— Почему?— Потому что вы будете ревновать к ним, как я ревновал вас к клубу и даже к портрету Сталина на стене.Адиль бей был во всем этом уверен.Когда она опять задремала, раздался стук в дверь, и оба одновременно подняли голову. Не надо отзываться. Главное, лежать совсем тихо. Неизвестный еще раз постучал, попытался открыть дверь, но этого ему не удалось.А что если он взломает замок? Адиль бей прижал Соню к себе, а когда шаги удалились, посмотрел на нее и шумно перевел дыхание.Соня дрожала от испуга. Адиль бей обнял ее. Ему показалось, что он впервые держит ее в объятиях, а все, что было раньше, не в счет. Он уже забыл обо всем.Наконец они уснули.Потом наступил серый рассвет, едва заметный из-за серой бумаги, прикрепленной к окнам. Дом ожил. В коридоре умывались жильцы. Адиль бей проснулся и увидел, что Соня смотрит на него, широко раскрыв глаза. По ее лицу, по всей ее позе видно было, как она устала.— Как было бы хорошо! — вздохнула она.— Что?— Жить где-то в другом месте, в Стамбуле, все равно где, жить, как на той фотографии!Он не стал тогда раздумывать над ее словами. Или, вернее, ему смутно почудилась в ее голосе зависть, и он твердо сказал:— Так оно и будет.— Да, будет. А как вы это устроите?— Еще не знаю, но придумаю что-нибудь.— Дайте я оденусь.Прежде она одевалась у него на глазах, но теперь попросила его подождать в кабинете. Он походил там в пижаме. Увидел разбитую чернильницу, разбросанные по полу дела, улыбнулся, глядя на г-жу Колину, которая за прозрачной оконной занавеской расчесывала длинные волосы.Адиль бей слышал, как Соня ходит взад-вперед, угадывал все, что она делает, и был, как никогда, растроган, когда она появилась в дверях в своем черном платьице и даже в шляпке.— Жаль уходить, — сказала она, нахмурясь.— Зачем же вы уходите?— Так надо.— А если мы начнем с того, что поженимся здесь, в России? — Эта мысль только что осенила его.— Это ничего не даст. Я останусь все равно русской, и мне ни за что не дадут паспорта.— А что вы сейчас собираетесь делать?— Прежде всего выйду отсюда так, чтобы меня не заметили. Потом вернусь домой. Позавтракаю. Приду сюда к девяти.Он совсем забыл о консульстве. Опять взглянул на разбросанные бумаги и подумал, что все это не имеет никакого значения.— Я займусь нашим отъездом.Она уходила как всегда, но его вдруг охватил беспричинный страх, и он пробормотал, как всегда, когда был взволнован:— Соня!…— Ну что? Я приду к девяти часам.— Да… Я знаю.Он все еще держал ее руку. Не мог решиться отпустить ее.— Что если вам остаться?— Это невозможно.Она показала на дом напротив. На пороге повернулась к нему, на мгновение улыбнулась:— До девяти!Адиль бей медленно побрился, потом, одевшись, вошел в кабинет и застал там уборщицу, которая держала в руке Сонину сумочку.— Это секретарша забыла, — сказала она без тени смущения.— Спасибо. Она скоро придет.Вдруг он понял, куда нужно немедленно идти. До начала приема оставалось еще время.На улице было холодно. Дождь сменился туманом, и с набережной едва проглядывала бухта. Какой-то пароход подавал гудки у входа в порт. Люди шли торопливой походкой.Адиль бей вошел в здание из красного кирпича, где помещалось отделение газеты “Стандарт» — Русские работали там в американской обстановке.— Мистер Джон здесь?Ему показали на потолок, и он поднялся на второй этаж. Постучавшись в одну из дверей, Адиль бей вошел. Джон еще лежал. Из-за опущенных занавесок в комнате царила полутьма. Несмотря на это, он узнал посетителя, протер глаза и поскреб в затылке, отчего волосы встали дыбом.— Я пришел попросить вас об одной услуге. Это очень важно, очень серьезно, — проговорил разом Адиль бей, не переводя дыхания. — Я непременно должен вывезти из России одну девушку. Паспорта у нее, разумеется, нет.— Малышку? — безмятежно спросил Джон.— Какую такую малышку?— Ну, вашу мышку — секретаршу.— Да. Я прошу вас держать это в полной тайне. Вы точно так же, как и я, знаете, чем она рискует.— Рискует получить пулю! Послушайте, я поговорю об этом с одним знакомым бельгийским капитаном. Придете сюда вечером?Джон свесил ноги с кровати и говорил сонным голосом, с недовольным видом оглядываясь по сторонам.— А не могли бы вы повидать его пораньше, вашего капитана?— Слушайте, Адиль бей, вы точно уверены, что девчонка впрямь готова уехать? Потому что, понимаете, на нее-то мне плевать, но вовсе не плевать на бельгийца, который может влипнуть в скверную историю.— За Соню я ручаюсь.— Разумеется!— Что значит — разумеется?— А вы еще не смахнули с пиджака несколько светлых волос. Где мои шлепанцы?Затем открыл занавески, принял душ, оделся и ворчливо сказал:— Я вас предупреждал.— О чем?— Я вам говорил, что долго вы здесь не пробудете. Вы делаете глупость, но это дело ваше. Конечно, лучше было бы удрать в одиночку, раз уж захотелось удрать.Вместо завтрака Джон осушил бокал виски, не глядя на вспыхнувшего собеседника.— Вы как раз созрели для того, чтобы натворить глупостей. Если я вас сейчас отпущу в город, убежден, вы добьетесь того, что вас арестуют. Где мой пиджак? Кстати, Пенделли просили передать вам привет. В настоящий момент они плывут мимо Самсуна, в вашей стране. Пошли?Они вышли на улицу и погрузились в утреннюю сырость.В этой части порта все пропахло нефтью. Через каждые пятьдесят метров им на пути попадался часовой, все они приветствовали американца.— Вот это судно?— Нет, то, которое позади него. Вечером закончат погрузку, и ночью оно, должно быть, уйдет. Там есть одна пассажирская каюта. У вас пропуск есть?— Какой пропуск?— Чтобы ходить по территории порта и подниматься на борт.— Нет.— Подождите-ка.Джон заговорил с охраной, потом с какими-то людьми в форме. Адиль бею показалось, что он раздает им сигары.— Идем! — сказал он, вернувшись. — Мы можем пробыть здесь не более получаса, потом сменят караул.Капитан сидел без кителя у себя в каюте, расположенной в палубной надстройке, и писал письма. Джон обратился к нему со словами:— Это турецкий консул. Скажите откровенно, можете ли вы ему помочь?Капитан слушал, поглаживая себя по затылку, бросая время от времени взгляд на консула.— Он влюбился в русскую девчонку и хочет вывезти ее из страны.— Это возможно? — спросил Адиль бей.— Все на свете возможно, — вздохнул капитан. — Только очень хлопотно.— Почему?— А вы что же, думаете, это так просто, тайком провести кого-нибудь на борт и спрятать на время досмотра?— Но вы это уже делали?— Еще как, черт возьми!Капитан встал и открыл шкаф, где на плечиках висело несколько форменных кителей, плащей и клеенчатых дождевиков.— Вот! Главное, чтобы внизу не было видно ног.— Как это делается?— Подвешиваем человека за руки, на высоте этих вешалок, и он съеживается, как только может. Русские, как правило, моих вещей не трогают. Они только смотрят, нет ли чего внизу, под ними.— А если они вздумают обыскать шкаф? Капитан пожал плечами.— Сколько времени это длится?— Ожидание там, внутри? Может продлиться час, но может и день. Прошлый раз они оставались на борту с полудня до девяти часов вечера.— А воздуха там достаточно?Адиль бей понимал, что раздражает собеседников вопросами, но не мог их не задавать.— А барышня способна хотя бы не хлопнуться в обморок?— Я за нее ручаюсь.Джон между тем вынул из шкафа бутылку пива, налил себе и теперь смотрел на турецкого консула с тихой жалостью.— Так все говорят!— Клянусь вам. Она не такая, как другие.— Разумеется! Стаканчик пива? Настоящее пльзеньское.Адиль бей отказался, он хотел немедленно узнать о решении.— Полагаю, вы в Стамбул заходите?— Мы, как всегда, проходим Босфор. Час стоим на рейде, но высадить никого не можем, у нас транзитный рейс.— А где можно высадиться?— В Антверпене. Будем там через двадцать дней.Что поделаешь! Адиль бей согласился бы даже на Сан-Франциско!— Вас это устраивает? Если у вас документы в порядке, вы займете пассажирскую каюту. Она здесь, рядом.— А как провести на борт девушку?— Это уже другой разговор, и касается он главным образом ее лично. Плавать она умеет?Адиль бей не был в этом уверен, но знал, что она часто бывает на пляже.— Да, — твердо заявил он.— В таком случае лучше всего будет, чтобы она вошла в воду довольно далеко отсюда, как только полностью стемнеет, и плыла бесшумно. Мы спустим трос с левого борта, и как только она за него уцепится, поднимем ее наверх. Ну, конечно, если с суши ее заметят или что-то услышат, пристрелят без колебаний.— Договорились на сегодняшний вечер, — сказал Адиль бей, вставая.Капитан и Джон переглянулись. Адиль бею даже не пришло в голову поблагодарить их, так он спешил сообщить Соне эти новости. Джон проводил его до набережной.— Думаете, это очень опасно?— Опасно.— Сколько раз это кончалось удачно?Он жаждал подробностей, но Джон уставился куда-то в сторону.— А вы будете на борту? — спросил Адиль бей.— Не знаю.Почему его окружают такие равнодушные люди? Ему хотелось встряхнуть их, закричать:— Неужели вы не понимаете, как это важно, ведь речь идет о жизни, моей жизни!Нет, они не понимали! Они думали о собственных делах и обращались с ним как с больным!— Не слишком показывайтесь людям, пока вы в таком состоянии, — посоветовал Джон, расставаясь возле нефтеперерабатывающего завода. — А то могут что-то заподозрить. Если до сегодняшнего вечера стрясется какая-нибудь неприятность, вы меня застанете в помещении газеты. А после десяти — в баре.У Адиль бея перехватывало дыхание, с такой скоростью шел он сквозь туман, осыпавший его пальто белым бисером. Ему казалось, что набережной не будет конца, что он никогда не доберется домой, что этот день будет самым длинным в его жизни. Что еще ему надо делать? Получить визу для себя, ее дадут ему сразу же. Он заявит, что ему надо ехать в Турцию для срочной операции.Что касается Сони, ей не нужно в дорогу никаких вещей. Не надо лишних сложностей. Надо действовать возможно быстрей! И покончить с этим! А когда он услышит, как гремит якорная цепь…Бегом взлетел он по лестнице и замер на мгновение, не решаясь войти.— Соня!В кабинете было пусто. На стульях в ожидании сидели посетители. Первый из них встал с документами в руках.Адиль бей бросился в спальню, где уборщица застилала кровать.— Моя секретарша?— Она не пришла.Было одиннадцать часов, а она обещала прийти в девять. Он неподвижно стоял посреди комнаты, медленно переводя взгляд на окна дома напротив. Они были закрыты, только на черных стеклах вырисовывались белые цветочки занавесок. Глава 10 Шел час за часом, но небо оставалось таким же угрюмым, и в полдень царил все тот же трагически сумрачный рассвет, наводящий на мысль о поезде, рухнувшем с насыпи, или предутреннем преступлении в убогом закоулке.Адиль бей вышел из дома напротив точно так же, как вошел туда, ничего не сознавая. На втором этаже постучался, одинаково страшась того, что ему откроют или что никого не будет дома. Никто не откликнулся, и он выбежал на улицу, шел куда глаза глядят, волновался, думал о чем-то, порой оглядывался — не следят ли за ним.«Будет лучше, если я сначала заговорю с ними о визе, а потом осторожно попытаюсь расспросить”.В большом доме, куда обычно он приходил с Соней, было полно промокших людей, которые толклись в ожидании, но Адиль бей, как свой, открыл дверь кабинета. Чиновник с обритым наголо черепом был на месте. Напротив него сидел посетитель.Ему сделали знак немного подождать.Такого никогда не бывало! Никогда в этом кабинете не было посторонних! Никогда консула не заставляли ждать на площадке среди людей, рассевшихся на полу, и считать минуты! Прошло четверть часа, а он все еще стоял на том же месте, тяжело дыша и нервничая до такой степени, что уже готов был опять толкнуть дверь в кабинет, как вдруг она сама открылась и посетитель вышел. Чиновник, с неизменной полуулыбкой, посмотрел на Адиль бея и указал ему на свободный стул.Не было Сони, которая обычно переводила. Консул положил на письменный стол свой паспорт и на плохом русском языке объяснил, что ему нужна виза.Он ожидал удивления, вопросов. Но его собеседник, прихлебывая чай, перелистал паспорт, прочитал все, что там написано, а потом протянул руку к печати и хлопнул ею по последнему листочку.Итак, отъезд обеспечен, и Адиль бей поспешил спрятать паспорт в карман. Гораздо труднее было заговорить о Соне, настолько труднее, что он весь раскраснелся и запутался в бессмысленных словах. Извинялся. Просил прощения, но никак не мог сформулировать вопрос.— Sprechen Sie Deutch? Говорите ли вы по-немецки? (нем.)

— спросил чиновник, с любопытством взиравший на него.— Jawohl! Да, конечно! (нем.)

Почему этот человек ни разу не сказал ему, что знает немецкий? В течение всех этих месяцев Соне приходилось переводить слово в слово все их разговоры, а у них, оказывается, нашелся общий язык.Адиль бей начал объяснять, что секретарша утром не явилась, а ему необходимо ее отыскать и что…— Так вы уезжаете или нет?— Уезжаю… То есть…— Я иначе поставлю вопрос. Вы желаете, чтобы я к завтрашнему утру прислал вам другую секретаршу?— Мне необходимо узнать, что сталось с моей секретаршей. Я ведь консул. И международные правила…Продолжать он не решился. Начальник по-прежнему улыбался, но жестом обеих рук выразил полную свою беспомощность.— Что я могу вам сказать? У вас пропали какие-нибудь документы? У вашей секретарши были основания бросить работу? Я-то ведь занимаюсь только делами иностранцев.— В таком случае направьте меня к человеку, который может ответить на мои вопросы.Собеседник встал, вышел и на целых четверть часа исчез. Адиль бей от раздражения грыз ногти и время от времени нащупывал в кармане паспорт.А что если Соня тем временем вернулась? Может быть, он напрасно завел разговор? Служащая, сидевшая позади него, щелкала на счетах.Наконец начальник отдела появился с тем же непроницаемым видом.— Товарищ Рабинович примет вас через несколько минут. А теперь, вы меня извините? — И усевшись за письменный стол, стал разбирать бумаги и подписывать некоторые из них. Ему принесли свежий стакан чая. Он предложил его Адиль бею, тот отказался. Затем начальник встал, выглянул в окно, закурил сигарету.— Пойдемте?«Почему именно сейчас? — подумал Адиль бей. — Ведь не раздалось никакого звонка, и на часы он не посмотрел. Но ведь не просто так заставили консула ждать”.В соседнем кабинете сидел в одиночестве маленький еврей в очках со стальной оправой, с острой бородкой и черными ногтями.— Вы предпочитаете французский язык? — спросил он. До сих пор Адиль бей оставался в полном убеждении, что в этом городе никто не говорит по-французски! Это был день открытий. Но времени размышлять об этом не было, и он четко произнес:— Я хочу знать, что с моей секретаршей, которая сегодня утром исчезла.— А почему вы хотите это знать? Глаза за стеклами очков казались непомерно огромными и пугающе простодушными.— Потому что.., это моя секретарша.., и…— Мне сообщили, что вы уезжаете сегодня вечером или завтра.— Да, я действительно намеревался…— Так вы не уезжаете?Адиль бей испугался, а огромные глаза все смотрели на него.— Конечно же, уезжаю!— В таком случае вам не нужна секретарша. Если только вы не собирались взять ее с собой, но в таком случае вы должны были нам сообщить об этом.— Уверяю вас… Не может быть и речи о том, чтобы взять ее с собой.— Значит, все в порядке, не так ли? Больше я ничем не могу быть вам полезен?Они все знали, это ясно! Да к тому же начальник Иностранного отдела, стоя в дверях, слушал весь разговор, хотя говорили они по-французски.— Кстати, каким пароходом вы едете?— Еще не знаю.— Надеюсь, мы будем иметь удовольствие снова видеть вас в Батуме.Невероятная, пугающая наивность взгляда приводила в ужас. В этом было что-то напоминающее взгляд животного.Обернувшись, Адиль бей увидел, что при их разговоре присутствовало еще третье лицо. На мгновение ему пришла в голову безумная мысль, что он в окружении, что эти трое его не выпустят.— До свидания, господа.— Счастливого пути.Они его пропустили, но не стали провожать. Все трое остались в кабинете и, конечно, будут говорить о нем.На лестнице Адиль бей растолкал людей, они уступали ему дорогу. На улице он ускорил шаг, но, вернувшись домой, убедился, что Соня не приходила. Окна в доме напротив были закрыты. Он почувствовал смутную боль, какую испытываешь во сне, когда тщетно бежишь за поездом или вниз по лестнице, не касаясь ступенек.А если Соня придет, успеют ли они все подготовить к отъезду? Теперь просто невозможно остаться в Батуме, в особенности после посещения Рабиновича. Конечно, он ничего такого не сделал, но все-таки ведет себя как виноватый. Надо наконец принять решение. До отъезда еще много времени, нельзя же провести все эти часы в бездействии.Адиль бей снова вышел на улицу и, шлепая по лужам вдоль набережной, добрался до здания, в котором размещалась газета “Стэндэрт”
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12