Комиссар Мегрэ –

tymond Москва; 2001
Оригинал: Georges Simenon, “Chez les Flamands”, 1932
Перевод: Н. Брандис, А. Тетеревникова
Жорж Сименон
«У фламандцев»
Глава 1
Анна Питерс
Когда Мегрэ сошел с поезда на вокзале в Живе, первой, кого он увидел, была стоявшая напротив его вагона Анна Питерс.
Можно было подумать, что она точно рассчитала, в каком месте он должен выйти на перрон. При этом лицо ее не выражало ни радости, ни удивления. Она была такой, какой он видел ее в Париже, такой, какой она выглядела, по-видимому, всегда. На ней был темно-серый костюм, черные туфли, а на голове такая неинтересная шляпка, что, как Мегрэ потом ни пытался, он не мог вспомнить ни ее цвета, ни формы.
— Я была уверена, что вы приедете, господин комиссар.
Была она уверена в себе или в нем? При встрече с ним она не улыбнулась и сразу спросила:
— У вас есть еще багаж?
Нет! У Мегрэ был только чемодан из грубой кожи, довольно увесистый, но он нес его сам.
На этой станции из поезда вышли только пассажиры третьего класса, которые уже успели разойтись.
— Я сначала хотела приготовить для вас комнату в нашем доме, но, подумав, решила, что разумнее будет, если вы остановитесь в гостинице. Тогда я заказала для вас лучший номер в отеле «Мёза».
Мегрэ, тяжело ступая, тащил чемодан. Он рассматривал все вокруг: дома, людей, а особенно свою спутницу.
— Что это за шум? — спросил он, услышав какой-то гул и не понимая, в чем дело.
— Это Мёза вышла из берегов, и вода бьет о пилоны моста. Вот уже три недели, как навигация прервана…
Они прошли через переулок, и перед ним внезапно возникла река, широкая, с неясно очерченными берегами. Вода, местами коричневая, широко разлилась по лугам. Вдалеке виднелся затопленный сарай.
Не менее сотни баржей, буксиров, катеров стояли вплотную друг к другу, образуя плотную стену.
— А вот и ваш отель… Он не слишком комфортабельный… Может быть, хотите зайти к себе в номер и принять ванну?
Мегрэ не мог определить, какое она на него произвела впечатление. Никогда еще ни одна женщина не вызывала в нем столько любопытства, как эта. Она была спокойна, не улыбалась, не пыталась казаться привлекательной и только изредка прикладывала к носу платок.
Ей было, вероятно, лет двадцать пять — тридцать.
Выше среднего роста, крепко скроенная, костистая, совершенно лишенная грации.
Одежда мещанки, удивительно неприхотливая. Манера держаться — спокойная, почти изысканная. Это она принимала его в своем городе. Она была у себя дома.
Она все предусмотрела.
— Я не вижу необходимости сейчас принимать ванну.
— Тогда не угодно ли вам будет пройти прямо к нам? Отдайте ваш чемодан посыльному. Гарсон! Отнесите этот чемодан в третий номер… Месье скоро придет.
А Мегрэ, наблюдая за ней краем глаза, подумал:
«Должно быть, я выгляжу идиотом!»
Ведь он отнюдь не походил на мальчика. И если она совсем не казалась хрупкой, то он был по крайней мере вдвое шире ее, а его толстое пальто придавало ему такой вид, словно он был высечен из камня.
— Вы не очень устали?
— Да я совсем не устал!
— В таком случае я могу уже по пути дать вам первые показания.
Первые показания! Он получил их от нее еще в Париже! Однажды, явившись к себе в кабинет, он застал незнакомку, ожидавшую его уже два или три часа; служителю не удалось ее выдворить.
— Это дело сугубо личное, — заявила она, когда Мегрэ стал задавать ей вопросы в присутствии двух инспекторов.
А когда они оказались с глазу на глаз, она протянула ему письмо. Мегрэ узнал почерк одного родственника его жены, который жил в Нанси.
«Мой дорогой Мегрэ!
Ко мне обратился мой шурин, который знает мадемуазель Анну Питере уже лет десять. Это очень серьезная девушка. Она сама поведает тебе о своих горестях.
Сделай для нее, что сможешь».
— Вы живете в Нанси?
— Нет, в Живе!
— Однако ж это письмо…
— Я специально заехала в Нанси перед тем, как отправиться в Париж. Я знала, что мой родственник знаком с каким-то важным лицом в полиции…
Это была необычная просительница. Она не опускала глаз, держалась совсем не робко. Говорила отчетливо и смотрела прямо перед собой, словно требовала то, что ей полагалось по праву.
— Если вы не согласитесь заняться нашим делом, мои родители и я, мы погибли, и это будет самая ужасная судебная ошибка…
Слушая ее рассказ, Мегрэ делал заметки. Это была довольно путаная семейная история.
Семья Питерсов держала бакалейную лавку на бельгийской границе. Трое детей… Анна, помогавшая родителям торговать… Мария — учительница и Жозеф — студент, изучавший право в Нанси…
У одной местной девушки родился ребенок от Жозефа… Ребенку уже три года… И вот эта девушка вдруг исчезает. Питерсов обвиняют в том, что они либо убили ее, либо куда-то упрятали…
Мегрэ не следовало вмешиваться в это дело. Им уже занимался его коллега из Нанси. Комиссар дал ему телеграмму и получил категорический ответ:
«Вина Питерсов бесспорна точка Ближайшее время арест».
Это решило дело. Мегрэ приехал в Живе не по служебным делам, без официального поручения. И уже на вокзале попал под опеку этой Анны, которая не давала ему возможности даже оглядеться вокруг.

Течение было бурное. Вода била шумными волнами о каждую опору моста и гнала по реке целые деревья.
Ветер, прорвавшийся в долину Мёзы, дул против течения, поднимал воду, создавая настоящие волны, как на море.
Было три часа дня. Чувствовалось, что скоро стемнеет.
По почти пустынным улицам гулял ветер. Редкие прохожие шагали быстро, и не одна только Анна прикладывала к носу платок.
— Взгляните на этот переулок, налево…
Девушка на минуту остановилась и спокойным жестом указала на второй дом от угла. Бедный дом, всего лишь в два этажа. Сквозь одно из окон виднелся слабый свет.
— Вот здесь она живет!
— Кто?
— Жермена Пьедбёф… Девушка, которая…
— Та, у которой от вашего брата ребенок?
— Если это его ребенок! Это совсем еще не доказано… Посмотрите!..
На пороге стояла какая-то пара: девушка с непокрытой головой, наверное, работница с завода, и обнимавший ее мужчина. Он стоял спиной к переулку.
— Это она?
— Да нет же, ведь она исчезла… Но эта одного с ней поля ягода… Вам понятно? Ей удалось убедить брата…
— Ребенок на него не похож?
— Ребенок похож на свою мать, — сухо заметила она. — Пойдемте. Люди здесь следят из-за занавесок…
— У нее есть семья?
— Отец ночной сторож на заводе и брат Жерар…
В памяти комиссара с тех пор запечатлелся маленький домик, и в особенности освещенное тусклой лампой окно.
— Вам не приходилось бывать в Живе?
— Проезжал однажды, но не останавливался.
Бесконечная, очень широкая набережная с квадратным причалом для баржей. Несколько складов. Низкое здание, над которым развевается флаг.
— Это французская таможня… Наш дом подальше, возле бельгийской…
Всплески волн были столь яростны, что баржи ударялись одна о другую. Распряженные лошади пощипывали редкую травку.
— Вы видите свет?.. Это уже наш дом…
Таможенник молча посмотрел на них. В группе стоявших тут же речников послышалась фламандская речь.
— Что они говорят?
Она ответила не сразу, впервые отвернувшись от него:
— Говорят, что правды никогда не узнают.
И она зашагала быстро, согнувшись, чтобы противостоять напору ветра.
Это уже был не город. Это была область пароходов, таможни, грузов. То здесь, то там горели, раскачиваясь на ветру, фонари. На одной из баржей хлопало развешанное белье. На берегу играли ребятишки.
— Ваш коллега явился к нам еще вчера и сообщил по поручению следователя, что мы не имеем права никуда уезжать… Вот уже четвертый раз у нас производят обыск, искали даже в цистерне…
Они уже подошли близко. Дом фламандцев был отчетливо виден. Довольно большое здание на берегу реки, в том месте, где стояло особенно много судов. Поблизости ни одного дома. Только в ста метрах отсюда контора бельгийской таможни, рядом с которой возвышался трехцветный столб.
— Угодно вам будет войти?
Зазвенел колокольчик. И с самого порога их окутало теплом спокойной домашней атмосферы, где царили запахи корицы и молотого кофе. Пахло также бензином и можжевеловой водкой.
За выкрашенным в темно-коричневый цвет деревянным прилавком стояла седая женщина в черной блузке и говорила с фламандкой, державшей на руках ребенка.
— Пройдите, пожалуйста, сюда, господин комиссар.
Мегрэ успел заметить полки, тесно заставленные товарами. Он обратил внимание на бутылки с водкой, которые стояли в конце прилавка, там, где он был обит оцинкованным железом.
Они прошли через другую застекленную дверь, на которой висела портьера, потом пересекли кухню. У самого очага в плетеном кресле сидел старик.
— Вот сюда…
Еще коридор, здесь уже прохладнее. Еще одна дверь.
Мегрэ не ожидал, что в этом доме могла быть такая комната. Это была одновременно и гостиная и столовая. Мегрэ увидел рояль, футляр для скрипки, натертый паркет, комфортабельную мебель, репродукции картин на стенах.
— Дайте мне ваше пальто…
Анна повесила пальто Мегрэ в коридоре и вернулась в комнату.
Стол уже был накрыт: скатерть в крупную клетку, серебряные приборы, чашки из тонкого фарфора.
— Вы не откажетесь чего-нибудь выпить?
В белой шелковой блузке она имела вполне домашний вид.
И формы у нее были довольно округлые. Почему же, в таком случае, она не казалась женственной? Трудно было представить ее в кого-то влюбленной, еще труднее вообразить, что кто-то влюблен в нее.
Анна принесла кипящий кофейник, налила три чашки. Потом снова исчезла и появилась с рисовым пудингом.
— Садитесь, господин комиссар… Моя мать сейчас придет.
— Это вы играете на рояле?
— И я, и сестра… Но у нее меньше свободного времени, чем у меня… По вечерам она проверяет тетради учеников.
— А кто играет на скрипке?
— Мой брат…
— Его сейчас нет в Живе?
— Он скоро должен быть… Я предупредила его о вашем приезде.
Она нарезала пудинг и, не спрашивая разрешения, положила кусок на тарелку гостя. Вошла мадам Питере. Скрестив руки на животе, она приветствовала Мегрэ робкой улыбкой, полной меланхолии и покорности.
— Анна сказала мне, что вы любезно согласились…
Она больше походила на фламандку, чем ее дочь, и даже сохранила легкий акцент. Черты лица были тонкие, а белые волосы придавали ей известное благородство. Она села на кончик стула, словно привыкла, что ее в любую минуту могут потревожить.
— Вы, должно быть, проголодались после путешествия… А я совсем потеряла аппетит с тех пор…
Мегрэ подумал о старике, оставшемся в кухне. Почему он не пришел, чтобы вместе со всеми отведать пудинга? Как раз в эту минуту мадам Питере сказала дочери:
— Отнеси отцу пудинга…
А потом добавила, обращаясь к Мегрэ:
— Он почти не встает со своего кресла… И едва сознает, что происходит вокруг…
Здесь ничто не напоминало о драме. Напротив, казалось, что извне могли происходить самые ужасные события, не нарушая спокойствия дома, где было так чисто и тихо, что слышалось гудение огня в печи.
Мегрэ, кладя в рот куски пудинга, задавал вопросы:
— В какой точно день это произошло?
— Третьего января… в среду…
— Сегодня у нас двадцатое…
— Да, но нас не сразу стали обвинять…
— А эта девушка… Как ее зовут?
— Жермена Пьедбёф… Она явилась около восьми вечера… Вошла в лавку, где ее встретила моя мать…
— А что она хотела?
Мадам Питере сделала вид, что смахнула слезу.
— Как всегда… Жаловалась, что Жозеф к ней не приходит, не дает о себе знать… А ведь он так много работает!.. Уверяю вас, он заслуживает уважения за то, что не бросает занятий, несмотря ни на что…
— И долго она здесь оставалась?
— Минут пять… Мне пришлось попросить, чтобы она не кричала… Могли услышать речники… Тут вышла Анна и сказала, что ей лучше будет, если она уйдет.
— И она ушла?
— Анна вывела ее на улицу… А я пошла в кухню и убрала со стола…
— С тех пор вы ее не видели?
— Ни разу!
— И никто из местных жителей ее не встречал?
— Все говорят, что нет!
— Она не грозилась покончить с собой?
Нет! Такие женщины с собой не кончают…
Еще немножко кофе?.. Кусочек пудинга?.. Это Анна испекла…
Новая черточка прибавилась к облику Анны в глазах Мегрэ. А она невозмутимо сидела на своем стуле и наблюдала за комиссаром, словно они поменялись ролями, словно она служила в Париже, в полиции, а он был членом семьи фламандцев.
— Вы помните, что делали в тот вечер?
На этот вопрос, грустно улыбнувшись, ответила Анна:
— Нас столько раз спрашивали об этом, что пришлось вспомнить малейшие детали. Возвратившись, я поднялась в свою комнату за шерстью и собралась вязать. Когда я спустилась вниз, моя сестра сидела за роялем в этой комнате. К нам только что пришла Маргарита…
— Маргарита?
— Да, наша родственница… Дочь доктора Ван де Веерта… Они живут в Живе… Скажу вам сразу, потому что вы это все равно узнаете… Это невеста Жозефа…
В лавке зазвенел звонок, и мадам Питере поднялась, вздыхая. Слышно было, как она довольно весело разговаривает по-фламандски с посетительницей.
— Это больше всего огорчает мою мать… Давно было решено, что Жозеф и Маргарита поженятся… Они обручились уже в шестнадцать лет… Но Жозефу нужно было закончить образование… И вот появляется этот Ребенок…
— И, несмотря на это, они собирались пожениться?
— Нет! Только Маргарита ни за кого другого не хотела выходить замуж… Они по-прежнему любили друг друга.
— Жермена Пьедбёф это знала?
— Да! И она решила женить его на себе! Моему брату, чтобы не поднимать шума, пришлось обещать ей…
Свадьба должна была состояться после экзаменов.
— Я вас спрашивал, как вы провели вечер третьего…
— Да. Так я уже сказала, что, спустившись вниз, застала в этой комнате мою сестру и Маргариту… До половины одиннадцатого играли на рояле… Мой отец, как обычно, в девять часов лег спать… А я с сестрой проводила Маргариту до моста…
— И вы никого не встретили?
— Никого. Было холодно… Мы вернулись домой… А на следующий день начались разговоры об исчезновении Жермены Пьедбёф… И только через два дня нам предъявили обвинение, потому что кто-то видел, как она вошла в нашу лавку… Сначала нас вызвал комиссар полиции, потом ваш коллега из Нанси… Видимо, месье Пьедбёф подал жалобу… Обшарили дом, погреб, сараи, все… Даже перекопали землю в саду.
— Ваш брат не был третьего числа в Живе?
— Нет! Он приезжает только по субботам на мотоцикле… Изредка бывает и в другой день недели… Весь город ополчился против нас, потому что мы фламандцы и у нас есть деньги…
Оттенок гордости прозвучал в ее голосе.
— Вы не представляете, чего только о нас не говорят!
В лавке снова зазвенел звонок, потом послышался молодой голос:
— Это я!.. Не беспокойтесь!..
Раздались торопливые шаги, и в столовой появилась очень женственная фигурка. Она направилась в глубь комнаты, но, увидев Мегрэ, остановилась.
— Ах! Простите… я не знала…
— Комиссар Мегрэ, он приехал помочь нам… Моя кузина Маргарита…
Маленькая ручка в перчатке очутилась в огромной руке Мегрэ…
— Анна сказала мне, что вы согласились…
Лицо ее было скорее очень тонкое, чем красивое. Его окаймляли мелкие завитушки белокурых волос.
— Говорят, вы играете на рояле?
— Да… Люблю музыку… Особенно когда мне грустно.
Ее улыбка напоминала улыбку хорошеньких девушек на рекламных календарях. Надутые губки, глаза с поволокой, чуть склоненная набок головка.
— Мария еще не приходила?
— Нет, видимо, поезд опять опаздывает.
Хрупкий стул затрещал, когда Мегрэ попытался скрестить ноги.
— В котором часу вы пришли сюда третьего числа?
— В половине девятого… А может быть, немного раньше… Мы рано обедаем… У отца собрались друзья для игры в бридж.
— Была такая же погода, как сегодня?
— Шел дождь… Он шел всю неделю…
— Мёза уже разлилась?
— Половодье едва лишь начиналось… Но плотины прорвало только пятого или шестого… Еще ходили караваны баржей…
— Кусочек пудинга, господин комиссар?.. Не хотите?.. Тогда, может быть, сигару?..
Анна протянула коробку с бельгийскими сигарами и пробормотала, словно извиняясь:
— Это не контрабанда… Одна сторона нашего дома в Бельгии, другая — во Франции…
— В общем, ваш брат, во всяком случае, совершенно непричастен к делу, раз он был тогда в Реймсе…
Анна с раздражением в голосе возразила:
— Как бы не так! Один пьяница утверждает, что видел, как мотоцикл брата проехал по набережной… Он рассказал об этом спустя две недели… Как будто он мог вспомнить!.. Это дело рук Жерара, брата Жермены Пьедбёф… Ему делать нечего. Вот он и проводит время в поисках свидетелей… Подумайте, они хотят предъявить гражданский иск и потребовать триста тысяч франков.
— Где ребенок?
Раздался звонок, и мадам Питере бросилась в лавку. Анна убрала пудинг в буфет, поставила кофейник на печку.
— У них.
А из лавки слышался голос речника, покупавшего можжевеловую водку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11