Поднимаясь по лестнице в здании криминальной полиции, Мегрэ невольно бросал взгляд в аквариум, и каждый раз ему казалось, что он снова увидит Сесиль на том же стуле, где он видел ее в последний раз, безмолвную и покорную. Почему же сегодня утром неожиданное подозрение закралось в его голову? Верно, потому, что, когда он, еще не вполне очнувшийся ото сна, шел по улице, стараясь держаться подальше от водяных струй, льющихся с карнизов, в его уме возникло смутное воспоминание о соседке в кино, затем о Нуши, о месье Шарле… И вот, входя под своды криминальной полиции, он вдруг спросил себя, не было ли чего-нибудь между Сесилью и господином Дандюраном?..
Подобное предположение ни на чем не основывалось.
Оно смущало его. Оно оскверняло память о девушке, и все-таки комиссар не раз к нему возвращался.
У дверей его кабинета служитель преградил ему путь.
— Не входите. В кабинете посетитель. Но начальник просил, чтобы вы сначала зашли к нему…
— У меня в кабинете? — переспросил Мегрэ.
Минуту спустя он постучался к начальнику.
— Входите, Мегрэ… Ну как, дело идет на лад? Послушайте-ка, я взял на себя смелость посадить к вам в кабинет посетителя. Я не знал, что с ним делать. Кстати, это именно вас касается. Прочтите…
Мегрэ, словно не понимая, читал визитную карточку, которая гласила:
«Жан Теншан, начальник канцелярии министра иностранных дел, просит господина директора криминальной полиции оказать содействие г-ну Спенсеру Отсу из Института криминалистики в Филадельфии, которого нам весьма рекомендует посольство США».
— Что ему нужно?
— Изучить ваш метод…
Начальник не мог удержаться от смеха, когда Мегрэ вышел от него, подняв плечи и сжав кулаки, словно собирался задать трепку американскому криминалисту.

— Я счастлив, господин комиссар…
— Одну минуту, господин Спенсер… Алло! Дежурный? Говорит Мегрэ… Ничего нет для меня? Его так и не разыскали?.. Дайте мне девятнадцатый в Бур-ла-Рене…
У американца славное лицо. Высокий малый, похож на студента, рыжеватый, тонкие черты, одет в приличный, хорошо сшитый костюм, говорит с легким и довольно приятным акцентом.
— Это ты, Берже? Ну как?
— Да ничего, шеф… Он проспал одетым на диване…
Но жрать хочется, а в квартире ни крошки. Не решаюсь спуститься и купить булочек. Вы скоро придете?..
Нет, он ведет себя благоразумно. Сказал даже, что не сердится на вас и на вашем месте действовал бы так же и что вы скоро убедитесь в своей ошибке…
Мегрэ положил трубку и подошел к жарко горевшей печке, вид которой удивил американца.
— Чем могу служить вам, господин Спенсер?
Он назвал его по имени, потому что не имел ни малейшего представления, как произносится фамилия гостя.
— Прежде всего, господин комиссар, меня очень интересуют ваши идеи относительно психологии преступников…
Мегрэ тем временем вскрывал письма, лежавшие у него на столе.
— Каких преступников? — спросил он, читая письмо.
— Ну… преступников вообще…
— До или после?
— Что вы хотите сказать?
Мегрэ курил трубку, просматривал письма, грел спину и, казалось, не придавал ни малейшего значения этому бессвязному разговору.
— Я спрашиваю, имеете ли вы в виду преступников до или после совершенного ими преступления, ибо до него они еще не преступники… В течение тридцати, сорока, пятидесяти лет, а то и больше, они ничем не отличаются от прочих, верно?
— Да, конечно…
Мегрэ поднял наконец на него взгляд и с лукавой искоркой в глазах проговорил:
— Почему вы думаете, господин Спенсер, что их психология сразу изменится, как только они убьют кого-нибудь из себе подобных?
Он подошел к окну и стал разглядывать пузырьки дождя на Сене.
— Это приведет нас к утверждению, — заключил американец, — что преступники такие же люди, как все прочие?
В дверь постучали. Вошел Люка с папкой в руках.
Увидев посетителя, он попятился было назад.
— Что такое, старина?.. Ага! Ну что ж, отнеси дело в прокуратуру… Надеюсь, «Аркады» все время под наблюдением?
Они обменялись несколькими фразами по поводу поляков, но Мегрэ не потерял нить своих мыслей.
— По какой причине человек совершает преступление, господин Спенсер? Из ревности, жадности, ненависти, зависти, значительно реже из-за нужды… Короче говоря, его толкает на это одна из человеческих страстей. А между тем каждому из нас они свойственны в той или иной степени. Я ненавижу соседа, который в летние вечера распахивает свое окно и трубит в охотничий рог… Скорей всего, я его не убью… Но вот с месяц назад человек, проживший много лет в колониях, измученный тропической лихорадкой и потому менее терпеливый, чем я, выстрелил из револьвера в своего одноногого соседа с верхнего этажа, потому что тот имел привычку ходить всю ночь по квартире, стуча протезом по полу.
— Я понимаю вашу мысль… Ну а как с психологией преступника после?
— Это меня уже не касается. Это дело присяжных и начальника тюрьмы и каторги… Моя роль — обнаруживать виновных… Поэтому меня интересует только их психология до… Мне нужно знать, способен ли данный человек совершить данное преступление и когда и как он его совершил…
— Начальник криминальной полиции дал мне понять, что, может быть, вы позволите мне присутствовать…
Что ж, не он первый! Пусть потом не жалуется!
— Я знаю, что вы ведете расследование в Бур-ла-Рене, и я внимательно прочитал все, что пишут в газетах об этом деле… Вы уже знаете виновного?
— Во всяком случае, я знаю одного, кто ни в чем не виновен, и тем не менее… Я в свою очередь задам вам вопрос, господин Спенсер… Представьте себе человека, который полагает, будто подозрения пали на него, и считает, правильно или неправильно, будто полиция располагает уликами против него… Жена его вот-вот должна родить. В доме ни гроша… Человек этот как одержимый врывается к сестре и требует у нее все деньги, какие у нее есть… Сестра отдает ему сто тридцать франков. Что он делает с ними?
И Мегрэ протянул собеседнику вчерашнюю газету, где он был снят рядом с Жераром Пардоном.
— Это тот самый парень?
— Да, это он… Минувшей ночью я сообщил его приметы во все отделения полиции и жандармерии Франции… О нем знают на пограничных пунктах… На сто тридцать франков…
— Так он невиновен?
— Я убежден, что он не убивал ни тетки, ни сестры…
Если бы он потребовал эти деньги днем, я решил бы, что он собирается купить револьвер и покончить с собой…
— Но ведь он же невиновен!
— Вот именно, господин Спенсер… Я к тому и веду.
Есть немало людей, не совершивших никакого преступления и терзаемых чувством вины, и преступников с безмятежной совестью… К счастью, в то время, когда он раздобыл эти сто тридцать франков, все оружейные лавки уже были закрыты… Поэтому я предполагаю, что он решил бежать… Но куда убежишь, когда в кармане всего сто тридцать франков? Разве что в Бельгию…
Он снял трубку и попросил отдел криминалистики.
— Алло! Говорит Мегрэ! Кто у телефона? Это вы, Жаминэ? Прихватите еще кого-нибудь с собой. Возьмите всю аппаратуру. Да, да. И ждите меня внизу в такси. — Потом, обернувшись к американцу, сказал: — Может быть, нам придется произвести арест.
— Вы уже нашли виновного?
— Возможно, хотя полной уверенности у меня нет.
Сказать по правде, я склонен даже думать… Подождите минутку, господин Спенсер…
Мегрэ направился во Дворец правосудия, прошел через ту самую злосчастную дверь, которую уже давно следовало забить. Не будь этой двери, Сесиль, может быть, не погибла бы! Но эта дверь была так удобна! И тщетны были все разговоры о ее уничтожении, которые велись добрых два десятка лет…
Комиссар постучался к следователю. Сесть он отказался.
— Я всего на минуту… Меня ждут… Я пришел узнать, господин следователь, очень ли вы будете возражать, если я арестую человека, который, возможно, окажется невиновным. Заметьте, что это личность довольно омерзительная, имеет судимость за растление несовершеннолетних и, я полагаю, не рискнет жаловаться…
— Ну, в таком случае… Какое имя я должен вписать в ордер?
— Шарль Дандюран.
Через десять минут Мегрэ и Спенсер Отс вместе с двумя экспертами отдела криминалистики сели в такси на набережной Орфевр. В начале одиннадцатого утра машина остановилась в Бур-ла-Рене у дома Жюльетты Буанэ, который за сплошной завесой дождя напоминал старую выцветшую фотографию.
— Ждите меня на площадке шестого этажа, — сказал комиссар экспертам.
Он позвонил в квартиру Дандюрана. Берже, осунувшийся после бессонной ночи, отворил им.
— Вы ничего не принесли поесть?
Месье Шарль сидел без воротничка. Одежда его была смята, так как он спал не раздеваясь. На ногах были все те же шлепанцы.
— Я полагаю… — начал он.
— Не полагайте ничего, господин Дандюран, вы наверняка ошибетесь. На основании ордера, подписанного сегодня утром следователем, вы арестованы…
— Вот как…
— Вас это удивляет?
— Нет. Но я огорчен за вас.
— Не желаете ли вы сделать какое-нибудь заявление, прежде чем отправитесь в тюрьму Сантэ?
— Мне нечего заявить, кроме того, что вы заблуждаетесь.
— Вы по-прежнему не помните, что именно вы делали вчера в спальне Жюльетты Буанэ, пока я говорил здесь по телефону?
На небритом лице адвоката мелькнула горькая усмешка.
— Останься с ним, Берже… Пусть он оденется… Когда он будет готов, отведи его в предварилку и оформи…
Внезапно он обернулся, схватил девушку за худенькие плечи и сердито рявкнул:
— А если я еще раз наткнусь на вас, Нуши, то вы у меня получите…
— Что вы мне сделаете? — спросила она с жадным любопытством.
— А вот увидите, и это будет вовсе не смешно! А ну-ка, убирайтесь отсюда!
Вскоре он уже отпирал дверь квартиры на шестом этаже.
— Так вот в чем дело, ребята… Осторожно, господин Спенсер, не входите в эту комнату…
— Мы уже зафиксировали отпечатки пальцев во всей квартире, — возразил фотограф.
— Да, это так, на следующий день после убийства…
И в спальне Жюльетты Буанэ нашли отпечатки пальцев только двух людей — ее собственные и Сесили… Не было обнаружено никаких отпечатков мужских рук — ни Жерара Пардона, ни того жалкого субъекта, которого вы только что видели… Но вот прошлой ночью, пока я говорил по телефону из его кабинета, он вошел в эту комнату, я в этом уверен, так как слышал его шаги…
Что он тут делал — я не знаю. Чтобы решиться на столь рискованный, компрометирующий его шаг, он должен был иметь достаточно серьезные причины. И поэтому нужно, чтобы установили, к чему он тут прикасался. Ну, за работу! Теперь вам понятно, господин Спенсер, почему я просил вас не входить сюда.
Эксперты вытащили свою аппаратуру и принялись за дело. Засунув руки в карманы, Мегрэ ходил взад и вперед по другим комнатам квартиры.
— Невеселая семейка, не правда ли? Обезумевшая от скупости старуха и молодая девушка, вернее, девица не первой молодости, обделенная природой. Давайте спустимся вниз.
Они вошли в квартиру месье Шарля в ту минуту, когда тот в пальто и шляпе собирался выйти из нее вслед за инспектором Берже.
— Не беспокойтесь за вещи, господин Дандюран. Ваш ключ будет храниться у меня. Впрочем, я думаю, что вы скоро выберете себе адвоката и он явится сюда…
Он закрыл за уходящими дверь и вошел, но не в кабинет, а в спальню бывшего адвоката.
— Садитесь, господин Спенсер… Вы слышите?
— Да, сверху доносится каждое слово…
— Вот именно! Я не знаю, как строятся современные Дома в Америке, но у нас их звуконепроницаемость почти такая же, как у коробки из-под сигар… Ну а теперь не прислушивайтесь к тому, что говорят наверху наши товарищи… Слушайте только их шаги. Попытайтесь представить по ним их движения…
— Можно подумать… Хотя… Нет, знаете, это значительно труднее.
— Вот и я так думаю… А ну-ка! Слушайте!.. Кто-то прикоснулся к ящику… выдвигает его… Но могли бы вы определить, что это за ящик?
— Нет, это, по-моему, невозможно.
— Итак, кое-что уже ясно. Сидя у себя, Дандюран слышал все, что говорилось у него над головой. Он приблизительно мог следить за движениями людей, находившихся у Жюльетты Буанэ… Но угадать детали ему было трудно… Хоть бы этот дурак Жерар не бросился в Сену!
— Но ведь он же невиновен!
— Я сказал вам, что верю в это. Но к несчастью, и я могу ошибаться. Я говорил вам также, что невиновный иногда реагирует на все так, словно он виновен… Я надеюсь, что Берта осталась с его женой, ведь с минуты на минуту может родиться малыш…
Над их головами слышался шум передвигаемой мебели.
— Если бы вы были скрягой, господин Спенсер…
— У нас в Америке нет скряг. Мы слишком молодая нация, и нам пока еще не свойственны подобные недостатки или черты характера.
— Ну, в таком случае предположите, что вы старая женщина и притом старая француженка… У вас есть несколько миллионов, но вы живете весьма экономно, словно владеете лишь скромной рентой.
— Мне трудно войти в эту роль…
— Все же сделайте усилие. Ваша единственная отрада — подсчитывать купюры, составляющие ваш доход.
Вот уже трое суток эта проблема не дает мне покоя, ибо от ее решения зависит жизнь человека… И в зависимости от того, где именно помещены эти деньги, меняется имя виновного…
— Я думаю… — начал американец.
— Ну, что вы думаете? — быстро и резко спросил Мегрэ.
— Будь я таким, как вы описываете, я старался бы, чтобы эти деньги всегда были у меня под рукой…
— Я именно так и предположил. Но — внимание!
Хотя Жюльетта Буанэ ходила с трудом, она все же перемещалась по всей квартире. Примерно до десяти утра она лежала в постели, и племянница подавала ей туда кофе и утреннюю газету.
— А не спрятаны ли деньги в постели?.. Мне говорили, что во Франции сбережения иногда зашивают в матрац.
— Но после десяти часов до самого вечера Жюльетта находилась в гостиной. Последнее время у нее хранилось восемьсот тысяч франков в тысячефранковых ассигнациях. Это ведь весьма объемистая пачка. Теперь слушайте внимательно… Только два человека могли знать, где спрятаны эти деньги. Племянница Сесиль, жившая вместе с теткой… И хотя тетка скрывала от нее, она случайно могла…
— Господин Дандюран был как будто доверенным лицом старой дамы, не так ли?
— Не настолько, однако, чтобы она открыла ему тайник, где спрятаны деньги, уж вы мне поверьте! Такая женщина, как Жюльетта Буанэ, не доверяла бы даже своему ангелу-хранителю… А между тем, как вы убедились, из этой комнаты слышно все, что происходит наверху…
Давайте поднимемся. Если сюда позвонят, мы услышим…
Сырость пропитала все вокруг, так что руки липли к перилам лестницы. Из квартиры учительницы музыки доносились старательные гаммы. Венгры ссорились, слышался пронзительный голос Нуши.
— Ну как, ребятки?
— Просто удивительно, шеф…
— Что же удивительного?
— Вы уверены, что на этом типе не было резиновых перчаток?
— Несомненно…
— Он ходил по ковру… Но пока что создается впечатление, будто он не касался ничего, кроме дверной ручки… Обнаружены только ваши отпечатки…
Включили мощный рефлектор, фотоаппараты изменили вид комнаты, где так долго жила Жюльетта Буанэ.
— Она передвигалась с помощью палки, не так ли? — вдруг сказал американец.
Мегрэ обернулся как ужаленный.
— А ну погодите… Какой еще предмет она…
Какой же предмет старуха могла таскать за собой из спальни в гостиную, из гостиной в спальню, а во время еды в столовую? Ну конечно же свою палку! Однако в палку не спрячешь восемьсот тысячефранковых билетов, даже если она полая внутри!
Комиссар снова окинул взглядом комнату.
— А это? — спросил он вдруг, указывая на низенькую скамеечку, обитую старым ковриком, на которую Жюльетта Буанэ ставила ноги, когда сидела в кресле. — Здесь нет отпечатков?
— Никаких, шеф…
Мегрэ схватил скамеечку и поставил ее на кровать.
Его пальцы нащупали медные гвозди обивки. Когда он нажал на один из них, верхняя доска откинулась, словно крышка. Скамеечка была задумана как ножная грелка, под крышкой находился прямоугольный медный ящичек для горячих углей.
Наступило молчание. Все взгляды устремились на пакет, обернутый старой газетой, который лежал в этом ящичке.
— В нем должны быть все восемьсот купюр, — произнес наконец Мегрэ, разжигая трубку. — Взгляните, господин Спенсер… И не рассказывайте об этом вашим коллегам по Институту криминалистики, а то мне будет стыдно… Я распорол тюфяк, вскрыл матрац, исследовал стены, пол, камин… И мне не пришло в голову, что старуха с распухшими ногами, передвигающаяся с помощью палки, не расставалась также и с этим несуразным предметом, на который ставила ноги, и таскала его за собой из комнаты в комнату. Осторожно с газетой! Осмотрите ее как следует!..
В течение десяти минут, словно не замечая ничего происходившего вокруг, Мегрэ заводил одни за другими часы, и вскоре со всех сторон послышался разноголосый бой.
— Готово, патрон…
— Отпечатки пальцев есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14