И это вопиющая несправедливость, потому что куры жирненькие и должны быть очень приятны на вкус. Вот мы и подумали: если заручиться поддержкой человека, можно разработать какой-то план, обещающий удачу. Мы обращались к местным жителям, но все они трусы, на которых нельзя положиться. Гарольд Тинэйджер, и Дэгвуд, и множество других, а надеяться не на кого… У нас тут, не слишком далеко, роскошная берлога. Может, посидим и подумаем над планом? Для миледи найдется удобный тюфяк, а один из нас сбегал бы за старухой Мэг и приволок бы ее со снадобьями для растянутой ноги…
– Нет, спасибо, – откликнулась Кэти. – Мы идем в замок.
– Если вы еще не опоздали, – вставил Братец Лис. – Они там помешаны на охране ворот и запирают их на ночь.
– Тем более надо спешить, – решила Кэти. Я вновь вознамерился взять ее на руки, но мистер Медведь лапой остановил меня.
– Не допускаю и мысли, – изрек он, – что вы с такой легкостью отвергаете наше дело с курятником. Вы ведь любите курятину, не правда ли?
– Конечно, любит, – заявил волк, до той поры не вымолвивший ни слова. – Человек – убежденный хищник, как и любой из нас.
– Но привередливый, – добавил Братец Лис.
– Привередливый? – удивился мистер Медведь. – Эти куры – самые упитанные, каких только видели мои старые глаза. Вкус у них должен быть – пальчики оближешь, и кто же, если в здравом уме, пройдет мимо них не оглянувшись!
– Как-нибудь в другой раз, – пообещал я, – я взвешу ваше предложение с чрезвычайным интересом, но в данную минуту нам надо идти.
– Как-нибудь в другой раз, – повторил мистер Медведь уныло.
– Вот именно, в другой раз, – сказал я. – Не забудьте связаться со мной снова.
– Когда вы проголодаетесь как следует, – добавил мистер Волк.
– Это может повлиять на мое решение, – согласился я. Наконец я поднял Кэти. Она устроилась у меня на руках, как в люльке. До поры я отнюдь не был уверен, что они нас отпустят, но они все-таки расступились, и я двинулся дальше. Кэти вздрогнула.
– Какие страшные твари! Стоят и скалятся. И еще рассчитывают, что мы поможем им воровать кур…
Очень хотелось обернуться и убедиться, что они остались на месте и не крадутся следом. Однако оборачиваться я не посмел: еще подумали бы, что я их боюсь. Я их и в самом деле боялся, но тем важнее было, чтоб они этого не заподозрили.
Кэти обняла меня за шею и прильнула ко мне, положив голову мне на плечо. Я вынужден был признать, что нести ее несравнимо приятнее, чем невежу-оператора, сыплющего бранью. Да и весила она гораздо меньше.
Тем временем тропинка сбежала с относительно голого гребня в темную гущу величественного леса. Замок был теперь виден лишь от случая к случаю, с нечаянных лесных прогалинок, и то частями, а не целиком. Солнце склонялось к западному горизонту, в чащобах накапливался туманный сумрак, и я улавливал, что там в тени кто-то пошевеливается украдкой.
Тропинка раздвоилась, и на развилке обнаружился новый указатель. Стрелок на сей раз было две: одна нацеливала на постоялый двор, другая на замок. Но дорожка, ведущая к замку, буквально через несколько шагов уперлась в массивные железные ворота, и в обе стороны от ворот тянулась высоченная ограда из толстой стальной сетки с колючей проволокой поверху. Возле ворот стояла будка в веселенькую полоску, а будку подпирал часовой с алебардой, которую он, впрочем, держал кое-как, чуть не выпуская из рук. Чтоб удостоиться его внимания, пришлось не только приблизиться к воротам, но и пнуть их ногой.
– Опоздали, – прорычал он. – Ворота закрыты в час заката, драконы выпущены на волю. Пройди вы дальше хоть фарлонг – за вашу жизнь я не дал бы и гроша… – Он подошел к воротам вплотную и присмотрелся. – А тут, оказывается, еще и дамочка! С ней что, какая-то беда?
– Растяжение связок. Не может ходить.
Он хмыкнул.
– Ну раз такое дело, дамочку можно и пропустить, обеспечив ей охрану.
– Пропустите нас обоих, – решительно потребовала Кэти.
Часовой затряс башкой в притворном унынии.
– Я и так иду на уступку, пропуская дамочку. Я не могу рисковать своей шеей, пропуская двоих.
– В один прекрасный день, – заявил я, – я вернусь и сверну твою драгоценную шею собственными руками.
– Проваливай! – заорал он, взъярившись. – Проваливай и забирай с собой свою шлюху! Пусть ведьма на постоялом дворе чинит ей ножку заклинаниями!
– Уйдем отсюда, – сказала Кэти испуганно.
– Друг мой, – обратился я к часовому, – клянусь тебе, что, когда буду посвободнее, вернусь сюда и предъявлю тебе счет.
– Пожалуйста, – просила Кэти, – ну пожалуйста, уйдем отсюда!
Я так и сделал, повернулся и пошел прочь. Часовой у меня за спиной изрыгал угрозы, стуча по прутьям ворот алебардой. Я свернул на тропинку, ведущую на постоялый двор, а как только ворота скрылись из виду, остановился и спустил Кэти наземь, да и сам присел подле нее. Она плакала, но, по-моему, от гнева более, чем от страха.
– Никто никогда не называл меня шлюхой… – Я не стал уточнять, что дурные манеры, да и словечки такого рода, в эпоху замков были не в редкость. Она притянула мою голову к самому своему лицу. – Если б не я, вы могли бы ввязаться в драку…
– А, все это одни разговоры, – сказал я. – Между нами были ворота, а у него в руках этот маскарадный тесак…
– Он упомянул, что на постоялом дворе ведьма, – сказала она. Я легонько поцеловал ее в щеку. – Вы пытаетесь меня отвлечь, чтоб я не думала о ведьмах?
– Мне показалось, что это поможет.
– Но ограда! Проволочный забор! Кто когда слышал, чтоб вокруг замков возводились заборы? Да в ту пору и проволоку-то еще не изобрели!..
– Темнеет, – напомнил я. – Лучше бы поскорее добраться до постоялого двора.
– Но там ведьма!..
Я рассмеялся, хоть смеяться мне, в сущности, не хотелось.
– Ведьмами, – сообщил я Кэти, – чаще всего считают чудаковатых старух, которых никто не понимает.
– Может, вы и правы…
Я поднял ее и сам поднялся на ноги. Она повернула ко мне лицо, и я поцеловал ее в губы. Руки ее крепко обвили меня, я обнял ее в ответ, впитывая в себя ее обаяние и искреннюю теплоту. И на долгое-долгое мгновение во всей опустевшей вселенной не осталось никого, кроме нас двоих. Лишь постепенно я возвратился к реальности сгустившихся теней и вкрадчивых лесных шорохов.
Вскоре я заметил с тропинки, совсем неподалеку, слабо освещенный прямоугольничек и понял, что это и есть постоялый двор: чему же еще тут быть?
– Мы почти пришли, – шепнул я Кэти.
– Я не буду обузой, Хортон, – пообещала она. – И не стану кричать. Что бы мы ни увидели, я не вскрикну.
– Я уверен в этом, – ответил я. – И мы выберемся отсюда. Не знаю как, но выберемся. Выберемся вместе. Вдвоем.
Едва различимый в глубоких сумерках, постоялый двор состоял из единственного строения, дряхлого и обветшалого, притулившегося под сенью могучих искривленных дубов. Из трубы, делившей крышу пополам, вился дымок, тусклый свет еле пробивался сквозь ромбовидные оконные стеклышки. Вокруг не было ни души, что меня в общем-то устраивало.
Я уже почти доплелся до строения, когда в дверях показалась согбенная уродливая фигура. Видно было плохо – слабенький свет изнутри едва обводил контуры неказистого тела.
– Входи, входи, парень, – взвизгнуло скрюченное существо. – Что встал, рот разинув? Тут тебя не укусят. Ни тебя, ни миледи.
– Миледи растянула щиколотку, – выговорил я. – Мы надеялись…
– Ну конечно! – выкрикнуло существо. – Вы пришли в самое подходящее место, чтоб излечиться. Сейчас старая Мэг замешает целебный отвар…
Как только я сумел приглядеться, у меня не осталось сомнений, что нас встретила та самая ведьма, о которой говорил часовой. С головы у нее спадали жидкие нечесаные пряди волос, нос был длинный, крючковатый, свисающий к мощному подбородку и почти достающий до него. Она тяжело опиралась на деревянную клюку.
Ведьма посторонилась, и я переступил порог. В очаге горел чадный огонь, неспособный разогнать царивший в комнате мрак. Запах горящих поленьев смешивался с множеством других, не поддающихся определению, и, казалось, обострял их. Запахи висели в комнате как сплошной туман.
– Сюда, сюда, – пригласила ведьма Мэг, указывая дорогу клюкой. – Вон кресло у очага. Сработано добротно из настоящего дуба и выточено по форме тела, а на сиденье шерстяная подушечка. Миледи будет очень удобно.
Я перенес Кэти к креслу и, усадив, осведомился:
– Все в порядке?
Она взглянула на меня снизу вверх. Ее глаза мягко сияли в отсветах огня.
– Все в порядке, – заверила она счастливым тоном.
– Можно считать, что мы на полпути домой, – добавил я. Ведьма проковыляла мимо, стуча клюкой по полу и бормоча что-то себе под нос. Сгорбившись над огнем, она принялась помешивать жидкость в кастрюле, поставленной на угли. От кастрюли валил пар. Вспышки пламени высвечивали уродство ведьмы, ее немыслимый нос, почти сомкнувшийся с подбородком, и исполинскую бородавку на щеке. Из бородавки росли волосы, похожие на паучьи лапки.
Мои глаза попривыкли к темноте, и я стал разглядывать обстановку. У стены стояли три грубых дощатых стола, на столах подсвечники, а в подсвечниках вкривь и вкось торчали незажженные свечи. Свечи напоминали бледных, перепившихся призраков. На открытых полках большого буфета в дальнем углу громоздились кружки и бутылки, чуть поблескивающие в неверном, колеблющемся свете от очага.
– Ну вот, – прокаркала ведьма, – еще чуток толченой жабы и щепотку кладбищенской пыли, и отвар готов. А когда подлечим даме щиколотку, будет еда. О да, о да, будет еда!..
Она пронзительно захихикала, довольная собственной шуткой. В чем заключалась шутка, я недопонял, – возможно, ведьму развеселило что-то связанное с едой.
Откуда-то издалека донеслись голоса. Неужели тоже путешественники, ищущие ночлега? – подумалось мне. – Похоже, целая ватага…
Голоса стали громче, и я, подойдя к дверям, бросил взгляд в направлении, откуда они слышались. Вверх по тропе, ведущей от подошвы холмов, карабкалась толпа людей, некоторые с пылающими факелами.
За толпой следовали два всадника. Чуть позже я, наблюдая за процессией, разобрался, что второй, едущий позади, сидит не на лошади, а на осле, и ноги у него почти волочатся по земле. Однако внимание мое приковал к себе не второй, а первый, – и на то были все основания. Первый был высок, изможден и закован в доспехи, на левой руке у него был щит, а на правом плече – длинное копье. Лошадь казалась такой же тощей, как ее хозяин, и брела понуро, спотыкаясь и свесив голову. А когда процессия подошла поближе, стало ясно даже в изменчивых отблесках факелов, что лошадь – форменный мешок с костями.
Процессия остановилась, люди расступились, а лошадь с пугалом в доспехах проковыляла сквозь толпу и выбралась на передний план. Но едва толпы вокруг не стало, она тоже затормозила и понурилась окончательно. Я не удивился бы, если бы она в любой момент рухнула замертво.
Всадник и лошадь застыли без движения, застыла и толпа, а я, наблюдая за ними исподтишка, терялся в смутных догадках: что дальше? Очевидно, в таком милом местечке может случиться все что угодно. Спектакль был, разумеется, нелепый, – но это не утешало, потому что мои оценки базировались на обычаях и нравах людей двадцатого столетия, а здесь просто не имели силы.
Лошадь медленно подняла голову. Толпа выжидательно заерзала, факелы закачались из стороны в сторону. Рыцарь с видимым усилием выпрямился в седле и снял копье с плеча. А я по-прежнему стоял у дверей как зритель, заинтригованный и слегка недоумевающий, что бы это могло означать.
Неожиданно рыцарь что-то выкрикнул. Голос его в ночной тишине звучал громко и ясно – но мне потребовалась чуть не минута на то, чтобы разобрать, что именно он сказал. Копье оторвалось от бедра и легло горизонтально, а лошадь бросилась в галоп, прежде чем до меня дошло наконец значение его слов.
– Трус, – кричал он, – негодяй и подлый изменник, защищай свою презренную жизнь!..
И я вдруг сообразил, что он имеет в виду не кого-нибудь, а меня. Лошадь с грохотом надвигалась на меня, копье было нацелено мне в грудь, а у меня. Бог свидетель, не оставалось времени даже приготовиться к защите.
Если б я располагал временем, то, естественно, бросился бы наутек, поскольку мы выступали явно в разных весовых категориях. Но времени не осталось ни на что, да и, по правде говоря, безумие происходящего ввергло меня в оцепенение. Нас разделяли мгновения, которые тем не менее походили на часы, а я недвижно, как зачарованный, смотрел на блестящее острие копья, готовое пронзить меня. Лошадь, может, оставляла желать лучшего, но для таких внезапных бросков годилась вполне, и она громыхала прямо ко мне, как страдающий одышкой локомотив.
Острие было всего-то футах в пяти, когда я опомнился хотя бы настолько, чтобы пошевельнуться. Я отскочил. Казалось, смерть пронеслась мимо, и вдруг то ли рыцарь не совладал со своим оружием, то ли лошадка сдрейфила или споткнулась, – не знаю, что, но по какой-то причине копье резко вильнуло в мою сторону, и тогда я, выбросив обе руки, стукнул по нему наудачу, лишь бы не попасть на вертел.
Я не промахнулся, отразил копье вниз, и острие ушло глубоко в землю. И, вопреки всякому ожиданию, копье сработало как катапульта: тупой его конец поддел рыцаря под мышку и выбросил из седла. Лошадь встала как вкопанная, поводья беспризорно провисли, а копье спружинило, выпрямилось и взметнуло незадачливого рыцаря в воздух, как камень из пращи. Описав высокую дугу, он плюхнулся поодаль с раскинутыми руками и вниз лицом, и грохот раздался такой, будто по пустой железной бочке что есть силы саданули тяжелым молотком.
Толпа, сопровождавшая рыцаря, содрогнулась в общем ликовании. Люди хватались за животы, иные складывались пополам, а кое-кто повалился наземь и катался, задыхаясь от гогота.
К месту происшествия приблизился вислоухий ослик с седоком в лохмотьях. Ноги у седока чуть не волочились по земле, и все равно – бедный терпеливый Санчо Панса в который раз спешил на помощь своему господину Дон Кихоту Ламанчскому. А те, что катались в конвульсиях, – теперь я понял – следовали за Дон Кихотом просто потехи ради. И факелы они прихватили намеренно, освещали путь пугалу в доспехах по своей воле, усвоив из опыта, что очередная серия нескончаемых его злоключений не заставит себя ждать и даст им повод позабавиться от души.
Я отвернулся и шагнул назад к постоялому двору – но постоялый двор исчез.
– Кэти! – закричал я. – Кэти!..
Ответа не было. Толпа, дождавшаяся вожделенного зрелища, все еще содрогалась от смеха. Поодаль Санчо слез с ослика и мужественно, хоть и без особого успеха, пытался перекатить Дон Кихота на спину. А постоялого двора больше не было. Не было никаких следов ни Кэти, ни ведьмы Мэг.
И вдруг откуда-то из чащи ниже по склону донеслось ведьмино пронзительное хихиканье. Я замер, чуть подождал – хихиканье повторилось, но теперь я распознал направление, откуда оно пришло, и бросился вниз не разбирая дороги. Мгновенно пересек узкое расчищенное пространство, примыкавшее прежде к постоялому двору, и углубился в лес. Корни хватали меня за ноги, норовили вцепиться и опрокинуть, ветви хлестали по лицу. Но я все равно бежал, выставив вперед руки, чтобы не врезаться в какой-нибудь ствол и не вышибить себе мозги, – если, конечно, они у меня еще были. Полоумное хихиканье впереди не смолкало.
Только бы поймать мерзавку, – обещал я себе, – уж я буду крутить тощую старушечью шею до тех пор, пока меня не отведут к Кэти или не скажут, куда она делась… И было понятно, что искушение продолжить выкручивание не угаснет даже в этом благоприятном случае. В то же время я, наверное, сразу отдал себе отчет, что шансов действительно поймать ведьму у меня практически нет. Я наткнулся на валун и упал на него, поднялся, обогнул препятствие и опять бросился бежать – а впереди, не приближаясь ни на миг, но и не отдаляясь, будто заманивая, слышались те же полоумные смешки. Я налетел на дерево – вытянутые руки спасли меня и не дали раскроить себе череп, но в первый момент мне померещилось, что я сломал обе кисти. И, наконец, какой-то злокозненный корень все-таки подстерег меня и поймал врасплох – я покатился кубарем, и мне повезло, что приземление оказалось мягким, на край лесного болотца. Приземлился я на спину, головой в болотную жижу, и минуту-другую кашлял и отхаркивался, наглотавшись тухлой воды.
Потом я сидел еще минуту не шевелясь и сознавая, что побежден. Можно гоняться за этими смешками по лесам миллион лет и все равно не догнать старуху. Потому что с этим миром ни мне, ни любому другому человеку не справиться. Человек будет сражаться с фантазиями, которые, правда, сам же и породил, но накопленный им логический опыт ему тут ничем не поможет.
Я сидел в воде и грязи по пояс, а над головой качались камыши. Чуть левее меня по трясине прошлепала какая-то тварь, наверное, лягушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21