Если ситуация изменится, будьте любезны незамедлительно дать нам
знать".
Под письмом стояла неразборчивая подпись.
Он старательно сложил листок и сунул его в карман.
И ему отчетливо представилось, как там, на другой планете, где
солнцем зовут другую звезду, он помогает первым поселенцам основывать
колонию, трудится вместе с колонистами, но не как робот, а как человек,
настоящий человек, полноправный член общества.
Совершенно новая работа, новые люди, новая обстановка.
И он перестал бы наконец играть эту отвратительную роль. Никаких
трагедий, никаких комедий. Никакого паясничанья. Со всем этим было бы раз
и навсегда покончено.
Он поднялся со стула и зашагал взад-вперед по комнате.
Как все нескладно, подумал он. Почему он должен торчать здесь еще
десять лет? Он же ничего не должен этому городу - его ничто здесь не
держит... разве только обязательство по контракту, которое священно и
нерушимо. Священно и нерушимо для робота.
И получается, что он намертво прикован к этой крошечной точке на
карте Земли, тогда как мог бы стать одним из тех, кто сеет меж далеких
звезд зерна человеческой цивилизации.
Поселенцев было бы совсем немного. Уже давно отказались от
многолюдных колоний - они себя не оправдали. Теперь для освоения новых
планет посылали небольшие группы людей, связанных старой дружбой и общими
интересами.
Тобиас подумал, что такие поселенцы скорей напоминали бы фермеров,
чем колонистов. Попытать, счастья в космосе отправлялись люди, близко
знавшие друг друга на Земле. Даже кое-какие деревушки посылали на другие
планеты маленькие отряды своих жителей, подобно тому как в глубокой
древности общины отправляли с Востока на дикий неосвоенный Запад караваны
фургонов.
И он тоже стал бы одним из этих отважных искателей приключений, если
б смог послать ко всем чертям этот городок, эту бездарную, унизительную
работу.
Но этот путь был для него закрыт. Ему оставалось лишь пережить горечь
полного крушения надежд.
Раздался стук в дверь, и, пораженный, он замер на месте: в его дверь
никто не стучался уже много лет. Стук в дверь, сказал он себе, может
означать только надвигающуюся беду. Может означать только то, что там, на
дороге, его узнали, а он уже начал привыкать к мысли, что ему удастся
выйти сухим из воды.
Он медленно подошел к двери и отворил ее. Их было четверо: банкир
Герман Фробишер, миссис Хэлворсен, супруга баптистского священника, Бад
Эндерсон, тренер футбольной команды, и Крис Лэмберт, редактор милвиллского
еженедельника.
И по их виду он сразу понял, что дела его плохи, неприятность,
настолько серьезна, что от нее не спасешься. Лица их выражали искреннюю
преданность и благодарность с оттенком некоторой неловкости, какую
испытывают люди, когда осознают свою ошибку и дают себе слово разбиться в
лепешку, чтобы ее исправить.
Герман так решительно, с таким преувеличенным дружелюбием протянул
Тобиасу свою пухлую руку, что впору было расхохотаться.
- Тоуб, - сказал он, - уж не знаю, как вас благодарить. Не нахожу
слов, чтобы выразить глубочайшую признательность за ваш сегодняшний
благородный поступок.
Тобиас попытался отделаться быстрым рукопожатием, но банкир в аффекте
стиснул его руку и не желал ее отпускать.
- А потом взяли и сбежали! - пронзительно заголосила миссис
Хэлворсен. - Нет чтобы подождать и показать всем, какой вы замечательный
человек. Хоть убей, не пойму, что на вас нашло.
- Дело-то пустячное, - промямлил Тобиас.
Банкир наконец выпустил его руку, и ею тут же завладел тренер, словно
только и ждал этого случая.
- Благодаря вам Рэнди жив и в форме, - выпалил он. - Завтра ведь игра
на кубок, а нам без него хоть не выходи на поле.
- Мне нужна ваша фотография, Тоуб, - сказал редактор. - У вас
найдется фотография? Хотя, что я - откуда ей у вас быть. Ничего, мы завтра
же вас сфотографируем.
- Но прежде всего, - сказал банкир, - мы переселим вас из этой
халупы.
- Из этой халупы? - переспросил Тобиас, уже испугавшись не на шутку.
- Мистер Фробишер, так это ж мой дом!
- Нет, уже не ваш, баста! - взвизгнула миссис Хэлворсен. - Теперь мы
непременно предоставим вам возможность исправиться. Такого шанса вам еще в
жизни не выпадало. Мы намерены обратиться в АОБА.
- АОБА? - в отчаянии повторил за ней Тобиас.
- Анонимное общество по борьбе с алкоголизмом, - чопорно пояснила
супруга пастора. - Оно поможет вам излечиться от пьянства.
- А что, если Тоуб вовсе не хочет стать трезвенником? - предположил
редактор.
Миссис Хэлворсен раздраженно скрипнула зубами.
- Он хочет, - заявила она. - Нет человека, который бы...
- Да будет вам, - вмешался Герман. - Не все сразу. Мы обсудим это с
Тоубом завтра.
- Ага, - обрадовался Тобиас и потянул на себя дверь, - отложим наш
разговор до завтра.
- Э, нет, так не годится, - сказал Герман. - Вы сейчас пойдете со
мной. Жена ждет вас к ужину, для вас приготовлена комната, и, пока все не
уладится, вы поживете у нас.
- Чего ж тут особенно улаживать? - запротестовал Тобиас.
- Как это чего? - возмутилась миссис Хэлворсен. - Наш город палец о
палец не ударил, чтобы хоть как-нибудь вам помочь. Мы всегда держались в
сторонке, спокойно наблюдая, как вы чуть ли не на четвереньках тащились
мимо. А это очень дурно. Я серьезно поговорю с мистером Хэлворсеном.
Банкир дружески обнял Тобиаса за плечи.
- Пойдемте, Тоуб, - сказал он. - Мы у вас в неоплатном долгу и
сделаем для вас все, что в наших силах.
Он лежал на кровати, застеленной белоснежной хрустящей простыней, и
такой же простыней был укрыт, а когда все уснули, он вынужден был тайком
пробраться в уборную и спустил в унитаз пищу, которую его заставили съесть
за ужином.
Не нужны ему белоснежные простыни. Ему вообще не нужна кровать. В его
развалюхе, правда, стояла кровать, но только для отвода глаз. А здесь лежи
среди белых простынь, да еще Герман заставил его принять ванну, что, между
прочим, было для него весьма кстати, но как же он из-за этого
разволновался!
"Жизнь изгажена, - думал Тобиас. - Работа спущена в канализационную
трубу". Он все испортил, испортил, как последний ублюдок. И теперь он уже
не отправится с горсткой отважных осваивать новую планету; даже тогда,
когда он окончательно развяжется со своей нынешней работой, у него не
будет шансов на что-либо действительно стоящее. Ему поручат еще одну
занюханную работенку, он будет вкалывать еще двадцать лет и, возможно,
снова напортачит - уж если есть в тебе слабинка, от нее никуда не
денешься.
Но у него еще оставалась одна надежда, и чем больше он думал, тем
радужней смотрел на будущее и несколько воспрянул духом.
Еще можно все переиграть, говорил он себе, нужно только снова
надраться до чертиков. И тогда он так разгуляется, что его подвиги войдут
в историю городка. В его власти непоправимо опозорить себя. Он может всем
этим достойным людям с их добрыми намерениями отпустить такую звонкую
оплеуху, что покажется им во сто крат отвратительней, чем прежде.
Он лежал и мысленно рисовал себе, как это будет выглядеть. Идея была
отличная, и он обязательно претворит ее в жизнь... но, пожалуй, есть смысл
заняться этим немного погодя.
Его дебош произведет большее впечатление, если он слегка повременит,
этак с недельку будет разыгрывать из себя тихоню. Тогда его грехопадение
ударит их хлеще. Пусть-ка понежатся в лучах собственной добродетели,
вкусят высшую радость, считая, что вытащили его из грязи и наставили на
путь истинный; пусть окрепнет их надежда - и вот тогда-то он,
издевательски хохоча, пьяный в дым, спотыкаясь потащится обратно в свою
лачугу над болотом.
И все уладится. Он снова включится в работу, и пользы от него будет
даже больше, чем до этого происшествия.
Через одну-две недели. А может и позже...
И вдруг он словно прозрел: его поразила одна мысль. Он попытался
прогнать ее, но она, четкая и ясная, не уходила.
Он понял, что лжет самому себе.
Он не хотел опять стать таким, каким был до сегодняшнего вечера. С
ним же случилось именно то, о чем он мечтал, признался он себе. Он давно
мечтал завоевать уважение своих сограждан и расположить их к себе.
После ужина Герман завел разговор о том, что ему, Тобиасу, необходимо
устроиться на какую-нибудь постоянную работу, заняться честным трудом. И
сейчас, лежа в постели, он понял, как истосковался по такой работе, как
жаждет стать скромным уважаемым гражданином Милвилла.
Какая ирония судьбы, подумал он выходит, что провал работы был его
заветной мечтой, а теперь, когда эта мечта осуществилась, он все равно
остается в проигрыше.
Будь он человеком, он бы заплакал.
Но плакать он не умел. Напрягшись всем телом, он лежал среди
белоснежных накрахмаленных простынь, а в окно лился белоснежный и словно
тоже подкрахмаленный лунный свет.
Первый раз в жизни он испытывал потребность в дружеской поддержке.
Было лишь одно место, куда он мог обратиться - но только в самом
крайнем случае.
Почти бесшумно Тобиас натянул на себя одежду, выскользнул из двери и
на цыпочках спустился по лестнице.
Пройдя обычным шагом квартал, он решил, что теперь уже можно не
осторожничать, и помчался во весь дух, гонимый страхом, который летел за
ним по пятам, точно обезумевший всадник.
Завтра матч, тот самый решающий матч, в котором покажет класс игры
спасенный им Рэнди Фробишер, и, должно быть, Энди Донновэн работает
сегодня допоздна, чтобы освободить себе завтрашний день и пойти на
стадион.
"Интересно, который сейчас час?" - подумал Тобиас, и у него
мелькнуло, что, верно, уже очень поздно. Но Энди наверняка еще возится с
уборкой - не может быть, чтобы он ушел.
Оказавшись у цели, Тобиас взбежал по извилистой дорожке к темному, с
расплывчатыми очертаниями кубу школьного здания. Ему вдруг пришло в
голову, что он опоздал, и он почувствовал внезапную слабость.
Но в этот миг он заметил свет в одном из окон полуподвала в окне
кладовой, и понял, что все в порядке.
Дверь была заперта, и он забарабанил по ней кулаком, потом, немного
подождав, постучал еще раз.
Наконец он услышал, как кто-то, шаркая подошвами, медленно
поднимается по лестнице, а спустя одну-две минуты за дверным стеклом
замаячила колеблющаяся тень.
Раздался звон перебираемых ключей, щелкнул замок, и дверь открылась.
Чья-то рука быстро втащила его в дом. Дверь, за ним захлопнулась.
- Тоуб! - воскликнул Энди Донновэн. - Как хорошо, что ты пришел.
- Энди, я такого натворил!..
- Знаю - прервал его Энди. - Мне уже все известно.
Я не мог допустить, чтобы они погибли. Я не мог оставить их без
помощи. Это было бы не по-человечески.
- Это было бы в порядке вещей, - сказал Энди. - Ты же не человек.
Он первым стал спускаться по лестнице, держась за перила и устало
шаркая ногами.

Со всех сторон их обступила гулкая тишина опустевшего здания, и
Тобиас почувствовал, как непередаваемо жутко в школе в ночное время.
Войдя в кладовую, уборщик сел на какой-то пустой ящик и указал роботу
на другой.
Но Тобиас остался стоять.
- Энди - выпалил он, - я все продумал. Я напьюсь страшным образом
и...
Энди покачал головой.
- Это ничего не даст, - сказал он. - Ты неожиданно для всех совершил
доброе дело, стал в их глазах героем. И, помня об этом, они будут тебе все
прощать. Что бы ты ни выкозюливал, какого бы ни строил из себя пакостника,
они никогда не забудут, что ты для них сделал.
- Так значит... - произнес Тобиас с оттенком вопроса.
- Ты прогорел, - сказал Энди. - Здесь от тебя уже не будет никакой
пользы.
Он замолчал, пристально глядя на вконец расстроенного робота.
- Ты прекрасно справлялся со своей работой, - снова заговорил Энди. -
Пора тебе об этом сказать. Трудился ты на совесть, не щадя сил. И
благотворно повлиял на город. Ни один из жителей не решился стать таким
подонком, как ты, таким презренным и отвратительным...
- Энди, - страдальчески проговорил Тобиас, - перестань увешивать меня
медалями.
- Мне хочется подбодрить тебя, - сказал Энди.
И тут, несмотря на все свое отчаяние, Тобиас почувствовал, что его
разбирает смех - неуместный, пугающий смех от мысли, которая внезапно
сверкнула в его мозгу.
И этот смех становился все настырнее - Тобиас уже внутренне хохотал,
представив себе, как взвились бы горожане, узнай они, что своими
добродетелями обязаны двум таким ничтожествам - школьному уборщику с
шаркающей походкой и мерзкому пропойце.
Сам он как робот в такой ситуации, пожалуй, мало что значил. А вот
человек... Выбор пал не на банкира, не на коммерсанта или пастора, а на
мойщика окон, истопника. Это ему доверили тайну, это он был назначен
связным. Он был самым важным лицом в Милвилле.
Но горожане никогда не узнают ни о своем долге, ни о своем унижении.
Они будут свысока относиться к уборщику. Будут терпеть пьяницу, вернее,
того, кто займет его место.
Потому что с пьяницей покончено. Он прогорел. Так сказал Энди
Донновэн.
Тобиас инстинктивно почувствовал, что кроме него и Энди, в кладовой
есть кто-то еще.
Он стремительно повернулся на каблуках и увидел перед собой
незнакомца.
Тот был молод, элегантен и с виду малый не промах. У него были черные
гладко зачесанные волосы, а в его облике было что-то хищное, и от этого
при взгляде на него становилось не по себе.
- Твоя замена, - слегка усмехнувшись, сказал Энди. - Уж он-то отпетый
негодяй, можешь, мне поверить.
- Но по нему не скажешь...
- Пусть его внешность не вводит тебя в заблуждение, - предостерег
Энди. - Он куда хуже тебя. Это последнее изобретение. Он гнусней всех
своих предшественников. Тебя здесь никогда так не презирали, как будут
презирать его. Его возненавидят от всей души, и нравственность жителей
Милвилла повысится до такого уровня, о каком раньше и не мечтали. Они
будут из кожи вон лезть, чтобы не походить на него, и все до одного станут
честными, даже Фробишер.
- Ничего не понимаю, - растерянно пролепетал Тобиас.
Он откроет в городе контору, как раз под стать такому вот молодому
энергичному бизнесмену. Страхование, разного рода сделки купли-продажи и
найма движимой и недвижимой собственности, залоговые операции - короче,
все, на чем он сможет нажиться. Не нарушив ни одного закона, он обдерет их
как липку. Жестокость он замаскирует ханжеством. С обаятельной искренней
улыбкой он будет обворовывать всех и каждого, свято чтя при этом букву
закона. Он не постесняется пойти на любую низость, не побрезгует самой
подлой уловкой.
- Ну разве ж так можно?! - вскричал Тобиас. - Да, я был пьяницей, но
по крайней мере я вел себя честно.
- Наш долг - заботиться о благе всего человечества, - торжественно
заявил Энди. - Позор для Милвилла, если в нем когда-либо объявится такой
человек, как он.
- Вам видней, - сказал Тобиас. - Я умываю руки. А что будет со мной?
- Пока ничего, - ответил Энди. - Ты вернешься к Герману и подчинишься
естественному ходу событий. Поступи на работу, которую он для тебя
подыщет, и живи тихо-мирно как порядочный, достойный уважения гражданин
Милвилла.
Тобиас похолодел.
- Ты хочешь сказать, что вы меня окончательно списали? Что я вам
больше не нужен? Но я же старался изо всех сил! А сегодня вечером мне
нельзя было поступить по-другому. Вы не можете так вот запросто вышвырнуть
меня вон!
Энди покачал головой.
- Придется открыть тебе один секрет. Лучше б ты узнал об этом чуток
попозже, но... Понимаешь, в городе поговаривают о том, чтобы послать часть
жителей в космос осваивать одну из недавно открытых планет.
Тобиас выпрямился и настороженно замер; в нем было вспыхнула надежда,
но сразу же померкла.
- А я тут при чем? - сказал он. - Не пошлют же они такого пьяницу,
как я.
- Теперь ты для них хуже, чем пьяница, - сказал Энди. - Намного хуже.
Когда ты был обыкновенным забулдыгой, ты был весь как на ладони. Они
наперечет знали все твои художества. А теперь они будут неусыпно следить
за тобой, пытаясь угадать, какой ты им можешь преподнести сюрприз. Ты
лишишь их покоя, и они изведутся от сомнений в правильности занятой ими
позиции. Ты обременишь их совесть, станешь причиной постоянной
нервотрепки, и они будут пребывать в вечном страхе, что в один прекрасный
день ты так или иначе докажешь, какого они сваляли дурака.
1 2 3