OCR и редакция: Вадим Ершов, 12.11.2004
«Сахарнов С.В. Повести и рассказы»: Дет. лит.; М.; 1983
Святослав Владимирович САХАРНОВ
ТРЕПАНГОЛОВЫ
ЖИЛ СТАРИК СО СВОЕЮ СТАРУХОЙ
Однажды я сделал рисунки к сказке о рыбаке и рыбке.

— М-да, — сказали в редакции, где я работал, — ну и рыбак у вас получился! Не рыбак, а молотобоец. И старуха тоже — прямо борец. А это что — корыто?
— Корыто.
— Корыто лучше. Это рыбка?
— Рыбка.
— Рыбка хорошо. Вы её по памяти рисовали?
— По памяти. Это черноморский карась-ласкирь. Видите, на хвосте у него чёрное пятнышко?
Я рассказал все ласкирьи приметы.
— Э-э, батенька, — сказали мне, — какие у вас знания! Так, может быть, вам не старух надо рисовать, а рыб? Может, вам съездить на Дальний Восток? Там готовится книга «Морепродукты». Попробуйте её иллюстрировать.
— Что ещё за морепродукты? Консервы?
— Нет, животные. Рукопись пока не поступила. Во Владивостоке её пишут для нас двое учёных — муж и жена. Им уже сейчас требуется художник. Так поедете?
— Раз посылаете, — сказал я, — придётся ехать. А как будет со сказкой?
— Не пойдёт. Вы только вслушайтесь: «Жил старик со своею старухой…» Это Пушкин. Музыка! А у вас что? Корыто. Да рыбка.
СОБИРАЮСЬ В ДОРОГУ
Дома меня ждали сестра Зина и мать.
— Как — ехать? Да ещё на Дальний Восток! — всполошились они.
— Вот так. Посылают.
— Это же так далеко!
— Тихий океан… Мой чемодан не видели?
Начали собирать меня в дорогу.
— Альбом, краски, карандаши, — бормотал я.
— Галстук! — предупредила сестра.
Галстук я потихоньку вытащил.
— Батон и кусок плавленого сыра. Я завернула его в тряпочку, — говорила мать.
— Фотоаппарат, катушки с цветной плёнкой…
— Ложка, стакан, соль…
— Босоножки…
— Стоп! Зачем мне босоножки?
— Как зачем? Сейчас лето, все ходят в босоножках.
— Но ведь это ДАЛЬНИЙ ВОСТОК! ОКЕАН. ОСТРОВ!
— Ну и что же?
Зина положила босоножки рядом с плавленым сыром.
— А бокс? — вспомнил я.
— Какой бокс?
— Водонепроницаемый, для аппарата. Такая жёлтая камера с ручками.
— Она лежит в ванной.
Я принёс бокс и тоже уложил его в чемодан.
Теперь, кажется, всё.
У меня получилось всего два места: тяжёлый чемодан и лёгкий альбом для рисования. Широкий большой альбом — пупырчатые ватманские листы.
Потом я поехал на аэровокзал и, к своему удивлению, купил билет на тот же день, на вечер.
Мы начали прощаться.
— Коля, ты ничего не забыл из нужных вещей? — спросила мать.
— Ничего.
— А если пойдёт дождь?
— Сейчас лето.
— А вдруг?
Зина протянула мне свой зонтик.
Я отстранил его.
Я подошёл к вешалке и снял плащ. Старый, поношенный плащ. У него был такой вид, будто он объездил весь земной шар.
Все моряки носят плащи. В плащах бьют китов и открывают новые земли.
— Коля, не ленись писать. Обещай присылать письма.
— Мама, это же далеко. Будем обмениваться телеграммами.
— Ну хорошо. Только пиши все подробности. Нас интересует каждая мелочь. Вдруг с тобой случится несчастье. Не вздумай скрывать от меня правду!
В САМОЛЕТЕ
От Ленинграда до Хабаровска лететь не так уж и долго.
Я уселся на своё место, сложил на животе руки и стал думать.
Несколько лет назад я плавал на шхуне «Тригла» по Чёрному морю. Там я впервые опустился под воду.
В Чёрном море ласковая прозрачная вода. От аквалангиста, когда он плывёт под водой, во все стороны исходит сияние. Это отражаются от его тела солнечные лучи. На Чёрном море вся вода пронизана солнечными лучами.
Плывёшь, над головой гнётся ломкое стекло — колышется поверхность моря. Внизу дымится лиловая глубина…
Вот я плыву, вытянув руки вдоль тела. Внизу дно — фиолетовое, поросшее кустиками цистозиры. Подо мной на камне лежит ёрш-скорпена. Золотой ёрш — в жёлтых причудливых пятнах. Вся голова в выростах-веточках. Завидя меня, ёрш снимается с места и начинает всплывать. Он приближается, растёт и становится большим, как собака, прижимается мордой к моей ноге и начинает толкать её…
Толк! Толк!
Я просыпаюсь.
Я сижу в кресле, вытянув ноги в проход между креслами.
Девушка-стюардесса осторожно носком туфли отодвигает мою ногу в сторонку.
Я говорю: «Простите!» — и начинаю устраиваться поудобнее. Откидываю кресло — плохо. Наклоняюсь вперёд — ещё хуже. Сваливаюсь набок.
Некуда деть ноги!
Я снова вытягиваю их в проход. На них тотчас же наступает какой-то пассажир.
ЧТО ЕМУ НЕ СИДИТСЯ?
Я заталкиваю ноги под переднее кресло. Пробую убрать — ноги застряли. Я потихоньку расшнуровываю ботинки и вытаскиваю по очереди: сперва ноги, потом ботинки.
Наконец я укрепляю перед собой столик, достаю блокнот и карандаш. Начинаю рисовать. Я рисую самолёт, девушку-стюардессу, аквалангиста, от которого исходит сияние, и пятнистого ерша-скорпену. Потом я рисую МОРЕПРОДУКТЫ. Они похожи на людей — с бородами, в масках, очень таинственные.
ВО ВЛАДИВОСТОКЕ
От Хабаровска до Владивостока я доехал поездом.
На вокзале меня встретили учёные — муж и жена. Те, что пишут книгу. Он был большой и шумный, она — тихая и маленькая. Оба в очках и с портфелями.
Мы шли по владивостокской улице.
— Морепродукты? О-о-о! — кричал на всю улицу учёный-муж. — У них огромное будущее. Мировой промысел нерыбных уже достиг пяти миллионов тонн. Из них моллюсков — три миллиона, ракообразных — миллион. Десять лет — и рыбы останутся позади. Правда, Лиза?
Учёная-жена кивнула.
— Моя фамилия Букин! — продолжал кричать он. — А это Лиза. Зовите нас так.
Он бросился на мостовую и остановил такси.
Мы поехали в институт.
В институте вдоль стен стояли стеклянные шкафы. В каждой комнате было много столов. За столами сидели сотрудники и что-то писали.
— Из морепродуктов Дальнего Востока нас больше всего интересуют… Вы записываете?
Я достал блокнот.
Букин подвёл меня к стеклянному шкафу.

— Вот они. Трепанг… Ещё трепанг… Морской ёж. Мидия. Устрица…
— Я ел устрицы…
— Раковина трубача. Водоросль анфельция, осьминог и…
— Кальмар, — подсказала Лиза.
— Конечно, кальмар. Но лично я уже много лет работаю над изучением трепангов. Трепанги съедобны и, как утверждают японцы, целебны. У трепангов интересное строение. Полюбуйтесь на них. Красавцы!
Трепанги в шкафу были похожи на чёрные капустные кочерыжки.
— Не забудь, что товарищу надо успеть на катер, — сказала Лиза.
— Я помню. Всех, кого я назвал, вы должны нарисовать в книге. В ней будут рисунки и фотографии.
— Я взял аппарат.
— Прекрасно. А мы всё устроили: вы будете жить на острове Попова. Там рыбокомбинат, приветливые, знающие рыбаки. Ловят они не рыбу, а морепродукты. То, что нам нужно. Морепродукты…
— Прошу вас, — сказал я, — не повторяйте так часто это слово. У меня от него мороз по коже.
Лиза рассмеялась.
— До свидания, — сказала она. — Катер ходит от городского причала два раза в день. Не опоздайте. На остров мы послали письмо. Вас там ждут… Адрес острова? Хорошо, мы сообщим его сегодня в Ленинград.
ОСТРОВ ПОПОВА
Катер был весь белый и закрытый. Только в носу у него был кусочек открытой палубы.
Он шёл, ударяясь носом о волны. Вода взлетала и падала дождём на палубу.
Пассажиры были сухие. Они все сидели внутри, под крышей. Все в плащах и резиновых сапогах. Сразу видно — моряки и морячки.
Я вышел на палубу. Мы проходили маяк. Маленький маяк на конце длинной косы. Волны, которые шли с моря, останавливались около неё.
Город был уже позади. Катер поворачивал, и за кормой двигался порт: мачты, трубы, краны на причалах, жёлтые и серые дома на сопках.
Впереди показалась скала. Она стояла отдельно, одна в море, и была из двух половинок. Одна половинка — задранная вверх, как нос тонущего парохода, вторая — наклонная, как труба.
Громадный остров заслонил Владивосток. Он закрыл от меня причалы, трубы. Одна телевизионная мачта осталась торчать в небе.
Мы плыли вдоль берега.
Через час показался зелёный край нового острова.
— Кто тут спрашивал остров Попова? — сказал матрос, выходя из рубки. — Вам выходить, гражданин.
ТЫ, БАТЮШКА, КТО?
По деревянному широкому причалу пассажиры сошли на берег. Они шли, повизгивая резиновыми сапогами. Только я не повизгивал. На мне были лёгкие чёрные полуботинки. Я поднял чемодан, взял под мышку альбом и пошёл следом.
Рыбокомбинат начинался у самого причала.
За дощатым невысоким забором стояли вытащенные на берег катера. Бревенчатые подпорки держали их. Подпорки упирались в смолёные катерные днища. Днища блестели. Берег пах смолой и рыбой.
У ворот комбината дежурила старуха.
Я поставил около неё чемодан.
— Ты, батюшка, куда? — спросила старуха.
— Мне бы начальство найти. Я из города.
— Наниматься пришёл?
— Плавать.
— Ты, случайно, не трепаншшик?
Я не понял.
— Я по казённому делу. Командировочный. Где правление комбината?
— Контора? Вон она.
В конторе моему появлению не удивились.
— Знаем, было письмо, — сказала кудрявая секретарша. — Директор приказал принять и разместить. Жить будете в общежитии, плавать на МБВ-10.
— МБВ — что? — переспросил я.
— Десять. Морской бот водолазный номер десять. Фамилия шкипера Телеев… Клава, где сейчас МБВ-10?
— В море, — донеслось из-за стены.
— Тогда ждите до утра. Вот вам записка в общежитие, к коменданту.
Когда я опять проходил ворота, старуха посмотрела на меня и сказала:
— Нет, батюшка, ты не трепаншшик!.. Комнату снимать будешь? Есть у меня, недорого.
— Не надо.
Я нашёл общежитие.
Громадная, с прямой солдатской спиной женщина-комендант прочитала записку, сказала: «Комната, так точно, есть» — и повела меня в конец коридора.
— Только кровать плохая, — объяснила она, — я вам завтра хорошую дам. Вот ваша комната.
Открыла дверь.
Я внёс в комнату вещи, разделся и повалился на скрипучую, шаткую кровать.
В голове у меня ревели моторы, стучали колёса поезда.
Я лежал с открытыми глазами до тех пор, пока из вечерней темноты не выплыла скала, похожая на тонущий пароход. Она заслонила для меня весь мир, и я уснул.
ТЕЛЕГРАММЫ
Утром мне неожиданно принесли телеграмму:
ВОЛНУЕМСЯ КАК ДОЛЕТЕЛ ТЕЛЕГРАФИРУЙ ПОДРОБНОСТИ ПОЛЕТА
МАМА ЗИНА
Как они быстро узнали мой адрес!
Я ответил:
ДОЛЕТЕЛ БЛАГОПОЛУЧНО САМОЛЕТЕ ЗАСТРЯЛА НОГА
КОЛЯ
Здесь всё было правда и были подробности.
ПРИВЕТЛИВЫЕ РЫБАКИ
Отправив телеграмму, я пошёл искать МБВ-10.
За забором, около которого я проходил в первый день, прямо на берегу стояли цеха. От цехов в море уходили причалы. Рыбацкие судёнышки побольше и поменьше покачивались около них.
— Где тут МБВ-10? — спросил я.
Мне показали.
В самом конце причала стоял низенький деревянный бот. У него был прямой нос, крыша над моторным отделением и рулевое колесо на корме. На носу лежали два зелёных водолазных костюма и стояли два медных глазастых шлема. Белые резиновые шланги, как змеи, свернулись около них.
На корме стоял матрос. Плотный, невысокий, совсем мальчишка.
— Скажите, не вы будете Телеев? — спросил я его.
Матрос перешёл к носовой каюте и крикнул вниз:
— Володя!
— Что?
— Спрашивают.
— Кто?
— Кто вы будете? — спросил матрос.
— Я, собственно говоря, художник.
— Художник.
— Здесь все художники.
Из каюты на палубу один за другим вылезли три человека. Все они были в ватниках, на одном кепка-блин.
— У меня есть задание, — сказал я. — Директор комбината разрешил…
Человек в кепке сказал:
— Жаботинский, ватник!
Молодой матрос нырнул в каюту, вылез и положил передо мной на причал старую ватную куртку.
— Заводи мотор! — сказал человек в кепке.
Я понял, что это и есть Телеев.
— Я не умею заводить мотор, — сказал я.
Телеев поморщился:
— Я не вам. Заводи!
Моторист уже сидел в машинном отделении. Оттуда послышался лязг, мотор чихнул и взревел.
Я понял, что они уходят в море.
— Подождите, — сказал я. — Я не ожидал, что всё будет так быстро… У меня нет с собой аппарата. Он в чемодане.
Мотор тарахтел. Палуба под ногами Телеева нетерпеливо вздрагивала.
— Какого аппарата?
— Фотоаппарата. У меня «Зенит-3М». У меня цветная плёнка.
— Глуши мотор! — сказал Телеев.
Мотор захлебнулся и умолк.
— В чём дело? — спросил моторист, высовывая голову из люка.
— Товарищ фоторепортёр. Надо подождать его.
— Я не фоторепортёр, я художник. И потом, мне надо разобрать вещи, привыкнуть. А то сразу так — в море…
— Как хотите. Сегодня — солнце.
— А завтра его не будет?
Телеев пожал плечами. Моторист в люке тоже пожал плечами. Они пожали плечами и переглянулись.
Я сошёл на причал. Моторист скрылся в машине.
Снова запустили мотор, матросы отвязали канат, и катер ушёл.
Он ушёл в море, а я отправился домой.
Да, да, сперва надо осмотреть остров. Надо привыкнуть.
Я взглянул на часы — восемь часов утра.
ОСТРОВА НА ГОРИЗОНТЕ
Я шёл осматривать остров.
Жёлтая дорога вела из посёлка в лес.
Лес был густой, непролазный. Высокая, по пояс, трава росла между деревьями. На деревьях висели, как плети, тонкие суставчатые лианы.
Я шёл по дороге. Справа от меня между верхушками деревьев чернела большая сопка. Слева шумело море. На верхушке сопки виднелась ровная площадка.
Я шёл по лесу час, второй. Дорога не кончалась и не делала крутых поворотов. Сопка всё время была у меня справа, море — слева. Только тень моя передвигалась: сперва она прыгала позади, потом забежала сбоку и, наконец, появилась спереди.
И тогда я понял, что кружу. Что дорога идёт по острову вокруг сопки и что если я пойду по ней дальше, то вернусь в посёлок.
Я свернул к морю, прямо на шум волн. Они шумели совсем неподалёку, но как только я сделал несколько шагов, то сразу попал в болото.
В невысокой траве лужами стояла вода. Глина не давала ей уйти в землю. Мелкому холодному болотцу не видно было конца.
Я вернулся обратно. Ноги мокрые. Была не была! Махнул рукой и пошёл напролом через лес к сопке.
Сопка была крутая и скользкая. Лес редел.
Несколько шагов, и моя голова поднялась над вершиной.
Вокруг до самого горизонта море! И острова.
Острова были зелёные. Они плыли по морю; приближаясь к горизонту, становились голубыми.
На вершине сопки кто-то выложил площадку из камней. ЗАЧЕМ?
Наверно, задумал когда-то строить дом, заложил фундамент, а брёвна для дома затащить сюда не смог. А может, во время русско-японской войны на этой площадке стояли генералы и смотрели в подзорные трубы, как приближаются к Владивостоку серые японские миноносцы?
Дул ветер, сильный ветер, которого не было внизу.
На юге, в море, стояла розовая полоса тумана.
Я обошёл площадку кругом и начал спускаться по тропинке вниз. Идти было скользко.
ОТКУДА ЗДЕСЬ ТАК МНОГО ВОДЫ?
ДОЖДЬ
На следующий день я проснулся оттого, что кто-то барабанил по стеклу: тук-тук-тук…
Я поднял с подушки голову.
Небо было серое и плоское. С этого плоского неба на землю спускались серые нити. Шёл дождь. Крыши домов блестели. Блестели трава и листья деревьев. Дорога около дома потемнела. Из жёлтой она превратилась в коричневую.
В дверь постучали.
— Кто там?
— Получите кровать.
Я пошёл следом за комендантом в кладовую. Кровати все были с чугунными литыми спинками. Их нельзя было оторвать от пола.
— Тяжесть-то какая!
— Позвольте! — сказала комендант и подняла сразу две спинки, как пёрышки.
Следом за нею я потащил кроватную сетку.

В комнате комендант поставила спинки — они стали как вкопанные, — бросила между ними сетку. Сетка с лязгом вошла в пазы.
— Готово, — сказала комендант, — сейчас постелю.
Она привела в порядок кровать, сдёрнула со стола старую скатерть, принесла новую, сменила в графине воду. Раз-два — и готово.
— Не понравится вам у нас, — сказала она на прощание, — быстро уедете.
— Почему вы так думаете?
— Знаю. Городским всем не нравится. Что тут? Одно кино.
— Отчего же только кино? А природа? Острова кругом интересные.
Комендант посмотрела на меня с недоверием:
— Какие острова?
— Те, что рядом.
— Вы что, их видели?
— Вчера на верхушку сопки лазил.
Комендант вздохнула.
— А вот я там не была. Пятый год на острове и всё не собралась. Всё некогда. То приезжают, то уезжают, то бельё, то кровати… Красивые они?
— Острова? Очень. Все зелёные, а вода вокруг них голубая.
Комендант ещё раз вздохнула.
— Счастливо оставаться! — по-военному сказала она и вышла.
Мне надо было на катер. Я достал из чемодана плащ, надел чёрные полуботинки и вышел из дома.
Дорога раскисла и стала липкой. Она присасывалась к подмёткам. Полуботинки с писком отрывались от глины: чвик! чвик! Брызги летели во все стороны. Ноги тонули в лужах.
Когда я дошёл до причала, мои чёрные полуботинки стали жёлтыми. На катере меня ждали, мы отошли от причала.
К ОСТРОВУ СИБИРЯКОВА
МБВ-10 тарахтел мотором, раскачивался на волнах, неторопливо шёл вперёд. На палубе, кроме меня, был один Телеев. Он стоял на корме за рулём и смотрел вперёд. Перед ним на машинном люке лежал бинокль.
Впереди был западный берег залива.
С неба падала морось.
1 2 3 4 5