А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Мегрэ нашел Пикпюса! Вот он, на стене, прямо перед столиком, за которым ежедневно занимал место Жозеф Маскувен и где, вне всякого сомнения, было написано письмо, предупреждающее об убийстве гадалки.
Как бы грохнула публика со смеху, напечатай газеты фотографию пресловутого Пикпюса!
Прямо над игральным автоматом висел огромный рекламный календарь из тех, что иные коммерсанты поныне раздают своим клиентам.
Полная гарантия невредимости имущества при переезде. Обращайтесь…
Примитивная хромолитография изображала простонародного геркулеса в полосатом свитере, с лохматой ярко-рыжей бородой, румяной физиономией и олимпийскими мышцами. Подмигивая будущим клиентам, колосс жонглировал зеркальным шкафом.


Обращайтесь в «Пикпюс»

Это слово, набранное аршинными буквами, прямо-таки било в глаза. Ниже, более мелким шрифтом, следовало:


Транспортное агентство Париж, улица Пикпюс, 101

Итак, человека по имени Пикпюс не существует. Это всего-навсего гротескный образ, рекламная формула. Однажды кто-то сел за столик и написал письмо. Потом заколебался – как подписать? Он посмотрел вокруг, и взгляд его упал на календарь. Пикпюс!
Не раздумывая больше, да еще, наверно, дурашливо улыбаясь, человек – не обязательно мужчина – поставил подпись: «Пикпюс».
Остается узнать, кто, сидя за этим столиком на молескиновой банкетке, воспользовался жидкими фиолетовыми чернилами и скверным пером, которые кафе «Спорт» предоставляет своим клиентам.
Одно ясно – человек не ошибся. Он знал!
– Сколько с меня?
Мегрэ подмывало унести с собой календарь для своего музея, но он решил зайти за ним позже, когда завершит расследование.
А почему бы теперь же, пока он в двух шагах от бульвара Бонн-Нувель, не заглянуть к Пру и Друэну? В прошлый раз он так и не повидал хозяев.
В здании располагалось много учреждений. Лестница была пыльная. На всех окнах третьего этажа, до половины остекленных зелеными витражами, красовались фамилии обоих совладельцев конторы.
– Господина Пру, пожалуйста.
– Вы по личному делу?
– Да, по личному.
– Господин Пру уже три года как скончался.
Раздосадованный Мегрэ потребовал у рассыльного, парня с самодовольной улыбкой, провести его к г-ну Друэну. Еще через минуту его принял мужчина лет пятидесяти с недоверчивым взглядом.
– Садитесь, господин комиссар. Я нашел у себя на столе вашу визитную карточку и должен сознаться…
– Понимаю, господин Друэн. Но поскольку служебная необходимость обязывает меня задать вам несколько вопросов…
– Если эти вопросы относятся к кому-то из моих клиентов, вынужден предупредить, что мы гарантируем им полную секретность, более того, считаем себя связанными профессиональной тайной…
– Скажите, господин Друэн, полагаете ли вы, что Жозеф Маскувен – честный служащий?
– Будь это не так, я не держал бы его.
– Он занимал у вас крупный пост?
Г-н Друэн встает и приоткрывает дверь, проверяя, не могут ли их услышать.
– Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства и необъяснимость поступка этого бедного парня, могу откровенно сказать, что держал его скорее из жалости.
– Он вас не устраивал?
– Постарайтесь меня понять. Если говорить о добросовестности, его не в чем упрекнуть. Напротив! Он всегда приходил первым, уходил последним. Никогда не позволял себе ни прятать под бумагами газету или книгу, ни выскочить покурить в туалет. Никогда не ссылался на семейные неприятности, чтобы выпросить свободный день, – ни мертвых бабушек, ни больных теток! Я сказал бы, он чрезмерно добросовестен.
– Что вы имеете в виду?
– Что он маниакально добросовестен.
Это, вероятно, у него с детства: мне ведь известно, что он приютский. Ему всегда мерещилось, что за ним следят, что им недовольны, что его в чем-то даже подозревают. Он был из-за этого настолько уязвим, что у меня просто не хватало духу сделать ему малейшее замечание. Сослуживцы его не любили. Он жил, забившись в свой угол, с работой справлялся, но отношений ни с кем не поддерживал.
– Скажите, господин Друэн, вы не замечали за ним недостачи в кассе?
– Недостачи? По кассе? – взорвался делец. – Но это же исключено, господин комиссар! У нас это просто невозможно. Ни для кого – даже для старейшего из служащих, даже для моего управляющего. Мы не лавочка с ящиком для выручки, куда можно тайком запустить руку. Смею заверить, что деньги, наличные деньги, через фирму практически не проходят. Мы продаем дома, замки, виллы, земельные участки. Операции наши выражаются в сотнях тысяч, чаще – в миллионах франков. Излишне пояснять, что такого рода сделки оплачиваются чеками и обычно совершаются у нотариуса. Что касается домов, переданных нам на управление, то и здесь порядок остается, в общем, таким же, а если квартирная плата вносится наличными, деньги получает наш инкассатор, который…
– Таким образом, вы утверждаете, что ваш служащий решительно не мог украсть у вас тысячу франков?
– Решительно и категорически – не мог. Кроме того, как я уже говорил, характер Маскувена… Нет, господин комиссар, вы пошли по ложному следу. Сожалею, но… – Друэн встает, давая понять, что его ждут важные клиенты.
– Еще один небольшой вопрос, не затрагивающий, надеюсь, профессиональных тайн. Господин Блез – крупный клиент вашей фирмы?
Друэн колеблется, но, чтобы отделаться от комиссара, все-таки предпочитает ответить.
– Нет, не крупный. Правда, его банковская ситуация превосходна. Эти сведения вы можете почерпнуть в любом финансовом агентстве. Однако для нас он отнюдь не крупный клиент. Скорее докучный, хоть я и не имею в виду ничего дурного. Такие – распространенное явление. Особенно среди рантье, которым нечего делать, а время как-то убивать надо. Он заходит, интересуется операциями, осматривает продаваемые дома и участки, вникает в цены, словно серьезный покупатель, но обычно ни на что не решается. Да вот, извольте…
Друэн берет папку, на которой проставлены фамилия г-на Блеза и номер.
– За последние пять лет он сделал при нашем посредничестве три покупки: небольшая дача, ферма в Бретани, жилой дом в Ницце. Всего на шестьсот тысяч франков. Вот и все, господин комиссар, что я могу вам сообщить. Извините, но мое время не менее дорого, нежели ваше.
Руки Друэн не подает. Дверь за Мегрэ закрывает с нескрываемым удовлетворением.
С какой стати, вот именно, с какой стати Маскувен, которого никто ни о чем не спрашивал, взял на себя кражу тысячи франков у хозяина?
Мегрэ с озабоченным видом входит к себе в кабинет. Служитель докладывает, что комиссара уже больше часа ждет судебный следователь. Еще один, кому не терпится, кто считает, что с делом тянут, кто будет разглагольствовать о прессе, о нападках и требовать принятия мер…
По служебным переходам Дворца правосудия Мегрэ с трубкой в зубах добирается до коридора, где расположены кабинеты следователей и в атмосфере паровой бани ждут своей очереди подследственные, зажатые между двумя жандармами, и свидетели, то и дело поглядывающие на часы.
– Входите, господин комиссар. Присаживайтесь… Я внимательно прочел ваш вчерашний рапорт. Сегодня утром мы обсуждали его с товарищем прокурора. Он полностью разделяет мою точку зрения. Ваш Октав Ле Клоаген…
Почему он сказал «ваш»?
– Ваш Октав Ле Клоаген либо в самом деле сумасшедший, либо, не будучи виновен, в чем я начинаю сомневаться, знает больше, чем показывает. Поэтому сегодня утром я уведомил его, что в три часа он будет подвергнут освидетельствованию двумя психиатрами при участии доктора Поля. Ваше мнение?
Следователь доволен. Он словно бросает вызов комиссару. Всем своим видом он говорит: «Конечно, все знают – у вас свои методы. Но они такие медленные, мой бедный Мегрэ! Такие старомодные! Судебный следователь вовсе не обязательно дурак, и ему случается, не выходя из кабинета, распутывать дела, перед которыми пасует полиция».
Мегрэ с непроницаемым лицом молча посасывает трубку.
– Кроме того, я направил в Сен-Рафаэль поручение навести справки об образе жизни, который вели там Ле Клоагены.
Молчание комиссара тревожит следователя. Что если полицейский, обиженный конкуренцией, возьмет да и выйдет из игры?
– Извините меня, но вы не можете не согласиться, что столь затянувшееся дело такого рода раздражает общественное мнение и что…
– Вы совершенно правильно поступили, господин следователь. Вот только…
– Что?
– Ничего. Возможно, я ошибаюсь.
По правде говоря, у комиссара неспокойно на сердце. Перед ним опять возникает вчерашний старик, с его стиснутыми руками, залитым слезами лицом и трагическим взглядом, словно вымаливающим у ближних капельку сострадания.
Любопытно, что следователь не ошибся, бросив в начале разговора: «Ваш Октав Ле Клоаген».
– В котором часу ему доставлена повестка?
– Давайте прикинем. Сейчас одиннадцать. Значит, рассыльный должен был попасть на бульвар Батиньоль около десяти тридцати.
– Где состоится освидетельствование?
– Сначала на квартире Ле Клоагенов. В случае необходимости эксперты отвезут старика в какую-нибудь из своих клиник. Хотите присутствовать?
– Пожалуй, да.
– Итак, до скорого, дорогой комиссар.
Разумеется, Мегрэ несколько задет тем, что к такой мере прибегли, не посоветовавшись с ним. Правда, сегодня он запоздал на набережную Орфевр, а его искали.
Но помрачнел и словно отяжелел он не только от обиды. Ему кажется… Как бы это сказать? Его Ле Клоаген… Вот именно… Ему кажется, что только он способен проникнуть в душу странного старика. С самого начала, с приезда на улицу Коленкура, этот человек волнует его, и что бы ни делал комиссар, он не перестает думать о нем. Мысль о Ле Клоагене не оставляла его ни в кафе, где он с одного взгляда отыскал «Пикпюса», ни в кабинете г-на Друэна, хотя по видимости он занимался там исключительно Маскувеном и г-ном Блезом.
– Входи, Люкас.
Люкас, бесспорно, в курсе событий: недаром он украдкой поглядывает на своего начальника.
– Кто из наших сейчас на бульваре Батиньоль?
– Жанвье.
Мегрэ стоит у распахнутого окна, и – странное дело! – ему вспоминаются стихи, заученные наизусть еще в школе:
Пусть чисты небеса, пусть безмятежно море – Как встарь, мрачат глаза вдове матросской горе…
Не относится ли это отчасти и к нему? Сена течет в атмосфере подлинного апофеоза. Глядя на суетливых, как муравьи, прохожих, невольно думаешь, что весь Париж захлебывается радостью жизни. Люди удят рыбу, бассейны переполнены купальщиками, улицы и бульвары заполнены симфонией автомобильных гудков, которая вместе с мелкой золотой пылью возносится к безупречно голубому небу.
Пусть чисты небеса…
Необычное у него все-таки ремесло! Два удара ножом в спину женщины, которую он никогда не видел… Старик, исходящий потом от страха… Служащий фирмы, бросающийся в Сену с Нового моста… Кричаще вульгарный календарь в кафе на площади Республики…
– Что нам делать, шеф?
– Как там господин Блез?
– Как обычно. Сейчас, видимо, направляется на биржу. За ним идет Рюэль.
Поиски зеленой спортивной машины и брюнета с двумя золотыми зубами тоже безуспешны. Служаночка молочника Эмма целыми днями наблюдает за улицей в надежде увидеть своего красавца автомобилиста и не опознает ни одной предъявленной ей фотографии.
– Соедини меня с туристическим агентством на площади Мадлен. – Комиссар все с тем же озабоченным видом берет трубку. – Алло! Мадмуазель Берта? Говорит Мегрэ… Да… Нет… Напротив… С ним все в порядке – через несколько дней выпишется… В котором часу у вас перерыв? В полдень?.. Я не очень обременю вас, если приглашу позавтракать со мной в каком-нибудь ресторанчике поблизости от вашей службы?.. Что, что? Хорошо… До скорого.
Он берет такси и вылезает из него как раз в ту минуту, когда все учреждения на площади Мадлен и Бульварах выплескивают на тротуар поток служащих. Комиссар тут же отыскивает глазами красную шляпку и свежее личико с ямочками на щеках, которое, несмотря ни на что, выражает легкое беспокойство.
– Уверяю вас: ничего не случилось. Просто мне захотелось поболтать с вами.
Прохожие поглядывают вслед парочке: везет, однако, этому пожилому дяде!
– Закуски любите?
– Обожаю.
Мегрэ выбирает ресторанчик, рассчитанный на постоянных клиентов, – закуски там свежие и в большом выборе. Садятся они с Бертой у окна. Все это смахивает на кутеж, тем более что комиссар заказал бутылку эльзасского, длинное горлышко которой выглядывает из ведерка со льдом.
– Скажите, мадмуазель Берта, когда ваши родители умерли, но вы продолжали учиться благодаря помощи Маскувена… Грибков положить?.. Так вот, я полагаю, он поместил вас в какой-нибудь пансион?
– Да, к монахиням в Монморанси.
– Это, наверно, недешево ему стало?
– Мне было так стыдно! Я знала, что зарабатывает он немного. Но Жозеф твердил, что он в неоплатном долгу перед нашей семьей… Уверена, он порой голодал, лишь бы у меня было все необходимое.
– Долго вы пробыли в пансионе?
– До восемнадцати лет. Я вам уже говорила, что хотела из экономии поселиться с ним, но он не соглашался. Вот тогда он и снял мне квартирку в квартале Терн.
– Меблированную, разумеется?
– Нет. Он не любил меблирашек. Считает, что девушке они не подходят: там всегда убого и грязно.
– Это было пять лет назад? – уточняет Мегрэ.
– Верно. Вы правильно подсчитали. Мне сейчас двадцать три.
– Скажите, мадмуазель, вас не очень затруднит показать после завтрака вашу квартиру такому старому сычу, как я?
– Ни капельки не затруднит. Только… Что я скажу привратнице?
– Что я друг Маскувена. Она ведь знает, что он в некотором роде ваш брат?.. Ешьте, ешьте, пожалуйста. Я порчу вам аппетит своими нелепыми вопросами.
Слава Богу, он не один! В зале есть и другие мужчины его возраста, которые завтракают тет-а-тет со столь же молодыми и почти столь же миленькими особами.
– Нет, нет, я требую, чтобы вы заказали что-нибудь на десерт.
Комиссару кланяется кто-то, кого Мегрэ не узнает, вернее, не узнает сразу и с кем здоровается в свой черед. Лишь через несколько минут он вспоминает, что это продувной банкир, которого он дважды отправлял в предвариловку.
Такси. Девушка смотрит на часы.
– Нам надо поторапливаться. В два я должна быть на службе.
Оживленная площадь Терн, за нею тихая улица.
– Это здесь. В доме есть лифт. Шестой этаж. Три крохотные, но веселенькие комнатки, гармонирующие с юностью м-ль Берты.
– Как видите, у меня все просто. Я не хотела, чтобы он тратился. Но Жозеф сказал, что случай исключительный, – он добился уплаты помесячно.
Мегрэ ожидал увидеть готовую стандартную мебель. Ничего подобного! Не роскошь, конечно, но каждая вещь – высокого качества… Двадцать тысяч? Двадцать пять?
– Кухню посмотрите?.. По вечерам я готовлю сама. У меня горячая вода. А всякие отходы…
Она с готовностью открывает заслонку на горловине мусоропровода.
– Ой, уже без четверти два. Если автобус не подойдет сразу…
– Я отвезу вас на такси.
– Только не до самого агентства, иначе мои сослуживцы подумают…
Маскувен – Ле Клоаген… Маскувен – Ле Клоаген… Сегодня именно они двое – главная забота Мегрэ, даже когда он пытается думать о рантье со щуками. Тень г-на Блеза все время мелькает на заднем плане, но тут же стирается – вероятно, потому, что комиссар еще не воспринимает его чисто по-человечески.
– Благодарю за роскошный завтрак, господин комиссар. Вы уверены, что Жозеф…
Люди на террасах переваривают слишком сытный завтрак. Другие, набившись в автобусы, направляются на скачки.
Пройдясь пешком – времени у него предостаточно – по бульвару Мальзерб и авеню Вилье, Мегрэ в половине третьего оказывается на бульваре Батиньоль и с минуту ищет глазами Жанвье.
Инспектор окликает его из маленького ресторанчика для шоферов, где он заканчивает завтрак с порцией кальвадоса.
– Рюмочку кальвадоса, шеф? Здесь он недурен… За все утро ничего особенного. Старикан, как обычно, вышел в половине девятого, и я сопровождал его во время прогулки, поручив постовому приглядеть за домом. Мы, не торопясь, сделали большой круг до самого Булонского леса и обратно через заставу Майо. Старик ни с кем не общался, домой вернулся за несколько минут до двенадцати.
– Постовой?
– Я говорил с ним перед сменой. Дамы не выходили. Им принесли мясо и овощи: ясное дело, они позвонили поставщикам. Около десяти велосипедист из Дворца правосудия…
– Знаю.
– Значит, вам все известно… Завтракать я пошел довольно поздно: тут рядом стройка, и рабочие питаются в этом ресторанчике. Все столики были заняты… Как вам кальвадос? Стоящий, верно? Мне кажется, именно в ресторанах для шоферов…
Перед домом напротив останавливается машина. Мегрэ встает.
– Расплатись за меня. До скорого!
– Наблюдение продолжать?
– Да.
Через секунду подкатывает вторая машина. Из первой выходят два почтенных господина и высоченный парень, несомненно санитар, несущий объемистый докторский саквояж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12