Он перестал
хохотать и испуганно посмотрел на старичка. Старичок хитровато поглядывал
на него своими маленькими блестящими глазками, левая его рука уходила
Вадиму в промежность... ГОСПОДИ! - подумал Вадим, - ЭТОТ ПРИДУРОК ЗАСУНУЛ
СВОИ ПОГАНЫЕ ГРАБЛИ МНЕ В ЗАДНИЦУ И НАМАТЫВАЕТ НА НИХ МОИ КИШКИ. И тогда
его мочевой пузырь действительно не выдержал, вся выпитая за день вода,
которая не успела выйти потом, хлынула из него через обмякший пенис. И
лишь спустив все до последней капли, Вадим заорал.
Не помня себя от ужаса, он принялся молотить ногами по чему ни
попадя, а затем, не переставая орать, рванулся с полка и с грохотом
обрушился на пол. Он ударился о доски коленями и подбородком одновременно,
но даже не почувствовал боли. За его спиной послышался громкий, похожий на
треск деревянной трещотки, сухой смех. Не тратя времени на то, чтобы
подняться на ноги, Вадим проворно засеменил на четвереньках к выходу,
боднул дверь головой и выбрался в предбанник. В открытую дверь предбанника
заглядывало вечернее солнце. Вадим глянул под себя и увидел под странно
поджатым (словно бы опустевшим) животом свои бледные ляжки, заляпанные
чем-то красным, хлещущим сверху. Позади болтающегося между ляжками пениса,
на полу, виднелось нечто непонятное, серовато-желтое, похожее на толстую
резиновую трубу, но не гладкую, а сложенную гармошкой. И ЭТО вываливалось
у него из заднего прохода с таким звуком, какой бывает, когда шлепают
шматок сырого мяса на сковородку. Вдруг эта падающая на пол толстыми
кольцами, похожая на удава труба подскочила кверху и исчезла из его поля
зрения, а позади опять послышался сухой, трескучий смех, в котором не было
ничего человеческого. Обернувшись через плечо, Вадим увидел, что банник
по-прежнему сидит на полке, свесив с него ножки с повернутыми внутрь
ступнями, но теперь были видны обе его ладони, и на левую его руку был
намотан конец этой самой трубы, которая больше не валялась грудой между
коленями Вадима, а висела в воздухе, натянутая, как канат: она тянулась
через всю баню, минуя раскрытую дверь, и через весь предбанник, исчезая у
Вадима в заднем проходе. ГОСПОДИ! ДА ЭТО ЖЕ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ, - с
удивлением и необыкновенным спокойствием подумал Вадим. - ЭТА СКОТИНА
ВЫДРАЛА ИЗ МЕНЯ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ ЧЕРЕЗ ЗАДНИЙ ПРОХОД, А Я ЭТОГО ДАЖЕ
НЕ ЗАМЕТИЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПОЧУВСТВОВАЛ БОЛИ. ВПРОЧЕМ, ТАК ЭТО И БЫВАЕТ, КОГДА
БОЛЬ СЛИШКОМ СИЛЬНА. И лишь додумав эту мысль до конца, Вадим почувствовал
тошноту. Но вырыгнуть непереваренные остатки пищи он уже не успел, потому
что в следующее мгновение его желудок, раздирая узкую дырку заднего
прохода, вылетел из него вслед за кишками - Вадим судорожно схватил воздух
ртом... глаза его вылезли из орбит... закатились под верхние веки... и,
заливая дощатый пол предбанниками потоками хлынувшей из него крови, Вадим
с хрипом повалился на бок - и больше уже не шевелился. На его лице застыла
странная гримаса, похожая на веселую, даже радостную улыбку: широко
раскрытые глаза и рот, обнаживший два ряда зубов, - только неподвижную,
застывшую, как на фотографии. Банник исчез. Механические часы, как ни в
чем не бывало щелкавшие на угловой полочке в предбаннике, показывали
начало седьмого.
Через четверть часа во дворе раздаются два женских голоса:
- Ну, и где же твой благоверный? Похоже, он и не думал топить баню.
- Откуда я знаю, мам, чего ты меня спрашиваешь?
- ТЫ вышла за него замуж, девочка, не я.
- Ой, мам, перестань. Давит, наверно, диван в доме. Жарко, сил нет.
- А ты уверена, что он вообще сюда приехал? Вот будет здорово. Хотя
от этого разгильдяя всего можно ожидать.
Лариса, красивая сильная молодая женщина, ничего на это не отвечает.
Она на ходу стягивает с себя легкое ситцевое плате, оставшись в белых
домашних трусиках и короткой маечке, вовсе не предназначенных для чужих
глаз (но ведь кто здесь может увидеть? - сплошные пустыри вокруг, захирела
деревенька), и направляется в дом. Но, еще не зайдя в крыльцо, она
замечает поставленный в сарае мотоцикл.
- Да нет, он здесь, ма, - говорит она громко. - В бане, наверно,
возится. Пойду гляну.
Бросив платье на лавочку в крыльце, она (как несколькими часами
раньше Вадим) минует картофельное поле и подходит к бане. Еще издали она
замечает неладное. Дверь в предбаннике широко раскрыта, и на полу лежит
что-то огромное и белое... Она никак не может понять, что это такое.
Точнее, она отказывается понимать, что это такое. Отказывается видеть в
этом... Ее зрачки неестественно расширяются от ужаса... она непроизвольно
зажимает рот кулаком... и все равно из ее глотки вырывается хриплый воющий
нечеловеческий крик, а белая материя слегка отвисших на красивой попке
трусиков темнеет и по внутренней стороне правой ноги, куда с вожделением
заглядывал не один мужчина, сбегает тоненькая желтая струйка мочи.
1 2
хохотать и испуганно посмотрел на старичка. Старичок хитровато поглядывал
на него своими маленькими блестящими глазками, левая его рука уходила
Вадиму в промежность... ГОСПОДИ! - подумал Вадим, - ЭТОТ ПРИДУРОК ЗАСУНУЛ
СВОИ ПОГАНЫЕ ГРАБЛИ МНЕ В ЗАДНИЦУ И НАМАТЫВАЕТ НА НИХ МОИ КИШКИ. И тогда
его мочевой пузырь действительно не выдержал, вся выпитая за день вода,
которая не успела выйти потом, хлынула из него через обмякший пенис. И
лишь спустив все до последней капли, Вадим заорал.
Не помня себя от ужаса, он принялся молотить ногами по чему ни
попадя, а затем, не переставая орать, рванулся с полка и с грохотом
обрушился на пол. Он ударился о доски коленями и подбородком одновременно,
но даже не почувствовал боли. За его спиной послышался громкий, похожий на
треск деревянной трещотки, сухой смех. Не тратя времени на то, чтобы
подняться на ноги, Вадим проворно засеменил на четвереньках к выходу,
боднул дверь головой и выбрался в предбанник. В открытую дверь предбанника
заглядывало вечернее солнце. Вадим глянул под себя и увидел под странно
поджатым (словно бы опустевшим) животом свои бледные ляжки, заляпанные
чем-то красным, хлещущим сверху. Позади болтающегося между ляжками пениса,
на полу, виднелось нечто непонятное, серовато-желтое, похожее на толстую
резиновую трубу, но не гладкую, а сложенную гармошкой. И ЭТО вываливалось
у него из заднего прохода с таким звуком, какой бывает, когда шлепают
шматок сырого мяса на сковородку. Вдруг эта падающая на пол толстыми
кольцами, похожая на удава труба подскочила кверху и исчезла из его поля
зрения, а позади опять послышался сухой, трескучий смех, в котором не было
ничего человеческого. Обернувшись через плечо, Вадим увидел, что банник
по-прежнему сидит на полке, свесив с него ножки с повернутыми внутрь
ступнями, но теперь были видны обе его ладони, и на левую его руку был
намотан конец этой самой трубы, которая больше не валялась грудой между
коленями Вадима, а висела в воздухе, натянутая, как канат: она тянулась
через всю баню, минуя раскрытую дверь, и через весь предбанник, исчезая у
Вадима в заднем проходе. ГОСПОДИ! ДА ЭТО ЖЕ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ, - с
удивлением и необыкновенным спокойствием подумал Вадим. - ЭТА СКОТИНА
ВЫДРАЛА ИЗ МЕНЯ МОИ СОБСТВЕННЫЕ КИШКИ ЧЕРЕЗ ЗАДНИЙ ПРОХОД, А Я ЭТОГО ДАЖЕ
НЕ ЗАМЕТИЛ. Я ДАЖЕ НЕ ПОЧУВСТВОВАЛ БОЛИ. ВПРОЧЕМ, ТАК ЭТО И БЫВАЕТ, КОГДА
БОЛЬ СЛИШКОМ СИЛЬНА. И лишь додумав эту мысль до конца, Вадим почувствовал
тошноту. Но вырыгнуть непереваренные остатки пищи он уже не успел, потому
что в следующее мгновение его желудок, раздирая узкую дырку заднего
прохода, вылетел из него вслед за кишками - Вадим судорожно схватил воздух
ртом... глаза его вылезли из орбит... закатились под верхние веки... и,
заливая дощатый пол предбанниками потоками хлынувшей из него крови, Вадим
с хрипом повалился на бок - и больше уже не шевелился. На его лице застыла
странная гримаса, похожая на веселую, даже радостную улыбку: широко
раскрытые глаза и рот, обнаживший два ряда зубов, - только неподвижную,
застывшую, как на фотографии. Банник исчез. Механические часы, как ни в
чем не бывало щелкавшие на угловой полочке в предбаннике, показывали
начало седьмого.
Через четверть часа во дворе раздаются два женских голоса:
- Ну, и где же твой благоверный? Похоже, он и не думал топить баню.
- Откуда я знаю, мам, чего ты меня спрашиваешь?
- ТЫ вышла за него замуж, девочка, не я.
- Ой, мам, перестань. Давит, наверно, диван в доме. Жарко, сил нет.
- А ты уверена, что он вообще сюда приехал? Вот будет здорово. Хотя
от этого разгильдяя всего можно ожидать.
Лариса, красивая сильная молодая женщина, ничего на это не отвечает.
Она на ходу стягивает с себя легкое ситцевое плате, оставшись в белых
домашних трусиках и короткой маечке, вовсе не предназначенных для чужих
глаз (но ведь кто здесь может увидеть? - сплошные пустыри вокруг, захирела
деревенька), и направляется в дом. Но, еще не зайдя в крыльцо, она
замечает поставленный в сарае мотоцикл.
- Да нет, он здесь, ма, - говорит она громко. - В бане, наверно,
возится. Пойду гляну.
Бросив платье на лавочку в крыльце, она (как несколькими часами
раньше Вадим) минует картофельное поле и подходит к бане. Еще издали она
замечает неладное. Дверь в предбаннике широко раскрыта, и на полу лежит
что-то огромное и белое... Она никак не может понять, что это такое.
Точнее, она отказывается понимать, что это такое. Отказывается видеть в
этом... Ее зрачки неестественно расширяются от ужаса... она непроизвольно
зажимает рот кулаком... и все равно из ее глотки вырывается хриплый воющий
нечеловеческий крик, а белая материя слегка отвисших на красивой попке
трусиков темнеет и по внутренней стороне правой ноги, куда с вожделением
заглядывал не один мужчина, сбегает тоненькая желтая струйка мочи.
1 2