Владимир Сорокин: «Аварон»

Владимир Сорокин
Аварон



Владимир СорокинАВАРОН Андрею Монастырскому 9 сентября 1937 года немке Эсфирь Семеновне опять сорвали урок: только она принялась диктовать диктант «Mein lieblingsbuch», как весь 5-й "Б" загудел. Она выбежала в слезах.— Робя, фашизм не пройдет! — закричал Петух и поднял сжатый кулак.В классе все знали, что у Петуха отец воюет в Испании.— Пошли в «Ударник» на «Арсена»! — предложил Вовка Фрумкин.— Уже дважды смотрели, — зевнул Серега Голова. — Айда по домам.— Робя, она за директором поползла, — сел на парту Сальников. — Лучше остаться.— Вот и сиди здесь, Сало. — Петух вытянул из парты портфель. — Петьк, пошли с девятым домом в расшибец порежемся. Они там за котельной с утра до ночи духарятся.— Я — домой. — Петя положил учебник и тетради в свой портфель желтой кожи, застегнул.— Петь, оставайся. — Сальников качался на пар-те. — Будем с фашистской гадиной воевать.— Guten Tag. — Петя вышел в пустой школьный коридор.В нем было прохладно и сильно пахло краской. Возле двух белых бюстов Ленина и Сталина стояли корзины с цветами.— Петьк, погоди! — Андрюша Скуфин догнал Петю. — Чего так рано домой? Пошли выжигать!— Неохота. — Петя спускался по лестнице, стукая себя портфелем по коленям.— Чего ты вареный такой? — Скуфин остался стоять наверху. — От отца есть чего?— Не твое дело. — Петя потянул дверь, вышел на улицу.В Лаврушинском переулке было чисто и жарко. Солнце серебрило неряшливые тополя, уже тронутые желтизной, сверкало в створе открытого окна писательского дома. Полная женщина мыла другую половину окна.Петя вышел на набережную.Здесь было тоже жарко, чисто и пусто.«Сказал на свою голову, — вспомнил Петя Скуфина. — Теперь каждый раз пристает, дурак.Хорошо, что про мать не знает».Он добрел до Малого Каменного моста, посмотрел на работу молодого регулировщика в белом кителе и белом шлеме, перешел через мост.На «Ударнике» по-прежнему висели две афиши — маленькая «Арсен» и большая «Ленин в Октябре». Петя уже трижды посмотрел «Арсена» и дважды «Ленина в Октябре».Недавно покрашенная крыша «Ударника» сверкала серебром.Петя направился к большому серому дому, возвышающемуся над куполом «Ударника», но вдруг остановился.«Сейчас начнется! — хмуро подумал он. — Опять из школы сбежал?! Прогуливаешь? В физиономию захотел?!»Бабушка шла на него, сворачивая жгут из розового полотенца.— Ты думаешь, без родителей я тебе шалберничать позволю?!Петя сплюнул, посмотрел на свои окна. В столовой занавешено, как всегда. В детской открыто. Наверно, Тинга вырезает своих кукол.Он сделал еще несколько шагов и остановился.Рядом стоял подвижной лоток с газировкой. С трех мокрых стаканов на алюминиевом подносе стекала вода. Солнце тяжело светилось в перевернутом стеклянном конусе с вишневым сиропом. Худая продавщица с желтыми кудряшками из-под белой пилотки и с папиросой в стальных зубах сонно глянула на Петю.Он сунул руку в карман и тут же вспомнил, что денег нет.«Каждую копейку теперь надо беречь!» — бабушка очень часто стала пересчитывать оставшиеся деньги и прятала их в новом месте — не в китайской шкатулке отца, а в своей коробке с орденом.— Ну что, истребитель? — хрипло спросила продавщица. — Полный потянешь аль половинку?Петя повернулся и побрел через проезжую часть — на ту сторону.Фонтан по-прежнему уже вторую неделю не работал, на скамейках сидели редкие люди. По клумбе ходили голуби.Петя добрел до ближайшей скамейки и плюхнулся на нагретое солнцем крашеное дерево. Положил желтый портфель на колени. Замок портфеля глупо улыбался.— Дурак… — Петя плюнул в латунную морду замка.На лавоче возле клумбы засмеялась девушка. Парень в футболке что-то быстро, но негромко рассказывал ей. Она смеялась, облизывая эскимо, зажатое двумя круглыми вафлями.— Дура… — Петя зло посмотрел на девушку.Нагретая полуденным солнцем, Москва была полна дураков.Петя дернул себя за кончик пионерского галстука, посмотрел на портфель. Замок по-прежнему улыбался сквозь слюну.— Скройся, гад! — Петя плюнул так сильно, что слюна попала на галстук.— Бесполезно. Слюны не хватит, — раздался спокойный голос рядом.Петя повернул голову.На другом конце скамейки сидел мужчина в светло-сером костюме с такого же цвета шляпой на голове.— Его только плавильная печь исправит. — Мужчина подмигнул Петиному портфелю, снял шляпу и стал быстро обмахиваться ею. — Сентябрь, а духота как в июле. Хоть бы картошкин дождичек ливанул…Он был неопределенного возраста, лысыватый, с узким сухощавым лицом.«Кондуктор какой-то», — подумал Петя.— Ну что, Петь, допекла тебя бабишка — потная пипишка? — спросил незнакомец. — Ладно бы за дело грызла, старая. А то ведь со страху бесится — как бы завтра за ней не пришли. А была-то раньше неробкого десятка — зам. начальника политотдела армии. Не баран чихал. В девятнадцатом под Херсоном, когда белые прорвались и Буракявичюса ранило, она шестерых из маузера застрелила. Потом, когда Городовиков с бригадой подошел, она Парфенова перед строем лично расстреляла. А теперь без валерьянки не засыпает. Кому она нужна?Петя недоверчиво смотрел на незнакомца. Больше всего его удивляло, что тот знает тайное прозвище бабушки «бабишка — потная пипишка», которое Петя придумал не так давно, бормотал только про себя и не говорил даже сестренке Тинге.— Вы из НКВД? — спросил Петя.— Не совсем. — Незнакомец достал пачку «Казбека», быстро закурил.Его руки, глаза, губы — все было быстрое, по-движное; но в быстроте этой не было никакого беспокойства, наоборот, был какой-то тяжкий покой, нарастающий с каждым движением.— А откуда вы знаете про… — начал было Петя, но незнакомец перебил его, со свистом выпустив дым из узких губ.— Я все знаю, Петя. Знаю, что ты живешь вон в том Доме Правительства, в квартире сто пятьдесят. Что ты хочешь стать эпроновцем, моряком-подводником. Что ты смертельно поругался с Ундиком, а Володяю сломал затылком палец. Знаю, что ты любишь теребить соски, чтобы уснуть быстрее. Знаю, что тебе уже двенадцатый раз снится папа с деревянными руками. Знаю, что ты зашил в подушку Тайную Пионерскую Клятву, сокращенно ТПК. И в этой ТПК семь пунктов. Первый — никогда не плакать. Второй — встретиться лично с товарищем Сталиным. Третий — собирать материалы на врагов папы. Четвертый…— Вы… гипнотизер? — прошептал покрасневший Петя.— Не совсем. — Незнакомец смотрел на клумбу серо-голубыми, ни на секунду не останавливающимися глазами.— Вы знаете, где мои родители?— Знаю.— Они в Бутырках?— Нет.— В Лефортове?— Твоя мама в Лефортово.— А папа? Его же раньше арестовали, тридцатого июня.— Папа не в Лефортово.— А где?— В Бутово.— Это что, тюрьма?— Это место под Москвой.Петя облизал пересохшие губы. Девушка доела мороженое и кинула остатки вафли голубям. Парень стал гадать ей по руке.— А почему тогда у бабушки в Лефортове деньги не приняли? — спросил Петя.— Неразбериха. Тюрьма переполнена. Твоя мама в камере номер семьдесят четыре. На втором этаже.— Правда?— Я всегда говорю правду.Петя растирал пальцами слюну на замке портфеля.— Скажите… а я… а за что их арестовали? Они враги?— Нет. Они не враги.— А за что тогда?Незнакомец кинул папиросу в громоздкую черную урну.— Вот что, Петя. Петр Лурье. Я могу тебе помочь. Могу сделать так, что твою маму выпустят.— А папу? — выдохнул Петя.— С папой сложно. Но маму — могу. Но с одним условием. Если ты мне сегодня поможешь в одном важном деле.— Вы шпион?— Нет. Я не шпион, — хрустнул тонкими сильными пальцами незнакомец. — Скажи мне, только быстро — да или нет? И не тяни время. Его и так в обрез.— А вы… вас как зовут?— Аварон.— Вы… армянин?— Не совсем. Ну, так — да или нет? Быстро, Петя.Незнакомец встал. Он был среднего роста, худощавый и неуловимо-сутулый.— Да, — сказал Петя и тоже встал.— Тогда поехали. — Незнакомец поднял стоящий у скамейки пухлый портфель и пошел к трамвайной остановке.Петя со своим портфелем поспешил за ним.Они молча доехали до Казанского вокзала.Отстояв небольшую очередь, Аварон сунул мятую пятерку в окошко кассы:— Удельная, два билета.— А это далеко? — спросил Петя.— Не задавай вопросов. — Получив билеты, Аварон зашагал к седьмому пути.Они вошли в последний вагон электрички, сели на свободную скамью.Ехали молча в переполненном вагоне. Люди стояли в проходах.— Пионер, уступи место, — посмотрела на Петю полная дама в панаме.— У него арестовали отца и мать, — громко сказал Аварон, не глядя на даму.Дама замолчала.В Удельной вышли. Аварон глянул на часы.— Еще полчаса. Пошли.Миновали поселок с рынком и одноэтажными домами, прошли сквозь сосновый перелесок и оказались возле небольшой церквушки. Рядом с ней возвышался небольшой пригорок, поодаль терялось в зелени заросшее кладбище. Возле церкви толпился народ, в основном пожилые женщины.Аварон взошел на пригорок и сел на траву:— Садись.Петя опустился рядом.— Сейчас начнут, — прищурился Аварон на церковь. — Значит, слушай меня внимательно, Петр Лурье. Когда начнется акафист, ты войдешь в церковь. И встанешь напротив иконы Параскевы Пятницы. И будешь стоять и смотреть. Запомни, мне нужно только то, что упадет на пол. Понял?Петя ничего не понял, но кивнул.Вскоре пару раз робко протренькал церковный колокол, двери храма отворились, и толпа полезла внутрь.Аварон раскрыл свой портфель и вынул толстый моток бечевки на стальном пруте. Он сделал из бечевки петлю, надел Пете на шею. Бечевка была смазана чем-то жирным.— Это солидол? — спросил Петя, чувствуя возбуждение, нарастающее с каждой минутой.— Нет. Это натуральный жир, — пробормотал Аварон. — Иди. И ничего не бойся.Петя встал. Бечевка натянулась.Петя осторожно пошел к церкви.Аварон, сидя на холме, держал прут с мотком бечевки в руках, неотрывно следя за Петей. Бечевка медленно разматывалась.Спустившись с холма, Петя подошел к двери церкви. У входа толпились не попавшие внутрь. Он приблизился к их спинам.«Как же я пройду?» — успел подумать он и прикоснулся своим телом к толпе.Едва это произошло, по телам толпящихся старух, женщин и стариков пробежало что-то вроде вялой судороги, и Пете показалось, что все они всхлипнули спинами .Толпа зашевелилась, расступилась, впуская в себя неуютно-невидимый клин.Петя понял, что клин — это он сам. Ноги его вспотели и прогнулись, как резиновые, он словно заскользил на коньках по горячему и очень приятному льду; сердце его билось тяжело, но очень-очень редко, и между каждым ударом роем накатывали мелкие, щекочущие слова и мысли, разлетающиеся приятными радугами и ниспадающие очередным ударом сердца.Сделав несколько резиновых скольжений, Петя оказался в центре храма; петля на шее сильно натянулась, бечевка запела басовой струной. Петя понял, что моток размотан, и там, на пригорке Аварон держит обеими руками голый стальной прут с привязанной бечевкой.Дышать стало тяжело, но страха не было, наоборот, — непередаваемый восторг силы охватил Петю, он улыбнулся и осмотрелся по сторонам. Вокруг, стоя на коленях, молились верующие. Батюшка быстро читал что-то по книге, стоя неподалеку от небольшой темной иконы. Именно этой иконе молились все собравшиеся.Петля совсем сильно сдавила Петино горло, он открыл рот и вдруг издал громкий ключевой звук.Вокруг потемнело; стены церкви выгнулись сферой, молящиеся стали бесформенными темными кучами; в этих кучах что-то двигалось, собиралось, напрягалось, перестраивалось, набухало — и из куч сладко выдавливались светящиеся молитвы. Извиваясь, они медленно текли к иконе.Икона тоже изменилась. Ее квадрат стал совсем белым, изображение пропало, растворясь в ровном белом свете иконы. Свет этот не был похож на обыкновенный, — он тек наоборот, к источнику, поглощая исходящие из куч молитвы.Молитвы были разные: одни напоминали извивающихся змей, другие выдавливались из куч светящимися шарами, третьи вились бесконечной спиралью, некоторые имели форму сцепленных колбас, некоторые были прямы и тонки, как копья. Все они светились зеленовато-голубым и всех их поглощал квадрат иконы, как пылесос.Поглощение это затавляло Петю прощально вздрагивать , но не телом, а чем-то тяжелым и родным.Вдруг по кучам прошло движение, они перестали выдавливать молитвы, расступились, и в сферу храма, опираясь на четыре кучи, проник большой темно-вишневый шар.— Безногого Фроловича принесли! — почувствовал Петя слоистые покалывания слов.— Заступник наш…— Страстотерпец… отощал-то как, Господи…— Слышь, его опять Моисеевы приволокли…— А Наташка больше горбатиться не хочет, во как…— Помолись за нас, окаянных, Фролович…— Отступите, православные, дайте ему место…Шар остановился в центре храма. Кучи замерли в ожидании. По шару пошли складки, он сжался, вгибаясь. Из его центра выползла толстенная, прямая, как бревно, молитва и поплыла к иконе.В диаметре молитва Фроловича была больше иконы и гораздо толще всех предыдущих молитв. Белый квадрат всосал ее в себя, но не поместившиеся в поле иконы сегменты срезались о края квадрата и бесшумно попадали на пол.Это напомнило Пете процесс изготовления бруса на Кунцевском деревообрабатывающем комбинате: круглое бревно, проходя сквозь прямоугольно выстроенные циркулярные пилы, превращается в брус, а четыре края отваливаются. Эти края в плотницком деле назывались горбылем и шли обычно на заборы.Отвалившиеся от молитвы Фроловича куски лежали на полукруглом полу и медленно сгибались, словно огромные стружки. Цвет их из сине-зеленого стал грязно-голубым, потом оливковым с розовыми вкраплениями.Петя двинулся к остаткам молитвы.Он совсем не чувствовал бечевку на шее, только за плечи и ключицы его держала восторженная сила .Он поднял все четыре куска и прижал к груди. Они были никакие и не вызвали у Пети никаких чувств.И сразу восторженная сила потянула его назад. Петя с удовольствием повиновался, поехал на своих резиновых коньках, но, к удивлению, выйти из церкви ему оказалось гораздо труднее, чем войти в нее. Вокруг все изгибалось и дробилось радугами теребящих слов , слипающихся в вязкое слоистое месиво. Петя словно всплывал спиной к выходу сквозь многослойный мед. Вдруг что-то неродное чувствительно лопнуло, и Петя оказался на улице возле пахнущей купоросом двери храма.— Сюда иди! — раздался голос с холма.Петя с трудом разжал стиснутые зубы, открыл рот и жадно втянул в себя вечерний воздух. Руки его были согнуты и прижимали к груди пустоту. Петя посмотрел на них как на чужие.— Держи! Если бросишь — все пропало! — крикнул Аварон.Петя ничего не чувствовал в руках.Он повернулся к пригорку и ощутил боль в груди, шее и плечах.Солнце зашло.Аварон стоял на пригорке.— Сюда иди! — снова позвал он Петю.Петя двинулся к нему. Несмотря на боль, он чувствовал в себе силу, бодрость и нарастающий с каждым шагом разрешающий покой .— Не торопись, — посоветовал Аварон, когда Петя взошел на пригорок.Быстрые руки сняли с Петиной шеи обрывок бечевки.— Хорошо. Теперь в Москву поедем. Ты прижимай, но не сильно.— А я… там… это… там в этом… — с трудом заворочал одеревеневшим языком Петя, но Аварон перебил его:— Держи, держи! Пошли.Они спустились с пригорка. Оба портфеля остались лежать там.Аварон шел слева позади, правой рукой поддерживая мокрую от пота спину Пети. Петя напряженно смотрел под ноги, словно искал место, куда бы уложить свою ношу. Он тяжело дышал.— Говорю — не спеши, — придерживал его Аварон.Они осторожно двинулись через вечерний поселок. В приземистых домах желтели окна, детвора носилась в полумраке, слышались женские голоса и угрюмое мужское пение под гармонь.— А что там… это… когда было… — тяжело выдавливая слова, заговорил Петя.— Все хорошо. — Аварон направлял его рукой, как пьяного.— А веревка? Лопнула?— Лопнула, — кивнул Аварон.Трое ребятишек сидели на заборе и грызли семечки.— Дядь, а вы кинщик новый? — спросил один.— Нет, я не кинщик, — ответил Аварон.На станции валила толпа с подошедшей электрички. Старухи торговали цветами и семечками. Низкорослая продавщица запирала магазин на большой амбарный замок. Рядом кривоногий худой шофер задвигал в хлебный фургон деревянные противни.Аварон подвел Петю к магазину.— Закрыла уже, — покосилась на них продавщица и сунула ключ в карман жакета.— Отвезите нас в Москву, — обратился Аварон к шоферу.— А чего такое? — Шофер задвинул последний противень. — Еще лектрички ходят.— Нам очень нужно.— Да мне на базу. — Шофер закрыл жестяные двери фургона.— Болен, что ли, малой? — полусонно спросила продавщица.Аварон молчал.— Так вам, может, «скорая» нужна? — Шофер заломил кожаную фуражку. — До Малаховки могу подвезти.— Нам очень нужно в Москву.— Не, до Малаховки.— Ладно, пошла я. — Продавщица косолапо побрела прочь.— Садитесь, — шофер кивнул на фургон. — Гражданин, у вас покурить не будет?— Я не курю, — ответил Аварон и стал помогать Пете забраться в кабину.
1 2 3