Это те самые троцкистские элементы, которые не вышли из партии и которые, надо полагать, не освободились еще от троцкистской идеологии. Кроме того, я думаю, что часть троцкистов, оторвавшаяся потом от троцкистской организации и вернувшаяся в партию, не успела еще распроститься с троцкистской идеологией и тоже, должно быть, не прочь распространять свои взгляды среди членов партии. Наконец, мы имеем факт некоторого возрождения троцкистской идеологии в некоторых организациях нашей партии. Соедините всё это вместе, и вы получите все необходимые элементы для того, чтобы иметь в партии уклон к троцкизму.
Оно и понятно: не может быть, чтобы при наличии мелкобуржуазной стихии и при давлении этой стихии на нашу партию у нас не было троцкистских тенденций в партии. Одно дело — кадры троцкистов арестовать или исключить из партии. Другое дело — с идеологией троцкизма покончить. Это будет труднее. И мы говорим: где есть правый уклон, там должен быть и “левый” уклон. “Левый” уклон есть тень правого уклона. Ленин говорил, имея в виду отзовистов, что “левые” — те же меньшевики, только наизнанку. Это совершенно правильно. То же самое надо сказать о нынешних “левых”, Люди, уклоняющиеся к троцкизму,— это по сути дела те же правые, только наизнанку, правые, прикрывающиеся “левой” фразой.
Отсюда борьба на два фронта, и против правого уклона и против “левого” уклона.
Могут сказать: если “левый” уклон есть по сути дела тот же правый оппортунистический уклон, то где же между ними разница и где тут собственно два фронта? В самом деле, если победа правых означает поднятие шансов на реставрацию капитализма, а победа “левых” ведёт к тем же результатам, то какая между ними разница и почему одних называют правыми, других — “левыми”? И если есть между ними разница, то в чём она состоит? Разве это не верно, что оба уклона имеют один социальный корень, оба они являются мелкобуржуазными уклонами? Разве это не верно, что оба эти уклона в случае их победы ведут к одним и тем же результатам? В чём же тогда разница между ними?
Разница состоит в том, что платформы у них разные, требования разные, подход и приёмы разные.
Если, например, правые говорят: “Не надо было строить Днепрострой”, а “левые”, наоборот, возражают: “Что нам один Днепрострой, подавайте нам каждый год по Днепрострою” (смех), —то надо признать, что разница, очевидно, есть.
Если правые говорят: “Не тронь кулака, дай ему свободно развиваться”, а “левые”, наоборот, возражают: “Бей не только кулака, но и середняка, потому что он такой же частный собственник, как и кулак”, — то надо признать, что разница, очевидно, есть.
Если правые говорят: “Наступили трудности, не пора ли спасовать ”, а “левые”, наоборот, возражают: “Что нам трудности, чихать нам на ваши трудности, — летим во-всю вперёд” (смех),—то надо признать, что разница, очевидно, есть.
Вот вам картина специфической платформы и специфических приёмов “левых”. Этим, собственно, и объясняется, что “левым” иногда удаётся заманить к себе часть рабочих при помощи “левых” трескучих фраз и изображать из себя наиболее решительных противников правых, хотя весь мир знает, что социальные корни у них, у “левых”, те же, что и у правых, и они нередко идут на соглашение, на блок с правыми для борьбы против ленинской линии.
Вот почему для нас, ленинцев, обязательна борьба на два фронта — как против правого уклона, так и против “левого” уклона.
Но если троцкистская тенденция представляет “левый” уклон, не значит ли это, что “левые” стоят левее ленинизма? Нет, не значит. Ленинизм есть самое левое (без кавычек) течение в мировом рабочем движении. Мы, ленинцы, входили во II Интернационал до периода начала империалистической войны как крайняя левая фракция социал-демократов. Мы не остались во II Интернационале и мы проповедовали раскол во II Интернационале потому, что мы именно как крайняя левая фракция не хотели жить в одной партии с мелкобуржуазными изменниками марксизма, с социал-пацифистами н социал-шовинистами.
Эта тактика и эта идеология легли впоследствии в основу большевистских партий всего мира. В своей партии мы, ленинцы,—единственные левые без кавычек. Поэтому мы, ленинцы, не “левые” и не правые в своей собственной партии. Мы — партия марксистов-ленинцев. И мы боремся в своей партии не только с теми, кого мы называем открыто оппортунистическими уклонистами, но и с теми, которые хотят быть “левее” марксизма, “левее” ленинизма, прикрывая “левыми”, трескучими фразами свою правую, оппортунистическую природу.
Всякий поймёт, что когда людей, не освободившихся еще от троцкистских тенденций, называют “левыми”, то это надо понимать иронически. Ленин называл “левых коммунистов” левыми, иногда в кавычках, иногда без кавычек. Но всякий поймёт, что левыми называл их Ленин иронически, подчёркивая этим, что левые они только на словах, по видимости, а на деле представляют мелкобуржуазные правые тенденции.
О какой левизне (без кавычек) троцкистских элементов может быть речь, если они вчера еще объединялись в едином антиленинском блоке с открыто оппортунистическими элементами, смыкаясь прямо и непосредственно с антисоветскими слоями страны? Разве это не факт, что мы вчера еще имели открытый блок “левых” и правых против ленинской партии при несомненной поддержке этого блока со стороны буржуазных элементов? И разве это не говорит о том, что они, “левые” и правые не могли бы объединиться в едином блоке, если бы у них не было общих социальных корней, если бы они не имели общую оппортунистическую природу? Блок троцкистов распался год назад. Часть правых, вроде Шатуновского, отошла от блока. Стало быть, правые блокисты будут выступать отныне именно как правые, а “левые” будут прикрывать свою правизну “левыми” фразами. Но какая есть гарантия, что “левые” и правые не найдут вновь Друг друга? (Смех.) Ясно, что тут нет и не может быть никакой гарантии.
Но если мы стоим за лозунг борьбы на два фронта, не значит ли это, что мы тем самым провозглашаем необходимость центризма в нашей партии? Что значит борьба на два фронта? Не есть ли это центризм? Вы знаете, что троцкисты так именно и изображают дело: есть “левые”, это, дескать, “мы” — троцкисты, “настоящие ленинцы”; есть “правые”, это — все остальные; есть, наконец, “центристы”, которые колеблются между “левыми” и правыми. Можно ли считать правильным такой взгляд на нашу партию? Ясно, что нельзя. Так могут говорить лишь люди, у которых смешались все понятия и которые давно уже порвали с марксизмом. Так могут говорить лишь люди, которые не видят и не понимают принципиальной разницы между партией социал-демократической довоенного периода, которая была партией блока пролетарских и мелкобуржуазных интересов, и партией коммунистической, которая есть монолитная партия революционного пролетариата.
Центризм нельзя рассматривать, как пространственное понятие: на одном месте сидят, скажем, правые, на другом — “левые”, а посерёдке — центристы. Центризм есть понятие политическое. Его идеология есть идеология приспособления, идеология подчинения пролетарских интересов интересам мелкой буржуазии в составе одной общей партии . Эта идеология чужда и противна ленинизму.
Центризм есть явление естественное для II Интернационала периода довоенного времени. Там были правые (большинство), были левые (без кавычек) и были центристы, вся политика которых состояла в том, чтобы подкрасить левыми фразами оппортунизм правых и подчинить левых правым.
В чём состояла тогда политика левых, ядро которых составляли большевики? В решительной борьбе с центристами, в борьбе за раскол с правыми (особенно после начала империалистической войны) и в организации нового революционного Интернационала из действительно левых, действительно пролетарских элементов.
Почему могло тогда возникнуть такое расположение сил внутри II Интернационала и такая политика большевиков в нём? Потому, что II Интернационал был тогда партией блока пролетарских и мелкобуржуазных интересов в угоду мелкобуржуазным социал-пацифистам, социал-шовинистам. Потому, что большевики не могли тогда не сосредоточивать огня против центристов, пытавшихся подчинить пролетарские элементы интересам мелкой буржуазии. Потому, что большевики обязаны были тогда проповедывать идею раскола, ибо без этого пролетарии не могли бы организовать свою собственную монолитную революционно-марксистскую партию.
Можно ли утверждать, что в нашей коммунистической партии имеется такое же расположение сил и что в ней должна практиковаться та же политика, которую практиковали большевики в партиях II Интернационала периода довоенного времени? Ясно, что нельзя. Нельзя, так как это значило бы не понимать принципиальной разницы между социал-демократией, как партией блока пролетарских и мелкобуржуазных элементов, и монолитной коммунистической партией революционного пролетариата. Там (у социал-демократии) была одна классовая подоснова партии. Здесь (у коммунистов) совершенно другая подоснова партии. Там (у социал-демократии) центризм был естественным явлением, так как партия блока разнородных интересов не может обойтись без центристов, и большевики обязаны были вести линию раскола. Здесь (у коммунистов) центризм беспредметен и несовместим с ленинской партийностью, так как коммунистическая партия есть монолитная партия пролетариата, а не партия блока разнородных классовых элементов.
И так как господствующей силой нашей партии является самое левое течение мирового рабочего движения (ленинцы), то политика раскола в нашей партии не имеет и не может иметь никакого оправдания с точки зрения ленинизма. (Голос: “Раскол в партии возможен у нас или нет?”.) Дело идёт не о возможности раскола, а о том, что политика раскола в нашей монолитной ленинской партии не может быть оправдана с точки зрения ленинизма.
Кто не понимает этой принципиальной разницы, тот идёт вразрез с ленинизмом, тот рвет с ленинизмом.
Вот почему я думаю, что только люди, сошедшие с ума и растерявшие последние остатки марксизма, могут серьёзно утверждать, что политика нашей партии, политика борьбы на два фронта, есть политика центризма.
Ленин всегда вёл борьбу на два фронта в нашей партии как против “левых”, так и против явно меньшевистских уклонов. Просмотрите брошюру Ленина “Детская болезнь “левизны” в коммунизме”, просмотрите историю нашей партии, и вы поймёте, что наша партия росла и крепла в борьбе с обоими уклонами — и с правым и с “левым”. Борьба с отзовистами и с “левыми” коммунистами, с одной стороны, борьба с открыто оппортунистическим уклоном до Октябрьской революции, во время Октябрьской революции и после неё, с другой стороны, — вот какие фазы прошла наша партия в своём развитии. Всем известны слова Ленина о том, что нам надлежит вести борьбу как с открытым оппортунизмом, так и с “левыми” доктринёрами.
Значит ли это, что Ленин был центристом, что он вёл политику центризма? Ясно, что не значит.
Что же собою представляют в таком случае наши правые и “левые” уклонисты?
Что касается правого уклона, то это, конечно, не то, что оппортунизм социал-демократов довоенного периода. Уклон к оппортунизму не есть еще оппортунизм. Мы знаем, как Ленин разъяснял в своё время понятие уклон. Уклон вправо — это нечто такое, что еще не вылилось в оппортунизм и что можно исправить. Поэтому нельзя отождествлять уклон вправо с законченным оппортунизмом.
Что касается “левого” уклона, то он представляет нечто прямо противоположное тому, что представляли собой крайние левые во II Интернационале довоенного периода, т. е. большевики. “Левые” уклонисты не только не левые без кавычек, они по сути дела те же правые уклонисты, с той, однако, разницей, что бессознательно прикрывают свою действительную природу “левыми” фразами. Было бы преступлением против партии не видеть всей глубины разницы между “левыми” уклонистами и подлинными ленинцами, единственными левыми (без кавычек) в нашей партии. (Голос: “А легализация уклонов?”.) Если открытая борьба с уклонами есть легализация, то надо признать, что Ленин давно их “легализовал”.
Они, эти уклонисты, и правые и “левые”, рекрутируются среди самых разнообразных элементов непролетарских слоев, элементов, отражающих давление мелкобуржуазной стихии на партию и разложение отдельных звеньев партии. Часть выходцев из других партий; люди с троцкистскими тенденциями в партии; осколки былых фракций в партии; бюрократизирующиеся (и обюрократившиеся) члены партии в государственном, хозяйственном, кооперативном, профсоюзном аппарате, смыкающиеся с явно буржуазными элементами этих аппаратов; зажиточные члены партии в наших деревенских организациях, срастающиеся с кулачеством, и т. д. и т.п., —такова питательная среда уклонов от ленинской линии. Ясно, что ничего подлинно левого и ленинского не могут воспринять эти элементы. Они могут вскормить лишь открыто оппортунистический уклон, или так называемый “левый” уклон, маскирующий свой оппортунизм левыми фразами.
Вот почему борьба на два фронта является единственно правильной политикой партии.
Далее. Правильно ли сказано в тезисах, что основным методом борьбы с правым уклоном должен быть у нас метод развёрнутой идеологической борьбы? Я думаю, что правильно. Хорошо было бы вспомнить тут опыт борьбы с троцкизмом. С чего мы начали борьбу о ним? Может быть, с организационных выводов? Конечно, нет! Мы начали её с идеологической борьбы. Она велась у нас с 1918 года по 1925 год. Уже в 1924 году наша партия и V конгресс Коминтерна вынесли резолюцию о троцкизме, как о мелкобуржуазном уклоне. Однако Троцкий сидел у нас и в ЦК и в Политбюро. Факт это или нет? Факт. Стало быть, мы “терпели” Троцкого и троцкистов в составе ЦК. Почему мы допускали их пребывание в составе руководящих органов партии? Потому, что троцкисты в то время, несмотря на разногласия с партией, подчинялись решениям ЦК и оставались лойяльными. Когда мы стали применять в сколько-нибудь широком масштабе организационные выводы? Только после того, когда троцкисты организовались во фракцию, создали свой фракционный центр, превратили свою фракцию в новую партию и стали звать людей на антисоветские демонстрации.
Я думаю, что по этому же пути должны мы пойти в борьбе о правым уклоном. Правый уклон нельзя пока еще рассматривать, как нечто оформившееся и выкристаллизовавшееся, хотя он и усиливается в партии. Он только оформляется и кристаллизуется. Есть ли у правых уклонистов фракция? Я думаю, что нет. Можно ли сказать, что они не подчиняются решениям нашей партии? Я думаю, что у нас нет еще оснований обвинять их в этом. Можно ли утверждать, что правые уклонисты обязательно сорганизуются в свою фракцию? Я в этом сомневаюсь. Отсюда вывод: основным методом борьбы с правым уклоном должен быть у нас на данной стадии метод развёрнутой идеологической борьбы. Это тем более правильно, что среди некоторых членов нашей партии имеется обратная тенденция — начать борьбу с правым уклоном не с идеологической борьбы, а с организационных выводов. Они прямо говорят: ты дай нам правых этак человек 10 или 20, мы их расклюём мигом и покончим таким образом с правым уклоном. Я думаю, товарищи, что такие настроения неправильны и опасны. Именно для того, чтобы не плыть по таким настроениям, а поставить борьбу с правым уклоном на правильные рельсы, именно поэтому необходимо сказать ясно и решительно, что основным методом нашей борьбы с правым уклоном является на данной стадии борьба идеологическая.
Значит ли это, что мы исключаем всякие организационные выводы? Нет, не значит. Но это, несомненно, значит, что организационные выводы должны играть здесь подчинённую роль, и если нет фактов нарушения партийных решений со стороны правых уклонистов, то мы не должны их выкидывать из тех или иных руководящих организаций и учреждений. (Голос: “А московская практика?”.)
Я думаю, что среди московских руководящих товарищей мы правых не имели. Там было неправильное отношение к правым настроениям. Скорее всего можно сказать, что там была примиренческая тенденция. Но я не могу сказать, что в Московском комитете существовал правый уклон. (Голос: “А организационная борьба была?”.)
Организационная борьба была, хотя она и занимала подчинённое место. Она была потому, что по Москве идут перевыборы на базе самокритики и районные активы имеют право смещать своих секретарей. (Смех.) (Голос: “Разве перевыборы секретарей у нас были объявлены?”.) Перевыборов секретарей никто не запрещал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Оно и понятно: не может быть, чтобы при наличии мелкобуржуазной стихии и при давлении этой стихии на нашу партию у нас не было троцкистских тенденций в партии. Одно дело — кадры троцкистов арестовать или исключить из партии. Другое дело — с идеологией троцкизма покончить. Это будет труднее. И мы говорим: где есть правый уклон, там должен быть и “левый” уклон. “Левый” уклон есть тень правого уклона. Ленин говорил, имея в виду отзовистов, что “левые” — те же меньшевики, только наизнанку. Это совершенно правильно. То же самое надо сказать о нынешних “левых”, Люди, уклоняющиеся к троцкизму,— это по сути дела те же правые, только наизнанку, правые, прикрывающиеся “левой” фразой.
Отсюда борьба на два фронта, и против правого уклона и против “левого” уклона.
Могут сказать: если “левый” уклон есть по сути дела тот же правый оппортунистический уклон, то где же между ними разница и где тут собственно два фронта? В самом деле, если победа правых означает поднятие шансов на реставрацию капитализма, а победа “левых” ведёт к тем же результатам, то какая между ними разница и почему одних называют правыми, других — “левыми”? И если есть между ними разница, то в чём она состоит? Разве это не верно, что оба уклона имеют один социальный корень, оба они являются мелкобуржуазными уклонами? Разве это не верно, что оба эти уклона в случае их победы ведут к одним и тем же результатам? В чём же тогда разница между ними?
Разница состоит в том, что платформы у них разные, требования разные, подход и приёмы разные.
Если, например, правые говорят: “Не надо было строить Днепрострой”, а “левые”, наоборот, возражают: “Что нам один Днепрострой, подавайте нам каждый год по Днепрострою” (смех), —то надо признать, что разница, очевидно, есть.
Если правые говорят: “Не тронь кулака, дай ему свободно развиваться”, а “левые”, наоборот, возражают: “Бей не только кулака, но и середняка, потому что он такой же частный собственник, как и кулак”, — то надо признать, что разница, очевидно, есть.
Если правые говорят: “Наступили трудности, не пора ли спасовать ”, а “левые”, наоборот, возражают: “Что нам трудности, чихать нам на ваши трудности, — летим во-всю вперёд” (смех),—то надо признать, что разница, очевидно, есть.
Вот вам картина специфической платформы и специфических приёмов “левых”. Этим, собственно, и объясняется, что “левым” иногда удаётся заманить к себе часть рабочих при помощи “левых” трескучих фраз и изображать из себя наиболее решительных противников правых, хотя весь мир знает, что социальные корни у них, у “левых”, те же, что и у правых, и они нередко идут на соглашение, на блок с правыми для борьбы против ленинской линии.
Вот почему для нас, ленинцев, обязательна борьба на два фронта — как против правого уклона, так и против “левого” уклона.
Но если троцкистская тенденция представляет “левый” уклон, не значит ли это, что “левые” стоят левее ленинизма? Нет, не значит. Ленинизм есть самое левое (без кавычек) течение в мировом рабочем движении. Мы, ленинцы, входили во II Интернационал до периода начала империалистической войны как крайняя левая фракция социал-демократов. Мы не остались во II Интернационале и мы проповедовали раскол во II Интернационале потому, что мы именно как крайняя левая фракция не хотели жить в одной партии с мелкобуржуазными изменниками марксизма, с социал-пацифистами н социал-шовинистами.
Эта тактика и эта идеология легли впоследствии в основу большевистских партий всего мира. В своей партии мы, ленинцы,—единственные левые без кавычек. Поэтому мы, ленинцы, не “левые” и не правые в своей собственной партии. Мы — партия марксистов-ленинцев. И мы боремся в своей партии не только с теми, кого мы называем открыто оппортунистическими уклонистами, но и с теми, которые хотят быть “левее” марксизма, “левее” ленинизма, прикрывая “левыми”, трескучими фразами свою правую, оппортунистическую природу.
Всякий поймёт, что когда людей, не освободившихся еще от троцкистских тенденций, называют “левыми”, то это надо понимать иронически. Ленин называл “левых коммунистов” левыми, иногда в кавычках, иногда без кавычек. Но всякий поймёт, что левыми называл их Ленин иронически, подчёркивая этим, что левые они только на словах, по видимости, а на деле представляют мелкобуржуазные правые тенденции.
О какой левизне (без кавычек) троцкистских элементов может быть речь, если они вчера еще объединялись в едином антиленинском блоке с открыто оппортунистическими элементами, смыкаясь прямо и непосредственно с антисоветскими слоями страны? Разве это не факт, что мы вчера еще имели открытый блок “левых” и правых против ленинской партии при несомненной поддержке этого блока со стороны буржуазных элементов? И разве это не говорит о том, что они, “левые” и правые не могли бы объединиться в едином блоке, если бы у них не было общих социальных корней, если бы они не имели общую оппортунистическую природу? Блок троцкистов распался год назад. Часть правых, вроде Шатуновского, отошла от блока. Стало быть, правые блокисты будут выступать отныне именно как правые, а “левые” будут прикрывать свою правизну “левыми” фразами. Но какая есть гарантия, что “левые” и правые не найдут вновь Друг друга? (Смех.) Ясно, что тут нет и не может быть никакой гарантии.
Но если мы стоим за лозунг борьбы на два фронта, не значит ли это, что мы тем самым провозглашаем необходимость центризма в нашей партии? Что значит борьба на два фронта? Не есть ли это центризм? Вы знаете, что троцкисты так именно и изображают дело: есть “левые”, это, дескать, “мы” — троцкисты, “настоящие ленинцы”; есть “правые”, это — все остальные; есть, наконец, “центристы”, которые колеблются между “левыми” и правыми. Можно ли считать правильным такой взгляд на нашу партию? Ясно, что нельзя. Так могут говорить лишь люди, у которых смешались все понятия и которые давно уже порвали с марксизмом. Так могут говорить лишь люди, которые не видят и не понимают принципиальной разницы между партией социал-демократической довоенного периода, которая была партией блока пролетарских и мелкобуржуазных интересов, и партией коммунистической, которая есть монолитная партия революционного пролетариата.
Центризм нельзя рассматривать, как пространственное понятие: на одном месте сидят, скажем, правые, на другом — “левые”, а посерёдке — центристы. Центризм есть понятие политическое. Его идеология есть идеология приспособления, идеология подчинения пролетарских интересов интересам мелкой буржуазии в составе одной общей партии . Эта идеология чужда и противна ленинизму.
Центризм есть явление естественное для II Интернационала периода довоенного времени. Там были правые (большинство), были левые (без кавычек) и были центристы, вся политика которых состояла в том, чтобы подкрасить левыми фразами оппортунизм правых и подчинить левых правым.
В чём состояла тогда политика левых, ядро которых составляли большевики? В решительной борьбе с центристами, в борьбе за раскол с правыми (особенно после начала империалистической войны) и в организации нового революционного Интернационала из действительно левых, действительно пролетарских элементов.
Почему могло тогда возникнуть такое расположение сил внутри II Интернационала и такая политика большевиков в нём? Потому, что II Интернационал был тогда партией блока пролетарских и мелкобуржуазных интересов в угоду мелкобуржуазным социал-пацифистам, социал-шовинистам. Потому, что большевики не могли тогда не сосредоточивать огня против центристов, пытавшихся подчинить пролетарские элементы интересам мелкой буржуазии. Потому, что большевики обязаны были тогда проповедывать идею раскола, ибо без этого пролетарии не могли бы организовать свою собственную монолитную революционно-марксистскую партию.
Можно ли утверждать, что в нашей коммунистической партии имеется такое же расположение сил и что в ней должна практиковаться та же политика, которую практиковали большевики в партиях II Интернационала периода довоенного времени? Ясно, что нельзя. Нельзя, так как это значило бы не понимать принципиальной разницы между социал-демократией, как партией блока пролетарских и мелкобуржуазных элементов, и монолитной коммунистической партией революционного пролетариата. Там (у социал-демократии) была одна классовая подоснова партии. Здесь (у коммунистов) совершенно другая подоснова партии. Там (у социал-демократии) центризм был естественным явлением, так как партия блока разнородных интересов не может обойтись без центристов, и большевики обязаны были вести линию раскола. Здесь (у коммунистов) центризм беспредметен и несовместим с ленинской партийностью, так как коммунистическая партия есть монолитная партия пролетариата, а не партия блока разнородных классовых элементов.
И так как господствующей силой нашей партии является самое левое течение мирового рабочего движения (ленинцы), то политика раскола в нашей партии не имеет и не может иметь никакого оправдания с точки зрения ленинизма. (Голос: “Раскол в партии возможен у нас или нет?”.) Дело идёт не о возможности раскола, а о том, что политика раскола в нашей монолитной ленинской партии не может быть оправдана с точки зрения ленинизма.
Кто не понимает этой принципиальной разницы, тот идёт вразрез с ленинизмом, тот рвет с ленинизмом.
Вот почему я думаю, что только люди, сошедшие с ума и растерявшие последние остатки марксизма, могут серьёзно утверждать, что политика нашей партии, политика борьбы на два фронта, есть политика центризма.
Ленин всегда вёл борьбу на два фронта в нашей партии как против “левых”, так и против явно меньшевистских уклонов. Просмотрите брошюру Ленина “Детская болезнь “левизны” в коммунизме”, просмотрите историю нашей партии, и вы поймёте, что наша партия росла и крепла в борьбе с обоими уклонами — и с правым и с “левым”. Борьба с отзовистами и с “левыми” коммунистами, с одной стороны, борьба с открыто оппортунистическим уклоном до Октябрьской революции, во время Октябрьской революции и после неё, с другой стороны, — вот какие фазы прошла наша партия в своём развитии. Всем известны слова Ленина о том, что нам надлежит вести борьбу как с открытым оппортунизмом, так и с “левыми” доктринёрами.
Значит ли это, что Ленин был центристом, что он вёл политику центризма? Ясно, что не значит.
Что же собою представляют в таком случае наши правые и “левые” уклонисты?
Что касается правого уклона, то это, конечно, не то, что оппортунизм социал-демократов довоенного периода. Уклон к оппортунизму не есть еще оппортунизм. Мы знаем, как Ленин разъяснял в своё время понятие уклон. Уклон вправо — это нечто такое, что еще не вылилось в оппортунизм и что можно исправить. Поэтому нельзя отождествлять уклон вправо с законченным оппортунизмом.
Что касается “левого” уклона, то он представляет нечто прямо противоположное тому, что представляли собой крайние левые во II Интернационале довоенного периода, т. е. большевики. “Левые” уклонисты не только не левые без кавычек, они по сути дела те же правые уклонисты, с той, однако, разницей, что бессознательно прикрывают свою действительную природу “левыми” фразами. Было бы преступлением против партии не видеть всей глубины разницы между “левыми” уклонистами и подлинными ленинцами, единственными левыми (без кавычек) в нашей партии. (Голос: “А легализация уклонов?”.) Если открытая борьба с уклонами есть легализация, то надо признать, что Ленин давно их “легализовал”.
Они, эти уклонисты, и правые и “левые”, рекрутируются среди самых разнообразных элементов непролетарских слоев, элементов, отражающих давление мелкобуржуазной стихии на партию и разложение отдельных звеньев партии. Часть выходцев из других партий; люди с троцкистскими тенденциями в партии; осколки былых фракций в партии; бюрократизирующиеся (и обюрократившиеся) члены партии в государственном, хозяйственном, кооперативном, профсоюзном аппарате, смыкающиеся с явно буржуазными элементами этих аппаратов; зажиточные члены партии в наших деревенских организациях, срастающиеся с кулачеством, и т. д. и т.п., —такова питательная среда уклонов от ленинской линии. Ясно, что ничего подлинно левого и ленинского не могут воспринять эти элементы. Они могут вскормить лишь открыто оппортунистический уклон, или так называемый “левый” уклон, маскирующий свой оппортунизм левыми фразами.
Вот почему борьба на два фронта является единственно правильной политикой партии.
Далее. Правильно ли сказано в тезисах, что основным методом борьбы с правым уклоном должен быть у нас метод развёрнутой идеологической борьбы? Я думаю, что правильно. Хорошо было бы вспомнить тут опыт борьбы с троцкизмом. С чего мы начали борьбу о ним? Может быть, с организационных выводов? Конечно, нет! Мы начали её с идеологической борьбы. Она велась у нас с 1918 года по 1925 год. Уже в 1924 году наша партия и V конгресс Коминтерна вынесли резолюцию о троцкизме, как о мелкобуржуазном уклоне. Однако Троцкий сидел у нас и в ЦК и в Политбюро. Факт это или нет? Факт. Стало быть, мы “терпели” Троцкого и троцкистов в составе ЦК. Почему мы допускали их пребывание в составе руководящих органов партии? Потому, что троцкисты в то время, несмотря на разногласия с партией, подчинялись решениям ЦК и оставались лойяльными. Когда мы стали применять в сколько-нибудь широком масштабе организационные выводы? Только после того, когда троцкисты организовались во фракцию, создали свой фракционный центр, превратили свою фракцию в новую партию и стали звать людей на антисоветские демонстрации.
Я думаю, что по этому же пути должны мы пойти в борьбе о правым уклоном. Правый уклон нельзя пока еще рассматривать, как нечто оформившееся и выкристаллизовавшееся, хотя он и усиливается в партии. Он только оформляется и кристаллизуется. Есть ли у правых уклонистов фракция? Я думаю, что нет. Можно ли сказать, что они не подчиняются решениям нашей партии? Я думаю, что у нас нет еще оснований обвинять их в этом. Можно ли утверждать, что правые уклонисты обязательно сорганизуются в свою фракцию? Я в этом сомневаюсь. Отсюда вывод: основным методом борьбы с правым уклоном должен быть у нас на данной стадии метод развёрнутой идеологической борьбы. Это тем более правильно, что среди некоторых членов нашей партии имеется обратная тенденция — начать борьбу с правым уклоном не с идеологической борьбы, а с организационных выводов. Они прямо говорят: ты дай нам правых этак человек 10 или 20, мы их расклюём мигом и покончим таким образом с правым уклоном. Я думаю, товарищи, что такие настроения неправильны и опасны. Именно для того, чтобы не плыть по таким настроениям, а поставить борьбу с правым уклоном на правильные рельсы, именно поэтому необходимо сказать ясно и решительно, что основным методом нашей борьбы с правым уклоном является на данной стадии борьба идеологическая.
Значит ли это, что мы исключаем всякие организационные выводы? Нет, не значит. Но это, несомненно, значит, что организационные выводы должны играть здесь подчинённую роль, и если нет фактов нарушения партийных решений со стороны правых уклонистов, то мы не должны их выкидывать из тех или иных руководящих организаций и учреждений. (Голос: “А московская практика?”.)
Я думаю, что среди московских руководящих товарищей мы правых не имели. Там было неправильное отношение к правым настроениям. Скорее всего можно сказать, что там была примиренческая тенденция. Но я не могу сказать, что в Московском комитете существовал правый уклон. (Голос: “А организационная борьба была?”.)
Организационная борьба была, хотя она и занимала подчинённое место. Она была потому, что по Москве идут перевыборы на базе самокритики и районные активы имеют право смещать своих секретарей. (Смех.) (Голос: “Разве перевыборы секретарей у нас были объявлены?”.) Перевыборов секретарей никто не запрещал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31