Судя по спидометру,
машина прошла 80.000 миль, но ее состояние такое, будто она только вчера с
завода. К тому же она сделана из таких сплавов, что мы просто диву даемся.
Сержант помолчал.
- Осмелюсь доложить, сэр, тут дело нечисто.
- Да, да, - сказал полковник. - Вы свободны, сержант. Еще как
нечисто!
Сержант повернулся кругом.
- Минуточку, - окликнул его полковник.
- Есть, сэр.
- Мне очень жаль, сержант, но вам и всему подразделению,
прикомандированному к машине, не разрешается покидать территорию базы. Я
не могу допустить утечки информации. Сообщите своим людям. Если кто-нибудь
пикнет, я с ним живо расправлюсь.
- Есть, сэр, - сказал сержант и вежливо козырнул, но вид у него был
такой, словно он сейчас полковнику глотку перережет.
Когда сержант вышел, полковник сказал мне:
- Эйса, если ты что-то знаешь и молчишь, а потом это выплывет наружу
и я окажусь в дураках, то я сверну твою тощую шею.
- Чтоб мне провалиться, - сказал я.
Он как-то чудно на меня посмотрел.
- Тебе известно, что это за скунс?
Я покачал головой.
- Это вовсе не скунс, - сказал он. - И мы обязаны выяснить, кто же
это.
- Но ведь его здесь нет. Он убежал в лес.
- Его можно поймать.
- Это мы-то вдвоем?
- Зачем вдвоем? На базе две тысячи солдат.
- Но...
- Ты думаешь, им не очень-то по вкусу ловить скунса?
- Примерно так. Может, они и пойдут в лес, но сделают все, чтобы не
найти скунса, ни за что не станут ловить.
- Станут как миленькие, если пообещать вознаграждение. Пять тысяч
долларов.
Я посмотрел на него так, словно он окончательно спятил.
- Поверь, - сказал полковник, - он того стоит. Всех этих денег, до
последнего цента.
Я же говорю, свихнулся человек.

В облаву на скунса я не пошел. Я знал, как мало шансов найти его. К
этому времени он мог выбраться за пределы штата или залезть в такую нору,
где его и днем с огнем не сыщешь.
Да и ни к чему мне было пять тысяч долларов. Я получал хороший оклад
и пил вволю.
На другой день я зашел к полковнику покалякать. У него был крупный
разговор с военным врачом.
- Вы обязаны отменить свой приказ! - разорялся костоправ.
- Не могу я его отменить! - орал полковник. - Мне необходимо это
животное!
- Вы когда-нибудь видели, чтобы скунсов ловили голыми руками?
- Нет, никогда.
- У меня уже одиннадцать штук, - сказал костоправ. - Больше я не
потерплю.
- Капитан, - ответил полковник, - прежде чем все это кончится, у вас
будет гораздо больше одиннадцати скунсов.
- Значит, вы не отмените приказ, сэр?
- Нет.
- В таком случае я сам прекращу это безобразие!
- Капитан! - свирепо произнес полковник.
- Вы невменяемы, - заявил костоправ. - Никакой военный трибунал...
- Капитан!
Но капитан ничего не ответил. Он повернулся кругом и вышел.
Полковник взглянул на меня.
- Иной раз приходится тяжко, - сказал он.
Я понял, что надо срочно найти этого скунса, иначе полковника смешают
с грязью.
- А все-таки я в толк не возьму, - сказал я, - на кой черт вам сдался
этот зверь. Обыкновенный скунс, разве что мурлыкать умеет.
Полковник уселся за стол и стиснул голову руками.
- О господи! - простонал он. - До чего же тупы люди!
- Это-то да, - не отставал я, - но все-таки непонятно...
- Сам посуди, - сказал полковник. - Кто-то копался в твоей машине. Ты
утверждаешь, что это не твоя работа. Ты утверждаешь, что не подпустил бы к
машине никого другого. Ребята, которые исследовали обломки, заявляют, что
в машине есть такие премудрые устройства, до каких у нас еще никто не
додумался.
- Если вы думаете, что этот скунс...
Полковник трахнул кулаком по столу.
- Да какой там скунс! Нечто, _п_о_х_о_ж_е_е_ на скунса! Нечто,
смыслящее в машинах побольше твоего, моего, да и вообще больше, чем будет
когда-нибудь смыслить человек!
- Но у него и рук-то нет. Как, по-вашему, мог он сотворить то, что вы
думаете?
Но он не успел мне ответить.
С треском распахнулась дверь, и ввалились двое солдат из караулки. Им
было не до того, чтобы приветствовать полковника по всей форме.
- Господин полковник, - сказал один из них, переводя дух. - Господин
полковник, нашли. Даже не пришлось его ловить. Мы свистнули, и он пошел за
нами следом.
За ними, виляя хвостом и мурлыча, вошел скунс. Он сразу подбежал ко
мне и стал тереться о мои ноги. Когда я наклонился и взял его на руки, он
замурлыкал так громко, что я побоялся, не взорвется ли.
- Он самый? - спросил меня полковник.
- Он и есть, - подтвердил я.
Полковник схватил телефонную трубку.
- Соедините меня с Вашингтоном! Пентагон! Мне нужен генерал Сандерс!
И махнул нам рукой.
- Вон отсюда!
- Но, господин полковник, вознаграждение...
- Получите! А теперь убирайтесь!
Вид у него был, как у человека, которому только сейчас объявили, что
его не расстреляют на рассвете.
Мы повернулись через правое плечо и вышли из кабинета.
У двери с винтовками в руках топтались четыре субъекта устрашающего
вида, типичные техасские гангстеры.
- Ты на нас не обращай внимания, друг, - сказал мне один из них. - Мы
всего-навсего твои телохранители.
Это и вправду были мои телохранители. Ни на шаг от меня не отставали
- куда я, туда и они. И с нами ходил скунс. Поэтому они ко мне и прилипли.
Я-то им был до лампочки. Это скунса надо было охранять.
А скунс привязался ко мне - клещами не оторвешь. Он шел за мной по
пятам и шмыгал у меня между ботинками, но по большей части ему хотелось,
чтобы я таскал его на руках или сажал себе на плечо. И он все время
мурлыкал. То ли смекнул, что я ему настоящий друг, то ли считал меня
простофилей.
Жить стало трудновато. Скунс спал вместе со мной, и в моей комнате
ночевали все четыре охранника. В отхожее место я шел со скунсом и одним
охранником, а остальные трое околачивались поблизости. Я ни на миг не
оставался один. Я говорил, что это непорядочно. Я говорил, что это
неконституционно. Ничего не помогало. Деться было некуда. Охранников было
двенадцать штук, и работали они в три смены, по восемь часов каждая.
Несколько дней я не видел полковника и подумал, что это странно:
раньше он себе места не мог найти, пока не заполучит скунса, а теперь ему
до скунса и дела нет.
А я тем временем пораскинул умом насчет того, что говорил полковник о
скунсе: будто это и не скунс вовсе, а существо, по виду схожее со скунсом,
и будто оно знает о чем-то побольше нашего. И чем дольше я об этом думал,
тем больше верил в то, что полковник, пожалуй, прав. Но все-таки казалось
невероятным, чтобы какая-то безрукая тварь разбиралась в машинах, не
говоря уж о том, чтобы мудрить с ними.
Но тут я вспомнил, как мы с Бетси всегда понимали друг друга, и,
более того, представил себе, что человек и машина сближаются настолько,
что могут друг с другом беседовать, и тогда человек, даже безрукий, может
помочь машине улучшиться. И хоть, когда говоришь это вслух, получается
что-то вроде нелепицы, но в глубине души мне казалось, что так и должно
быть, и как-то тепло становилось при мысли о том, что человек и машина
могут стать закадычными друзьями.
Если на то пошло, не такая уж это нелепость.
Быть может, говорил я себе, когда зашел в кабачок и оставил скунса в
машине, то скунс оглядел ее и пожалел эту старую колымагу, как мы с вами
пожалели бы бездомную кошку или больную собаку. И, может быть, скунс тут
же, на месте, решил починить ее, как умеет; с него сталось бы и металлом
разжиться где-нибудь, где не скоро хватятся, чтобы смастерить вычислитель
и все эти хитроумные штучки.
Кто его знает, может, до него не доходило, хоть тресни, как это их не
было в машине с самого начала. Может, он считал, что машина без этих
штучек вообще не машина. А скорее всего, подумал, что Бетси неисправна.
Охранники прозвали скунса Вонючкой, и это были враки, потому что от
него ничуть не пахло - редко я встречал таких спокойных и воспитанных
зверей. Я сказал охранникам, что это несправедливо, но они только ржали
надо мной, и вскорости об этой кличке прознала вся база, и, куда бы мы ни
шли, отовсюду нам кричали: "Эй, Вонючка!" Скунс, как видно, ничего не имел
против, и я тоже в мыслях стал называть его Вонючкой.
Так я сам додумался, что Вонючка мог починить Бетси и почему он ее
чинил. Но одного я никак не уразумел - откуда он вообще взялся? Думал я,
думал, но так ничего и не надумал, кроме каких-то глупостей, и даже сам
решил, что это уж слишком.
Разок-другой я заходил к полковнику, но сержанты и лейтенанты гнали
меня в три шеи и мы с ним так и не повидались. Я обиделся и решил туда
больше не соваться, пока он меня не позовет.

В один прекрасный день он меня позвал. Прихожу я и вижу: у него в
кабинете полным-полно важных шишек. Полковник как раз переговаривался с
каким-то старым, седым, свирепым старикашкой, у него был нос крючком,
зубастая пасть и звезды на погонах.
- Генерал, - обратился к старикашке полковник, - разрешите
представить вам ближайшего друга Вонючки.
Генерал подал мне руку. Вонючка помурлыкал ему, сидя на моем плече.
Генерал хорошенько вгляделся в Вонючку.
- Полковник, - сказал он, - от души надеюсь, что вы не заблуждаетесь.
В противном случае, если когда-нибудь дойдет до огласки, военно-воздушные
силы погибли. Армия и флот будут потешаться над нами еще десятки лет, да и
конгресс нам никогда не простит такого розыгрыша.
Полковник судорожно глотнул:
- Уверяю вас, сэр, я не заблуждаюсь.
- Не знаю, как это я дал себя уговорить, - разворчался генерал. -
Более сумасбродный план и представить себе невозможно.
Он еще раз поглядел на Вонючку.
- По-моему, скунс как скунс, - заметил генерал.
Полковник представил меня группе других полковников и куче майоров, а
с капитанами, если они там вообще были, возиться не стал, и все жали мне
руку, а Вонючка им мурлыкал - получалось очень уютно.
Один из полковников подхватил Вонючку на руки, но тот стал отчаянно
брыкаться и все рвался ко мне.
Генерал сказал:
- Кажется, он предпочитает именно ваше общество.
- Он мой друг, - объяснил я.
После ленча полковник с генералом зашли за мной и Вонючкой и все мы
отправились в ангар. Там навели порядок, и в ангаре стоял только один
самолет, из новейших реактивных. Нас поджидала целая толпа - были и
военные, но больше все спецы в гражданской одежде или в грубых бумажных
комбинезонах. Некоторые держали в руках инструменты - так я считаю, - хотя
я эдаких диковин сроду не видывал. И всюду были понаставлены какие-то
аппараты.
- А теперь, Эйса, - сказал полковник, - сядь в этот реактивный
самолет вместе с Вонючкой.
- А чего там делать? - спросил я.
- Да просто посиди. Но только ничего не трогай. Иначе ты нам все
испортишь.
Мне показалось, что дело тут нечисто, и я заколебался.
- Не бойтесь, - успокоил меня генерал. - Вам ничего не грозит.
Входите смелей и усаживайтесь.
Так я и сделал, и получилось вовсе глупо. Я вскарабкался туда, где
полагается сидеть пилоту, и уселся в его кресло; ну и местечко! Повсюду
торчала всякая чертовщина, какие-то приборы и невиданные штучки. Я не смел
шелохнуться, до того боялся их задеть - бог его знает, что бы могло
стрястись.
Вошел я, значит, уселся и некоторое время развлекался тем, что глазел
на все эти диковины и гадал, для чего они служат, но почти ни разу не
угадал.
В конце концов я осмотрел все в сотый раз и стал ломать себе голову,
чем бы еще заняться, а делать было нечего, скучища смертная. Но тут я
вспомнил, сколько денег заколачиваю, сколько даровой выпивки получаю, и
подумал, что ради всего этого можно просидеть любое кресло.
А Вонючка вообще не обратил ни на что внимания. Он пристроился у меня
на коленях и заснул - так мне, во всяком случае, казалось. Он-то себя не
утруждал, это уж точно. Лишь время от времени приоткрывал один глаз или
поводил ухом, только и всего.
Поначалу я об этом не думал, но, когда посидел там час или около
того, до меня вдруг дошло, зачем они затащили нас с Вонючкой в самолет.
Они надеются, подумал я, что, если посадят в самолет Вонючку, он и этот
самолет пожалеет и проделает с ним такую же штуку, как с Бетси. Но если
они так полагают, то наверняка останутся в дураках: ведь Вонючка
решительно ничего не стал делать, только свернулся клубочком и заснул.
Мы просидели несколько часов, а потом нам сказали, что можно
вылезать.
Тут-то и закрутилась операция "Вонючка". Так они называли всю эту
бодягу. Просто умора, каких только названий не выдумает военная авиация!
Это тянулось несколько дней. Утром мы с Вонючкой вставали, несколько
часов сидели в самолете, делали перерыв на обед и возвращались еще на
несколько часов. Вонючка как будто не возражал. Ему было все равно, где
сидеть. Он только и делал, что сворачивался клубочком у меня на коленях, и
через пять минут уже дремал.
Насколько я мог судить, дело не двигалось ни на шаг, но с каждым днем
генерал, полковник и спецы, что наводняли ангар, распалялись все больше и
больше. Видно было, что им до смерти охота почесать языки, но они
сдерживались.
Очевидно, работа не кончалась и после того, как мы с Вонючкой
уходили. Каждый вечер в ангаре горел свет, спецы вкалывали вовсю, а вокруг
них охраны было видимо-невидимо.
В один прекрасный день тот реактивный самолет, в котором мы сидели,
выкатили из ангара, вместо него поставили другой, и все повторилось
снова-здорово. Опять ничего не произошло. Однако атмосфера в этом ангаре
до того накалилась, что, казалось, все вот-вот вспыхнет.
Ума не приложу, что там такое творилось.
Постепенно это состояние напряженности передалось всей базе, и
началось что-то совершенно невероятное. Вам и во сне не снилась воинская
часть, которая бы так проворно пошевеливалась. Приехала бригада строителей
и давай строить новые корпуса, а как только они были готовы, там
разместили какие-то машины. Приезжали все новые и новые люди, и очень
скоро база превратилась в растревоженный муравейник.

Однажды я вышел погулять (а охранники тащились рядом) и увидел такое,
что аж глаза выпучил. Всю базу обносили четырехметровым забором,
увенчанным колючей проволокой. А по эту сторону забора было столько
охранников, что они чуть не наступали друг другу на пятки.
Вернулся я с прогулки перепуганный, потому что, судя по всему, меня
силком втянули в какое-то чересчур сложное и темное дело.
До сих пор я полагал, что речь идет только о полковнике, который
слишком выслуживался перед начальством и теперь никак это не расхлебает.
Все время я очень жалел полковника: ведь генерал, судя по его роже, был из
тех типов, что позволяют водить себя за нос лишь до поры до времени, а
потом раз - и к ногтю.
Примерно в то же время посреди одной из взлетных полос стали рыть
огромный котлован. Как-то раз я подошел взглянуть на него и только диву
дался. Была хорошая, ровная взлетная полоса, стоила больших денег, а
теперь в ней роют яму - не иначе как хотят сделать бассейн для плавания. Я
порасспросил кое-кого, но люди, к которым я обращался, то ли сами ничего
не знали, то ли знали, да помалкивали.
А мы с Вонючкой все сидели в самолетах. Теперь это был шестой по
счету. Но ничто не менялось. Я сидел и скучал до одури, а Вонючка не
унывал.
Как-то вечером полковник передал через сержанта, что хочет меня
видеть.
Я вошел, сел и посадил Вонючку на письменный стол. Он разлегся на
полированной крышке и стал переводить глаза с меня на полковника.
- Эйса, - сказал полковник, - по-моему, все идет хорошо.
- Вы хотите сказать, что добились своего?
- Мы добились неоспоримого преимущества в воздухе. Теперь мы
опередили остальные страны на добрый десяток лет, если не на все сто, - в
зависимости от того, насколько нам удастся все освоить. Теперь нас никому
не догнать.
- Но ведь Вонючка только и делал, что спал!
- Он только и делал, - сказал полковник, - что реконструировал каждый
самолет. В ряде случаев он применял совершенно непонятные принципы, но
голову даю на отсечение, немного погодя мы их поймем. А в других случаях
изменения были так просты и так очевидны, что просто удивительно, как это
мы сами до них не додумались.
- Полковник, а кто такой Вонючка?
- Не знаю, - ответил он.
- Вы же что-то подозреваете.
- Безусловно. Но это только подозрение, не более. Мне страшно даже
подумать об этом.
1 2 3 4