Да и, если уколешь и они закричат, как ты поймешь, на самом деле им больно или они только притворяются для виду?— Ну ты и садист… А если не булавкой?— А чем?— Магнитом…— Гм, — сказал я и проводил взглядом очередную старушку. — Магнитом — можно. Но и тогда, наверное, ничего не получится. Магнит так глубоко железо не почует, разве что большой, которым в порту металлолом разгружают. Вот им — да, наверное, получилось бы.Бабулька в бежевом плаще, крутившаяся все это время неподалеку, вдруг переменила курс и решительно пошла на сближение с нашей скамейкой. Не знаю, как Сереге, а мне почему-то сделалось не по себе. Мы как-то оба враз умолкли и теперь в гробовой тишине наблюдали за ее приближением.Старушка подошла вплотную, некоторое время глядела на нас со строгой лаской в выцветших глазах, потом заговорила:— Бутылочки вам не нужны?— А?! — Я аж подпрыгнул от неожиданности. Старушка отшатнулась.— Бутылки, говорю, сдавать не будете? — уже гораздо более сварливым тоном осведомилась она.Тут Серега не выдержал и самым неприличным образом заржал. Старушка смотрела на нас как на сумасшедших.— Не будем, бабушка, не будем! — наконец сказал миролюбиво он, в два глотка допил остатки пива и протянул бабке пустую бутылку. — Держи.Я, в свою очередь, проделал то же самое. Бабка сложила четыре трофея в сумку и потащилась дальше по дорожкам, заглядывая в урны и под лавки и время от времени тревожно оглядываясь на нас. Серега смотрел ей вслед, потом хлопнул себя по лбу.— Слу-ушай! — оживился он. — А ведь они, наверное, радиоволны излучают.— Пожалуй, — согласился я. — Должны же они как-нибудь общаться.— А у тебя же приемник в плейере. Давай проверим!— Ну, это вряд ли, — засомневался я. — Даже если я их и услышу, как я отличу их передачу от…— Какая передача? При чем тут передача! Должен же он хоть какие-то помехи поймать! Доставай.То ли пиво подействовало, то ли усталость, но спорить сил у меня уже не было. Я полез в карман, достал свой старый «Сони Вокмэн», перевел переключатель в положение «радио», сунул в уши поролоновые пуговки наушников и некоторое время вслушивался в шорохи и трески. Изредка что-то прорывалось, но это были голоса или музыка на соседних станциях.— Ничего не слышно, — констатировал я.— Это FM. Попробуй на средних волнах.— А, точно. Ага. Так, так… — Я подкрутил колесико настройки. — Где тут у нас средние волны?Шум помех я зацепил случайно и совершенно неожиданно. Я вытаращился на проходящую мимо бабушку, и, по мере того как она удалялась и стихали помехи в моей «Соньке», я чувствовал, как растут в моей душе тревога и слепое беспокойство. Вероятно, у меня так резко изменилось выражение лица, что Серега все понял без слов. Я поспешно сорвал наушники.— Что? — Серега встрепенулся и потянулся забрать у меня плейер. — Поймал? Поймал?— Да погоди ты…— Дай послушать!— Нечего там слушать, — сварливо отозвался я, отдергивая плейер и путаясь в проводах. — Одна старушка еще ничего не значит. Надо проверить…И мы начали проверять. Мы сунули по наушнику в ухо, как делают влюбленные, и теперь, завидев очередную бредущую бабушку, пристраивались ей в хвост и с мрачным видом шли за нею по дорожке, вырывая плейер друг у дружки и лихорадочно крутя настройку приемника. Из-за коротких проводов шагать нам приходилось в ногу, мы все время сбивались и вообще со стороны, наверное, выглядели очень странно. Большинство старушек нас упорно не хотели замечать, но две-три таки заметили и сразу после этого тревожно ускоряли шаг. Что интересно, стариков нам так и не попалось, кроме одного седого опрятного дедка с тросточкой. Одетый в синюю болоньевую куртку, шляпу и с противогазной сумкой на плече, он ничего не излучал, и мы оставили его в покое. Тем не менее следующие полчаса преподнесли нам новый сюрприз — «фонила» каждая четвертая старушка. Если не каждая третья.— Дела… — Серега озадаченно поскреб в затылке. — Это что же, получается, что каждая третья бабушка вовсе даже не бабушка, а инопланетный агент?— Ну, так уж сразу и инопланетный, — засомневался я. — Не надо торопиться с выводами. Могут быть и другие объяснения.— Какие, интересно знать?— Э-э-э… Ну, я не знаю… Такое, скажем: с возрастом в костях откладывается кальций. Может быть, он экранирует прием… Потом, ведь здесь у нас вся экология ни к черту. Тяжелые металлы, там, и этот… как его…— Стронций, — подсказал Серега.— Ага, он самый.Некоторое время мы сидели молча.— Может, счетчик Гейгера достать? — неуверенно предложил Кабанчик.— А у тебя и Гейгер есть?!Серега с тоской посмотрел на свою сумку и покачал головой:— Нет, только дозиметр. Но я могу раздобыть.— Не надо.Я сидел и крутил колесико настройки, пока мне в уши не ворвался чуть срывающийся, но от того еще более милый сердцу голос Ринго Старра:In the Town, where I was bornLive the man, who sail to sea… «В городке, где я родился, жил человек, который ходил в море» — первые строчки из известной песни группы «Битлз».
Дальше я не рискнул испытывать судьбу, оставил приемник в покое и лишь сидел и наслаждался солнцем, музыкой и ускользающим осенним теплом.«We all live in a Yellow Submarine, — пели „Битлы“, — Yellow Submarine, Yellow Submarine. We…»Внезапно накативший свист помех был так силен, что заглушил даже музыку. Чертыхнувшись, я сорвал наушники, потом поспешно сунул их обратно в уши, убавил громкость и заоглядывался. Сергей с тревогой посмотрел на меня: «Что, опять?» — потом перевел взгляд на аллею и замер.По выщербленным плитам узенькой дорожки в нашу сторону неторопливо двигалась старушка.Одна.И больше никого поблизости.Мы молча проследили, как она, постукивая тросточкой, продефилировала мимо, потом переглянулись. Шум в наушниках был слышен, даже если просто я держал их в руках. Я сделал Сереге знак молчать, мы разом поднялись и также не сговариваясь двинулись за ней.— Что там? — шепотом спросил меня Серега.— Кажется, и в самом деле что-то странное, — почему-то тоже шепотом ответил я, не сводя глаз со старушки. — На, сам послушай.Радиостанцию глушило. Шла стена помех. К тому же упорядоченная: каскад и — тишина, потом опять серия помех и снова тишина…— Как будто кто-то сообщения передает кодированными пакетами, — понимающе кивнул Серега. — Мы в армии, случалось, такое же перехватывали. Ночью делать нечего, сидишь у ящика, верньеры крутишь. Бывает, самолет какой нащупаешь… Да, это занятно. Глушит, как хорошая радиостанция. А на вид не скажешь — бабка как бабка…— Может, у нее и впрямь рация в сумке?— Скажешь тоже! — Серега презрительно оттопырил губу. — Такую рацию нам и вдвоем не поднять!Сравнивать ему было с чем — служил Серега в ПВО.Бабка между тем пересекла весь парк и потихоньку двинулась к Коммунистической.Коммунистическая улица в Перми довольно длинная, но на своем пути претерпевает странные метаморфозы, очень похожие на те, что претерпел сам коммунизм в России, а точнее — в бывшем СССР. Свое начало она берет едва ли не от самого вокзала на Перми-второй, от всех этих железнодорожных дамб, трамвайных путей, лужайки с садом камней, полосы отчуждения и прочих примет разрушения. А начинается сразу — высотными домами общежитий с одной стороны и хмурыми пятиэтажками — с другой. Потом она становится все выше, лезет в гору и примерно у драмтеатра разворачивается в гигантскую площадь с памятником в центре, наполненную грохотом трамваев и спешащими людьми. По другой стороне этой площади параллельно проходит улица Ленина. Это, как я понимаю, должно символизировать расцвет эпохи. Далее квартала два тянутся полуразрушенные здания эпохи классицизма, старые купеческие и мещанские дома, покрашенные ныне «Тиккурилой» и увешанные вывесками и рекламными щитами. Однако где-то на участке «Сквер Уральских Добровольцев — ЦУМ» весь косметический ремонт куда-то пропадает, и дальше тянется унылая череда не «полу-», а уже вполне разрушенных старинных двухэтажек. Посредством их Коммунистическая улица едва находит силы доползти до парка возле Оперного театра, и там, у здания Пушкинской библиотеки, исчезает окончательно. Финал, вполне предсказуемый, но все равно несколько неожиданный.Так вот. Как раз к библиотеке Пушкина та бабка и направлялась.Преследование не осталось ею незамеченным. Отнюдь. Сперва она просто оглядывалась и перекладывала сумку из одной руки в другую, потом прибавила ходу. Тросточка стучала, словно пулемет, мы с Кабанчиком с трудом за нею поспевали. Только теперь я почувствовал страх в глубине души — мерзкий, сосущий. Происходящее не укладывалось ни в какие рамки. Да, пусть мы выпили до кучи всякого разного, но это все равно не могло быть пьяным бредом! Нас, может, и шатало, но только самую малость. Соображали мы и вовсе на удивление трезво.Здесь старый район. Жилые дома, переходы, какие-то арки. Народу на этих улочках всегда мало. Весной здесь цветут яблони и закрывают неприглядный вид, но осенью обшарпанные стены и разбитые окна сразу же бросаются в глаза. Мы пробежали мимо библиотеки, и теперь справа потянулись обвалившиеся стены и какие-то замусоренные палисадники, неумело сляпанные местными жильцами из обломков кирпича и старых арматурин. А старушка все ускоряла и ускоряла шаг, потом перешла на бег и наконец помчалась диким дерганым галопом, высоко подбрасывая ноги. Голова у нее смотрела назад.— Слушай, уйдет! — ахнул Серега и прибавил ходу. — Стой! — крикнул он. — Эй, бабка, погоди!— Это не бабка! — крикнул я. — Бабки так не бегают! Бабки вообще не бегают!Все усилия старушки были тщетными: мы ее догоняли.Честно говоря, я не представлял, что мы будем делать, когда ее догоним. Хмель гулял в голове. Если бы старушка отреагировала, как положено, навряд ли мы чего-нибудь добились. Вся погоня не заняла и пяти минут. Прибавив ходу, я забежал вперед, развернулся и растопырил руки, словно бы надеялся таким образом перекрыть ей дорогу. «Старушка» на мгновение притормозила, стоптанные каблуки громко шаркнули по асфальту. Пожевала губами, пусто глядя сквозь меня, и вдруг ударила тростью. Промазала. Ударила опять. Не было ни слов, ни криков — сразу драка. Серега подбежал сзади и закричал: «Бабка, стой! Контакт! Дружба!», — попытался ухватить «старуху» за руки, и я на мгновение отвлекся. Что-то лязгнуло, затем бабка вполне профессионально провела апперкот, и у меня потемнело в глазах. Удар у нее был не хуже, чем у Майка Тайсона.Когда я снова смог стоять и видеть, то застал следующую картину. Кабан каким-то образом сумел загнать «старушку» в угол между двух домов и теперь охаживал ее дюралевой трубой, как оказалось — дугой от спинки кровати. Где он успел подобрать ее, не знаю. «Старушка» механически отбивалась тростью. На драку андроид явно не был рассчитан. Выражение лица у «бабки» при этом было безразличное, губы что-то шамкали. Все происходящее вызвало во мне какой-то безотчетный ужас, я заорал, метнулся к ближайшему палисаднику, вырвал из оградки железный прут и с ним наперевес бросился в атаку.— Что же вы делаете, ироды, хулиганье проклятое! Я сейчас милицию позову!Шумела какая-то тетка, проходившая, как оказалось, по другой стороне улицы. Однако достойно ей ответить мы не успели — Серега как раз в этот момент особенно удачно ткнул своей дубиной, рука старухи выпала из рукава плаща, с лязгом грохнулась на мостовую и поползла по направлению к тетечке-заступнице. Та осеклась, как будто подавилась, затравленно взвизгнула и, отступив к стене, сползла по ней на мостовую. Глаза ее закрылись.Клюка у «бабушки» была простая, камышовая и легкая, как тросточка слепого, но управляла ею поистине железная рука. Дюжина ударов, попавших в цель, оказались весьма ощутимыми, но это ей не помогло. За две минуты тишины мы разнесли «старушку» вдребезги и пополам. На сей раз — без свидетелей. Мы выбили из нее все гайки, болтики и шестеренки. Внутри у андроида все искрило и дымилось, разнообразные железки так и сыпались на мостовую. Наконец мы, видно, перебили какой-то шланг — внутри у робота что-то лопнуло и на мостовую хлынула густая белая жидкость, похожая по виду на сгущенное молоко. Мутные глаза в последний раз посмотрели на нас, как будто бы запоминая, потом угасли навсегда.— Все, капец. — Серега устало опустил трубу и сплюнул. Прислонился к стене. — Если масло вытекло — хана гидравлике… Ай!Рука «старухи», оказавшаяся в опасной близости от Серегиной ноги, вдруг поднялась и цапнула его за щиколотку. Серега закричал, стряхнул ее и несколькими быстрыми ударами размолотил в металлолом.— Что ж такое… — бормотал я, осторожно склоняясь над останками. Пальто «старухи» лопнуло, резиновая кожа — тоже, и сквозь прорехи там и тут проглядывали провода, опоры каркаса и тяги, отсвечивающие нержавейкой. — Что ж это было, а?— А то сам не видишь, — криво усмехнулся Кабан. — Накаркали. Блин, я такое раньше только в кино видел… Слушай, — он посмотрел на меня, — а мы с тобой не спим, часом?— Вроде нет…— Тогда давай уматывать. Не ровен час увидит кто… Он отбросил прочь дурацкую трубу, потом о чем-то вспомнил, снова подобрал ее, достал платок и стал стирать отпечатки пальцев.— Погоди, — нахмурился я, — нельзя же это так оставлять! Надо сообщить…— Куда?— Куда надо! — огрызнулся я. Руки мои тряслись. — Хоть куда-нибудь сообщить! Чтоб приехали и забрали… это. Это вот забрали.— Без нас сообщат.— Да ты хоть понимаешь, что произошло? Это же открытие!— Открытие-закрытие… — угрюмо заявил Кабанчик. — Если нас тут милиция накроет, разбираться не станет. Как мы им все объясним, зачем мы за ней погнались, и вообще? А? Ты об этом подумал? В общем, я сматываюсь, а ты как хочешь. — Он отбросил трубу, посмотрел на меня. — Так ты идешь?Я встал.— Иду.Вытирая руки и поминутно оглядываясь, мы торопливо зашагали обратно в сторону библиотеки. Ветер усилился. Серега сунул в зубы сигарету и теперь дрожащими руками пытался прикурить. Через несколько минут мы уже не были уверены, что нам все это не примерещилось.— Как-то все это неправильно, — бормотал я. — Не могу понять… Ну, хорошо, пусть даже мы ее раскрыли. Доказать-то мы все равно бы ничего не смогли! Вот ты: разве ты вот так, ни за что ни про что ударил бы старушку?— Она первая напала, — хмуро заявил Кабан, ожесточенно чиркая— зажигалкой. — Если бы она нас не ударила… Ой…Серега остановился. Сигарета выпала у него изо рта.— Вот черт…— Ты чего… — начал было я, глянул вперед и осекся. Из-за угла вываливали старухи. По двое, по трое, все с тросточками, согбенные, одинакового роста, они в мгновение ока перегородили узенькую улицу, выстроились цепью и в полном молчании, с абсолютно равнодушным выражением на лицах двинулись нам навстречу. Действовали они не хуже ОМОНа, пожалуй, даже слаженней. Не хватало только характерных возгласов «хэй! хэй!» и грохота резиновых дубинок по щитам.— Бежим! — завопил Серега, вскинул сумку на плечо и первым рванул назад по улице.Я бросился за ним.Мы пробежали два квартала, миновали останки разбитого андроида и выскочили на Комсомольский, едва не угодив с разбега под троллейбус. Одновременно оглянулись. Бабки приближались. Упавшая в обморок тетка, видимо, уже пришла в себя и смылась. Прохожие с удивлением и откровенной неприязнью покосились на двоих взъерошенных парней, а когда из переулка вывалилась целая толпа бабушек, испуганно шарахнулись в стороны. Впереди замаячили деревянные заборы «долгостроек», афишная тумба и трамвайные рельсы.— Там двенадцатый! — Кабанчик мотнул подбородком в сторону остановки. — Бежим!Трамвай проходил поворот. Мы наддали. «Старухи» при всей своей неутомимости заметно проигрывали нам в скорости. Мы добежали первыми, запрыгнули в вагон буквально за мгновение до того, как двери захлопнулись, и попытались отдышаться, но тут трамвай вдруг дернулся, и двери поползли назад — вожатая заметила подбежавших «старушек» и решила задержаться. Честно говоря, мы совсем не на это рассчитывали: пермский транспорт никогда и никого не ждет, а тех, с кого нечего взять, и подавно. Но, видимо, была разница, одна старушка не успела сесть или два десятка. Вагон был наполовину пуст. Под удивленными взглядами пассажиров мы пробежали вперед, вывалились в переднюю дверь и понеслись сквозь сквер, не разбирая дороги.— Эй, вы куда? — донесся нам вслед запоздалый крик кондукторши. — Оплатите за проезд!Через мгновение «бабки» ее смели.— Да брось ты эту свою сумку! — крикнул я Кабанчику.— Не могу, она на подотчете! — выдохнул тот. — У меня там документы, арбалет… химикатов — на три тысячи… полдома можно отравить… многоэтажного…— Тогда давай одну ручку, быстро!Мы забежали за угол, и там, возле водоразборной колонки остановились и оглянулись. Бабки как раз миновали фонтан. У нас была минута передышки.— Это бред, — выдавил я. — Бред, бред! Шиза! Этого не может быть, потому что этого не может быть!— Хорош орать. — Серега навалился на отполированный рычаг, подставил ладони под струю воды, плеснул в лицо и шумно зафыркал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Дальше я не рискнул испытывать судьбу, оставил приемник в покое и лишь сидел и наслаждался солнцем, музыкой и ускользающим осенним теплом.«We all live in a Yellow Submarine, — пели „Битлы“, — Yellow Submarine, Yellow Submarine. We…»Внезапно накативший свист помех был так силен, что заглушил даже музыку. Чертыхнувшись, я сорвал наушники, потом поспешно сунул их обратно в уши, убавил громкость и заоглядывался. Сергей с тревогой посмотрел на меня: «Что, опять?» — потом перевел взгляд на аллею и замер.По выщербленным плитам узенькой дорожки в нашу сторону неторопливо двигалась старушка.Одна.И больше никого поблизости.Мы молча проследили, как она, постукивая тросточкой, продефилировала мимо, потом переглянулись. Шум в наушниках был слышен, даже если просто я держал их в руках. Я сделал Сереге знак молчать, мы разом поднялись и также не сговариваясь двинулись за ней.— Что там? — шепотом спросил меня Серега.— Кажется, и в самом деле что-то странное, — почему-то тоже шепотом ответил я, не сводя глаз со старушки. — На, сам послушай.Радиостанцию глушило. Шла стена помех. К тому же упорядоченная: каскад и — тишина, потом опять серия помех и снова тишина…— Как будто кто-то сообщения передает кодированными пакетами, — понимающе кивнул Серега. — Мы в армии, случалось, такое же перехватывали. Ночью делать нечего, сидишь у ящика, верньеры крутишь. Бывает, самолет какой нащупаешь… Да, это занятно. Глушит, как хорошая радиостанция. А на вид не скажешь — бабка как бабка…— Может, у нее и впрямь рация в сумке?— Скажешь тоже! — Серега презрительно оттопырил губу. — Такую рацию нам и вдвоем не поднять!Сравнивать ему было с чем — служил Серега в ПВО.Бабка между тем пересекла весь парк и потихоньку двинулась к Коммунистической.Коммунистическая улица в Перми довольно длинная, но на своем пути претерпевает странные метаморфозы, очень похожие на те, что претерпел сам коммунизм в России, а точнее — в бывшем СССР. Свое начало она берет едва ли не от самого вокзала на Перми-второй, от всех этих железнодорожных дамб, трамвайных путей, лужайки с садом камней, полосы отчуждения и прочих примет разрушения. А начинается сразу — высотными домами общежитий с одной стороны и хмурыми пятиэтажками — с другой. Потом она становится все выше, лезет в гору и примерно у драмтеатра разворачивается в гигантскую площадь с памятником в центре, наполненную грохотом трамваев и спешащими людьми. По другой стороне этой площади параллельно проходит улица Ленина. Это, как я понимаю, должно символизировать расцвет эпохи. Далее квартала два тянутся полуразрушенные здания эпохи классицизма, старые купеческие и мещанские дома, покрашенные ныне «Тиккурилой» и увешанные вывесками и рекламными щитами. Однако где-то на участке «Сквер Уральских Добровольцев — ЦУМ» весь косметический ремонт куда-то пропадает, и дальше тянется унылая череда не «полу-», а уже вполне разрушенных старинных двухэтажек. Посредством их Коммунистическая улица едва находит силы доползти до парка возле Оперного театра, и там, у здания Пушкинской библиотеки, исчезает окончательно. Финал, вполне предсказуемый, но все равно несколько неожиданный.Так вот. Как раз к библиотеке Пушкина та бабка и направлялась.Преследование не осталось ею незамеченным. Отнюдь. Сперва она просто оглядывалась и перекладывала сумку из одной руки в другую, потом прибавила ходу. Тросточка стучала, словно пулемет, мы с Кабанчиком с трудом за нею поспевали. Только теперь я почувствовал страх в глубине души — мерзкий, сосущий. Происходящее не укладывалось ни в какие рамки. Да, пусть мы выпили до кучи всякого разного, но это все равно не могло быть пьяным бредом! Нас, может, и шатало, но только самую малость. Соображали мы и вовсе на удивление трезво.Здесь старый район. Жилые дома, переходы, какие-то арки. Народу на этих улочках всегда мало. Весной здесь цветут яблони и закрывают неприглядный вид, но осенью обшарпанные стены и разбитые окна сразу же бросаются в глаза. Мы пробежали мимо библиотеки, и теперь справа потянулись обвалившиеся стены и какие-то замусоренные палисадники, неумело сляпанные местными жильцами из обломков кирпича и старых арматурин. А старушка все ускоряла и ускоряла шаг, потом перешла на бег и наконец помчалась диким дерганым галопом, высоко подбрасывая ноги. Голова у нее смотрела назад.— Слушай, уйдет! — ахнул Серега и прибавил ходу. — Стой! — крикнул он. — Эй, бабка, погоди!— Это не бабка! — крикнул я. — Бабки так не бегают! Бабки вообще не бегают!Все усилия старушки были тщетными: мы ее догоняли.Честно говоря, я не представлял, что мы будем делать, когда ее догоним. Хмель гулял в голове. Если бы старушка отреагировала, как положено, навряд ли мы чего-нибудь добились. Вся погоня не заняла и пяти минут. Прибавив ходу, я забежал вперед, развернулся и растопырил руки, словно бы надеялся таким образом перекрыть ей дорогу. «Старушка» на мгновение притормозила, стоптанные каблуки громко шаркнули по асфальту. Пожевала губами, пусто глядя сквозь меня, и вдруг ударила тростью. Промазала. Ударила опять. Не было ни слов, ни криков — сразу драка. Серега подбежал сзади и закричал: «Бабка, стой! Контакт! Дружба!», — попытался ухватить «старуху» за руки, и я на мгновение отвлекся. Что-то лязгнуло, затем бабка вполне профессионально провела апперкот, и у меня потемнело в глазах. Удар у нее был не хуже, чем у Майка Тайсона.Когда я снова смог стоять и видеть, то застал следующую картину. Кабан каким-то образом сумел загнать «старушку» в угол между двух домов и теперь охаживал ее дюралевой трубой, как оказалось — дугой от спинки кровати. Где он успел подобрать ее, не знаю. «Старушка» механически отбивалась тростью. На драку андроид явно не был рассчитан. Выражение лица у «бабки» при этом было безразличное, губы что-то шамкали. Все происходящее вызвало во мне какой-то безотчетный ужас, я заорал, метнулся к ближайшему палисаднику, вырвал из оградки железный прут и с ним наперевес бросился в атаку.— Что же вы делаете, ироды, хулиганье проклятое! Я сейчас милицию позову!Шумела какая-то тетка, проходившая, как оказалось, по другой стороне улицы. Однако достойно ей ответить мы не успели — Серега как раз в этот момент особенно удачно ткнул своей дубиной, рука старухи выпала из рукава плаща, с лязгом грохнулась на мостовую и поползла по направлению к тетечке-заступнице. Та осеклась, как будто подавилась, затравленно взвизгнула и, отступив к стене, сползла по ней на мостовую. Глаза ее закрылись.Клюка у «бабушки» была простая, камышовая и легкая, как тросточка слепого, но управляла ею поистине железная рука. Дюжина ударов, попавших в цель, оказались весьма ощутимыми, но это ей не помогло. За две минуты тишины мы разнесли «старушку» вдребезги и пополам. На сей раз — без свидетелей. Мы выбили из нее все гайки, болтики и шестеренки. Внутри у андроида все искрило и дымилось, разнообразные железки так и сыпались на мостовую. Наконец мы, видно, перебили какой-то шланг — внутри у робота что-то лопнуло и на мостовую хлынула густая белая жидкость, похожая по виду на сгущенное молоко. Мутные глаза в последний раз посмотрели на нас, как будто бы запоминая, потом угасли навсегда.— Все, капец. — Серега устало опустил трубу и сплюнул. Прислонился к стене. — Если масло вытекло — хана гидравлике… Ай!Рука «старухи», оказавшаяся в опасной близости от Серегиной ноги, вдруг поднялась и цапнула его за щиколотку. Серега закричал, стряхнул ее и несколькими быстрыми ударами размолотил в металлолом.— Что ж такое… — бормотал я, осторожно склоняясь над останками. Пальто «старухи» лопнуло, резиновая кожа — тоже, и сквозь прорехи там и тут проглядывали провода, опоры каркаса и тяги, отсвечивающие нержавейкой. — Что ж это было, а?— А то сам не видишь, — криво усмехнулся Кабан. — Накаркали. Блин, я такое раньше только в кино видел… Слушай, — он посмотрел на меня, — а мы с тобой не спим, часом?— Вроде нет…— Тогда давай уматывать. Не ровен час увидит кто… Он отбросил прочь дурацкую трубу, потом о чем-то вспомнил, снова подобрал ее, достал платок и стал стирать отпечатки пальцев.— Погоди, — нахмурился я, — нельзя же это так оставлять! Надо сообщить…— Куда?— Куда надо! — огрызнулся я. Руки мои тряслись. — Хоть куда-нибудь сообщить! Чтоб приехали и забрали… это. Это вот забрали.— Без нас сообщат.— Да ты хоть понимаешь, что произошло? Это же открытие!— Открытие-закрытие… — угрюмо заявил Кабанчик. — Если нас тут милиция накроет, разбираться не станет. Как мы им все объясним, зачем мы за ней погнались, и вообще? А? Ты об этом подумал? В общем, я сматываюсь, а ты как хочешь. — Он отбросил трубу, посмотрел на меня. — Так ты идешь?Я встал.— Иду.Вытирая руки и поминутно оглядываясь, мы торопливо зашагали обратно в сторону библиотеки. Ветер усилился. Серега сунул в зубы сигарету и теперь дрожащими руками пытался прикурить. Через несколько минут мы уже не были уверены, что нам все это не примерещилось.— Как-то все это неправильно, — бормотал я. — Не могу понять… Ну, хорошо, пусть даже мы ее раскрыли. Доказать-то мы все равно бы ничего не смогли! Вот ты: разве ты вот так, ни за что ни про что ударил бы старушку?— Она первая напала, — хмуро заявил Кабан, ожесточенно чиркая— зажигалкой. — Если бы она нас не ударила… Ой…Серега остановился. Сигарета выпала у него изо рта.— Вот черт…— Ты чего… — начал было я, глянул вперед и осекся. Из-за угла вываливали старухи. По двое, по трое, все с тросточками, согбенные, одинакового роста, они в мгновение ока перегородили узенькую улицу, выстроились цепью и в полном молчании, с абсолютно равнодушным выражением на лицах двинулись нам навстречу. Действовали они не хуже ОМОНа, пожалуй, даже слаженней. Не хватало только характерных возгласов «хэй! хэй!» и грохота резиновых дубинок по щитам.— Бежим! — завопил Серега, вскинул сумку на плечо и первым рванул назад по улице.Я бросился за ним.Мы пробежали два квартала, миновали останки разбитого андроида и выскочили на Комсомольский, едва не угодив с разбега под троллейбус. Одновременно оглянулись. Бабки приближались. Упавшая в обморок тетка, видимо, уже пришла в себя и смылась. Прохожие с удивлением и откровенной неприязнью покосились на двоих взъерошенных парней, а когда из переулка вывалилась целая толпа бабушек, испуганно шарахнулись в стороны. Впереди замаячили деревянные заборы «долгостроек», афишная тумба и трамвайные рельсы.— Там двенадцатый! — Кабанчик мотнул подбородком в сторону остановки. — Бежим!Трамвай проходил поворот. Мы наддали. «Старухи» при всей своей неутомимости заметно проигрывали нам в скорости. Мы добежали первыми, запрыгнули в вагон буквально за мгновение до того, как двери захлопнулись, и попытались отдышаться, но тут трамвай вдруг дернулся, и двери поползли назад — вожатая заметила подбежавших «старушек» и решила задержаться. Честно говоря, мы совсем не на это рассчитывали: пермский транспорт никогда и никого не ждет, а тех, с кого нечего взять, и подавно. Но, видимо, была разница, одна старушка не успела сесть или два десятка. Вагон был наполовину пуст. Под удивленными взглядами пассажиров мы пробежали вперед, вывалились в переднюю дверь и понеслись сквозь сквер, не разбирая дороги.— Эй, вы куда? — донесся нам вслед запоздалый крик кондукторши. — Оплатите за проезд!Через мгновение «бабки» ее смели.— Да брось ты эту свою сумку! — крикнул я Кабанчику.— Не могу, она на подотчете! — выдохнул тот. — У меня там документы, арбалет… химикатов — на три тысячи… полдома можно отравить… многоэтажного…— Тогда давай одну ручку, быстро!Мы забежали за угол, и там, возле водоразборной колонки остановились и оглянулись. Бабки как раз миновали фонтан. У нас была минута передышки.— Это бред, — выдавил я. — Бред, бред! Шиза! Этого не может быть, потому что этого не может быть!— Хорош орать. — Серега навалился на отполированный рычаг, подставил ладони под струю воды, плеснул в лицо и шумно зафыркал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26