Норман СПИНРАД
КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ


Как-то утром, не найдя себе более подходящего занятия, я отправился
навестить своего двоюродного братца Таракана. Таракан жил на Восточном
склоне горы в одной из кишащих ящерицами пещер. Таракан не охотился на
медведей и не выращивал зерновые. Он целыми днями швырял комочки
медвежьего жира, бизоний кизяк и протухшие фрукты о стену своей пещеры.
Таракан говорил, что он - Художник. Причем произносил слово Художник
с заглавной буквы (хотя письменность пока еще не изобрели).
Каким бы невероятным это ни показалось, но у Таракана была женщина.
Правда, самая страшная из всех, что живут на горе. Она целыми днями
валялась на грязнущем полу Таракановой пещеры и смотрела на засохшие пятна
медвежьего жира, заплесневелый кизяк и гнилые фрукты, прилепившиеся к
стенам.
Она говорила, что сие есть выражение Тараканьей Души. Очень большой
души.
Но уж очень вонючей.
Едва успев подойти к входу пещеры братца, я почувствовал запах едкого
дыма. И точно - всю пещеру окутывал дым. А в самом центре сидели Таракан и
его женщина. Они подожгли большую кучу сучьев и теперь вдыхали чад.
- Что вы делаете? - поинтересовался я.
- Балдеем, детка, - ответил Таракан. - Последнее изобретение.
- А что это значит-то?
- Вот видишь кучу сучьев, а? Сперва ее поджигаешь, а потом нюхаешь
дым.
Я почесал в затылке, неумышленно раздавив нескольких любимых блох.
- А зачем?
- Ощущение, будто ты взлетаешь.
- Ты что-то не дальше от земли, чем я, - заметил я. - К тому же, еще
и коротышка.
Таракан с отвращением фыркнул.
- Не твоего ума дело, парень, - сказал он. - Сие - лишь для
Художников, Философов и Метафизиков (хотя Философов с Метафизиками тоже
еще не изобрели). Взгляни-ка, вот моя последняя новинка!
К ближней стене пещеры прилип здоровенный комок медвежьего жира, в
центр которого попал кусок бизоньей "лепешки". А все это добро было
окружено красно-зелено-коричневой гнилью фруктов. Пахло произведение еще
хуже, чем выглядело.
- Э-э... интересно... - промямлил я.
- Шедевр, детка, - гордо сообщил Таракан. - Я назвал его: "Душа
Человека"!
- Э-э... "Туша Человека"? Подходяще...
- Нет-нет! Душа, не туша!
- Но, Таракан, ведь произношение по буквам еще не изобрели.
- Извини, забыл.
- Но так или иначе, - стараясь его приободрить, согласился я, -
выглядит все равно Мастерски (что бы там оно ни значило).
- Спасибо детка, - хмуро произнес Таракан.
- В чем дело. Таракан? - поинтересовался я, ибо выглядел он
действительно скверно.
- Целую неделю мы ничегошеньки не ели.
- Так отчего ж ты не вышел и не убил медведя или кого-нибудь там еще?
- удивился я.
- Я не имею права терять времени на охоту, - с негодованием
воскликнул Таракан. - Я живу ради Искусства!
- Скорее всего, ты умрешь ради Искусства, - ответил я.
- К тому же, - очень слабым голосом добавил Таракан, - я довольно
скверный охотник. Я погиб бы с голоду, даже если бы днями напролет
выслеживал медведя. А, скорее, сам медведь настиг бы меня. Так что, по
крайней мере, сейчас я голодаю по Здравомыслию.
Должен признать, звучало разумно. Таракан, во-первых, ужасно
близорук, а, во-вторых, поразительно тощ. Всего девяносто фунтов хилизны.
- Ммммммм... - заметил я.
- Ммммммм - что? - полюбопытствовал Таракан.
- Ну, ты ведь знаешь старика Муравьеда? Он вообще не способен
охотиться. Поэтому изготовляет наконечники для копий и меняет их на
медведей. Может, и ты бы...
- Влезать в бизнес? - завопил Таракан. - Заделаться буржуа? Прекрати,
пожалуйста! Я - Художник.
И неуверенно добавил:
- И кроме того, я же не умею делать наконечники для копий.
- Ммммммм...
- Ммммммм...
- Знаю! - воскликнул я. - Ты будешь продавать свои творения.
- Остынь, детка, - сказал Таракан. - С чего вдруг кто-то захочет
менять еду на живопись?
- Ну потому... э-э... а...
- Полагаю, мне придется умереть с голоду.
- Постой-ка, - пришло мне в голову. - А если я уговорю кого-нибудь
поменять пищу на твое художество, отдашь ли ты мне часть еды, ну, скажем,
одного медведя из каждых десяти?
- Будь спок! - заверил Таракан: - Я-то что здесь теряю?
- Тогда по рукам?
- По рукам, приятель.
Так я изобрел Десятипроцентное Отчисление.
Потом я отправился навестить Павлина. Его пещера - вся заваленная
крашенными в розовый цвет лосиными шкурами, чучелами броненосцев,
засушенными пурпурными вьюнками, - считалась самой изысканной на горе. По
какой-то неведомой мне причине, женщины самых подкаблучных мужчин давали
Павлину медведей за то, чтобы он устроил подобное и в их жилищах.
Павлин и сам-то был довольно странным типом. Одевался он в плотно
облегающую тело шкуру саблезубого тигра, выкрашенную в ярко голубой цвет.
- Приветик, сладенький мой, - поздоровался Павлин, когда я зашел в
его пещеру.
- Здорово, Павлин, - смущенно ответил я. - Слыхал про Таракана?
- Таракана? - взвизгнул Павлин. - Тот грязный, грязный мужик? Тот
самый битник в поистине омерзительной пещере?
- Точно, он, - согласился я. - Художник Таракан. Очень хороший
Художник, знаешь ли.
- Ну и что ты скажешь про это ужасное, ужасное существо?
- Видишь ли, твой приятель Какаду...
- Ну пожалуйста, миленький! - опять завизжал Павлин. - Не упоминай
при мне эту скотину Какаду! Мы с Какаду разошлись. Не понимаю, что такого
я в нем находил! Он просто отвратительный мясник!
Какаду был... ну как его там... в общем приятелем Павлина... Раньше.
Они... ну так сказать... изобрели кое-что друг с другом. Никто,
собственно, так толком и не понял, что, но после этого открытия мы
организовали Полицию Нравов.
- Да, - пробормотал я. - Но тем не менее, Какаду платит Таракану
двадцать медведей за то, чтобы тот разукрасил ему пещеру. Он сказал, что
имея в своей пещере Оригинал Таракана, сделает твою пещеру похожей на...
э-э... Настоящую Нору Ленивца, детка. Да, думаю, не ошибся, именно так он
и сказал.
- Ооооооо! - завопил Павлин. - Ооооооо!
И принялся прыгать по пещере, колошматя маленькими кулачками по
стенам.
- Чудовище! Настоящая скотина! Ооооооо! Это ужасно! Что мне делать,
сладенький мой, что делать?
- Ладно, - предложил я. - Таракан - мой двоюродный брат, сам знаешь,
и я могу как-то повлиять на него. Полагаю, я мог бы убедить его
разукрасить твою пещеру вместо пещеры Какаду. Особенно если ты дашь
тридцать медведей вместо двадцати...
- О, ты мог бы, миленький? Действительно?
- Ну, не знаю, вообще-то ты мне нравишься. Павлин, однако с другой
стороны...
- Очень, очень, очень прошу!
Я тяжело вздохнул.
- Ладно, Павлин, - сказал я. - Ты меня уговорил.
Итак, Павлин получил Оригинал Таракана за тридцать медведей. На
следующей неделе я отправился навестить Какаду и рассказал ему ту же
историю. Но с него я содрал уже сорок медведей. Сорок да тридцать -
семьдесят, что в итоге дает мне семь. Не так уж скверно за пару-то часов
работы. Но мне лучше быть поосторожнее, а то вдруг кто-нибудь изобретет
Подоходный Налог.
Я видел Таракана на прошлой неделе. Неблагодарный. Он перебрался в
самую большую пещеру на Западной Склоне горы. У него появилась
превосходная новая шкура леопарда и три новых женщины. Он даже изобрел
гаванские сигары, чтобы курить что-нибудь дорогое.
К несчастью, он обнаружил, что больше не нуждается во мне для своих
сделок. Он ломит цену по восемьдесят медведей за картину. Я, словно
последний болван, пренебрег изобретением Возобновляемого Контракта с
Исключительными Правами. Видимо, невозможно изобрести все.
Таракан сделался совершенно невыносимым. Теперь он произносит слово
"искусство" с маленькой буквы, в "Медведи" - с большой. Он стал первым
мещанином.
Как вам нравится моя леопардовая шкура? А, может, желаете одну из
моих гаванских сигар? Как, вы разве не знакомы с моей новой женщиной? И вы
не видели мою новую пещеру?
Однако сейчас я могу купить и продать Таракана с потрохами. Я -
первый магнат. Как я этого добился? Хорошо, слушайте...
На горе жил бездельник - Боров. Он никогда не стриг бороду, не имел
ни одной женщины, даже наибезобразнейшей. Он целыми днями валялся в грязи
своей пещеры и ничего не делал, только рыгал время от времени. Истинный
разгильдяй.
Но ведь даже такое ничтожество, как Боров, способно бросать в стены
медвежий жир и бизонье дерьмо.
Я сделал из Борова Художника. Я добился цели, сказав ему, что он
может получать по пятьдесят медведей в день, кидая медвежий жир и бизоньи
"лепешки" в стены пещер других людей.
Борову понравилось.
Но на сей раз, я не позабыл изобрести Возобновляемый Контракт с
Исключительными Правами. Еще одна десятипроцентная сделка.
Десять процентов получает Боров.
После чего я отправился в пещеру Павлина. Я со страхом взглянул на
Тараканье художество.
- Что это? - усмехнулся я.
- Это, мой сладенький, Оригинал Таракана, - самодовольно промурлыкал
Павлин. - Разве не восхитительно? Какая чувственность, какой стиль, какая
грация, какая...
- Таракан? - презрительно хмыкнул я. - Ты что, серьезно? Да весь этот
Неопсевдоклассицизмомодерн канул в Лету вместе с бронтозаврами. Ты совсем
отстал от времени, Павлин.
Я так сказал, изобретя тем самым Критику Искусства.
- Искусство сегодня - это Великий Боров!
- Боров? - заскулил Павлин. - Боров - скотина! Грубая, глупая,
вонючая. Настоящий грязнуля. Ведь вся его пещера - просто гадкая куча
помоев!
- Точно, - согласился я. - В этом источник его величия. Боров -
выдающийся Помойный Художник горы.
- Ооооооо... сколько же стоит художество Борова?
- Сто медведей за картину, - самодовольно сообщил я. - Какаду уже
договорился...
- Я же просил тебя, не упоминая при мне эту тварь! - завизжал Павлин.
- Он не должен опередить меня с Оригиналом Борова, слышишь? Я просто не
вынесу! Но все же так дорого...
Я одарил Павлина своей самой понимающей улыбкой.
- Павлин, старина, - сказал я. - У меня к тебе есть маленькое деловое
предложеньице...
Ну вот и все. Вы теперь понимаете, что когда Павлин занимается
обустройством жилья у каких-нибудь подкаблучных пещеровладельцев, сюда
всегда включается, по крайней мере, один Оригинал Борова, или, может,
парочка Оригиналов Древесного Ленивца, ибо Древесный Ленивец - еще одно
ничтожество, связанное со мной контрактом. Я продаю живопись Павлину за
сотню медведей, а он назначает цену своим простофилям... пардон, клиентам
уже две сотни медведей за ту же самую мазню из медвежьего жира и бизоньего
помета. Павлин называет это Внутренним Интерьером.
А я называю Цивилизацией. Возможно, это продлится еще пару месяцев,
если я буду удачлив.

1