Дом, хоть и велик, отличается поразительной акустикой. Лоране со своей кровати слышит все, и стоит Ломону, не дай бог, позабыть про задвижку, его встретят выговором:
— Ты же знаешь, я не могу заснуть, если дом открыт ю в него может вломиться кто угодно.
Даже если он закрывал задвижку, ему нередко пригодилось опять спускаться вниз: жена была не уверена, что слышала щелчок.
Ломон снял мокрое пальто, шляпу, поднялся по лестнице и вошел в спальню жены. Право, могло показаться, что все время, пока его не было, и Лоране, и кухарка сохраняли неподвижность статуй. Леопольдина сидела с не. проницаемым лицом, ее тускло-серые волосы были подобраны шпильками. Верит ли она в подлинность приступов Лоране? Может, не верит? Но угадать это так же невозможно, как невозможно узнать, испытывает ли она сострадание к хозяйке, предана ей или, напротив, ненавидит.
Леопольдина поселилась у них в доме семнадцать лет назад, после смерти мужа. Она превосходно готовит и очень строго следит за служанками, почему они и не держатся дольше нескольких месяцев.
А что она думает о своих хозяевах — это ее дело.
— Тебе лучше? — спросил Ломон.
Леопольдина поднялась; г-жа Ломон даже не шевельнулась и только следила, как муж расхаживает по комнате.
— Снег идет,— сообщил он.
Ни одна из женщин не отреагировала на его слова. Уже в дверях Леопольдина спросила, заранее зная ответз
— Я больше не нужна?
Ломон покачал головой: «Нет». Еще она спросила:
— Как обычно, в семь?
Ломон всегда вставал в семь утра: перед уходом во Дворец Правосудия он любил спокойно поработать у себя в кабинете, внизу.
Громко считая, он капал лекарство в стакан с водой:
— ...девять... десять... одиннадцать... двенадцать! Если он наливал в стакан только одиннадцать капель или, не приведи господь, туда падала тринадцатая, на глаза жены словно набегала тень.
Лоране выпила лекарство. Кухарка уже была в коридоре и закрыла за собой дверь.
— Постарайся не нервничать. Знаешь, мне с трудом удалось разбудить Фонтана.
Ломон знал: жена высчитала время, необходимое на дорогу до аптеки и обратно. Вдруг, словно капли мгновенно подействовали, Лоране заговорила почти здоровым голосом:
— Мне казалось, у пего есть ночной звонок.
— Не работает. Фонтан говорит, сели батарейки. — И что же ты сделал?
— Зашел в бар на углу улицы Брестом и позвонил оттуда. Это быстрей, чем возвращаться домой.
О существовании бара «Армандо» Лоране не знает: в ту пору, когда она жила нормальной жизнью, его еще не было.
— А я думала, после полуночи бары закрыты,
— Все, кроме этого,
— Ах, вот как...
Ломон снова взял ее за руку и, шевеля губами, стал считать пульс:
— ...шестьдесят шесть... шестьдесят семь... шестьдесят восемь... Ну, вот видишь!
Он опять допустил промах. По нескольку раз в день, сам того не желая, он совершает оплошности. Уже произнося: «Вот видишь!» —он понял: надо было промолчать. Лоране не любит, когда он сообщает ей, что пульс и температура у нее нормальные или что выглядит она хорошо и глаза у нее ясные.
— Ты уже кончил заниматься?
— Нет. Еще на полчаса осталось.
— Почему бы тебе не отложить до утра?
Ну, как ей объяснишь? Двадцать четыре года живут они вместе, а она как будто не знает: он ни разу не приходил на заседание не то что уголовного — исправительного суда, не просмотрев накануне вечером материалов дела. Правда, особой необходимости в этом нет. Никто, кроме него, так не делает. Возможно, причина тому — его чрезмерная дотошность. А может, неуверенность в
себе? Но в любом случае это стало для него привычкой, почти ритуалом.Молено было, конечно, упорствовать, настоять на своем. Ничто не мешало Ломону уйти к себе в спальню и продолжать работу, но ведь через несколько минут все начнется сначала: жена опять будет вздыхать, метаться в постели — лишь бы не дать ему забыть, что ради своей прихоти он заставляет ее страдать.
— Хорошо. Закончу завтра.
Проще уступить. Этим он, может быть, чуточку испортит ей удовольствие.
— Тебе ничего не нужно? — Нет, ничего.
— Не жарко?
— Нет.
Теперь они не целовали друг друга на ночь —даже в лоб. Ломон переоделся, уложил бумаги в портфель, раскурил трубку, которую оставил на столе, когда серебряный колокольчик оторвал его от дела. Уже в халате присел перед камином, засыпал поленья золой. В доме было центральное отопление, но Ломон любил, чтобы у него в спальне и в кабинете топился камин, и сам поддерживал огонь.
Напоследок он заглянул к жене:
— Спокойной ночи, Лоране. — Спокойной ночи.
Потом он прошел в ванную, вернулся, лег и погасил лампу; красноватый отсвет проникал к нему в спальню через открытую дверь; изредка потрескивали, угасая, дрова в камине. Тут Ломон вспомнил, что надо бы выпить грогу и принять аспирин, но не набрался духу вылезти из-под одеяла. Заснул он вопреки ожиданиям почти сразу.
Его разбудила Анна, подавшая утренний кофе. Она служит у них в горничных четвертый месяц. В свои девятнадцать лет уже успела отсидеть в исправительном доме. — Ставни открыть можно? — Спросила она. Ломон ответил «да», сел в постели, взял чашку. Голова была тяжелая, губы запеклись. Рассвет только-только занимался, и, глядя через окна на улицу, Ломон едва различал черные ветви деревьев,
— Снег еще идет?
— Нет. Но холодно. Похоже, подморозит. От Анны еще пахло постелью и потом.
— Ванну вам приготовить?.
Ломон утвердительно кивнул и, не успела Анна выйти, спросил:
— Что мадам?
Входя к нему по утрам, Анна первым делом закрывала дверь, ведущую в спальню Лоране
— Думаю, спит.
Несомненно, болезнь Лоране не казалась Анне такой уж опасной; надо полагать, разговаривая с лавочниками, она издевалась над своей хозяйкой. Да и над Ломоном, наверно, тоже, но по другой причине. В тринадцать лет Анна приобрела опыт общения с мужчинами, а в шестнадцать, когда полиция пресекла ее деятельность, была уже ветераном парижской панели и приобрела широкую известность в районе Центрального рынка.
Делала ли она различия между представителями мужского пола? Может быть, в ее глазах все они были одним миром мазаны, все были только клиентами, чьи слабости и чудачества она неплохо изучила?
Но, кажется, она не питала к мужчинам злобы, напротив, смотрела на них—и Ломон не был исключением — призывно и в то же время покровительственно. Видимо, она удивлялась, что хозяин ничего от нее не требует, и вначале, оказываясь с ним наедине, ждала проявления естественной, с ее точки зрения, активности. Отсутствие же такой активности в ее понимании свидетельствовало либо о неуверенности, либо о страхе перед женой, мешающем хозяину вести себя, как свойственно мужчине.
— Я передам Леопольдине, чтобы завтрак был готов через полчаса, да?
Эти полчаса Ломон посвящал утреннему туалету. Он кивнул, подождал, пока Анна выйдет, откинул одеяло и встал с постели. Ноги были как ватные, и Ломон понял: это грипп. Уже с неделю он боялся заболеть. Два года назад примерно в эту же пору Ломон был назначен председателем уголовного суда; перед этим чувствовал он себя скверно, и три дня, пока шел процесс по делу Маньера, превратились для него в настоящую пытку. Ко всему прочему у него тогда был насморк, и каждое утро он захватывал с собой из дому полдюжины носовых платков. Местные газеты добродушно подтрунивали над его состоянием, упоминая «нос господина председателя» в каждом отчете о процессе.
Ломрн опасался, как бы от горячей воды ему не стало хуже, но в конце концов все-таки решился принять ванну и чуть было не заснул в ней. Бреясь, порезался, и это тоже было признаком болезни. Ему оставалось еще раз перечесть заключения экспертов: профессора Ламуре — для прокуратуры и доктора Бени — для защиты. Различия между ними на первый взгляд казались академическими, тем более что ни один из экспертов не соблаговолил перевести специальные термины на обычный человеческий язык.
За стеной послышался кашель, но Ломон и не подумал заглянуть к жене. У них с Лоране существовала своего рода договоренность: по утрам он заходит к ней только по ее зову. Но она в часы работы Леопольдины почти никогда не прибегала к серебряному колокольчику. Даже когда Ломон оставался дома, день мог пройти без вызова к жене. Сидя в кабинете, он слышал раздающиеся на кухне звонки, иногда видел служанку, идущую с подносом по лестнице. Там, за дверью спальни, шла своя жизнь, ко до вечера она его не касалась: он заступал на пост только после ужина.
— Вы не простужены? — спросила Анна, когда он вышел к завтраку.
— Почему вы так решили?
— Вид у вас больной, и глаза блестят.
Ломон чувствовал себя невыспавшимся. Вкус кофе был какой-то непривычный. Практически не позавтракав, Ломон прошел к себе в кабинет и опять погрузился в дело Ламбера, ставшее для него чем-то вроде кошмара.
Это было тем более некстати, что с самого начала Ломона не вполне удовлетворяли и постановление о передаче дела в суд, и следственное заключение. А ведь следователь Оноре Каду — добросовестный юрист, его скрупулезность порой даже вызывает раздражение. Несколько дней назад они встречались и оазговаривалн о деле Ламбера.
— У тебя никаких сомнений?
Они вместе учились на юридическом факультете н поэтому были на «ты».
— Никаких. Я прекрасно знаю, что такое присяжные, и, конечно, понимаю, что лучше было бы, если бы Ламбер признался. Но он не такой человек, чтобы признать себя виновным. Я раз шестьдесят встречался с ним у себя в кабинете, так что времени изучить его было до-
статочко. Жув, его адвокат, тоже предпочел бы, чтобы он признал себя виновным, тогда можно просить о снисхождении, ссылаясь на смягчающие обстоятельства.
Постепенно светлело. Первый этаж дома был довольно высокий, и через оба окна кабинета, выходящие на улицу, видны были только крыши проезжающих автомобилей. Стволы деревьев с одной стороны были черны от влаги, с веток все еще срывались капли. Напротив в незавешенном окне дома Парадесов то появлялась, то исчезала горничная в белой наколке. Г-жа Парадес была одной из самых красивых женщин, каких Ломону доводилось встречать. Сейчас из дверей ее дома выйдет няня с двумя детьми — одного она покатит в коляске; другого, мальчика, переходя улицу, возьмет за руку.
Ломона бросало то в жар, то в холод; несколько раз он встазал и поправлял дрова в камине.
В половине десятого, собираясь выходить, он сложил бумаги в кожаный портфель, потом вдруг заколебался, подошел к книжному шкафу: нижнее отделение служило ему баром.
Ломон, как правило, не пил, вино за обедом разбавлял водой. Накануне вечером он забыл про грог, а сейчас подумал, что глоток чего-нибудь крепкого — коньяку или рома — прогонит невыносимо тоскливое ощущение. Рюмки в кабинете не оказалось. Решив не звонить прислуге, Ломон сам пошел в буфетную, находящуюся рядом со столовой, и, возвращаясь, столкнулся с Анной, которая спускалась по лестнице.
Ломону показалось, что при виде рюмки на лице служанки мелькнула понимающая улыбка. Ему стало неловко: получалось так, словно Анна наконец-то открыла его тайный порок. Тем не менее он налил коньяку, выпил залпом, словно лекарство, и сразу почувствовал, как к голове прилила кровь.
До Дворца Правосудия ходу было примерно как до аптеки Фонтана, но в противоположном направлении, вниз по улице, и Ломон обыкновенно отправлялся туда пешком. Он шагал и курил трубку, хотя успел бы покурить и перед заседанием.
Город был серый, однообразно серый; на каменных фасадах чернели пятна — следы дождя. Как и следовало ожидать, под колоннадой Дворца народу было много; несколько фоторепортеров нацелили на Ломона аппараты, фамильярно осведомляясь:
— Вы позволите, господин председатель?
Все было как обычно. Старый репортер, который вел судебную хронику еще когда Ломона назначили сюда помощником прокурора, подошел пожать ему руку.
— Обвиняемый продолжает утверждать, что невиновен?
— По крайней мере такова была его позиция вчера вечером.
— Ну, в данном случае он ничего этим не добьется. До скорой встречи.
В коридоре, направляясь к своему кабинету, Ломон то и дело пожимал руки знакомым. У дверей ему встретился советник Фриссар, уже успевший облачиться в судейскую мантию; Ломону показалось, что советник смотрит на него как-то не так. В его взгляде смешивались любопытство и сожаление. Ломон внезапно покраснел: он вспомнил, как этой ночью выскочил от Армандо и чуть было не толкнул г-жу Фриссар. Уж не воображает ли советник, что...
Ломон решил было объясниться, но промолчал: в такой ситуации любые объяснения выглядели бы нелепо и только ухудшили бы дело.
— Зал полон! — сообщил Фриссар.— Коридор тоже забит.
— Ого!
Ломон собирался переговорить с ним о многом, но тут же забыл о своем намерении. Он вошел к себе в кабинет, поставил на стол портфель, снял черное пальто и шляпу.
— Добрый день, господин председатель! — приветствовал его секретарь суда милейший Ланди, направляясь к вешалке за мантией Ломона бесшумной походкой церковного служки.
— Добрый день, Ланди. Как ваша дочурка? Ей лучше?
— Намного. Доктор говорит...
Его дочь недавно переболела менингитом.
Ланди помог ему облачиться в мантию, и тут, как при недавней встрече с Фриссаром, Ломону показалось, что он улавливает на лице секретаря не совсем обычное выражение. Ломон отреагировал не сразу: был слишком озабочен, к тому же в висках стучало, кожа на лице противно горела.
Он собрался было пожаловаться:
- Кажется, у меня начинается грипп...
Но тут зазвенел телефон, и, может быть, поэтому он ничего не сказал; хотя нет, телефон был позже: еще до звонка в памяти Ломона всплыли лицо и печально удивленные глаза Ланди.
ХОЗЯЙКА ПЕРЧАТОЧНОГО МАГАЗИНА НА УЛИЦЕ КАРМЕЛИТОВ
Высокий узкий зал с кессонным потолком и стенами в панелях из темного дуба напоминал церковь или, скорее, монастырскую часовню.
В совещательной комнате, тоже обшитой дубовыми панелями, где судьи ожидали перед выходом в зал, Ломон, глядя на коллег в мантиях, всякий раз думал о канониках, готовящихся в соборной ризнице к мессе. Атмосфера священнодействия чувствовалась и в том, как после возгласа судебного пристава: «Суд идет» —прекращался нетерпеливый гул толпы и наступала почти религиозная тишина, напоминающая тишину в церкви, и в том, что у Ломона, когда он ожидал, пока усядутся заседатели, а потом почти литургическим жестом снимал
судейскую шапочку, возникало ощущение благоговейной торжественности.
В такие дни ему было очень досадно, что жена ни разу не видела его в роли председателя уголовного суда. В исправительном суде она бывала, но в уголовный Ло-мона назначили четыре года назад, когда Лоране уже не выходила из дому.
Ломон знал, что Дьедонне Ламбер сидит между двумя жандармами на скамье подсудимых, справа, и, стараясь не поворачиваться в его сторону, обводил глазами публику — две с лишним сотни лиц, освещенные тремя свисающими с потолка огромными плафонами. Было очень жарко. В этом зале всегда либо очень жарко, либо очень холодно, и обязательно шипит один из радиатороз отопления. Опыт подсказывал Ломону: скоро он даст приставу знак открыть окна. Открывались, правда, не сами окна, высокие, до потолка, а форточки. Прорезаны они были в самом верху, открывали их, дергая за длинные шнуры, и всякий раз, исполняя распоряжение Ломо-на, старик Жозеф оказывался в центре внимания публики.
В полной тишине судья Деланн, один из двух заседателей, кашлянул, и Ломон, прочищая горло, тоже ответил ему сухим покашливанием. Это было своего рода вступление, прелюдия. Словно проверяя, все ли на местах, Ломон убедился, что прокурор Армемье сидит в своей красной мантии на скамье обвинителя, и сразу же перевел взгляд на худое лицо Жува, представляющего защиту.
Публика могла счесть, что пауза затягивается. Ломон никогда не умел сразу же открывать заседание; будь это в театре, на галерке уже затопали бы,ногами; здесь же по залу лишь пробежала волна покашливания; наконец кто-то шумно высморкался.
— Приступаем к назначению присяжных. В голосе Ломона пока еще не было твердости. Он повернулся налево: там в напряженных позах сидели пятнадцать мужчин и женщин — почти все одетые по-праздничному.
Секретарь суда начал перекличку; голос его тоже не набрал еще силу, и какой-то старик крикнул из глубины зала:
— Громче!
Голос секретаря поднялся тоном выше.
— Весперо, Юбер-Жозеф,
— Здесь.
— Роше, Жан-Марсель-Огюст.
Встала женщина и протянула секретарю бумажку — свидетельство о болезни.
— Патине, Розали-Катрин.
— Здесь.
Люди в зале, должно быть, думали, что Ломон рассматривает их, на самом же деле взгляд его пробегал по лицам, не задерживаясь ни на одном.
Звучали все новые и новые имена. Когда список был исчерпан, судебный пристав приступил к жеребьевке присяжных и первой прочел фамилию одной из женщин,
— Заявляю отвод!

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'СВИДЕТЕЛИ'


1 2 3