Семенов Юлиан Семенович
Ненаписанные романы
Ю.Семенов
Ненаписанные романы
Новеллы
Вместо предисловия
Хочу предложить вниманию читателей короткие сюжеты из "Ненаписанных романов", которые уже никогда не станут романами: не успею, увы.
В новеллах нет вымысла: они построены на встречах с живыми свидетелями и участниками описываемых событий.
Литератор не прокурор. Он имеет право на свою версию истории, хотя высшее право беспристрастного судьи присуще именно Истории. Стремление к однозначным оценкам скрывает неуверенность в себе или страх перед мыслью. Лишь те выводы, к которым человек приходит самостоятельно, единственно и формируют его нравственную позицию.
Главное, что меня занимало, когда я работал над этой вещью, - это проблема неограниченной власти в годы, именуемые сейчас периодом культа личности.
Механика такого рода власти, ее непреклонная и неконтролируемая воля, низводящая гражданина великой страны до уровня "винтика", - вот что трагично и тревожно, вот что следует в первую очередь анализировать - без гнева и пристрастия.
Понимание такого рода феномена должно помочь наработать в каждом из нас гражданское противодействие даже легчайшим рецидивам возможности возрождения чего-либо подобного в той или иной форме.
1
Сталин читал работы Сергея Булгакова еще до того, как тот был выслан в Париж и стал протоиереем; строй Рассуждений философа казался ему любопытным, в нем не было ничего от убеждающе-стремительной легкости
Бердяева, которая болезненно его раздражала, потому что в ней он чувствовал нечто похожее на стиль Троцкого - такая же парадоксальность, раскованность, блеск; естественно, это привлекает к нему широкого читателя, жаль.
Булгаков был ближе к надежной теологической доказательности; очень русский, оттого постоянно искал исток духовности и правды; именно у него Сталин как-то прочитал длинную цитату из Библии без сноски на страницу; это помогло ему на диспуте с лидером меньшевиков Ноем Жордания: когда стало очевидно, что легендарный "Костров" берет над ним верх, Сталин процитировал пассаж, абсолютно подтверждавший его правоту, сказав слушателям, что он оперировал выдержкой из Маркса, - это и решило исход дела; изумленный Авель Енукидзе спросил: "Из какой работы ты это взял, Коба?" Сталин усмехнулся: "Пусть ищут! Откуда я знаю? Главное сделано, люди пошли за нами".
Поэтому, узнав, что Политпросвет не разрешает МХАТу показ пьесы Михаила Булгакова, - как говорят, родственника столь уважаемого им православного философа, - Сталин попросил Мехлиса позвонить Луначарскому и предупредить наркома, чтобы без его, Сталина, посещения театра окончательного решения по пьесе не принимать: "Хочу посмотреть сам".
...Он тяжко страдал от того, что в свое время высказался против привлечения Троцким военспецов в Красную Армию: "Опасно давать командирские звания бывшим офицерам-золотопогонникам; сколько волка ни корми - в лес смотрит!" Он полагал, что его поддержат Дзержинский, первый красный главком Крыленко, Антонов-Овсеенко с Раскольниковым, Невским, Дыбенко и Подвойским: не могут же первые народные комиссары Армии и Флота так легко уступить свое место "команде" Троцкого, все же каждым движет не только понятие чести, но и память, неужели так легко отдадут то, что по праву принадлежит им?
Однако и Подвойский, и Крыленко с Раскольниковым, и Дыбенко с Антоновым-Овсеенко согласились с доводами Троцкого; наверняка запомнили его, Сталина, возражение, именно поэтому, вероятно, главком Вацетис и его штаб так настороженно относились к нему во время сражения против Колчака.
...Время кидать камни и время собирать камни, воистину так. Сейчас, когда Троцкий, Каменев и Зиновьев потеряли свои позиции в ЦК, именно он, Сталин, должен приблизить к себе буржуазных спецов в сфере культуры; Горький позволил себе стать эмигрантом; таким образом, его детище, ЦЕКУБУ [Центральная комиссия улучшения быта ученых. - Здесь и далее прим. авт.], вполне может послужить его, Сталина, целям: буржуазные деятели культуры - при том, что маскируются, таят в себе заряд русской государственной идеи, а это надежный заслон против "мировой революции" Троцкого и иже с ним; русский народ не сможет не оценить этого - в будущем, понятно; торопиться негоже, выдержка и еще раз выдержка, только она являет собою вернейшую константу окончательной победы... Он мучительно, до щемящей боли в сердце, сознавал, что ему ничего не остается, кроме как ждать: он не мог, не имел права выйти на общесоюзную трибуну до тех пор, пока рядом Бухарин - с его эрудицией, раскрепощенностью, с блестящим русским языком; пока приходится терпеть Луначарского, пока в народе свежа память о зажигательных речах бывшего Предреввоенсовета Троцкого - никакого акцента, фейерверк мыслей, какое-то странно-вольготное отношение к чувству собственного достоинства на трибуне...
...И ведь снова он, именно он, Троцкий, - в пику мнению большинства ЦК выступил с эссе о "талантливом русском поэте Сергее Есенине"; снова оказался впереди, хотя потерял и Армию, и Политбюро. Однако популярность - с ним; ведь именно он заступился за русского поэта; ничего, когда перестанем печатать Есенина, то и статью Троцкого забудут... Пусть порезвится; сжать зубы и ждать, уж недолго осталось...
С его, Сталина, акцентом, с его директивностью стиля и чувством гордой ответственности за каждое произнесенное слово (Мехлис - надежный редактор, недаром его так не любят; ясное дело, зависть: не у них, а у него, Сталина, такой помощник), сейчас надо готовить поле боя, но не выходить на него, рано, народ не созрел еще, он должен устать от дискуссий и свободы, он должен возжаждать единого вождя - кто знает русских, как не он, Сталин?!
Итак, Сталин приехал на закрытый спектакль во МХАТ; в ложе рядом с ним сидели Станиславский, Немирович-Данченко, начальник ПУРККА Бубнов; наркома Луначарского, Крупскую, Ульянову не пригласили, Мехлис вызвал завагитпромом Стецкого, замзавотделом Кагановича и Николая Ежова.
Сталин оглядел зал: множество знакомых лиц; ясно, собрали аппарат.
После первого акта, когда медленно дали свет, зрители обернулись на ложу, стараясь угадать реакцию Сталина; он, понимая, чего ждут все эти люди, нахмурился, чтобы сдержать горделивую - до холодка в сердце - улыбку; медленно поднялся, вышел в квартирку, оборудованную впритык к правительственной ложе; заметив ищущий, несколько растерянный взгляд Станиславского, устало присел к столу, попросил стакан чаю; на смешливый вопрос Немировича-Данченко - "Ну как, товарищ Сталин? Нравится?" - и вовсе не ответил, чуть пожав плечами.
И после второго акта он видел взгляды зала, обращенные к нему: аплодировать или свистеть? Он так же молча поднялся и ушел, не позволив никому понять себя, - много чести, учитесь выдержке. С острой неприязнью мазанул быстрым взглядом лицо Сольца, члена ЦКК; ишь, "совесть партии"; а как Старик склонен к политическим спектаклям?! Дело в том, что Мехлис доложил ему: Сольц, ехавший в ЦК, как всегда, на трамвае, зачитался книгой и не заметил свою остановку. Легко вскочив с места, бросился к выходу; здоровенный верзила с мутным, похмельным взглядом закрывал проход.
- Товарищ, разрешите, пожалуйста, - обратился к нему Сольц.
Тот осклабился:
- Куда торопишься, юркий?! Больно шустрый!
Сольц не понял потаенный смысл сказанного, повторил просьбу. Верзила зло осклабился:
- Подождешь, жиденыш!
Стоявший неподалеку милиционер усмехнулся:
- Да пусти ты старика пархатого.
- Как же вам не стыдно?! - тихо сказал Сольц, обернувшись к милиционеру. Что можно пьянице, то непозволительно вам, представителю Советской власти.
Милиционер лениво посмотрел на пассажиров:
- Все слыхали, товарищи? Слыхали, как при вас оскорбили красного милиционера?! - И, не дождавшись ответа, взял Сольца за руку и подтолкнул его к выходу...
В отделении дежурный выслушал милиционера, потом обернулся к Сольцу и попросил дать показания; Сольц рассказал все, как было. Дежурный пожал плечами:
- Конечно, про жида нехорошо, но мы не позволим оскорблять красного милиционера!
Сольц потребовал встречи с начальником отделения; тот слушать его не стал, махнул рукой:
- Нечего оскорблять наших людей, они же вас и защищают, в камеру его!
- Я хочу позвонить Дзержинскому, - сказал Сольц, - немедленно!
Все трое рассмеялись:
- Только что и дел до вас Феликсу Эдмундовичу!
И только после этого Сольц достал трясущимися руками свое удостоверение; имя этого политкаторжанина, героя революции, ленинца было известно всем. Он позвонил Дзержинскому. Через двадцать минут Феликс Эдмундович был на Солянке, в милиции; дверь и окна приказал заколотить досками; через час в ОГПУ был отдан приказ, вычеркивавший это отделение из списка московских: нет такого номера и впредь не будет, рецидив охранки, а не Рабоче-Крестьянская милиция...
...В сороковых годах отделение восстановили: Сталин никогда ничего никому не прощал, оттого что все помнил...
...После окончания спектакля Сталин так же медленно поднялся, подошел к барьеру ложи и обвел взглядом зал, в котором было так тихо, что пролети муха гудом покажется...
Он видел на лицах зрителей растерянность, ожидание, восторг, гнев - каждый человек - человек: кому нравится спектакль, кто в ярости; нет ничего опаснее затаенности; церковь не зря обращалась к пастве, но не к личности - слаба Духом, падка на Слово...
Сталин выдержал паузу, несколько раз похлопал сухими маленькими ладонями; в зале немедленно вспыхнули аплодисменты; он опустил руки; аплодисменты враз смолкли; тогда, не скрывая усмешки, зааплодировал снова; началась овация, дали занавес, на поклон вышли плачущие от счастья актеры.
Сталин обернулся к Станиславскому и, продолжая медленно подносить правую ладонь к мало подвижной левой, сказал:
- Большое спасибо за спектакль, Константин Сергеевич...
В правительственном кабинете при ложе был накрыт стол - много фруктов, сухое вино, конфеты, привезенные начальником кремлевской охраны Паукером; напряженность сняло как рукой; Немирович-Данченко оглаживал бороду, повторяя: "Я мгновенно понял, что Иосиф Виссарионович в восторге! Я это почувствовал сразу! Как всякий великий политик, - нажал он, - товарищ Сталин не может не обладать даром выдающегося актера".
Сталину явно не понравилось это замечание, он отвернулся к Станиславскому и, принимая из рук Паукера бокал с вином, чуть кашлянул, поднялся; сразу же воцарилась тишина.
- Скажите, Константин Сергеевич, сколь часто наши неучи из Политпросвета мешают вам, выдающимся русским художникам?
Не ожидая такого вопроса, Станиславский словно бы споткнулся:
- Простите, не понял...
Сталин неторопливо пояснил:
- Вам же приходится сдавать спектакли политическим недорослям, далеким от искусства... Вас контролируют невежды из охранительных ведомств, которые только и умеют, что тащить и не пущать... Вот меня и волнует: очень ли мешают вам творить эти проходимцы?
И тогда Станиславский, расслабившись, потянулся к Сталину, словно к брату, сцепил ломкие длинные пальцы на груди и прошептал:
- Иосиф Виссарионович, тише, здесь же кругом ГПУ!
...Когда Сталин, отсмеявшись ответу Станиславского, сделал маленький глоток из своего бокала и сел, рядом сразу же устроился Немирович-Данченко; мгновенно просчитав их отношения во время всего вечера, понимая, как Немирович тянется к нему, Сталин обернулся к Владимиру Ивановичу:
- А вот как вам кажется: опера Глинки "Жизнь за царя" имеет право на то, чтобы быть восстановленной на сцене Большого театра?
Немирович-Данченко растерянно прищурился, поправил "бабочку" и в задумчивости откинулся на спинку стула.
Сталин, улыбнувшись, придвинулся к нему еще ближе:
- Говорите правду, Владимир Иванович... Мне - можно, другим - рискованно.
- В конечном счете это опера не о царе, но о мужике Иване Сусанине. Это гордость русской классики, Иосиф Виссарионович. Восстановление этой оперы вызовет восторг артистической Москвы...
Сталин достал трубку, закуривать не стал, спросил задумчиво:
- И Мейерхольд будет в восторге?
- Конечно!
Сталин покачал головой:
- Хм... Любопытно... Впрочем, если Троцкий так поднимает на щит Есенина, почему бы Мейерхольду не повосторгаться Глинкой?
О Немировиче подумал: "Чистый человек, весь наружу, наивен, как ребенок".
...Спустя почти десять лет генсек предложил на Политбюро восстановить оперу Глинки, переименовав ее в "Ивана Сусанина".
...Мехлис позвонил Самуилу Самосуду - в ту пору ведущему дирижеру театра и сказал, что эту оперу будет готовить Голованов, заметив:
- Кстати, вас правильно поймут, если вы порекомендуете заслуженную артистку Веру Давыдову на роль в этом спектакле...
Мехлис знал, что это будет приятно "хозяину", поэтому решение принял самостоятельно: "кто не рискует - тот не выигрывает..."
Спустя некоторое время Сталин, - зная все обо всех заслуживавших мало-мальского внимания, - позвонил домой больному, затравленному Булгакову: "Может, вам поехать в Париж? Отдохнете, подлечитесь, как бы здесь не доконали, а?"
Булгаков ответил, что русский писатель умирает дома, за любезное предложение поблагодарил, и только; странный человек; насильно мил не будешь.
Положив трубку, Сталин тем не менее усмехнулся: завтра об этом звонке будут знать в Москве; что и требовалось доказать.
2
...Я никогда не забуду руки Сталина - маленькие, стариковские уже, ласковые...
...Звонок "вертушки" раздался около одиннадцати; отец подошел к аппарату точное подобие того, что стоял в ленинском кабинете, копия с фотографии Оцупа.
- Слушаю.
- Бухарина, пожалуйста.
- Его нет, - ответил отец, дежуривший в кабинете редактора "Известий".
- А где он?
- Видимо, зашел к Радеку.
- Спасибо.
Голос был знакомым, очень глухим, тихим.
Через две минуты снова позвонили:
- Что, Бухарин не вернулся? У Радека его нет...
- Наберите номер через десять минут, - ответил отец, - я поищу его в редакции.
Он, однако, знал, что Николай Иванович уехал к Нюсе Лариной, своей юной, красивой жене, матери маленького Юры: поздний ребенок - родился, когда Бухарину исполнилось сорок семь, копия отца, такой же лобастый, остроносенький, голубоглазый.
Отвечать по "вертушке", что редактора нет на месте, - невозможно: руководители партийных и правительственных ведомств могли разъезжаться по домам лишь после того, как товарищ Сталин отправится на дачу; обычно это бывает в два-три часа утра, когда на улицах нет людей, абсолютная гарантия безопасности во время переезда из Кремля за город.
Отец поэтому решил - от греха - уйти из кабинета, где стояла "вертушка". Тем более в типографии у дежурного редактора Макса Кривицкого возникли какие-то вопросы, есть отговорка: перед самим собой, не перед кем-то...
Вернулся он что-то около трех, лег на диван, положив под голову подушку-думку Николая Ивановича, - тот привез ее из Америки, спал на ней в тюрьме, куда его посадили в семнадцатом: не хотели пускать в Россию, знали, что этот человек может стать одной из пружин новой революции, страшились...
В три часа снова раздался звонок "вертушки". Голос был тот же, тихий, глухой:
- Алло, простите, что я вас так поздно тревожу, это Сталин говорит...
Отец, испытывая звенящую горделивую радость, сказал, что он счастлив слышать Иосифа Виссарионовича, какие указания, что следует сделать?
- Бухарина, видимо, в редакции уже нет? Пусть отдыхает... Тем более сегодня уже воскресенье... Ваша фамилия? Кто вы?
Отец ответил, что он помощник Бухарина, заместитель директора издательства "Известий".
- Вы в курсе той записки, которую Бухарин направил в Политбюро? - спросил Сталин.
- Мы готовили ее проект вместе с Василием Семеновичем Медведевым.
- А не Бухарин? - Сталин чуть усмехнулся.
- Николай Иванович попросил нас сделать лишь экономические расчеты, товарищ Сталин.
- Завтра в три часа приезжайте ко мне на дачу, вас встретят, передадите Бухарину и редколлегии мои соображения по поводу записки...
...Я отчетливо помню, как отец усадил меня в свой маленький "фордик" подарок Серго Орджоникидзе за организацию выставки "Наши достижения к XVII партсъезду". Называли эту машину "для молодоженов с тещей", потому что впереди было два места для шофера и пассажира, а сзади откидывался багажничек, куда мог поместиться третий человек; вот журналисты и шутили: "Там будет сидеть теща с зонтиком, чтобы не промокли во время дождя", - "фордик"-то был открытый, без крыши...
...Через восемнадцать лет, в январе пятьдесят четвертого, когда приговор по делу отца, осужденного особым совещанием на десять лет тюремного заключения во Владимирском политическом изоляторе, был отменен и его вернули в Бутырку, меня вызвал полковник Мельников, ставший - во время переследствия - другом отца.
- Обыск проводили только в вашей квартире?
1 2 3