- Он ушел, - проговорила дама. - Ушел и не вернулся, точь-в-точь как
остальные.
- Вы про старика?
- Про нашего соседа, - ответила она. - Старика с палочкой. Я не знаю,
как его зовут, никогда не знала. И ваше имя для меня тоже загадка.
- Я вам представлялся, - заметил Рэнд, но она не обратила на его
слова ни малейшего внимания.
- Мы жили почти рядом, - продолжала она, - и понятия не имели, как
кого зовут. Мы безымянный народ. По-моему, это ужасно, ужасно!
- Я поищу его, - сказал Рэнд. - Он мог заблудиться.
- Да, поищите, поищите, - отозвалась дама, - пожалуйста, поищите его.
Вам станет легче. Вы избавитесь от чувства вины. Но вам его не найти.
Рэнд медленно двинулся в том направлении, какое обычно избирал
старик. У него сложилось впечатление, что тот ходил по центральной площади
и обратно, но наверняка сказать было невозможно; до сих пор маршрут
прогулок старика не представлялся чем-то важным, что заслуживало бы
изучения. Едва ступив на площадь, Рэнд углядел на тротуаре некий предмет,
оказавшийся при ближайшем рассмотрении стариковой шляпой. Хозяина шляпы
нигде не было. Рэнд подобрал головной убор, расправил его и взял за поле,
чтобы лишний раз не помять.
Площадь нежилась в лунном свете. Посреди нее возвышался памятник
неизвестно кому. Обосновавшись в деревне, Рэнд попробовал было выяснить,
кого изображает статуя, но потерпел неудачу. На гранитном постаменте не
было ни бронзовой таблички с именем, ни выбитой в камне пояснительной
надписи. Черты лица статуи сгладились под воздействием времени, плащ, в
который облачил изваяние неведомый скульптор, лишал возможности датировать
ее по одежде, в позе каменного человека не было ровным счетом ничего
примечательного. Статуя стояла на площади немым свидетельством людской
забывчивости.
Рэнд огляделся по сторонам и, в который уже раз, поразился нарочитой
несовременности деревни. Лавка мясника, парикмахерская, кузница, но ни
гаража, ни станции обслуживания, ни пиццерии, ни закусочной. Жилые дома
рассказывали историю поселения, а площадь словно кичилась ей. Деревня была
неизмеримо древней, осколком былого, уцелевшим в урагане времени, кусочком
минувшего столетия. Правда, на ней лежал отпечаток нереальности, как будто
ее построили специально, чтобы продемонстрировать, каким было прошлое.
Рэнд покачал головой. Что с ним сегодня такое? Откуда взялись эти сомнения
и подозрения, после стольких-то дней мира и покоя?
Рэнд пересек площадь и почти сразу натолкнулся на палку старика.
Получается, тот свернул в переулок, рядом с которым валялась его трость?
Но почему он бросил палку? Сначала шляпа, потом палка. Что тут произошло?
Рэнд вновь огляделся, надеясь уловить в тени какое-нибудь движение,
различить на границе света и тьмы чей-то призрачный силуэт, но, как и
следовало ожидать, ничего не увидел. Если кто и был на площади, он давно
уже ушел отсюда.
Шагая переулком, которым, вероятно, проходил старик, Рэнд
настороженно всматривался во мрак. Темнота дурачила его, поминутно
заставляя напрягаться, а потом, словно потешаясь, отступала, показывая,
что волноваться было нечего. Несколько раз он замирал на месте, ибо ему
чудилось, что кто-то крадется по улочке, прячась в тени домов, однако
тревога оказывалась ложной. Наконец переулок вывел Рэнда на окраину
поселения и обернулся утоптанной тропинкой. Рэнд заколебался. Старик
потерял шляпу и трость; судя по тому, где он их потерял, он избрал именно
этот путь. Если так, значит, он покинул деревню. Может, ему что-то
угрожало? Гадать можно было сколько угодно, одна версия представлялась
ничуть не хуже другой. Возможно, старик заплутал в ночи, возможно,
испугался или ему стало плохо; так или иначе, он наверняка нуждается в
помощи.
Рэнд устремился вперед. Тропа мало-помалу становилась все менее
различимой. По траве прошмыгнул кролик, вдалеке зловеще заухала сова. С
запада задувал пронизывающий ветер, он навевал тоску и печаль,
свойственные местности, которую населяют лишь кролики да совы. Тропа
оборвалась. Рощицы и заросли приземистых кустов сошли на нет; перед Рэндом
простиралась травянистая равнина, выбеленная лучами луг, безликая прерия.
Рэнд откуда-то знал, что она тянется до самого горизонта. Эта равнина
обладала вкусом и запахом вечности. Он вздрогнул и тут же спросил себя,
отчего дрожит. Ответ был очевиден: он смотрел на траву, а трава глядела на
него, знала и поджидала, манила к себе. Стоит ему войти в нее, и он сгинет
навсегда, поглощенный беспредельностью и обезличенностью равнины. Рэнд
развернулся и побежал. Ему было страшно, до такой степени, что он не
постеснялся бы признаться в этом первому встречному. На окраине деревни он
остановился и оглянулся. Трава осталась позади, ее не было видно, однако
ему чудилось, что она крадется во тьме, подбирается ближе и ближе, а ветер
гонит по ней серебристые волны.
Рэнд побежал дальше, но уже не так быстро, вскоре очутился на
площади, пересек ее, достиг своего дома. Его удивило, что в окнах дома
напротив нет света, однако он не стал задерживаться и направился на ту
улицу, которая когда-то привела его сюда. Что-то подсказывало ему, что
приспела пора покинуть деревню, распроститься с волшебством вечной осени и
всегда полной луны, с безликим морем травы и голосами невидимых детей, со
стариком, который канул в небытие, бросив шляпу и трость; что следует
отыскать дорогу в прежний мир, где некоторые люди работают, а другие
бродят по свету в поисках работы, где происходят мелкие стычки, а
фотоаппараты добросовестно фиксируют будущее.
Он вышел из деревни. Сейчас, сейчас тропа вильнет вправо, вниз по
обрывистому склону, к источнику волшебства, обретенному столько лет
спустя. Рэнд двигался медленно и осторожно, пристально глядя себе под
ноги, чтобы не прозевать поворот. Путь занял гораздо больше времени, чем
он предполагал, и внезапно он понял, что, как бы ни старался, сколько бы
ни искал, ему не найти обрывистого склона и тропы, что бежит вниз. Перед
ним стеной встала трава. Он догадался, что угодил в западню, что ему не
покинуть деревни иначе, нежели как по дороге, избранной стариком, по
дороге в никуда. Он не стал приближаться к траве, памятуя о пережитом
ужасе. Пускай его назовут трусом, но ужаса с него достаточно.
Рэнд возвратился в деревню. На всякий случай он не сводил глаз с
тропы, надеясь в глубине души, что вот-вот покажется желанный поворот. Но
чуда не произошло, хотя поворот, несомненно, существовал - по крайней мере
в ту пору, когда он пришел сюда. Кроны деревьев, сквозь которые пробивался
лунный свет, отбрасывали на стены зданий причудливые тени. В доме напротив
по-прежнему было темно; вдобавок от него почему-то исходило ощущение
заброшенности. Рэнд вспомнил, что не ел с самого полудня, когда утолил
голод сандвичем. Надо посмотреть в молочном ящике. Кстати, он заглядывал
туда утром или нет?
Рэнд направился к черному ходу, возле которого был установлен
молочный ящик. Там стоял Молочник, выглядевший призрачнее обычного, что
ли, размытее, расплывчатее; шляпа с широкими полями совершенно затеняла
его лицо.
Рэнд ошарашенно уставился на него. Облик Молочника как-то не вязался
с лунным светом осенней ночи. Он принадлежал раннему утру, прочие времена
суток были не для него.
- Я пришел узнать, не требуется ли моя помощь, - сказал Молочник.
Рэнд промолчал. Голова у него шла кругом, язык не поворачивался
сказать хоть слово.
- Вам не нужен пистолет? - справился Молочник.
- Пистолет? Зачем он мне?
- Вечер доставил вам много неприятностей. Возможно, с пистолетом в
руке или на поясе вы почувствуете себя спокойнее.
Рэнд заколебался. Ему показалось или в голосе Молочника и впрямь
проскользнула насмешка?
- Или крест.
- Крест?
- Распятие. Символ...
- Нет, - прервал Рэнд. - Крест мне ни к чему.
- Может быть, книгу по философии?
- Нет! - воскликнул Рэнд. - Это все в прошлом. Мы верили во все это,
полагались на него, а потом оказалось, что полагаться не стоило, и...
Он умолк, потому что собирался сказать совсем не то, если собирался
вообще. Он ощущал себя марионеткой: слова как будто вкладывал в его уста
кто-то другой, а сам он лишь раскрывал рот.
- Или вам нужны деньги?
- Вы смеетесь надо мной, - вздохнул Рэнд. - Какое у вас право...
- Я только перечисляю то, чему привержены люди, - отозвался Молочник.
- Скажите мне, пожалуйста, без утайки: можно ли выбраться отсюда?
- Вернуться туда, откуда вы пришли?
- Да, именно так.
- Вам не к чему возвращаться, - проговорил Молочник. - Таков удел
всякого, кто приходит сюда.
- Но ведь старик ушел! Помните, старик в черной фетровой шляпе, с
тросточкой? Он потерял их, а я нашел.
- Он не вернулся, - возразил Молочник, - он отправился дальше. Не
спрашивайте куда, я все равно не знаю.
- Однако вы не станете отрицать, что замешаны в этом?
- Я лишь скромный слуга. У меня есть работа, которую я стараюсь
выполнять по мере сил. Я забочусь о тех, кто живет здесь, не более того.
Рано или поздно наступает время, когда люди уходят. Я бы назвал деревню
местом отдыха на пути в неведомую даль.
- Местом подготовки, - поправил Рэнд.
- Что?
- Так, ничего, - пробормотал Рэнд. - Просто сорвалось с языка.
Во второй раз, подумалось ему, он произносит то, что вовсе не думал
произносить.
- Приятнее всего то, - сказал Молочник, - что тут никогда ничего не
происходит, и о том не следует забывать. - Он спустился с крыльца на
садовую дорожку. - Вы упоминали старика. Так вот, ушел не только он.
Пожилая дама тоже. Они оба задержались куда дольше, чем принято.
- Выходит, я остался один?
Молочник, который направился к калитке, остановился и обернулся.
- Скоро придут другие, - проговорил он. - Они приходят постоянно.
Что там говорил Стерлинг о переоценке человеком собственных
умственных способностей? Рэнд напряг память, но, как ни старался, так и не
сумел вспомнить. Но если Стерлинг прав по сути, какая разница, какими
словами он выразил свою мысль? В таком случае человеку необходимо место
вроде этого, где ничего не случается, луна всегда полная и круглый год
осень, да, необходимо - на известный срок.
Внезапно у Рэнда возникла новая мысль, и он крикнул вслед Молочнику:
- Но эти другие, станут ли они разговаривать со мной? Смогу ли я
поговорить с ними? Узнаю ли, как их зовут?
Молочник отворил калитку. Судя по всему, он не слышал вопросов Рэнда.
Лунный свет утратил толику своей яркости, небо на востоке слегка
порозовело - занимался очередной бесподобный осенний день.
Рэнд обошел вокруг дома, поднялся на парадное крыльцо, уселся в
кресло-качалку и принялся ждать новеньких.

1 2 3