и красные лодочки на высоком каблуке.
Открылась и хлопнула дверь соседней квартиры, потом заиграл стереомагнитофон – крутили жаркую кубинскую румбу.
– Золотой шанс. – Раф отставил кружку с недопитым кофе. – Давай представимся сейчас, назовемся новыми соседями. Он будет очень смущен. Никогда на нас даже не взглянет. Не станет задавать никаких вопросов. А также будет держать подальше от нас свою супругу.
– Хорошая тактика.
– Вот именно. Предоставь говорить мне. – Раф направился к двери.
– У тебя все еще «Макаров» за поясом, приятель.
– Ах да. Извини. – Раф швырнул пистолет на лоснящуюся финскую кушетку.
Раф толкнул было дверь на улицу, но тут же ловко отступил внутрь квартиры и вновь захлопнул дверь.
– На улице белая наемная машина.
– Ну и?..
– Внутри двое.
– И?..
– Кто-то только что их пристрелил.
Старлитц бросился к окну. На тротуаре сгрудилось человек шесть. Двое из них только что убили телохранителей Хохлова, внезапно выпустив через поднятые стекла обоймы из пистолетов с глушителями.
Четверо направлялись через улицу к их дому. Одеты они были в джинсы, кроссовки и, несмотря на жару, блейзеры от Джорджио Армани. Двое держали изящные маленькие видеокамеры. И все были при пушках.
– Сионисты, – объявил Раф.
Деловито, но без спешки он вернулся к арсеналу на полу кухоньки, забросил на плечо «Калашников», подтянул поближе вторую штурмовую винтовку и стал на колени позади стены кухоньки, что дало ему свободную линию обстрела входной двери.
Старлитц быстро взвесил различные возможности – и решил остаться наблюдать у окна.
С решимостью столь же стремительной, сколь и смертельной, группа уничтожения промаршировала к соседней квартире. Под ударами ног слетела с петель дверь. Послышались краткие вопли удивления и приглушенное бормотание очередей. Очередь из «узи» прошила общую стену между квартирами, так что пули засели в полу гостиной явки.
Раф поднялся на ноги, пухлое его личико было воплощением ликования. Он поднес палец к губам.
Протопали вверх-вниз по лестницам соседней квартиры быстрые шаги. Хлопанье дверей, визг открываемых ящиков. Звяканье телефона, сброшенного с прикроватной тумбочки. Три минуты спустя группа уничтожения покинула квартиру.
Раф поспешно подбежал к окну и скорчился под подоконником. Из своей спортивной сумки он выхватил маленький «никон» и отщелкал целую пленку снимков, чтобы запечатлеть отход группы.
– Такое искушение их перестрелять, – сказал он, поддергивая ремень штурмовой винтовки, – но так даже лучше. Это очень смешно.
– Это ведь был Моссад, так?
– Ага. Они приняли соседа за меня.
– У них, наверное, было описание тебя и девушки. И они знают, что ты в Финляндии, приятель. Не слишком хорошие новости.
– Давай позвоним, сдадим их. Полиция Хельсинки их, возможно, зацапает. Просто чудесно получится. Где сотовый?
– Послушай, нам только что невероятно повезло. Нам лучше уходить.
– Мне всегда везет. У нас полно времени. – Раф со вздохом оглядел свой арсенал. – Жаль оставлять эти стволы, но у нас нет машины, чтобы их везти. Давай перед уходом перенесем все в соседнюю квартиру! Это даст нам хорошие отзывы в прессе.
* * *
Старлитц встретился с Хохловым в два утра. Полночное солнце оставило обреченные на провал попытки закатиться и теперь вновь поднималось во всем сверкающем великолепии. Старлитц с Хохловым шагали по призрачно опустелым улицам Хельсинки, неподалеку от «Арктики», где Хохлов снимал роскошный люкс.
Как и большинство европейских столиц, Хельсинки был совсем молодой город. Большая его часть отстраивалась с начала века, и множество кварталов сровняли с землей русские бомбардировки в сороковых. Тем не менее улицы у набережной походили на подмостки для Крысолова из Гаммельна – сплошь медные фронтоны крыш, освинцованное стекло и затейливые башенки.
– Мне не хватает мальчиков, – ворчал Хохлов. – Зачем им понадобилось убирать моих мальчиков? Сволочи пустоголовые.
– В Израиле сейчас полно русских евреев. Русская мафия там очень в моде. Может, это нам дают понять, что о нас знают.
– Нет. Они просто разучились делать свое дело. Решили, что мои мальчики охраняют Рафа. Решили, что этот несчастный жирный финн и есть Раф. Раф заставляет их нервничать. Он у них в списке на уничтожение с самой Мюнхенской олимпиады.
– Как они узнали, что Раф здесь?
– Через хакеров в банке. Те слишком много болтают. Трое наших вкладчиков – крупные израильские торговцы оружием.
Хохлов устал. Он всю ночь провел на телефоне, объясняя, что и как произошло, встревоженной клике бывших чекистов, а ныне миллионеров в Петербурге.
– Поскольку все вышло наружу, нам нужно запускать банк немедля, ас.
– А то я не знаю. – Вынув из стальной коробочки розовую таблетку, Хохлов проглотил ее на ходу. – Верхние эшелоны Организации просто без ума от идеи черной электронной наличности, но они старомодны и склонны к скептицизму. Они говорят, им нужны скорые результаты, а сами при этом ставят мне палки в колеса при финансировании.
– А я и не думал никогда, что номенклатура за нас постоит, – отозвался Старлитц. – Это ж все как один бюрократы из бывшего КГБ, движутся как улитки. Если японское дельце сработает, капитал у нас будет, не беспокойся. Ты сказал, они ждут результатов? Каких именно результатов?
– Нашего золотого мальчика ты уже видел. Что ты о нем думаешь? Только откровенно.
– Думаю, без него нам было бы лучше. – Старлитц тщательно взвешивал слова. – Для такой гастроли он нам не нужен. Для этого он излишне квалифицирован.
– А ведь он крут, правда? Настоящий профи. И всегда удачлив. Удача в нашем деле лучше, чем умение.
– Послушай, Булат Романович. Мы с тобой давно знакомы, и говорить я буду начистоту. Этот парень не подходит для такой работы. Отмывание налички на Аландах – деловое предприятие, мы пытаемся пробиться в структуру международных потоков наличности. Это – инфобан. Сейчас девяностые годы. Это – выше границ. Запуск такого банка – дело рискованное, ну и что с того? Все, что связано с инфобаном, связано с риском. Это глобальное предприятие, здесь порядок. А вот этот мужик далеко не глобальный бизнесмен.
Ты когда-то оплачивал его и снабжал оружием. Уверен, он тогда походил на какого-нибудь поэта-революционера из хиппи а-ля Че Гевара, восставшего против капиталистического общества. Но этот парень нам не в плюс.
– Ты думаешь, он не в себе? Психопат? В этом все дело?
– Послушай, все это только слова. Он не сумасшедший. Он то, что он есть. Он шакал. Он питается мертвечиной, оставленной более крупными хищниками и агентами спецслужб, иногда он убивает кроликов. Обычных людей он держит за овец. Он помешался на обществе потребления. С него станется взорвать наших потенциальных клиентов и посмеяться над этим. Этот мужик – нигилист.
С полквартала Хохлов шел в молчании, сгорбив плечи, обтянутые льняным пиджаком.
– А знаешь что? – внезапно сказал он. – Мир совершенно сошел с ума. Я раньше летал на «МиГах» Советского Союза. Я сбросил сотни бомб на мусульман, а за это получал медали. Платили нормально. Я уже восемь лет не совершал боевых вылетов. Но как же я любил ту свою жизнь! Она мне подходила, правда подходила. Мне ее что ни день не хватает.
Старлитц промолчал.
– Теперь мы называем себя Россия. Как будто нам это поможет. Мы не можем себя прокормить. Не можем обеспечить себя жильем. Не можем даже вывести ораву паршивых чеченцев. В точности так же, как с этими чертовыми финнами! Мы восемьдесят лет ими владели. А потом финны обнаглели. Так что мы ввели танки, и эти сукины дети разбежались в темноте по своим лесам и сугробам и оттуда надрали нам задницы! Даже после того, как мы наконец раздавили их и отобрали у них лучшую часть страны, они просто дали нам сдачи! А теперь, прошло всего пятьдесят лет, и Российская Федерация должна Финляндии миллиард долларов. Финнов-то всего-навсего пять миллионов! Моя страна должна каждому финну по двести долларов!
– Таков марксизм, ас.
Они еще помолчали.
– Мы покончили с марксизмом, – сказал Хохлов, оживая понемногу под действием таблетки. – Сейчас все по-другому. На сей раз русское безумие настолько велико и злобно, чтобы захватить весь мир. Основательная, всеобъемлющая, учрежденческая коррупция. Сверху донизу. Никаких сдерживающих факторов. Новая разновидность абсолютной коррупции, которая готова продать все что угодно: тела наших женщин, будущее наших детей. Все, что хранится в наших музеях и в наших церквах. Все пойдет за деньги: золото, нефть, оружие, наркотики, ядерные боеголовки. Мы продадим почву, и леса, и русское небо. Мы продадим наши души и души наших соседей.
Они миновали причудливый разноцветный фасад финско-мексиканского ресторана.
– Послушай, ас, – сказал наконец Старлитц. – Если все дело в русской душе, то этот парень не поможет вам снова подняться. Большой ошибкой было вытаскивать его на свет божий из нафталина. Тебе следовало бы оставить его дремать в каком-нибудь баре в Багдаде под звуки «Би Джиз» с виниловой пластинки. Не знаю, что ты теперь будешь с ним делать. Можешь попытаться подкупить его каким-нибудь крупным выкупом за похищение и надеяться, что он напьется так, что не сможет передвигаться. Но не думаю, что он ради тебя на такое пойдет. Подкуп только льстит его самолюбию.
– Ладно, – отозвался Хохлов. – Согласен. Он слишком опасен, и за ним тянется слишком большой хвост прошлых дел. После переворота мы его убьем. Хотя бы этот долг я должен вернуть Илье и Льву.
– Похвальное чувство, но теперь для чувств уже, поздновато, ас. Тебе следовало бы покончить с ним, когда мы знали, где он остановился.
Издалека докатился глухой тяжелый хлопок.
Русский склонил голову набок:
– Это что, минометный огонь?
– Может, бомба в автомобиле?
В голубой и светлой дали начал подниматься грязный дым.
* * *
Раф утверждал, что провалившаяся операция израильтян – двенадцатое покушение на его жизнь. Это, возможно, несколько приукрашивало правду. И это был всего лишь второй раз, когда группа уничтожения Моссада застрелила не того человека в нейтральной Скандинавской стране.
Русские не спешили безвозвратно связывать себя с проектом. Семьдесят лет тоталитарного режима развили у них колоссальную склонность к проволочкам, демагогии и надувательству. Раф же, напротив, упивался тем, что мог предоставить скорые результаты.
Если уж на то пошло, его кампания по освобождению Аландских островов натолкнулась на ряд тактических препятствий. Потеря первой явки стоила ему большей части любимых своих стволов. Группа Моссада избежала ареста сбитой с толку финской полицией. Взрыв машины у офиса «Финн Эйр» стоил Рафу желтого «фиата».
«Антиимпериалистические Ячейки Суоми» превзошли самих себя в расписывании стен радикалистскими политическими граффити, но их самодельные бензиновые бомбы, взорванные у полицейского участка в Йивэскилэ, нанесли лишь незначительный урон зданию. Редактор проправительственной хельсинкской газеты пережил выстрел в коленную чашечку и, вероятно, скоро вновь станет на ноги.
Тем не менее инициатива ветерана и его боевой задор произвели на петербургских спонсоров Рафа из бывшего КГБ немалое впечатление. Они перевели еще часть денег.
С пополненной присланными мафией евро-иенами казной Раф развернулся вовсю. Он выписал шесть наемников-янки из малоизвестной, но склонной к крайнему насилию подпольной группе американских правых анархистов. Благодаря снисходительным проверкам на европейских границах и крайней занятости американских табачных инспекторов-ниндзя, эти торговцы оружием внаглую привезли Рафу самые последние сливки из смертоносного арсенала НАТО.
Под началом Рафа были также десять русских головорезов. Это были закаленные в боях наемники, представители крупного контингента в тридцать тысяч профессионалов из бывших военных, охранявших русских банкиров.
Русских банкиров, не вошедших в мафию, как голубей, отстреливали дельцы черного рынка. Русские банкиры, вошедшие в мафию, убивали друг друга. А телохранители этих банкиров просто наслаждались ремеслом подрывников.
Будучи телохранителями, они, разумеется, были непревзойденными убийцами.
Эти опасные шайки вооруженных иноземных агитаторов были бы почти бесполезны в Финляндии, не прикрывай их местные жители. Раф бросил на этот фронт «Антиимпериалистические Ячейки Суоми». Движение «Антиимпериалистические Ячейки Суоми» состояло из сплоченного ядра пятерых студентов и нестойкой группы юных сочувствующих, которые под давлением готовы будут, вероятно, предоставить помощь и убежище. Имелся у «Ячеек» и идеологический гуру, радикальный финский националист, профессор и поэт, который на деле понятия не имел, что породило его учение в среде постмодернистской молодежи его народа.
В общем и целом у Рафа оказалось около двадцати человек, готовых по его указанию пустить в ход стволы и бомбы.
Человеку непосвященному это могло бы показаться не особенно внушительной силой. Однако по общепринятым стандартам европейского терроризма дела Рафа шли великолепно. Националистические движения, такие как ЭТА, ИРА и ООП, разумеется, были несколько больше – благодаря обширной общей массе озлобленных и угнетенных, но Шакал Раф был существом иной породы: истинный международный революционер, свободный художник с десятком паспортов.
Его Фронт освобождения Аландских островов был большим.
Он был больше немецкой группы Баадер-Майнхоф. Он был больше французской «Аксьон Директ». Он был почти так же многочислен, как японская Красная Армия, но мог похвастаться значительно лучшим финансированием.
1 2 3 4 5 6 7