зато покуда без воды и с малым
количеством кислорода. Старые планеты, соскальзывающие к гибели, с
пересохшими океанами, с истончившейся атмосферой и без признаков жизни -
если когда-то на них и существовавшей, то теперь исчезнувшей. Огромные
газовые планеты, кружащие по своим орбитам, будто гигантские полосатые
воздушные шарики. Планеты чересчур близкие к светилам, выжженные солнечным
излучением. Планеты слишком далекие от светил, с ледниками застывшего
кислорода и морями вязкого водорода. Иные планеты, так или иначе
неподходящие, облаченные в атмосферы, смертельные для всего живого. И
мало, очень мало планет, чересчур жадных для жизни - планет-джунглей,
заселенных свирепыми формами жизни, столь злобными и опасными, что было бы
самоубийством ступить на них хоть ногой. Пустынные планеты, где жизнь
никогда и не появлялась, - голые скалы без сформировавшейся почвы и почти
без воды, с кислородом, запертым в разрушающихся минералах. Мы выходили на
орбиту вокруг некоторых из найденных планет; на другие достаточно было
просто взглянуть. На немногие приземлялись. У Корабля есть все данные,
если хотите, в печатном виде.
- Ну, вот теперь мы нашли подходящую планету. И что же нам делать -
осмотреть ее и вернуться?
"Нет, - ответил Корабль, - вернуться мы не можем. Если мы отправимся
назад немедленно, это займет еще почти тысячу лет. Может быть, немного
меньше, потому что мы не будем останавливаться для осмотра планет, но
все-таки вернемся мы немногим меньше, чем через две тысячи лет после
отбытия. А может быть, и гораздо больше, потому что будет сказываться
расширение времени, а по расширению у нас нет данных, на которые можно
было бы положиться. Теперь о нас, вероятно, уже забыли. Конечно, должны
были быть записи, но более чем вероятно, что в настоящее время они забыты,
потеряны или их нет на месте. К тому времени, как мы вернемся, мы
настолько устареем, что окажемся бесполезными для человеческой расы. Мы,
вы и Никодимус. Мы будем для них помехой, напоминанием об их первых
неуклюжих попытках сотни лет назад. Мы и Никодимус окажемся технически
устаревшими. И вы тоже устареете, но иначе - варвар, явившийся из
прошлого, чтобы преследовать их. Вы устареете социально, этически,
политически. Возможно, вы будете по их меркам ущербным дебилом."
- Но послушай, - запротестовал Хортон, - в том, что ты говоришь, нет
смысла. Были ведь другие корабли...
"Может быть, некоторые из них нашли подходящие планеты вскоре после
вылета, - сказал Корабль. - В таком случае они могли бы без опаски
вернуться на Землю."
- А ты шел все дальше и дальше.
Корабль ответил:
"Мы выполняли полученные указания".
- Ты хочешь сказать, что искал планеты.
"Мы искали одну конкретную планету. Такую планету, где могли бы жить
люди.
- И чтобы найти ее, потребовалась почти тысяча лет.
"Поиски не были ограничены во времени, - ответил Корабль.
- Пожалуй, что нет, - согласился Хортон, - хотя об этом мы никогда не
думали. Была масса вещей, о которых мы не думали. Масса вещей, о которых
нам не говорили. Скажи-ка мне вот что: предположим, ты не нашел бы эту
планету. Что бы тогда ты стал делать?
"Мы продолжили бы поиски".
- Скажем, миллион лет?
"Если понадобилось бы - миллион лет", - ответил Корабль.
- А теперь, когда мы нашли ее, мы не можем вернуться.
"Это верно", - согласился Корабль.
- Так что же хорошего в том, что мы ее нашли? - вопросил Хортон. - Мы
нашли ее, а Земля никогда не узнает о нашей находке. По-моему, на самом
деле ты просто не заинтересован в возвращении. Тебя ничего не ждет позади.
Корабль не ответил.
- Отвечай! - заорал Хортон. - Признавайся!
- Вы сейчас не получите ответа, - вмешался Никодимус. - Корабль
замкнулся в гордом молчании. Вы оскорбили его.
- Черт с ним, - ответил Хортон. - Я от него услышал достаточно.
Теперь я хочу, чтобы ты мне кое на что ответил. Корабль сказал, что
остальные трое мертвы...
- Возникла неисправность, - сказал Никодимус. - Примерно лет сто
назад. Один из насосов перестал функционировать, и камеры начали
перегреваться. Я сумел спасти вас.
- Почему же меня? Почему не одного из других?
- Это очень просто, - рассудительно ответил Никодимус. - Вы были
номером первым в ряду, Вы находились в камере номер один.
- А если бы я был в камере номер два, ты бы позволил мне умереть?
- Я никому не позволял умереть. Я мог спасти одного спящего. Когда
это было сделано, для остальных было уже поздно.
- И ты делал это по порядку?
- Да, - согласился Никодимус. - Я делал это по порядку. А что, был
способ получше?
- Нет, - признался Хортон. - Думаю, что не было. Но когда трое из нас
оказались мертвы, не возникало ли мысли прервать миссию и вернуться на
Землю?
- Не было такой мысли.
- А кто принял решение? Уж конечно, Корабль.
- Не было никакого решения. Никто из нас не упоминал об этом.
Все пошло неладно, подумал Хортон. Если бы кто-то засел за дело и
постарался над этим от всей души, с сосредоточенностью и усердием,
граничащими с фанатизмом, то и тогда он он не смог затянуть все гайки
крепче.
Корабль, один человек, один тупой неуклюжий робот - господи, что за
экспедиция! И более того - бесцельная экспедиция в одну сторону. Мы с тем
же успехом могли и не выступать, подумал он. Не считая того, напомнил он
себе, что, если бы они не выступили, он был бы уже много столетий мертв.
Он попытался припомнить остальных, но не смог. Он лишь смутно
различал их, словно сквозь туман. Образы были смутны и расплывались. Он
попытался разглядеть их лица, но у них словно не было лиц. Позднее он
оплачет их, но сейчас не мог скорбеть по ним. Сейчас не было времени для
скорби: слишком много следовало сделать и слишком о многом подумать.
Тысяча лет, подумал он, и мы не сможем вернуться. Ибо только Корабль мог
доставить их обратно, и если Корабль сказал, что не вернется, то всему
конец.
- Где все трое? - спросил он. - Захоронены в космосе?
- Нет, - ответил Никодимус. - Мы отыскали планету, где они найдут
себе вечный отдых. Вы хотите узнать об этом?
- С вашего позволения, - сказал Хортон.

4
Поверхность планеты протянулась от высокого плоскогорья, где
приземлился Корабль, к далекому, резкому горизонту - земля голубых
ледников застывшего водорода, сползающих вниз по склонам черных,
бесплодных скал. Солнце планета отстояло от нее так далеко, что казалось
лишь чуть более крупной и яркой звездой, такой тусклой от расстояния и
умирания, что она не имела даже названия или номера. На земных картах ее
местоположение не было отмечено даже точкой величиной с булавочный укол.
Ее слабый свет никогда не регистрировала фотопластинка в земном телескопе.
- Корабль, - спросил Никодимус, - это все, что мы можем сделать?
"Более мы не можем ничего", - ответил Корабль.
- Жестоким кажется оставлять их здесь, в этом пустынном месте.
"Мы искали для них место уединения, - ответил Корабль, - место
достойное и одинокое, где никто не найдет их и не потревожит ради изучения
или напоказ. Это мы обязаны были сделать для них, робот, но когда это
сделано - это все, что мы можем им дать".
Никодимус стоял возле тройного гроба, пытаясь навсегда запечатлеть
это место в сознании, хотя, как он понял, глядя на планету, здесь почти
нечего было запоминать. Повсюду смертельное однообразие - куда ни
посмотришь, везде словно то же самое. Быть может, подумал он, это тоже
хорошо, они могут лежать здесь в своей безличности, защищенные
неизвестностью места своего последнего отдохновения.

Неба не было. Там, где должно быть небо, была одна лишь черная нагота
космоса, освещенная множеством искрящихся незнакомых звезд. Когда уйдут
они с Кораблем, подумал он, эти стальные немигающие звезды тысячелетиями
будут смотреть на лежащих в гробу - не охранять, но только следить за ними
- смотреть с морозным блеском в древних, заплесневелых, аристократических
взглядах, с холодным неодобрением к пришельцам не их общественного круга.
Но это неодобрение не имеет значения, сказал себе Никодимус, ибо теперь им
уже ничто не может повредить. Они за гранью вреда или же поддержки.
Он прочитал бы для них молитву, подумал он, хотя он никогда не
молился прежде, да и не думал о молитве. Однако же он подозревал, что та
молитва, какую он может им дать, не будет приемлема ни для лежащих здесь
людей, ни для какого бы то ни было божества, которое может преклонить ухо,
чтобы услышать его. Но то был бы жест слабое и неуверенной надежды, что,
может быть, где-то еще есть инстанция, куда можно обратиться за помощью.
А если бы он начал молиться, что бы он мог сказать? Господи, мы
оставляем сии создания на твое попечение...
А когда он это скажет? После такого хорошего начала?
"Ты можешь прочитать ему лекцию, - сказал Корабль. - Можешь
произвести на него впечатление важностью этих созданий, о которых ведешь
речь. Или же можешь защищать их и спорить о них, не нуждающихся в защите и
ушедших за пределы всех споров".
- Ты насмехаешься надо мной, - сказал Никодимус.
"Мы не насмехаемся, - ответил Корабль. - Мы за пределами насмешек".
- Я должен сказать несколько слов, - сказал Никодимус. - Они ждали бы
этого от меня. Этого ждала бы от меня Земля. Ты ведь тоже был когда-то
людьми. Я думал, в таких случаях, как этот, в тебе тоже должно быть что-то
человеческое.
"Мы скорбим, - ответил Корабль. - Мы плачем. Мы чувствуем в себе
грусть. Но скорбим мы о смерти, а не об оставлении мертвых на этой
планете. Им неважно, где мы оставим их".
- Что-то должно быть сказано, - настаивал Никодимус. - Нечто
формальное и торжественное, некое возглашение привычного ритуала,
произнесенное хорошо и правильно, ибо они остаются здесь навсегда частицей
перенесенного сюда земного праха. Несмотря на всю нашу логику, повелевшую
нам искать для них одиночества, мы не должны были оставлять их здесь. Мы
должны были найти зеленую и приятную планету.
"Зеленых и приятных планет нет", - сказал Корабль.
- Так как я не могу подыскать подходящих слов, - обратился к Кораблю
робот, - то не возражаешь ли ты, если я тут ненадолго останусь? Мы, по
крайней мере, должны быть вежливы с ними и не уноситься сломя голову.
"Оставайся, - ответил Корабль. - У нас впереди вся вечность".
- И вы знаете, - сказал Никодимус Хортону, - я так и не смог
придумать, что можно сказать.
Корабль заговорил:
"У нас посетитель. Он вышел из холмов и ожидает прямо под пандусом.
Вам надо выйти и встретиться с ним. Но будьте внимательны и осторожны, и
возьмите оружие. Выглядит он уродливой игрой природы".

5
Посетитель остановился футах в двадцати от конца пандуса и ждал их,
когда Хортон с Никодимусом вышли ему навстречу. Он был ростом с человека и
стоял на двух ногах. Руки его, безвольно свисающие по бокам, оканчивались
не ладонями, а пучками щупалец. Одежды на нем не было. Тело покрывала
недлинная линялая шерсть. Было совершенно очевидно, что это самец. Голова
выглядела голым черепом. Она не ведала волос или меха, и кожа туго
обтягивала костные структуры. Тяжелые челюсти вытягивались, образуя
массивное рыло. Резцы, выдающиеся из верхней челюсти, торчали вниз,
напоминая клыки древнего земного саблезубого тигра. Прилепившиеся к черепу
длинные остроконечные уши стояли торчком, увенчивая лысый, куполообразный
свод черепа. На каждом ухе было по ярко-красной кисточке.
Когда они достигли конца пандуса, создание обратилось к ним громким,
гулким голосом:
- Добро пожаловать, - сказало оно, - на эту чертову задницу-планету.
- Какого хрена! - вырвалось у пораженного Хортона. - Откуда ты знаешь
наш язык?
- Я узнал его от Шекспира, - ответствовало создание. - Шекспир меня
выучил ему. Но теперь Шекспир мертв, и мне его чрезвычайно недостает. Без
него я в отчаянии.
- Но Шекспир - это очень древний человек, и я не понимаю...
- Отнюдь не древний, - возразило создание, - хотя и вовсе не молодой,
и к тому же он был болен. Он называл себя человеком. Выглядел он очень
похоже на вас. Я полагаю, что вы тоже человек, однако тот, другой - не
человек, хотя в нем и есть человеческие черты.
- Вы правы, - согласился Никодимус. - Я не человек. Я следующая вещь
после человека. Я - друг человека.
- Ну, так отлично, - счастливо заявило создание. - Это поистине
отлично. Ибо я был тем же самым для Шекспира. Лучшим другом, какой у него
был, - так он говорил. Конечно же, мне недостает Шекспира. Я им восхищался
до чрезвычайности. Он мог очень многое. А вот чего он не мог, это выучить
мой язык. Волей-неволей пришлось мне его языку обучиться. Он рассказал мне
об огромных носителях, с шумом и громом путешествующих сквозь космос. Так
что когда я услышал ваше прибытие, то поспешил сюда с большой скоростью в
надежде, что то приближается кто-либо из народа Шекспира.
- Тут есть нечто совершенно неправильное, - обратился Хортон к
Никодимусу. - Здесь, так далеко в космосе, не могло быть людей. Корабль,
конечно, занесло сюда в поисках планет, но это потребовало кучу времени.
Мы же почти в тысячи световых лет от...
- Земля теперь уже, - отозвался Никодимус, - может иметь и более
быстрые корабли, движущиеся во много раз быстрее света. Пока мы доползли
сюда, нас могло обогнать множество таких кораблей. Так что, каким бы
странным все это ни казалось...
- Вы говорите о кораблях, - заметило создание. - Шекспир говорил о
них тоже, но в корабле он не нуждался. Шекспир явился сюда туннелем.
- Послушай-ка, - сказал ему Хортон, испытывая некоторое раздражение,
- попробуй же говорить хоть сколько-нибудь вразумительно. Что это еще за
история с туннелем?
- Вы хотите сказать, что вам неизвестно о туннеле, проходящем меж
звездами?
- Никогда не слышал о нем, - подтвердил Хортон.
- Давайте-ка вернемся назад, - предложил Никодимус, - и попробуем
начать все сначала. Я так понимаю, что вы уроженец этой планеты?
- Уроженец?
- Ну да, уроженец. Вы сами отсюда. Это ваша родная планета. Вы здесь
родились.
- Ничего подобного, - с большим чувством ответило создание. - Я бы и
не помочился на эту планету, коли мог бы того избежать. Я бы не остался
здесь и на мельчайшую единицу времени, если бы мог уйти. Я в спешке явился
сюда, дабы выторговать проезд отсюда, когда вы покинете это место.
- Ты явился сюда так же, как и Шекспир? По туннелю?
- Конечно, по туннелю. А как бы иначе я здесь оказался?
- Но тогда уйти должно быть просто. Ступай в туннель и отправляйся по
нему.
- Не могу, - простонало создание. - Проклятый туннель не работает. Он
оказался слишком непрочным. Действует только в одну сторону. Доставляет
сюда, но не уносит обратно.
- Но ты сказал - туннель проходит между звездами. У меня создалось
впечатление, что он ведет ко многим звездам.
- Ко стольким звездам, что ум не в силах сосчитать их, но здесь он
нуждается в починке. Шекспир пробовал наладить его, и я пробовал, но мы не
смогли. Шекспир лупил его кулаками, пинал ногами, орал на него, произносил
ужасные слова. Однако он так и не заработал.
- Коли ты не с этой планеты, - сказал Хортон, - так, может, ты нам
расскажешь, что ты такое.
- На это ответить просто. Я Плотоядец. Хищник. Вы знаете, что такое
хищник?
- Да. Тот, кто поедает другие формы жизни.
- Я - Плотоядец, - произнесло создание, - и тем доволен. Я тем
горжусь. Встречаются среди звезд такие, кто взирает на плотоядных с
отвращением и ужасом. Они ошибочно утверждают, будто неправильно поедать
существующих подобно тебе. Они называют это жестокостью, но я вам скажу,
что ничего жестокого здесь нет. Быстрая смерть. Чистая смерть. Никаких
страданий. Лучше болезни и лучше старости.
- Ну, хорошо, - согласился Никодимус. - Не надо продолжать. Мы ничего
не имеем против хищников.
- Шекспир говорил, что люди - тоже хищники. Но не в такой степени,
как я. Шекспир делил со мной добытое мной мясо. Он убивал бы и сам, но не
мог делать это так ловко, как я. Я был рад убивать добычу для Шекспира.
- Я в этом уверен, - поддакнул Хортон.
- Ты здесь один? - спросил Никодимус. - На планете нет больше
подобных тебе?
- Один-единственный, - отвечал Плотоядец. - Я совершал тайное
путешествие. Никому не сказал про это.
- А твой Шекспир, - спросил Хортон, - он тоже был в тайном
путешествии?
1 2 3 4