Я поухаживаю за ним.— Он вернулся?— Разумеется.— Ты не ошибаешься? Передай ему, что его все время требуют к телефону. Пусть выяснит, кто звонит.Наконец Джастин, так и не сказав ни слова, закрыл дверь за собой и Мейбл.— Укладывайтесь, — распорядилась она, отворачиваясь к окну. — Когда ляжете, приготовлю вам грелку. Печень?— На улице никого?— Я вижу только старого Скроггинса — он закрывает ставни.Итак, на всей улице освещенными остались лишь лавка старьевщика да бар Чарли.— Часто такое с вами? К врачу обращались?— Я этим всегда страдал.— А у меня вот не печень, а живот, особенно когда пью коктейли.— Смотрите в окно.Она решила, что он стесняется, и, пожав плечами, подчинялась. Услышала, как он разделся и лег.— Мне можно повернуться?— Ненадолго. Скажете, если на улице кто-нибудь появится.— Никого там нет. Старый Скроггинс вернулся в дом.— И все-таки понаблюдайте.— Значит, грелку не надо?— Чуть позже. Машины не заметили?— Нет.— И у Чарли, напротив, тоже ни одной? Точно?— Нигде ничего, кроме снега. Доктор не прописал вам успокаивающего?— Я целый день его принимаю.— Вы ели?— Нет.— Вам что-нибудь сготовить?— Стойте у окна.— Сесть хотя бы можно?Она подтащила к себе стул и боком села на него, по-прежнему отгибая рукой штору. Пятидесятидолларовой бумажки на столе не коснулась — наверно, ждала, что Уорд вспомнит о кредитке и попросит ее взять.— Вы странный человек. Я вас побаиваюсь.— Знаю.— Тогда почему вы такой? Сознайтесь: вы нарочно ведете себя так?— Нет, ненарочно. Следите за улицей. Я слышу шум.— От Чарли вышли два клиента. Направляются в другую сторону.— Узнаете, кто это?— Нет, освещение слишком слабое. Вы кого-нибудь опасаетесь?— Может быть.— Почему?Она говорила тихо, как с больным, сожалея, что он не дает ей выйти и сварить кофе. Рука ее, отгибавшая штору, начала неметь.— Вы из Нью-Йорка?— Нет.— Со Среднего Запада?— У меня что, тамошний акцент?— Пожалуй. Впрочем, трудно сказать. Выросли в маленьком городе?Он не ответил.— Опасаетесь, как бы не стало известно, кто вы?Сидели в тюрьме?— Нет.Мейбл гнула свое, но не слишком настойчиво: так работают над шитьем — лишь бы время шло побыстрей.— Боитесь угодить за решетку?— Нет.Она не сомневалась: Уорд говорит правду. Время от времени лицо его искажалось, и он хватался за правый бок.— Почему вы не хотите, чтобы я дала вам попить горячего?— После, когда Чарли закроет бар.— Да там наверняка никого уже нет.С полчаса Джастин лежал, уставившись в потолок, но всякий раз, как Мейбл собиралась отпустить штору, он останавливал ее.— Чарли погасил свет.— А кто идет по улице?— Саундерс. Узнаю его спину. А теперь слышу, как открылась и захлопнулась дверь.Штукатур жил на той же улице, позади своей заставленной стремянками мастерской.— Могу я теперь сварить кофе?— Да.Вернувшись с кухни, она застала его у окна, где он дрожал в своей пижаме.— Зачем встали? Сейчас же ложитесь.Он повиновался, медленно выпил кофе и попросил дать ему пилюли: они у него в жилетном кармане.— Мне тоже можно выпить кофе?— Да.Наступило молчание. Они слышали, как улеглась Элинор, вернулся и шумно приготовлялся ко сну молодой служащий. Затем Аврора тоже закрыла дверь, и теперь тишину нарушало лишь урчание машин, изредка доносившееся с Главной улицы.Уорд по-прежнему смотрел лихорадочными глазами в потолок; на щеках у него проступили красные пятна — явный признак температуры; Мейбл дремала, бросая иногда для его успокоения беглый взгляд на улицу.Она спрашивала себя, когда же он заснет и ей можно будет вернуться к себе. И все время думала о пятидесятидолларовой бумажке на столе.— Купили? — тихо спросил Джастин, не глядя на нее.Она сразу поняла и отвернулась. Но, чувствуя, что он с затаенным дыханием ждет ответа, пробормотала наконец:— Да.Минуты шли одна за другой, похожие на медленно падающие капли. Потом с кровати совсем тихо — от страха или стыда? — донеслось:— Принесите их, ладно?Услышав, как подруга что-то ищет в темноте, Аврора проснулась. Ничего не сказала, не пошевелилась, но поняла, что Мейбл открывает ящик с туфлями, догадалась даже, что та взяла в шкафу узенький кожаный ремешок.Это произвело на нее такое впечатление, что она просто оцепенела и пролежала без сна больше часа, пока не услышала в комнате шорох одежды.— Это ты? — спросила она, не решаясь сказать Мейбл, чтобы та зажгла свет.— Я, — устало отозвалась Мейбл. И добавила:— Заснул. Глава 6 Чарли поговорил об этом только с заведующим почтой: он знал, что тот не поднимет его на смех. Маршалл Чалмерс был южанин из-под Атланты в Джорджии. Он один снимал шляпу, когда в баре появлялась женщина, даже когда Джулия на минутку выходила из кухни помочь мужу; замечали также, что он вздрагивал всем телом, если Дженкинс, негр-рассыльный из аптеки, садился рядом с ним, хлопал его по плечу и бросал:— Хэлло, старина Марш!Чалмерс был холостяк, но с девушками не водился и редко ходил на вечеринки. Раз в неделю он отправлялся на машине в Сент-Стивенс по ту сторону границы, напротив Кале, где у него, по слухам, жила приятельница, но никогда не рассказывал о ней, а если на этот счет отпускались шуточки, сразу хмурился. Почти всегда у него под мышкой торчали книги необычного формата и без пестрых переплетов.— Это мазохизм, — ответил он, когда Чарли рассказал ему о туфлях на высоком каблуке. Снял очки, протер толстые стекла и смущенно пояснил:— Понимаете, мазохист получает наслаждение, когда его унижают, бьют. От Уорда я ожидал бы, скорее, прямо противоположного. Его легко принять за садиста.Неудачники, подавленные сознанием своей неполноценности, часто склонны брать реванш на проститутках.— Мейбл не проститутка.— Вы правы, — согласился Чалмерс.Чувствовалось, однако, что как южанин он смотрит на вещи по-иному.— Во всяком случае, ему несладко. Не хотел бы я оказаться в его шкуре.— Он нас ненавидит.— Возможно. Даже вероятно. Но ненависть его не направлена лично против вас, меня или кого-то еще из встреченных здесь. Она носит более всеобъемлющий характер, и я не удивляюсь, что он в ней замкнулся.— Пытается за что-то всем отомстить, так?— Если хотите.Но на другой же день попытка столковаться с Чалмерсом окончилась для Чарли унизительной неудачей. Уорда не видели уже двое суток: он не выходил из своей комнаты у Элинор Адаме. Врача вызвать отказался и не пускал к себе никого, кроме Мейбл.Утром она зашла за его пальто к Чарли, всем своим видом показывая, что не склонна к разговорам.— Ему лучше?— Немного.— Скоро он начнет выходить?После истории с каблуками и объяснений почтаря Чарли в известном смысле проникся уважением к рыжей маникюрше, в которой раньше видел только девчонку.Он словно пытался прочесть у нее на лице и в глазах разгадку чего-то таинственного и чуточку страшного; так же теперь смотрела на подругу и Аврора.— Он не сказал тебе, чего боится?— Он со мной не откровенничал.Мейбл отказалась от стопочки, предложенной Чарли, и он вернулся к мыслям о фотоснимке. Он видел у почтаря аппарат последней марки, «Лейку», и, когда Чалмерс заглянул вечером в бар, итальянец спросил, даже не предполагая, что может нарваться на отказ:— Вас не затруднит сфотографировать Джастина, когда он будет проходить по улице?Южанин, казалось, понял не сразу.— Вы хотите сказать, без его ведома?— Разумеется. Не думаю, чтобы такой человек запросто давал себя фотографировать.Почувствовав, что начал неудачно, Чарли пустился в объяснения и запутался еще больше:— Хочу, понимаете, послать снимок друзьям: вдруг они разузнают, кто он такой? Откуда нам известно, не опасен ли он? Вы сами вчера согласились, что он нас ненавидит. При хорошем аппарате снять из-за двери ничего не стоит.— Я не могу этого сделать, — сухо отозвался Чалмерс.История со снимком с самого начала приняла для Чарли непредвиденные масштабы. Парень вроде штукатура Саундерса, вероятно, согласится, но сделает это так неловко, что Джастин обязательно заметит. Да нет! Теперь Чарли был больше не уверен ни в одном из своих клиентов. Он смутно догадывался, что в поведении людей есть какая-то трудноопределимая демаркационная линия.Однако, не желая отказываться от своей затеи, он отправился в лавку еврея-старьевщика Гольдмана.— Эти аппараты работают? — осведомился он, указывая на левую витрину.— Все с гарантией: проверены.— Можешь одолжить мне один на пару дней? Попозже, когда надумаю, я обязательно куплю такой своим малышам.Чарли уже решил, какой момент выберет. Утром, посетив в первый раз свою бильярдную, Джастин имеет привычку постоять с сигаретой на пороге; потом застегивает пальто и следует по солнечной стороне улицы. Надо только углядеть его через окно и заранее навести аппарат.Тем не менее в четверг утром, когда Чарли осуществил свой замысел, он сразу взмок от страха, опрометью бросился в спальню и спрятал аппарат, словно все это было чревато для него подлинной опасностью.Он спрашивал себя, появится ли снова Джастин в баре и как себя поведет. Долго ждать ему не пришлось. Купив на Главной улице газеты, Уорд, как обычно, вошел в зал и уселся на свой табурет. Он немного побледнел и действительно выглядел как человек, которого крепко тряхнуло. У него сильно набрякли веки, и это придавало новое выражение его глазам.— Пошли на поправку?— Да, благодарю.— Мейбл рассказывала мне о вас.Уорд даже не вздрогнул, словно был твердо уверен в сдержанности девушки.— Очень сожалею, что не смог в понедельник познакомить вас со своими друзьями.— Меня схватило.— Знаю. Вы ушли по аллейке.Джастин посмотрел ему в глаза, и Чарли растерялся.Он впервые прочел на лице Уорда презрение, и такое, какого, вероятно, не видел ни на чьем лице.— Это все.Что хочет сказать Уорд? Уж не запрещает ли касаться определенных тем?— Я думал, у вас есть личные причины не встречаться с ними — может, знаете их.— Что дальше?— Ничего. Это меня не касается.— Да, не касается.Джастин процедил эти слова, не отводя глаз и чеканя каждый слог.— Стопочку джина с бальзамом?— Как всегда. О чем же говорили с вами друзья?— Только о своих делах.— А о чем вы расспрашивали Мейбл?— Как вы себя чувствуете и скоро ли начнете выходить.Это не было еще объявлением войны, но на миг молчание стало зловещим.— Мне кажется, Чарли, вы потерлись среди людей, которые для вас чересчур сильны.Уорд не спускал с итальянца темных глаз с желтоватыми белками. К губе его, бурой от никотина, прилип дотлевавший окурок.— Мне действительно случалось работать с очень сильными людьми, настолько сильными, что кое-кому лучше с ними не заводиться.Вот уж это чистое идиотство! Чарли знал это, знал так хорошо, что губы у него задрожали, и он, подбадривая себя, несколько раз мысленно повторил: «Ему страшно!Ему страшно!»Затем нарочно заставил себя вспомнить об аллейке, где Джастин крался между мусорных баков, как затравленный зверь.Однако в голове у итальянца вместо слов: «Ему страшно», которые он силился твердить, невольно возникали другие: «Он меня ненавидит».Ему казалось, что он никогда не видел столько ненависти, как в этих по-прежнему устремленных на него глазах. Он присутствовал при драках, подчас форменных поединках, после которых один из двоих должен был остаться на месте. Наблюдал, как человек с пеной на губах и налитыми кровью глазами лежит на земле, а противник ждет, готовый нанести последний удар, едва поверженный встанет.Неподвижные зрачки Уорда пугали Чарли еще сильнее, и он говорил себе, что напрасно уперся: лучше покончить миром. В конце концов, это не его дело. Он содержит бар, Джастин — его клиент, и только.Вместо этого тоном, доказывавшим, что слова его не случайны, Чарли заявил:— Юго вернулся.Он шел наперекор собственному решению. Выбрал щекотливую тему, зная, что Джастин не глупей его и сразу сообразит, куда гнет собеседник. Действительно, самым неприятным в Уорде — это чувствовали все, хотя, в отличие от Чарли, не давали себе труда в это вдуматься, — были его проницательность и умение постигать мысли человека порой даже быстрей, чем они складывались у того в голове.— Майк совершенно изменился, — продолжал бармен.— Все меняются, разве не так?— Он хороший парень. Все его любили, каждый охотно с ним шутил.— Еще бы!— Он мухи не обидел.— Точно.— А теперь озлобился.— Наверно, разобрался, что к чему.— Вы хотите сказать, что помогли ему разобраться?— Может быть.— Вы с ним говорили?— Немножко — он ведь работал у меня.— Что же, к примеру, вы ему сказали?— Что говорят и думают о нем другие.— Все, кого я знаю, считают его хорошим парнем.— Послушайте, Чарли…Казалось, Уорд решил разом открыть часть своих карт и это доставляет ему чувственное наслаждение. Голос его стал непривычно звонок.— Послушайте, Чарли, неужели вы считаете, что кому-нибудь из горожан, будь он настоящий американец, разрешили бы обосноваться на пустыре, принадлежащем муниципалитету? Не спешите с ответом. С чего начинают власти, когда человек строит дом? Посылают к нему инспекторов проверить, соблюдены ли элементарные требования гигиены и безопасности. Недавно я даже читал, что водопроводные работы могут производиться лишь официально зарегистрированными учреждениями.Подобный оборот разговора явился для Чарли такой неожиданностью, что бармен даже не скрыл растерянности.— Вы ему это сказали?— Не только это. В жилищах запрещено держать некоторых животных. А вам случаем не рассказывали, что козы Майка живут вместе с его детьми и обеими женами? Слышите, с обеими женами! Что было бы с кем-нибудь из местных граждан, приведи он к себе в дом девушку и сделай ей ребенка? Добавьте к этому, что Елица — несовершеннолетняя: неизвестно, сколько ей лет.— Это доказывает…— Это доказывает, что Юго считают не таким, как остальных граждан, не ровней им, а человеком второго или третьего сорта, существом низшего порядка, полуживотным, что, кстати, очень удобно: он умеет все, берет дешево, к тому же экзотичен, забавен и позволяет над собой смеяться даже в субботу вечером, когда напивается. Не исключено, наконец, что грязь и беспорядок, в которых он живет, убеждают остальных в превосходстве их образа жизни. Думаю, что Майк начал отдавать себе в этом отчет.— Благодаря вам!Уорд не стал отрицать, чуть поджал губы и с удовлетворением погрузился в разложенную на стойке газету.
«Он нас ненавидит. На днях я писал тебе, что ему страшно. Это было верно, может быть, верно и сейчас, но сегодня я знаю: важно другое — ненависть, которую я почувствовал в нем с первого дня, хотя и не подозревал, насколько она глубока.Допускаю, что он в конце концов сосредоточит ее на мне лично — то ли потому, что я разобрался в нем, то ли потому, что я самый влиятельный и популярный человек в квартале. Даже когда Уорд читает в углу свою газету, я чувствую, что он следит за каждым моим движением: я словно болтаюсь у него на невидимой веревочке.Так не может длиться вечно, а уезжать из города он явно не расположен. Напротив, вновь появился в бильярдной, и у меня, как будто в субботу ничего не произошло и у него был обыкновенный приступ печени. Сегодня под вечер принес готовую петицию о выдаче ему разрешения на торговлю пивом — хочет, чтобы я дал ее на подпись клиентам.Ты спросишь, как я поступил? Взял и подписался первый.Заведующий почтой уверяет, что Джастин — мазохист и что он, Чалмерс, не хотел бы оказаться в его шкуре.Я тоже не хочу. Предпочел бы даже не видеть в ней его самого.Мне не терпится узнать, сослужило ли службу фото, что я тебе послал.И еще мне хотелось бы рассказать, как он обработал Юго, о котором я черкнул тебе два слова. К сожалению, для меня это слишком сложно — такие вещи выше моего понимания.У нас его не любят. Ему не доверяют. В баре у меня он так же одинок, как рыба в аквариуме. И все-таки никто при нем слова не скажет, не спросив себя: «А что подумает Уорд?»Дошло до того, что атмосфера в баре стала натянутой. То и дело разговор надолго смолкает.Есть кое-что еще почище! У штукатура Саундерса привычка сыграть перед обедом партию в кости — хотя бы со мной, если нет другого партнера. Так вот, всякий раз, когда Уорд оказывается рядом и пялит глаза на кости, Саундерс начинает нервничать, теряет уверенность и в конце концов, отчаявшись, швыряет игральный стаканчик через весь бар.В детстве мать рассказывала мне истории о людях с дурным глазом. Ты сам из Италии и такие тоже знаешь.В сглаз я не верю, как и ты, но если есть на свете человек с дурным глазом — это Уорд.Рыжая Мейбл, что живет с ним в одном доме, начисто переменилась с тех пор, как у него завелись с ней дела.Она словно душу утратила. Ее подружку Аврору, а уж она ли была не жизнерадостна, иногда охватывает что-то вроде паники.Если встретишь Большого Джима (он сказал, что на днях будет в Чикаго, и мы долго вспоминали тебя), он, может быть, пожалуется, что я старею и становлюсь чересчур провинциален. Я понял это по тону, каким он мне отвечал; тем не менее я убежден, что мои опасения — не выдумка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14