А другие пусть вкалывают на тебя.
Получаешь все, чего твоя душенька пожелает. И ни в чем не нуждаешься.
- А мне кажется, - сказал ему Эмби, - что у "пузырей" теперь свои
проблемы.
- Мне бы их проблемы, елки-моталки. Я прямо слюнками истекаю по их,
черт бы их побрал, проблемам, хоть бы год или два пожить по-ихнему. - Он
сплюнул на землю и выпрямился. - Пойти, что ли, да посмотреть, не
попадется ли мне кролик или белочка. Не хотите со мной?
Эмби покачал головой.
- Я немного устал.
- Может, и не попадется ничего. Так близко к стану - небось, все
вычистили под метелку.
- Вот отдохну немножко, - сказал Эмби, - и через некоторое время
пойду прогуляюсь.

6
Дом на холме был действительно домом "пузыря". От него так и несло
богатством. Он был большой, высокий и широченный, очень ухоженный,
окруженный газонами в цветах и кустарнике.
Эмби присел на низенькую каменную изгородь возле газона и посмотрел
назад, на тропинку, по которой шел. Там, внизу, виднелась фабрика и
покинутая стоянка - большое вытоптанное пространство и на нем - только
один его трейлер. Далеко за горизонт уходила белая под летним солнцем
дорога, она была совершенно пустынна - ни машины, ни грузовика, ни
трейлера - ничего и никого на ней не было. Все стало совсем другим,
подумал он. Было время, эта дорога буквально кишела машинами.
Да, это был совершенно иной, не знакомый ему мир. Эмби пренебрегал
этим миром более тридцати лет, и за эти тридцать лет он стал чужим для
него. Он сам добровольно отгородился - и вот потерял этот мир; теперь,
когда он пытался вновь обрести его, этот мир удивлял, а порой пугал его.
Сзади раздался голос.
- Добрый вечер, сэр.
Эмби повернулся и увидел человека среднего - или чуть старше -
возраста, в костюме из твида, с трубкой во рту. Почти в традициях Старой
Англии, подумал Эмби. Похож на деревенского помещика.
- Добрый вечер, - отозвался Эмби. - Надеюсь, я не нарушил границ.
- Нет, нет. Я видел, как вы припарковались внизу; очень вам рад.
- Мой партнер пошел поохотиться, а я вот сюда - прогуляться.
- А вы что, меняете?
- Меняем?
- Ну да, в смысле - меняете стоянку. Все только этим и занимаются...
Правда, теперь пореже.
- Вы имеете в виду, что меняют один стан на другой?
- Вот именно. Сам процесс расселения, я о нем. Разочаруются в одном -
снимаются с места и ищут другое.
- Пожалуй, - сказал Эмби, - настало время, когда эти перетряски
должны прекратиться. Теперь каждый человек должен найти свое место.
"Пузырь" кивнул.
- Вполне возможно. Я не слишком хорошо разбираюсь в этом.
- Да и я тоже, - откликнулся Эмби. - Мы только что выехали из города.
Прикрыли мой университет, поэтому я купил трейлер. Мои ближайшие соседи
составили мне компанию. Сегодня наш первый день.
- Мне частенько приходит в голову мысль, - сказал ему собеседник, -
что было бы весьма приятно совершить небольшое путешествие. Когда я был
еще мальчиком, мы не раз отправлялись в длительные поездки на машине и
посещали разные города, но сейчас их, кажется, не так уж много осталось.
Обычно в городах можно было остановиться на ночь в так называемых мотелях.
И чуть ли не через каждую милю было где поесть, заправиться на
бензоколонке. А теперь поесть или купить горючее можно только в
каком-нибудь стане; но, поверьте, немало таких, где вам ничего не
продадут.
- Но мы путешествуем не ради удовольствия. Мы намерены поселиться в
каком-нибудь стане.
"Пузырь" подозрительно посмотрел на него и сказал:
- Глядя на вас, я бы никогда не подумал...
- Вы не одобряете мое намерение?
- Не обращайте внимания, - сказал "пузырь". - В данный момент я
порядком зол на них. Вчера они вдруг взяли и укатили от меня. Закрыли
фабрику. Оставили меня здесь сидеть.
Он поднялся на горку и сел рядом с Эмби.
- Понимаете, они хотели отнять у меня все, - начал он свой рассказ,
умостившись поудобнее. - У меня с ними был контракт, по нему они и
нанялись работать на фабрике. Закупали сырье, сами распоряжались работами
и поддерживали порядок. Они определяли производственную политику и выход
продукции. Мне даже на посещение фабрики приходилось испрашивать их
дозволения. Но и этого им показалось мало. Знаете, что они задумали?
Эмби покачал головой.
- Они задумали овладеть рынком сбыта. А ведь это было последнее, что
еще оставалось у меня, и это последнее они решили у меня отнять. Им нужно
было окончательно от меня отделаться. Платить мне проценты от прибыли и
ничего больше.
- Да-а, - протянул Эмби, - не больно-то это справедливо.
- А когда я отказался подписывать новый контракт, они собрались и
уехали.
- Забастовали?
- Пожалуй, другого слова и не подберешь. И весьма эффективно.
- И что вы теперь будете делать?
- Ждать, когда прибудут другие. Через некоторое время появятся.
Увидят бездействующую фабрику и, если они народ рабочий, поднимутся сюда,
ко мне, поговорить. Может, и сойдемся. Но даже если не получится с этими,
появится еще какой-нибудь стан. Эти станы только тем и заняты, что носятся
туда-сюда. Или стан, или стая.
- Стая?
- Это, знаете ли, вроде пчелиного роя. Когда в стане оказывается
слишком много людей... слишком много для выполнения работ по контракту,
который они подписали... вот тут происходит раскол и кучкование. Обычно
молодежь пускается в новую жизнь стаями. С ними легче иметь дело, чем с
сезонниками. Сезонники - это чаще всего всем недовольные радикалы, ни с
кем ладить не умеют, а молодежь рвется начать свое дело, хоть какое.
- Все это очень интересно, - сказал Эмби, - но что будет с теми, кто
уехал от вас? На какие деньги они позволили себе смотаться?
- Они при бабках, - сказал "пузырь", - работали здесь почти двадцать
лет. Сорвали капиталец - хватит корову придушить.
- Подумать только! - воскликнул Эмби.
Сколько же вокруг такого, о чем я и понятия не имел, подумал он. Не
только манера мыслить, привычки, но даже их терминология во многом
непонятна.
В прежние времена было совсем другое дело: каждый день газеты - и
новое выражение или новая идея становились достоянием публики молниеносно;
все сколько-нибудь значительные события на другой же день лежали перед
вами, отпечатанные черным по белому. Но не стало ни газет, ни телевидения.
Оставалось еще, конечно, радио, но оно не столь мощное средство
информации, чтобы удовлетворить человека, да и, кроме того, что это было
за радио, горе одно, он его никогда и не слушал.
Не было газет, не было телевидения, не было и многого другого. Не
было мебели, потому что в трейлере не нужна никакая мебель: все
необходимое уже встроено в него. Не было ковров и занавесей. Мало было
предметов роскоши, потому что в трейлере негде их хранить. Не было
костюмов для приемов и официальных костюмов - кому они нужны в трейлерном
стане, кто будет их надевать, да и не было места для дорогого гардероба, а
жизнь в тесном ежедневном общении отбивает охоту от всяких формальностей.
В трейлерном стане вся одежда, без всякого сомнения, скатится до
единственно приемлемой - спортивной.
Не было банков, страховых компаний, кредитных контор. Государственная
социальная защита приказала долго жить. Не стало нужды ни в банках, ни в
кредитных компаниях, все это заменили профсоюзные фонды - наследие прежних
профсоюзов. Профсоюзные фонды здоровья и благосостояния заняли место
государственного социального страхования, медицинского страхования и
государственных фондов гражданского благосостояния. И наконец также
заимствованная у тред-юнионов идея военного фонда превратила каждый
трейлерный стан в самостоятельное, самообеспеченное объединение.
Все шло нормально, потому что у резидента стана мало было денег на
посторонние траты. Прежние погоня за развлечениями, потребность в дорогой
одежде, расходы на домашнюю утварь - все это кануло в вечность:
обстоятельства принуждали к бережливости.
Теперь даже налоги не платили - что о них говорить! Прекратили свое
существование правительства штатов, муниципалитеты. Осталось только
федеральное правительство, но и оно почти не контролировало ситуацию - это
можно было предвидеть уже тогда, сорок лет назад. Жителям оставалось
платить только пустячный налог на оборону и чуть более весомый налог на
дороги, причем "новые" громко и страстно выступали даже против него.
- Все изменилось, - сказал "пузырь", - профсоюзы совершенно отбились
от рук.
- Но из всего сохранившегося только они могли как-то гарантировать
жизнь людям, - возразил ему Эмби. - Только в них еще сохранялась какая-то
логика, что-то надежное, на что могли опереться массы. И, естественно,
профсоюзы с их идеологией заменили правительство.
- Правительству следовало бы поступить иначе, - сказал "пузырь".
- Может быть, оно и поступило бы иначе, но все мы были слишком
напуганы. Это все страх наделал; если бы мы не испугались до такой
степени, все было бы в порядке.
"Пузырь" возразил:
- Если бы мы не испугались, нас, может быть, разнесло бы ко всем
чертям.
- Вполне вероятно, - согласился Эмби. - Я помню, как это случилось.
Вышел указ о децентрализации, и, как я теперь догадываюсь, промышленники
были осведомлены лучше нас, они поднялись и рассеялись по всей стране без
всяких возражений. Может, они точно знали, что правительство не
обманывает, у них на руках могли быть документы, известные узкому кругу
лиц. Хотя, насколько я помню, и общественное сознание склонялось к весьма
мрачным прогнозам.
- Я тогда был подростком, - сказал "пузырь", - но помню кое-что.
Имущество потеряло всякую цену. Даже за самую мизерную плату ничего из
городского имущества нельзя было продать. Рабочие не могли оставаться в
городах, потому что их рабочие места уехали - уехали из городов в деревни.
Децентрализация охватила большую часть страны. Крупные предприятия
раскололись на мелкие, некоторые из них - на множество небольших
ассоциаций.
Эмби кивнул.
- Таким образом не оставили ни одной достаточно крупной цели для
бомбы. Для уничтожения промышленности теперь им пришлось бы заплатить
слишком дорогую цену. Там, где прежде хватило бы одной бомбы, сейчас
понадобилось бы не меньше сотни.
- Черт его знает, - сказал "пузырь", все еще не соглашаясь с
концепцией доктора. - Думается мне, что правительство могло бы иначе
распорядиться своей властью и не дать событиям развиваться таким путем.
- Полагаю, у правительства тогда проблем было выше головы...
- Согласен, было. Но прежде оно по самые уши увязло в делах
строительства, причем в строительстве самых разнообразных дешевых домов.
- Но их главной заботой оставались промышленники, правительство
старалось помочь им в создании новых предприятий. А в это время трейлеры
решили жилищную проблему.
- Скорее всего, - согласился наконец "пузырь", - так все и было.
И, конечно, именно так все и было.
Рабочие вынуждены были последовать за своими рабочими местами - или
остаться, чтобы умереть с голоду. Лишенные возможности продать свои
городские дома, на которые уже почти через сутки не было никакого спроса,
они согласились на жизнь в трейлерах; и вскоре возле каждого небольшого
промышленного предприятия вырос трейлерный лагерь.
Чем дальше, тем, по-видимому, больше нравилась им жизнь в трейлерах,
хотя не исключено, что они просто боялись строить дома при мысли, что все
может повториться, - не строили даже те немногие, кто мог позволить себе
это, но большинство и не имело на это средств. А может быть, они во всем
разочаровались и им все опротивело. Но жизнь в трейлерах распространялась
все шире, стабилизировалась, и даже те люди, которых децентрализация
коснулась лишь боком, потихоньку присоединились к жителям трейлерных
станов, пока наконец большинство поселков и городов не опустело.
Культ вещей был отринут. Снова возникла кочевая жизнь.
Первым сыграл свою роль страх, а затем свобода, свобода от имущества,
свобода встать и ехать без оглядки, а также - профсоюзы.
Трейлеры покончили с гигантскими профсоюзными организациями.
Профсоюзные боссы и бизнесмены, которым в свое время удавалось держать под
своим контролем крупные профсоюзные организации, оказались совершенно
беспомощными перед сотнями разбросанных единиц, на которые раскололись
большие местные союзы. Но в каждом отдельно взятом стане местный профсоюз
приобрел новую власть и значение. Он способствовал сплочению людей в
крепкое единое сообщество. Он стал близок каждой семье, потому что
удовлетворял ее интересы. Профсоюзное движение, если говорить с точки
зрения простых людей и их интересов, обеспечивало существование трейлерных
станов и их кочевой жизни.
- Я еще много чего могу рассказать о них, - сказал "пузырь". - Они
представляли собой весьма активную группу. Вели дела на фабрике куда
лучше, чем я, всегда знали о дефиците и совершенствовали технологию. За
двадцать лет, что работали здесь, они, по сути дела, перестроили
производство полностью. Именно на это они и напирали при переговорах. Я
объяснял им, что они делали это для себя же, тут они и взъелись и уехали
все, как один.
Он постучал трубкой об изгородь, выбивая из нее табак.
- Знаете ли, - продолжал он, - не очень уверен, но думаю, что, по
всей видимости, у новых бандюг, которые прибудут сюда со дня на день,
переделка всех этих наспех состряпанных сооружений, оставшихся от только
что отбывших бродяг, займет не больше месяца. Вся моя надежда только на
то, что они примутся за это не так скоро и не раздолбают все мое
заведение.
Он рассеянно погладил свою трубку.
- Нет, поверьте, я хотел бы понять этих людей - просто для себя, раз
уж ничего другого я не могу. Ведь стан-то был хороший, в основном
здравомыслящий. Они были старательные работники и, вплоть до последних
дней, с ними было легко ладить. Большинство из них жили вполне нормально,
но было в них что-то, чего я не могу взять в толк. Что-то вроде суеверия,
и оно все возрастало. Они разработали огромный регистр запретов и, черт бы
их побрал, как бы заклинали, заручались чьей-то поддержкой. Вы, конечно,
скажете, что и мы не без греха - скрещиваем, например, пальцы рук, или
плюем через левое плечо, или еще там что-то, - но мы ведь сами
посмеиваемся над этим. У нас это, скорее, от нежелания расставаться с
какими-то символами, связывающими нас с нашим прошлым. Но готов
поклясться, эти дикари всерьез верили во все это, они этим жили.
- Сказанное вами, - отозвался Эмби, - лишний раз подтверждает мою
мысль о том, что культура деградировала и стала эквивалентной культуре
древних кочевников и, вероятнее всего, упала даже глубже, чем я думал.
Почвой для этого стала жизнь изолированными, небольшими племенами. В более
интегрированной среде нет места подобным суевериям, их убивает ирония; но
в отгороженных клочках земли они глубоко пускают корни и произрастают...
- Хуже всего обстоят дела с фермерскими станами, - сказал "пузырь". -
Они танцуют мумбу-джумбу, чтобы вызвать дождь, колдуют ради хорошего
урожая и делают много еще всякой всячины.
Эмби кивнул.
- Логично. В самой земле и в зерне уже заложена какая-то тайна, они
продолжают мистицизм. Вспомните, какое обилие мифологических сюжетов,
связанных с земледелием, возникло еще в доисторические времена - обряды в
честь урожайного года, лунный календарь посевов и множество других
фетишей.
Он сидел на каменной изгороди и смотрел вдаль; казалось, он вернулся
в темные глубины начала человечества и слышит шаги огрубевших ног,
ритуальное пение, вопли терзаемой жертвы.

7
На следующий день, выехав на вершину холма, они увидели фермерский
стан. Он располагался на опушке небольшой рощицы, немного в стороне
высились элеваторы, а вокруг стана, на разбежавшихся во всех направлениях
равнинах лежали в золоте и зелени необозримые поля.
- Вот место, где бы я с пребольшим удовольствием поселился, - сказал
Джейк. - Тут и детей растить хорошо, и, как я погляжу, работенка не на
убой. У них тут почти все работы механизированы, разъезжай себе на
тракторе или на комбайне, или на сеновязалке, или на чем-нибудь еще.
1 2 3 4 5 6