- Спой что-нибудь.
- Ночь.
- Ты шепотом.
Я пел шепотом. Она слушала, она смотрела на меня так, как никто ни-
когда на меня не смотрел. Я даже не верил. Она сама песни сочиняет, она,
наверное, все это сочинила. А может, и нет.
- Ладно, - сказала она. - Езжай в Москву к своей Таньке.
- С чего ты взяла?
- Я конверт видела. Обратный адрес - Москва, Таньке.
- И письмо читала?
- Не оставляй конверты на виду.
- Мне скрывать нечего.
- Но ты же не говоришь, что к Таньке едешь.
- Это мое дело.
- А я против? Вали на здоровье. А я - домой.
- Слушай, это смешно. Нам идет быть вместе, мы должны быть вместе
сколько Бог даст. К Таньке или не к Таньке, слушай то, что тебе говорят.
Тебе говорят: я вернусь через два дня - к тебе.
- Ты вернешься домой. Я не смогу с твоими родителями оставаться.
- Ерунда.
- А с собой не хочешь меня взять? Я не жадная, я и третьей даже буду,
не привыкать.
- Помолчи.
- Молчу. Ты козел. Я люблю тебя.
Я не знал, что делать. Нюра до моего отъезда была веселой, легкой,
меня это почему-то пугало, я почему-то думал о том, что я уеду, а она -
под поезд. Благо поезда под рукой. Смешно, быть этого не может. А почему
не может? Все может быть. Лучше б она куксилась, как ревнючая жена, луч-
ше б выговаривала, бранилась, ворчала, бухтела, поедом ела...
- Поехали со мной, если хочешь, - сказал я.
- Нет, я домой. Теперь ты приедешь ко мне.
- Конечно. Но - потом. А пока живи у нас. Мы поживем у нас. Ты хо-
чешь?
- Допустим.
- Тогда дождись меня. Через два дня я дома.
- Ладно. Я даже твоим родителям понравлюсь. На спор?
- Я верю.
- Они в меня влюбятся.
10
мое время идет поперек а не вдоль
здравствуй ближняя быль и далекая боль
что это за эхо пугает ворон
ведь я молчал но голос мой со всех шести сторон
Двенадцать часов - у Пушкина.
К ощущению беззаконности, допустим, не привыкать, но раньше было и
ощущение общего заговора, и общего братства. И сестринства. Мы все тут
ждем кого-то. Она Его, он Ее. ( Или - Он Его. Свобода! ) Все равны в
ожидании своем. Он смотрит на других женского пола, чтоб убедиться, что
Она, ожидаемая, будет лучше всех. Она смотрит на других мужского пола,
чтобы убедиться, что Он, ожидаемый, будет лучше всех. И тем не менее нет
соперничества, а все же больше братства и сестринства.
Теперь же, сегодня, дурацкое чувство, что у тебя не так, как у дру-
гих, и ты другая, и все по-другому; тот, кого ты ждешь, неровня тебе,
ну, например, вон сидит специфически московская старушка, белая кость,
что-то даже дворянское в ней проглядывает, и вдруг подходит к ней моло-
дой и изящный. Все глазеют, втайне усмехаясь, а она, бедная, не видит
ничего, вся рада счастью своему: дождалась! Старушке, впрочем, и шести-
десяти даже нет.
Вот и я такая же. Двойная беззаконность, тройная, десятиричная - чу-
жой, далекий, юный, ненужный, подневольный примчался по первому зову. А
вдруг не примчался? Еще нет двенадцати. Примчится. Давно у меня этого не
было. Может, в этом и дело? Может, и возникло-то оттого, что давно не
было? Бытие циклично. Есть болезни: приходят и уходят. Есть хронические.
У меня хроническая болезнь, которую сложно описать, духовная моя внут-
ренность или, ладно уж, скажем, душа, душа у меня - величина векторная,
я помню еще школьную физику, примерная ученица, медалистка - и на фор-
тепьянах! - хотя "душа" и "величина" - слова несовместные, пусть, напле-
вать, итак, душа - величина векторная, и ей надо быть на кого-то или на
что-то направленной. Остро. Стрела Амура - образ жеманный. Недаром, не-
даром - стрела. Только не в меня, а от меня. Обозначение вектора - стре-
ла. Бедный пацан. Он сделает все, что я захочу. Он признается мне в люб-
ви. Он скажет, что лучше женщины не встречал и не встретит. Господи, что
хуже: если приедет он или если не приедет? Лучше б не приезжал, но это
хуже, чем если б все-таки приехал. Но лучше бы все-таки не приезжал. Что
делать, если не приедет? А что делать, если приедет?
Приехал.
Странно было Сергею Иванову видеть, как взрослая умная женщина смуща-
ется, запинается, не знает, о чем говорить, ждет от него чего-то, а он,
как всякий, от которого слишком ждут, ничего не может, молчит, мнется.
Начинает вдруг рассказывать, что не припомнит такой благостной осени,
которая была, а зима вдруг - неожиданно, проснулся - и снег. И не сошел.
Это очень редко. Обычно первый снег не держится, тает, потом слякоть, а
потом уже настоящий снег, а тут как лег, так и остался, а на него новый,
и сейчас весь город в снегу.
- У тебя есть знакомые в Москве? - спросила Таня.
- Нет. Никого.
- Где ты собирался остановиться?
- Я как-то... Да мало ли? Вон у вокзала целый поезд-гостиница стоит.
Места есть, приходи ночуй.
- Ясно. Пацан, я совсем с тобой говорить не могу. Письмами было лег-
че. Давай сядем, я тебе напишу, а ты мне. И все пойдет по маслу. Или
есть другой способ, чтобы легче было говорить.
- Какой?
- Обычный. Пошли.
В метро он решился и дотронулся пальцами до ее щеки - в углу, она
смотрела в стену.
- Что за жесты? - сказала она. - Не забывайся, пацан. Расклад простой
- ты нравишься мне. Влюбилась. И на старуху бывает проруха. Взаимной же
любви нет и не бывает. Следовательно, ты меня не любишь.
- Не понял.
- Повторяю: взаимной любви нет и быть не может. Ее нет. Ее не бывает.
Я никогда не встречала. У меня никогда не было. У моих подруг, например,
тоже. Я тебя, скажем так, люблю. Значит, ты меня не любишь.
- Почему?
- Потому что взаимной любви нет.
- А вот она.
- Где?
- А вот, - сказал Сергей, и обнял Таню, и начал целовать, что в метро
дело обычное и никого не касается, но Тане казалось, что все всё понима-
ют, и она мягко оттолкнула от себя Сергея.
Они пришли в старый дом, они оказались в квартире с высочайшими по-
толками и паркетным полом, но в коридорах и комнатах было тесно, застав-
лено мебелью, они пили чай на кухне с мужем и женой и их отцом, был ли
это отец жены или мужа, Сергей не разобрал.
- Как дела? - спросила Таня у супругов.
Они стали рассказывать, как дела. Очень долго сперва она рассказывала
про какой-то конфликт на работе, потом он очень долго рассказывал о хло-
потах с ремонтом машины - недавно попал в аварию и вот никак не может
машину восстановить. После этого своим чередом в разговор вступил отец,
подробно прокомментировав практический рассказ о работе дочери или снохи
теоретическими рассуждениями, каковы были служебные отношения раньше и
каковы стали теперь, а практический рассказ о машине сына или зятя - те-
оретическими рассуждениями на тему перегруженности Москвы транспортом,
безумием неумелых сопливых водителей, нерасторопностью или коррумпиро-
ванностью дорожной милиции... Пообщавшись таким образом около часа, уш-
ли.
Теперь уже она в метро перестала обращать внимание на окружающих. Го-
ворила близко - в губы.
- Даже не верится, что ты приехал. Лучше б не приезжал. Приехал - и
вот хлопот с тобой. Приткнуться негде. Ты знаешь, чего я хочу? Погово-
рить с тобой в темноте и наедине. Вот чего мы ищем - чтобы темно, хотя
бы относительно, и тихо, и никого вокруг.
- Везде кто-то вокруг.
- Ну, по крайней мере, чтоб не в соседней комнате.
Еще один старый дом, но потолки пониже, а в комнате, хоть и единс-
твенной, довольно просторно, даже из прихожей видно. Женщина по имени
Алия, очень спокойная. Пришли, ну и пришли. Чай будем пить.
- Чай мы уже пили, - сказала Таня. - Пойдем-ка поговорим.
Они пошли в комнату, а Сергей сел на тумбочку-ящик для обуви и стал
ждать.
Голоса были еле различимы: очень спокойный Алии и, словно подчиненный
ей, такой же спокойный голос Тани.
Вышли.
- Что ж, - сказала Таня, - я рада, что у тебя все в порядке.
- Чего и тебе желаю,- улыбнулась Алия. - Ты извини.
- Да ничего. Это ты извини.
- Нет, это ты извини.
- До свидания, - сказал Сергей.
- До свидания, - спокойно ответила Алия.
В метро Таня сказала:
- У женщин к тридцати годам всегда меньше подруг, чем у мужчин - дру-
зей. А у меня много подруг. Я счастлива. У меня куча подруг. Просто де-
вать некуда.
И замолчала, отвернулась. Похоже, пока не добьется цели, не хочет и
не может говорить ни о чем серьезном. Она, думал Сергей, наверное, зара-
нее все придумала. Сначала свиданье, близкое, долгожданное. А потом го-
ворить - долго, бесконечно. И не может отступить от придуманного. Впро-
чем, и он чувствует себя как-то странно. Пожалуй, в самом деле, перепи-
сываться было интересней.
И опять старый дом - на этот раз из старых позднесоветских, так назы-
ваемый хрущевский. Хламота страшная. Хозяин дома. "Они, что ли, никто не
работают? - мимоходом подумал Сергей. - День-то будний..."
- Знакомьтесь, это Сергей, это мой бывший муж Алексей Антонов. Алек-
сий божий человечек, - сказала Таня.
Мужчина, высокий, черновласый, с седоватой бородой, лет сорока, подал
Сергею свою большую горячую ладонь, а после этого подтянул сползающие с
живота пижамные широкие штаны, остальным же телом был бос, вольготен,
шерстист.
- Пьешь? - спросила Таня.
- Отдыхаю, - возразил бывший муж.
- Ты бы хоть гулял. Иди погуляй. Нам вот с человеком пообщаться надо.
- Какое изысканное хамство с твоей стороны, - приятно удивился мужчи-
на.
- Только без рассуждений. Да или нет?
- Я не могу без рассуждений. Пятый день я отдыхаю один. Что случи-
лось, Татьяна? Что творится в этом мире? Стоило раньше мне позвонить лю-
бому в любое время - и полон дом. А сейчас у всех дела, дела, дела. Или
просто под Новый год все терпят, откладывают? Один я живу вне графика.
Но я тоже стал деловым. Да, я деловым стал. Рациональным. Все что-то
продают, покупают, арендуют. Консалтинг. Дистрибьютер. Или дистрибьютор?
Эти дикторы меня запутали, - ткнул он пальцем в громко работающий теле-
визор. - Бартер, чартер, менеджмент, маркетинг. Хорошо у меня получает-
ся? Я очень много новых слов знаю. Я переводчик, - объяснил он Сергею, -
мне нужно следить за изменениями языка, чтобы не отстать от жизни.
- Переводчик? - спросил Сергей.
- Переводчик. С хинди и урду. Сперва я думал, что обойдусь без кон-
салтингов и менеджментов, все-таки хинди и урду, зачем индийцам консал-
тинг и менеджмент, им нужны слоны, чай, змеи, Бхагавад-Гита и назло аме-
риканской пропаганде нетленные предания о Ганди. Ничего подобного, под-
растают молодые авторы, и вот они пишут на хинди и урду: "Консалтинговая
фирма "Шахер-махер ЛТД" сняла офис в центре Бомбея, и молодой Хасси был
уверен, что ему, лучшему специалисту по маркетингу и менеджменту, теперь
поручат более ответственный пост". Производственный роман на хинди и ур-
ду, каково?
- Это хорошо, - сказала Таня. - А с английского ты уже не переводишь?
- Зачем мне переводить с английского? - воскликнул Алексий, налив се-
бе водки, выпив и кивнув на бутылку - мол, если кто желает, пусть обслу-
живает себя сам. - С английского я перевожу слишком хорошо, мне незачем
переводить с английского. Пусть компьютер переводит с английского. Она
взяла в нежные пальчики его большой и красивый... гм... нос и розовым
язычком стала... тьфу, гадость! Нет, не хочу переводить с английского.
Хочу переводить с хинди и урду, которых я, правда, совсем не знаю, но
это не обязательно. Сейчас это совсем не обязательно. Но вы меня сбили.
Я начал с бартера и консалтинга и расцвета капитализма в России. Я тоже
капиталист. Я имею жилплощадь. Капитал. Я могу сдать ее в аренду на два
часа. Хватит вам два часа? Но за это я прошу, то есть требую, как владе-
лец, как арендатор, час, всего лишь час общения. Я буду пить и бредить,
а вы будете слушать. Согласны?
- Если найдутся чистые стаканы.
- Возьми на кухне.
Таня принесла стаканы, плеснула по чуть-чуть себе и Сергею, они сели
на диване рядом (как одноклассники в гостях у старшего друга, подумал
Сергей),
Бредил он на тему развития капитализма в России, на тему проблем пе-
ревода с плохого английского на хороший русский, поскольку с хорошего
английского книги сейчас никому не нужны. Бредил он также на тему стран-
ности человеческих отношений, когда тот, кто тебя боготворил, в одно-
часье почему-то перестает тебя видеть вообще, хотя, кажется, ни ты не
изменился, ни этот человек не изменился.
К исходу часа он, порядочно опьянев, стал бредить на тему политики.
- Если ты будешь так гнать, ты свалишься, - сказала Таня. - Это не-
честно.
- Ты часто видела меня свалившимся?
- Ты лошадь, - признала Таня. - Это тебя погубит.
- Я нарочно спешу допить эту литровую бутыль, чтобы кончилось, чтобы
у меня был повод пойти по делу, за выпивкой. Не могу же я сам себе приз-
наться, что настолько подл и пошл, что предоставил свою квартиру своей
жене для свидания с любовником.
- Не ерничай.
- Судьба ерничает, я только подпеваю. Осталось полстакашка всего - и
десять минут. Бредить мне надоело. Мне хочется сказать что-нибудь прос-
тое. Мужицкое. Мужественное. Бесхитростное. Благословить, что ли. - Он
поднял полстакашка и благословил: - Будь ты проклята, Танюша, хотя дай
Бог тебе сто лет жизни. Будь я проклят, что не могу тебя вернуть. Я ви-
новат во всем. Один. Я от тебя - идиот - к другим женщинам... Идиот. На
что я надеялся? Ты не умела прощать. Сейчас умеешь? Не отвечай. Парень,
как тебя там? Ты знаешь, что она обожает тебя? Ты для нее свет в окошке.
Она не была у меня два с половиной года - и вдруг пришла. С тобой. Чувс-
твуй это, парень. Если ты сделаешь ей больно, я тебя убью. Я урою тебя.
Она тебя обожает. Я знаю этот ее взгляд. Она так смотрела на меня ког-
да-то. Смотрела или нет, Танюша? Да или нет?
- Смотрела. Час прошел.
- Да. Битый час вы терпели меня. В английском нет такого выражения -
битый час. Вслушайтесь: битый час! Избитый час, измочаленный, поувечен-
ный, поуродованный.
Алексий залпом выпил полстакашка, качнулся, но выпрямился, подошел к
шкафу, распахнул, вырвал из недр свитер, долго напяливал на голое тело,
потом выдрал оттуда же, из-под кучи одежды, джинсовую линялую куртку,
потом пошел в прихожую, врезался по пути плечом в косяк, оба выдержали
удар - и он и косяк, в прихожей долго возился - видимо, обуваясь. Таня
сидела, выпрямившись, слушала, ждала. Сейчас хлопнет дверь.
Вместо этого - тишина.
Она встала, выглянула. Сергей тоже.
Алексий лежал, нелепо раскинувшись на полу. Один ботинок был наполо-
вину натянут на огромную его ступню. Второй валялся поодаль. Наверное,
Алексий хотел достать его, не перемещаясь, тянулся рукой - да так и ос-
тался, в позе человека, бросившего смелую гранату во врага и тут же сра-
женного вражеской пулей.
Они опять сели на диван, как одноклассники, руки на коленях.
- Нет, она знает, что делает, - сказала Таня.
- Кто?
- Судьба. У тебя есть деньги?
- Сколько нужно?
- Столько, сколько стоит снять номер в гостинице. Ненавижу гостиницы.
- А сколько стоит номер в гостинице?
- Не знаю. Тысяч сто. Это неважно. Я же сказала: ненавижу гостиницы.
И вообще, не хочу изменять мужу. Что делать, а? Когда поезд на Саратов?
- У меня и билета нет.
- Возьмешь. Или на проходящий какой-нибудь.
- Извини. Я тебя не понимаю.
- Все ты понимаешь.
- Я думал о тебе. Я хотел с тобой быть. И хочу. Давай что-нибудь при-
думаем.
- Я уже придумала. Езжай домой. Ты где-то там есть, я об этом знаю -
и мне больше ничего не нужно. Он спит как мертвый. Мы теряем время.
- Я только что это хотел сказать.
- Почему не сказал?
- Не успел.
- А теперь поздно.
- Нет. Не поздно.
Сергей обнял ее. Она усмехнулась. Поцеловала его в щеку. Сказала:
- Тебе пора.
- Нет.
- Пора, пора. Ты в школе тоже был отличником?
- Нет.
- Разве?
- На что ты сердишься?
- Разве?
Они молча и торопливо дошли до метро. Час "пик", люди возвращаются с
работы - оказывается, в Москве кто-то все-таки работает днем. Поезда пе-
реполнены. Они смеялись, втискиваясь, хотя сказано уже было "Осторожно,
двери закрываются!", но двери придерживали почти во всех вагонах, и они
тоже - собой. Втиснулись, Сергей вытянул руку, ища, за что уцепиться,
его развернуло плотным многолоктевым, многоплечевым, многотуловищным
движением, он сопротивлялся, чтобы повернуться к Тане и опять смеяться с
нею - лицо в лицо. Повернулся, двери стукнулись, закрываясь, Таня оста-
лась там и смотрела в сторону. Он постучал кулаком по стеклу. Она повер-
нулась и пошла - неторопливо, как ходят никуда не спешащие люди, особен-
но заметные в суматошных людских потоках.
В поезде он почувствовал облегчение и спокойствие. Он сразу же начал
дремать, но лечь нельзя было, ему досталась нижняя полка, на которой си-
дела тетя с верхней полки и кушала вот уже второй час.
1 2 3 4 5 6