И я умолял ее прийти…
— Вы угрожали ей?
— Может быть, и пригрозил… в конце письма… Да, кажется, написал, что если она в течение трех дней не придет, пусть пеняет на себя.
— Что вы под этим подразумевали?
— И сам не знаю…
— Вы бы ее убили?
— Нет, не мог бы…
— Похитили бы ребенка?
Он улыбнулся какой-то жалкой, идиотской улыбкой.
— Вы полагаете, что это возможно?
— Вы бы все сказали мужу? Донж широко открыл глаза.
— Нет! Клянусь!.. Может быть… да, может быть, я в минуту гнева способен был бы убить ее. Но в то утро случилось так, что у меня на авеню Фош лопнула у велосипеда шина… Поэтому я пришел в «Мажестик» с запозданием на четверть часа… И я не видел Мими… Я подумал, что она приходила и, не найдя меня, вернулась к себе в номер… Если б я знал, что ее муж в отъезде, я поднялся бы по черной лестнице на их этаж… Но лишний раз могу сказать: мы в подвале ничего не знаем о том, что творится над нашими головами… Я встревожился… В то утро я, должно быть, вел себя неестественно.
Внезапно Мегрэ прервал его:
— Что вас побудило подойти и открыть шкаф номер восемьдесят девять?
— Сейчас скажу… Для всякого понимающего это доказательство, что я не лгу, — ведь если б я знал, что она мертва, я вел бы себя иначе… Кажется, в девять без четверти коридорный третьего этажа послал вниз заказ на завтрак для двести третьего номера. На талоне было записано — вы можете проверить, дирекция сохраняет талоны, — записано было: чашку шоколада цельного, яичницу из двух яиц с ветчиной и чай…
— Ну и что?
— Погодите. Я знал, что шоколад для мальчика, яичница с ветчиной для бонны… Значит, только на двоих заказ… А прежде в этот час всегда заказывали еще черный кофе с сухариками для Мими… И вот я поставил на поднос черный кофе и вазочку с сухариками… Послал все по подъемнику… Через несколько минут кофе с сухариками прислали обратно… Вам, может, покажется странным, что я придаю значение таким мелочам… Но не забывайте, в подвале подобные мелочи — все, что мы знаем о внешнем мире… Я снял телефонную трубку: «Алло! Миссис Кларк не пожелала завтракать?» — «Миссис Кларк нет в номере…» Поверьте, господин комиссар… Следователь не поверил бы… Я сразу почувствовал: случилась какая-то беда…
— Что же вы предположили?
— Скажу откровенно… подумал о муже… что он ее выследил…
— Через кого вы послали письмо?
— Через рассыльного… Он меня заверил, будто передал письмо в собственные руки… Но этим мальчишкам ничего не стоит и солгать… Кругом них немало всяких людей… Впрочем, Кларк вполне мог найти это письмо… Ну вот… Не знаю, заметил ли это кто-нибудь, но я в то утро отворял почти все двери в подвале… Может, никто и не заметил, у всех дела по горло, друг на друга не обращают внимания… Я вошел в раздевальню.
— Дверца шкафа номер восемьдесят девять действительно была приоткрыта?
— Нет. Я отворял дверцы всех пустых шкафов… Вы разве поверите мне?.. Да и кто поверит?.. Никто. Ведь так? Потому я и не сказал правды. Я ждал… Я надеялся, что уж на меня-то не подумают… И лишь когда я увидел, что только меня одного вы ни о чем не спрашиваете… Никогда я так не мучился, как в тот день, когда вы все ходили по нашему подвалу, а со мной ни разу не заговорили и даже как будто не смотрели на меня… Я сам не знал, что делаю… Позабыл, что надо сделать взнос за радиоприемник… Пришлось вернуться… Потом вы нагнали меня в Булонском лесу, и я понял: вы следили за мной. На следующее утро Шарлотта разбудила меня и сказала: «Почему ты не признался мне, что убил Мими?» Сами понимаете, если уж Шарлотта…
На дворе стало совсем светло, а Мегрэ и не заметил этого. По мосту катили автобусы, такси, грузовики, фургоны продовольственных магазинов. В Париже вновь забурлила жизнь.
А Проспер Донж после долгой паузы сказал в смятении:
— Мальчик даже не говорит по-французски… Я справлялся… Вы не пойдете посмотреть на него, господин комиссар? — И вдруг испуганно воскликнул: — Скажите! Вы не допустите, чтобы его увезли?..
— Алло!.. Комиссар Мегрэ? Шеф просит вас к себе…
Мегрэ вздохнул и вышел из кабинета. Это был час рапортов. Он провел в кабинете начальника Уголовной полиции минут двадцать.
Когда он возвратился, Донж сидел неподвижно за столом, уронив голову на руки.
Мегрэ почувствовал невольное беспокойство. Но когда он легонько дотронулся до плеча Донжа, тот медленно поднял голову, не стыдясь своих слез, катившихся по его рябому лицу.
— Сейчас следователь еще раз допросит вас в своем кабинете. Советую вам в точности повторить то, что вы рассказали мне…
У дверей ждал инспектор.
— Извините меня, но придется… Мегрэ вытащил из кармана наручники, дважды щелкнул запор — на одном и на другом запястье.
— Таково правило! — сказал он со вздохом.
Оставшись один в кабинете, он подошел к окну и, распахнув его, глубоко вдохнул сырой воздух. Лишь минут через десять он отворил дверь в комнату инспекторов.
Теперь он казался отдохнувшим, бодрым и по привычке бросил:
— Ну, как дела, ребятки?
Глава 6
Письмо Шарлотты
На скамье, прислонясь к стенке и скрестив на груди руки, сидели два жандарма, вытянув во всю длину ноги в высоких сапогах и загородив таким образом половину коридора.
Из-за двери кабинета доносился монотонный рокот голосов. То же самое происходило вдоль всего коридора: у дверей стояли скамьи, почти на каждой восседали жандармы, а иногда между ними — арестованный в наручниках…
Было уже двенадцать часов дня. Мегрэ, с трубкой в зубах, ждал, когда его примет в своем кабинете следователь Бонно.
— Что там? — спросил он, указывая на дверь. Ответ был столь же краток и красноречив:
— Кража у ювелира на улице Сен-Мартен.
Какая-то молодая девица, рухнув на скамью, смотрела пристальным горящим взглядом на дверь другого кабинета, утирала слезы, сморкалась, переплетала пальцы и нервно хрустела суставами.
Угрожающий голос господина Бонно стал слышнее. Дверь отворилась. Мегрэ машинально сунул в карман еще теплую трубку. У человека, который вышел из кабинета и сразу же попал под опеку жандармов, была наглая физиономия настоящего бандита. Он обернулся и насмешливо бросил следователю:
— Всегда буду рад побеседовать с вами, господин следователь.
Заметив Мегрэ, он насупился, потом, как будто успокоившись, метнул на него быстрый взгляд. У Мегрэ же в эту минуту глаза выражали растерянность, словно он пытался и не мог что-то вспомнить.
За приоткрытой дверью послышался голос:
— Пригласите комиссара… А вы, господин Бенуа, можете нас оставить… Нынче утром вы мне больше не нужны…
Мегрэ вошел все с тем же растерянным и вопрошающим выражением лица. Чем его так поразил арестант, только что вошедший из кабинета?
— Здравствуйте, господин комиссар… Вы не очень устали?.. Садитесь, пожалуйста… Где же ваша трубка? Не стесняйтесь, курите. Ну, как съездили в Канны?
Конечно, господин Бонно не был злым человеком, просто он был страшно доволен, что добился важных результатов помимо Уголовной полиции! Он не мог скрыть своего ликования, в глазах его искрился огонек злорадного торжества.
— А ведь забавно, что мы с вами узнали одни и те же обстоятельства: я — в Париже, не выходя из своего кабинета, а вы — на Лазурном берегу… Что вы об этом думаете?
— В самом деле, забавно…
Мегрэ кисло улыбнулся, словно огорченный гость, когда хозяйка дома подкладывает ему на тарелку вторую порцию кушанья, которое он терпеть не может.
— Так вот, что вы думаете об этом деле, господин комиссар?.. Этот Проспер Донж… Вот его показания… Он, кажется, только повторил то, что сообщил вам нынче утром… В общем, он во всем сознался…
— Только не в том, что совершил два убийства… — тихо произнес Мегрэ.
— Ну, разумеется, в убийствах он не сознался! Это уж была бы слишком большая для нас удача! Он сознался, что угрожал своей бывшей любовнице; сознался, что назначил ей свидание на шесть часов утра в подвале отеля — «Мажестик», и, должно быть, его письмо было такого свойства, что бедная женщина побежала покупать револьвер… Он сочиняет целую историю, что у его велосипеда лопнула шина и поэтому он опоздал…
— Он не сочиняет…
— А вы откуда знаете?.. Он прекрасно мог продырявить эту шину перед тем, как войти в отель…
— Он этого не делал… Я нашел того полицейского, который его в то утро окликнул и спросил относительно шины на углу авеню Фош…
— Ну, это мелочи, — поспешил заметить следователь, не желая разрушать воздвигнутое им прекрасное здание. — Скажите-ка лучше вот что: вы осведомлены относительно прошлого арестованного Проспера Донжа?
На этот раз в глазах следователя стал особенно заметен огонек торжества, и он нетерпеливо погладил свою бородку.
— Вы, полагаю, не успели навести справки. А я полюбопытствовал и обратился в архив… Мне выдали его дело, и таким образом я узнал, что наш герой, по виду такой смирный человек, имеет уже не одну судимость…
Мегрэ оставалось только принять сокрушенный вид.
— Удивительно, право, — продолжал следователь, — у нас, над нашими головами, на чердаках Дворца правосудия, находятся судебные архивы, а мы частенько забываем обращаться к ним!.. И вот, не угодно ли! В шестнадцатилетнем возрасте Проспер Донж, которого пристроили мойщиком посуды в кафе в Витри-ле-Франсуа, украл в ящике кассы пятьдесят франков, убежал и был пойман в поезде, отходившем на Лион… Многообещающий юноша, верно?.. Едва-едва не попал в исправительную колонию. Однако же два года он находился под надзором…
Что за странность! Во время этой информации Мегрэ ломал себе голову совсем над другим: «Вот черт, где я видел этого типа!» Восклицание относилось не к Просперу Донжу, а к тому вору, с которым он столкнулся у дверей кабинета.
— Пятнадцать лет спустя он получил в Каннах три месяца тюрьмы условно за нанесение побоев, неподчинение полицейскому и оскорбление его… А сейчас, господин комиссар, пожалуй, мне пора показать вам кое-что…
И господин Бонно протянул ему клочок бумаги, разграфленный в клетку, какую продают в мелочных лавках и держат для посетителей в маленьких кафе. На этом клочке было что-то написано лиловыми чернилами; перо, видимо, старое, брызгало мелкими кляксами; судя по почерку, писала женщина и притом необразованная.
Это и было пресловутое анонимное письмо, сообщавшее следователю о любовной связи Проспера Донжа с танцовщицей Мими.
— Взгляните на конверт… Опущено письмо между полуночью и шестью часами утра. Марка заштемпелевана почтовым отделением на площади Клиши… На площади Клиши. Понятно? Теперь посмотрите на эту тетрадку…
Школьная тетрадка из бумаги в клеточку, не очень чистая, кое-где засаленная. Содержатся в ней кухонные рецепты — одни вырезаны из газет и наклеены в тетрадку, другие переписаны.
На этот раз Мегрэ нахмурился, а следователь не мог удержаться от торжествующей улыбки.
— Вы заметили, что почерк и тут и там один и тот же? Я в этом заранее был уверен… Ну что ж, господин комиссар, эта тетрадка взята из кухонного буфета, который вы, вероятно, видели в Сен-Клу, — словом, в доме Проспера Донжа, а кулинарные рецепты переписаны рукою Шарлотты…
Господин Бонно был так доволен, что даже счел нужным извиниться.
— Я знаю, что между следователями и Уголовной полицией нередко бывают разногласия… У вас, на набережной Орфевр, весьма снисходительно смотрят на некоторых субъектов и на некоторые неузаконенные отношения, но нам, судейским чиновникам, трудно разделять ваши взгляды… И признайтесь, господин комиссар, что иногда мы бываем правы… Скажите, например, если этот Проспер Донж такой уж славный человек, каким он кажется, почему собственная его любовница Шарлотта, которая тоже разыгрывает из себя славную женщину, прислала мне анонимное письмо, убийственное для этого Проспера?..
— Не знаю…
Мегрэ, по-видимому, получил сокрушительный удар.
— Вот увидите, следствие долго не затянется! Я отправил Донжа в тюрьму Сантэ. Хорошенько приприте к стенке Шарлотту… Что касается второго убийства, его легко объяснить… Этот бедняга, ночной швейцар… как его фамилия? Кольбеф, кажется… вероятно, был отчасти замешан в первом преступлении… Во всяком случае, знал, кто убил миссис Кларк… Мысли об этом убийстве не давали ему заснуть в тот день. И, несомненно, он, терзаясь угрызениями совести, вернулся в «Мажестик» сказать убийце, что донесет на него…
Раздался телефонный звонок.
— Алло! Да, да… Сейчас приеду… И следователь пояснил Мегрэ:
— Это жена напоминает мне, что у нас гости к завтраку. Предоставляю вам вести расследование, господин комиссар… У вас теперь достаточно материалов для его завершения…
Мегрэ направился к двери, но у порога вдруг спохватился и, хлопнув себя по лбу, словно вспомнил наконец то, что долго ускользало из памяти, сказал:
— По поводу Фреда, господин следователь… Ведь вы допрашивали именно Фреда Марсельца, когда я пришел. Верно?
— Да я уж его шестой раз допрашиваю и не могу узнать имена его сообщников…
— Я встретил Фреда недели три назад у Анжелино, на площади Италии.
Следователь с недоумением смотрел на него, очевидно, не понимая, какое это могло иметь значение.
— Анжелино держит кабачок, и клиентура у него довольно подозрительная. Год тому назад он сошелся с сестрой Гарри Кривого.
Следователь все не понимал. И тогда Мегрэ, съежившись, насколько позволяла его массивная фигура, почтительно добавил:
— Гарри Кривой три раза судился за кражу со взломом… Он бывший каменщик, а в воровской своей профессии специализировался на проломе стен…
И наконец, уже взявшись за ручку двери, сказал в заключение:
— А разве те воры, что ограбили ювелира на улице Сен-Мартен, не проникли в магазин через подвал, проломав две стены? До свидания, господин Бонно.
И все-таки, несмотря на свой удачный выпад, Мегрэ был в дурном настроении. Письмо Шарлотты… Впрочем, сразу было видно, что он не рассержен, а опечален.
Он мог бы послать инспектора. Но разве инспектор сумел бы так, как он, Мегрэ, учуять, какая атмосфера в доме?
Большой новый дом, роскошно отделанный, с воротами из кованого железа, высился белоснежной громадой на Мадридском авеню, окаймлявшем Булонский лес. Направо от вестибюля — застекленная дверь в швейцарскую, похожую скорее на гостиную. Там сидели три-четыре женщины, уныло покачивая головами. На столике поставлен был поднос для визитных карточек. Еще одна женщина, с красными, заплаканными глазами, приотворив дверь, спросила:
— Кто там?
Дверь во вторую комнату стояла открытой, и там виден был лежавший на кровати покойник со сложенными на груди руками, с четками, вложенными в пальцы; в полумраке мерцали две свечи, веточка букса мокла в чашке со святой водой.
Присутствующие говорили шепотом. Утирали слезы. Ходили на цыпочках. Мегрэ перекрестился, покропил святой водой, постоял молча, глядя на заострившийся нос умершего, странно освещенный дрожащими огоньками свечей.
— Ужас-то какой, господин комиссар!.. Ведь до чего ж хороший человек был! Не нашлось бы у него ни одного врага…
Над кроватью висела в овальной рамке увеличенная фотография Жюстена Кольбефа в мундире унтер-офицера — портрет сделан был в те годы, когда покойный носил огромные усы.
На рамку прикрепили крест «За боевые заслуги» с тремя пальмовыми ветвями и военную медаль.
— Он был кадровый военный, господин комиссар. Как пришло время по возрасту выйти в отставку, он просто уж не знал, куда себя девать, и решил взяться за какую-нибудь работу… Одно время был сторожем в клубе на бульваре Осман… Потом ему предложили место ночного швейцара в отеле «Мажестик», и он согласился… Ведь он, знаете ли, какой-то особенный был: почти совсем не спал и спать не хотел… В казарме он, можно сказать, каждую ночь вставал и делал обход…
Соседки, а может быть, родственницы, с сокрушенным видом покачивали головами.
— Что же он делал целый день? — спросил Мегрэ.
— Возвращался он с работы утром, в четверть восьмого — как раз поспевал вытащить мусорные ящики; мне он не давал делать тяжелую работу… Потом постоит у порога, покурит трубочку — ждет, когда придет почтальон, поболтает с ним немножко… А надо вам сказать, они с почтальоном однополчане были… Потом ляжет в постель и спит до полудня… Недолгий сон, а с него хватало. Как позавтракает, прогуляется по Булонскому лесу до Елисейских полей… Иной раз зайдет в «Мажестик», поздоровается с дневным швейцаром… Потом в маленьком баре на улице Понтье перекинется в карты, к шести часам вернется домой, а в семь часов отправляется в отель на дежурство… И до того все в точности, в аккурате, — право, соседи как увидят, что он идет, проверяют по нему часы…
— А давно он сбрил усы?
— Да когда уволился из армии… Я как увидела его без усов, так диву далась… Совсем другое лицо — маленькое, будто съежилось, и сам словно ниже стал ростом…
Мегрэ еще раз склонил голову у смертного одра Жюстена Кольбефа и вышел на цыпочках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14