Все коробки были перевязаны, кроме одной, самой верхней, из которой мы достали шкатулку с пуговицами.
Коричневая бабочка ее глаз умирала.
Я знала, что сейчас в изголовье ее кровати кто-то стоит, но не видела кто. Я опасалась, что ангелы еще не прилетели и что это их отыскивала она блуждающим взглядом по углам комнаты.
Я встала в изголовье ее кровати, стала размахивать руками и шептать: "Пошли прочь, бесы, прочь! У нее не было грехов, а если и были, то так, ерунда. Ее за них обязательно простят..." Но мои руки хватали только пустой воздух. И вдруг глаза тети Груши прояснились. Она в упор смотрела на кого-то, а потом подняла к лицу тяжелую руку и вытерла рот от коричневой жижи.
- Мама! - крикнула я. - Иди скорее! Беги... Ангелы поднесли тете Груше испить чашу. Вот она, смотрит на них! Беги!
Но когда зеленые тапочки, спотыкаясь, влетели в комнату, было уже слишком поздно. Глаза тети Груши погасли и закрылись. Она умерла.
Тетю Грушу похоронили на кладбище рядом с дядей Киршей, и между их могилами поставили маленький столик со скамейкой. Я сидела на скамейке и смотрела, как землю вокруг их могил утапты-вают черные ботинки с вытянувшимися шнурками и черные сапоги с золотыми молниями. Расхлябанные валеночки в блестящих калошах суетливо перебегали от одного памятника к другому и пищали: "Какая жалость! Ай! Какая жалость! Ай-яй-яй!"
Я спросила мою маму, кто сейчас живет в квартире тети Гру-ши на улице Гоголя. Она ответила, что в эту квартиру поселили молодого дворника по имени Валера и что он убирает двор очень плохо: только пьет водку, кидает в подоконник ножи и играет на гитаре.
Наутро после похорон я проснулась на полу в комнате тети Груши, рядом с четырьмя коробками с надписью "Платья". Ночью я перешла сюда из детской посмотреть, не вернулась ли тетя Гру-ша, и заснула на ковре.
Я подошла к окну. На подоконнике лежала черная пуговица с широкой белой полосой. Остальные пуговицы выпали из шкатулки и раскатились по комнате.
За окном шел снег. Самый первый после лета и осени. Он плотно присыiпал землю, и деревья, и крыши гаражей, и козырек подъезда, в котором жила женщина с квадратным лицом и поджидала три рубля. Он падал на Красный проспект, на трамвайные рельсы перед Оперным театром и на троллейбусную остановку. Он падал на улицу Гоголя, на мои качели во дворе и на крышу больницы в скверике Зои Космодемьянской, где мы последний раз разговаривали с дядей Киршей.
Я смотрела в окно и понимала, что все - ничто рядом с этим легким, бесконечным - куда ни глянь! - снегом. И тут же вспомнила оце-пеневшие лица тети Груши и дяди Кирши, в тот миг, когда на них опускали крышку гроба. Я уже оплакала их, они уже разбили мое сердце, и сердца у меня больше не было! А был один только снег, покрывший всю землю без разбора - Красный проспект и их могилы на кладбище. Был один только снег. Один снег. И перед снегом все были равны!
ГЛАВА 6 - ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ТЕМНОГО НОЯБРЯ
Моя мама сидела в расхлябанных валенках и пришивала крас-ную пуговицу к черному сапожку, поджидая гостей.
Я вышла погулять. Небо было низким, тяжелым и с трудом держалось. Я испугалась, как бы оно не рухнуло вниз, на крышу нашего дома. Мы все-таки жили на пятом этаже.
Моя мама стояла у окна и показывала язык парням, гулявшим внизу. Они в ответ грозили ей кулаком. Тогда она хохотала и пряталась за штору.
Я сидела на карусели-вертушке. Синие перекладины карусели чередовались с зелеными. Я сидела на синей и думала - пересаживать-ся на зеленую или нет. На мне был новый зимний комбинезон, красный, с меховой отделкой. Он не скользил, поэтому в нем было удобно ку-выркаться.
Мимо нашего дома в обнимку прохаживалась парочка. Юноша был без шапки, с кудрявыми волосами, наплывавшими на глаза. Он показался мне знакомым, но я никак не могла вспомнить, где я его видела. Парочка прогуливалась вдоль окон первого этажа, девушка показывала рукой на окна и что-то горячо говорила. Юноша стряхнул снег с ее воротника, а потом со своих волос и посмотрел, куда она указывала.
Я вытянула ноги и уцепилась за зеленую перекладину носками ботинок, потом откинулась назад и вниз головой повисла на синей перекладине карусели. Тяжелое небо, окна первого этажа, юноша с девушкой - все перевернулось, и я успокоилась. Небо было внизу и больше не грозило сорваться. Юноша подошел ко мне.
- Девочка, ты физкультурница? - спросил он.
- Да, - важно ответила я и указала на комбинезон.
- А не могла бы ты... - ласково начал он и покачнулся в моих глазах.
Я зажмурилась и поднялась. Передо мной стоял подросток Валера, но лицо у него казалось тверже, чем обычно, и вместо пуха над верхней губой чернели усики, а на щеке была царапина. Тогда я поняла, что это медбрат, лечивший дядю Киршу.
- Ты помнишь меня?
Но он улыбнулся и сказал:
- Нет...
Он стоял такой ласковый, что я даже засомневалась, виделись ли мы раньше. У него была очень гладкая кожа на лице, а царапина на щеке казалась нечаянным надрезом.
- Я живу в этом доме, - сказала я и указала на окно, от кото-рого только что отошла моя мама.
- Значит, мы соседи, - снова улыбнулся он.
И у него была такая ровная улыбка и теплый голос. Такой голос, что я вслушивалась в него и пропускала значения слов. Он внимательно посмотрел на меня и спросил:
- А у тебя есть пальто со снегирями?
- Есть! - гордо ответила я, но не сразу. Я все слушала его голос и поэтому с опозданием поняла слова.
Он засмеялся, понял про свой голос.
Его девушка стояла в стороне, и некому было отряхнуть снежинки с ее воротника. Она печально смотрела на меня.
- А я живу здесь, на первом этаже, - снова начал юноша разговор. - И часто вижу, как ты в своем пальто со снегирями бежишь вон к тому подъезду, и он указал на дом женщины с квадратным лицом. - Я тебя вспомнил!
- А я тебя перепутала с одним человеком, - сказала я. - Он приезжал к нам ночью. Такой злой!
- Это был не я, - ласково ответил юноша. - Я очень добрый. Я работаю врачом на скорой помощи.
- Врачом? - переспросила я.
Он выдал себя. Он был братом Валеры, того хриплоголосого убийцы, кричавшего нам, что нет! он не убивал, не убивал дядю Киршу! - и заплакавшего над его гробом.
- Я оставил дома ключи, вышел из квартиры, а дверь захлопнулась, - тихо сказал мне юноша. - Прошу тебя, помоги мне!
- Помогу, - согласилась я, зачарованно глядя на него.
- Вот и славно, - обрадовался он и покраснел. - Я подсажу тебя до окна, ты пролезешь в форточку и изнутри откроешь мне дверь. Поняла?
- Поняла, - ответила я и засмеялась: - Я же физкультурница!
- Катя! - крикнул он девушке. - Подойди, она согласилась!
Девушка торопливо направилась в нам. Она была в пушистой шубке и черных блестящих сапогах на шнурочках. Когда она бежала к нам, каблук завяз в снегу, и она упала. Тогда юноша рванулся к ней, но не успел, она поднялась и подошла к нам, на ходу отряхивая подол.
- Она точно согласилась, Егор? - зло спросила девушка и снова печально посмотрела на меня.
Мы встретились глазами. Глаза у нее были карие с зелеными вкраплениями и очень большими зрачками. И я удивилась: с чего бы ей так злиться на юношу и так печалиться, глядя на меня, и вдруг поняла, что ведь это же я, только через много лет, когда вырасту.
- Она согласилась, потому что она физкультурница, - ответил Егор.
Девушка засмеялась и погладила его по щеке. Он поцеловал ее в ладонь.
- Так пойдемте! - зло приказала она. - Бери свою физкультурницу.
Мы подошли к окну.
Юноша взял меня на руки и поднял к форточке. Когда он проно-сил меня мимо своего лица, я погладила его по щеке, точно так же, как девушка в шубке. Он удивился. Он не понял, что я хотела сказать ему, что мы с той девушкой одно и то же.
- Ты не помнишь меня, Егор? - спросила я. - Неужели не помнишь? Твой брат...
- Быстрее, быстрее! - торопила нас девушка.
Тогда он отнял меня от своего лица и поднес к форточке. Он не услышал про брата.
Я стояла на подоконнике в чужой комнате, а они остались на улице и, подняв глаза, смотрели на меня.
- Прыгай! - подгоняла меня девушка и показывала рукой, как мне надо прыгать. - Прыгай и сразу же иди к двери!
Я спустилась с подоконника на ковер и перешла комнату. На ковре остались следы от моих ботинок.
Я открыла входную дверь, а они уже стояли на пороге, поджи-дая меня.
- Иди, - сказал мне юноша и хотел вытолкнуть в подъезд.
- Нет, постой, - сказала мне девушка и втащила в квартиру.
Она положила руку мне на плечо и больно сжала пальцы.
- Отпусти ее, Катя, - жалко попросил юноша.
- Нет, Егор, я не могу ее отпустить! - отказалась девушка.
- А что тогда с ней делать?
- Ты знаешь...
- Хорошо, - твердо сказал Егор и закрыл дверь в подъезд.
Мы все трое молчали, и я увидела, что у девушки от шубы оторваны крючки.
- А как это делать, Катя? - сухо спросил юноша.
- Как хочешь, Егор, - сухо ответила девушка и закрыла глаза.
Юноша встал передо мной на колени и внимательно посмотрел мне в лицо.
- Если бы у нее был шарфик или что-нибудь еще... - нереши-тельно сказал он.
- Быстрее, - попросила девушка, не открывая глаз.
И потом они долго молчали. Юноша все разглядывал меня, отыс-кивая шарфик, и мы с ним были одного роста.
- Но я не могу, Катя, - наконец сказал он.
- Тогда отпусти ее, Егор, - устало ответила девушка. - Но ты пожалеешь! Ты очень пожалеешь!
Она сама открыла мне дверь и выпустила в подъезд.
- Иди, - ласково сказала она. - Ты нам очень помогла. Спасибо!
Я вышла на лестницу и обернулась. Юноша по-прежнему стоял на коленях, но уже не передо мной, а перед ней.
Дверь закрылась.
На следующий день я понесла женщине с квадратным лицом три рубля.
Я медленно шла по снегу. Он скрипел и лип к моим новым ботин-кам. Тогда я стала спотыкаться после каждого шага, сбивая снег, и вспомнила, что так ходила тетя Груша. Я засмеялась, вспомнив ее сапожки "прощай, молодость!" на золотых молниях. Я подняла глаза и увидела, что она идет мне навстречу.
Я подумала, что она ходила в угловой магазин на Красном проспекте и купила творог. В руках у нее была синяя хозяйственная сумка, а на голове синий вязаный берет с пластмассовой булав-кой в стеклянных слезинках. Она как раз входила в просвет между домами и еще не увидела меня. Она шла, опустив голову, и прито-пывала сапожками, сбивая с них снег. За спиной тети Груши виднелось серое небо и круглый купол Оперного театра. Она подняла го-лову. Тогда я крикнула ей: "Привет, я на английский!" - и помахала рукой. Она кивнула мне и показала на уши, что не слышит.
Я побежала наискось через двор к соседнему дому, а она, медлен-но шаркая, направилась к нашему подъезду. Мы поравнялись с ней и посмотрели друг на друга, и тогда я вспомнила, что она умерла. Она виновато улыбнулась мне и пошла дальше. Я смотрела ей вслед. Она медленно прошла мимо нашего подъезда и переложила сумку с творогом из левой руки в правую. Потом она дошла до угла дома и, прежде чем завернуть за угол, оглянулась на меня. Я сбивала снег с ботинок, а она со своих сапожек. Мы стояли с ней на разных концах дома и притопывали. Потом она поправила берет и зашла за угол.
- Сегодня я научу тебя, как будет "воровать" по-английски, - сказала женщина с квадратным лицом. - Повторяй за мной!
Она вытянула губы и булькнула горлом.
Я повторила.
- Не так! - строго прислушалась она.
Я удивилась. Раньше она всегда хвалила меня за бульканье. Я задумалась и булькнула снова.
- Гораздо лучше! - просияла женщина с квадратным лицом. - Вспомни, как будет по-английски "замоiк".
Я вспомнила.
- А дверь?
Я вспомнила.
- А теперь скажи, как будет по-английски "взломать замок на двери"?
Я задумалась и булькнула несколько раз подряд.
- Неправильно! - рассердилась женщина с квадратным лицом. - Попробуй еще раз.
Я попробовала.
- Неправильно! - раздраженно крикнула женщина. - Ты в жиз-ни не взломаешь ни единой двери!
- Почему вы так считаете? - улыбнулась я.
- Запоминай, - сказала женщина с квадратным лицом, не за-метив моей улыбки, и произнесла по-английски "взломать замок на двери".
Я послушно повторила за ней.
- Вот теперь самое то! - страстно крикнула она. - Ты скоро заговоришь как настоящие англичане! У тебя неслыханные способности!
И протянула мне квадратную руку. Я посмотрела на ее ладонь и осторожно положила туда три рубля. Она жадно сжала пальцы.
- Скажи своей маме, - прошептала она мне на ухо, - пусть в следующий раз присылает мне пять рублей, потому что я преподава-тель, каких мало! Ну что, скажешь?
- Скажу! - согласилась я.
Когда я вернулась домой, моя мама сказала мне:
- Леля, ты представляешь, квартиру на первом этаже обокрали!
Зеленые тапочки с любопытством семенили по комнате.
Я похолодела.
Зеленые тапочки остановились напротив меня, моя мама пристально посмотрела мне в лицо и продолжила:
- Вынесли все, кроме мебели. Она ведь очень громоздкая. Ее нужно перевозить на машинах... Но все платья, все рубашки и галсту-ки, все пиджаки и манишки с накладными жабо, серебряные ложки и фарфоровые тарелки, и даже обычные столовые ножи из нержавеющей стали - все выгребли подчистую... Ты представляешь?
- Да, - кивнула я и стала зевать, чтобы моя мама подумала, что я очень устала после занятий.
- Закрой рот, - строго сказала моя мама. - Это еще не все! Среди преступников был маленький ребенок, на ковре остались сле-ды детских ботинок...
Чтобы показать, что я тут ни при чем, я сделала благородное лицо, точно так же, как дядя Кирша.
- Перестань кривляться, Леля! - захохотала моя мама. - У тебя такой глупый вид! - зеленые тапочки запрыгали, приплясывая. - Влезть в квартиру среди бела дня и все вынести! Неслыханно! Представляю, как бы возмутилась тетя Агриппина. Она бы целый год пересказывала мне эту историю... Сейчас, наверное, возмущается там где-нибудь у себя! Эй, тетя Агриппина, ау! - и тут зеленые тапочки всхлипнули и побежа-ли к телефону. - Какая жалость, что ее больше нет с нами! Какая жа-лость!
Ночью я вошла в комнату тети Груши. Я залезла под полосатый диванчик и достала оттуда две половины белой пуговицы в золотом ободке. Пуговицы, выпавшие из шкатулки, по-прежнему валялись на полу. Среди них была одна розовая в форме слезинки. Я положила ее к себе на ладонь рядом с белыми обломками.
- Ведь ты же умерла? - спросила розовая пуговица я.
- Умерла... - повторила за мной белая пуговица тетя Груша.
- Тогда почему мы с тобой встретились? - удивилась розовая пуговица я.
- А разве ты не хотела? - спросила пуговица тетя Груша.
- Хотела, - ответила пуговица я.
- Ведь это ты сама меня вызвала...
- Вот как! Тогда, может быть, еще встретимся?
- Боюсь, что не получится, - вздохнула пуговица тетя Груша.
- А ты попроси, - настаивала пуговица я.
- А кто меня пустит? А потом, знаешь как трудно расхаживать туда-сюда...
- Да ладно тебе, - усмехнулась пуговица я. - Я все знаю... Ты им объясни, что к чему!
- Бесполезно... - вздохнула пуговица тетя Груша.
- А ты слышала про ограбление на первом этаже? - сменила разговор пуговица я.
- Возмутительно, Леля! - строго ответила пуговица тетя Груша. - Просто неслыханная дерзость!
- Как ты думаешь, найдут преступников?
- Не знаю... не знаю...
За стеной в соседней комнате стучали черные сапожки. Моя мама принимала гостей. Крутились пластинки веселенькой музыки. Хохотали смешливые голоса.
- А правда, что в твоей квартире живет теперь дворник Валера? спросила розовая пуговица я.
- Да кто его знает, - равнодушно ответила белая пуговица тетя Груша. Может, живет, а может, и нет! Я еще не смотрела.
- Ну так я посмотрю! - сказала пуговица я.
- Ты что! - заворчала пуговица тетя Груша. - Так далеко! Ты заблудишься!
- Троллейбус тридцать один! - выпалила пуговица я. - Я прекрасно помню!
- На улице гололед, ты упадешь, разобьешься, - отговаривала пуговица тетя Груша. - Оставайся дома, Лелечка! Ну что тебе дома-то не сидится?
- Ну не знаю, не знаю... - мялась пуговица я. - А что, и дядя Кирша с тобой?
- Говорят, что он здесь, но мы еще не встречались... Хотя кто знает, где его держат...
Вдруг музыка за стеной смолкла, и раздался шатающийся голос моей мамы:
- Пойдемте, посмотрим на мою Лелечку! Только тихо, она уже спит...
Я выбросила пуговицы на пол, вбежала в свою комнату и прыгнула в кровать.
Через несколько мгновений дверь раскрылась, и на пороге детской появилась моя мама, обутая в черные сапожки. Я зажмурилась, пытаясь казаться спящей.
- Топ, топ, топ! - вбежали черные сапожки в комнату, и следом за сапожками кто-то глухо икнул в дверях.
- Нет, так не пойдет! - прошептала моя мама. - Мы ее просто разбудим! и выбежала из детской в коридор, и следом за ней раздались тяжелые равнодушные шаги.
Наутро я стояла на остановке напротив Оперного театра и ждала троллейбуса номер тридцать один. Мне хотелось узнать, кто сейчас живет на улице Гоголя. Я села в троллейбус, как в прошлый раз, к окну и стала внимательно всматриваться в дорогу. Дорога была той же самой, только переодетая зимой. Березы с заедами стояли в снегу и не боялись мороза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Коричневая бабочка ее глаз умирала.
Я знала, что сейчас в изголовье ее кровати кто-то стоит, но не видела кто. Я опасалась, что ангелы еще не прилетели и что это их отыскивала она блуждающим взглядом по углам комнаты.
Я встала в изголовье ее кровати, стала размахивать руками и шептать: "Пошли прочь, бесы, прочь! У нее не было грехов, а если и были, то так, ерунда. Ее за них обязательно простят..." Но мои руки хватали только пустой воздух. И вдруг глаза тети Груши прояснились. Она в упор смотрела на кого-то, а потом подняла к лицу тяжелую руку и вытерла рот от коричневой жижи.
- Мама! - крикнула я. - Иди скорее! Беги... Ангелы поднесли тете Груше испить чашу. Вот она, смотрит на них! Беги!
Но когда зеленые тапочки, спотыкаясь, влетели в комнату, было уже слишком поздно. Глаза тети Груши погасли и закрылись. Она умерла.
Тетю Грушу похоронили на кладбище рядом с дядей Киршей, и между их могилами поставили маленький столик со скамейкой. Я сидела на скамейке и смотрела, как землю вокруг их могил утапты-вают черные ботинки с вытянувшимися шнурками и черные сапоги с золотыми молниями. Расхлябанные валеночки в блестящих калошах суетливо перебегали от одного памятника к другому и пищали: "Какая жалость! Ай! Какая жалость! Ай-яй-яй!"
Я спросила мою маму, кто сейчас живет в квартире тети Гру-ши на улице Гоголя. Она ответила, что в эту квартиру поселили молодого дворника по имени Валера и что он убирает двор очень плохо: только пьет водку, кидает в подоконник ножи и играет на гитаре.
Наутро после похорон я проснулась на полу в комнате тети Груши, рядом с четырьмя коробками с надписью "Платья". Ночью я перешла сюда из детской посмотреть, не вернулась ли тетя Гру-ша, и заснула на ковре.
Я подошла к окну. На подоконнике лежала черная пуговица с широкой белой полосой. Остальные пуговицы выпали из шкатулки и раскатились по комнате.
За окном шел снег. Самый первый после лета и осени. Он плотно присыiпал землю, и деревья, и крыши гаражей, и козырек подъезда, в котором жила женщина с квадратным лицом и поджидала три рубля. Он падал на Красный проспект, на трамвайные рельсы перед Оперным театром и на троллейбусную остановку. Он падал на улицу Гоголя, на мои качели во дворе и на крышу больницы в скверике Зои Космодемьянской, где мы последний раз разговаривали с дядей Киршей.
Я смотрела в окно и понимала, что все - ничто рядом с этим легким, бесконечным - куда ни глянь! - снегом. И тут же вспомнила оце-пеневшие лица тети Груши и дяди Кирши, в тот миг, когда на них опускали крышку гроба. Я уже оплакала их, они уже разбили мое сердце, и сердца у меня больше не было! А был один только снег, покрывший всю землю без разбора - Красный проспект и их могилы на кладбище. Был один только снег. Один снег. И перед снегом все были равны!
ГЛАВА 6 - ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ТЕМНОГО НОЯБРЯ
Моя мама сидела в расхлябанных валенках и пришивала крас-ную пуговицу к черному сапожку, поджидая гостей.
Я вышла погулять. Небо было низким, тяжелым и с трудом держалось. Я испугалась, как бы оно не рухнуло вниз, на крышу нашего дома. Мы все-таки жили на пятом этаже.
Моя мама стояла у окна и показывала язык парням, гулявшим внизу. Они в ответ грозили ей кулаком. Тогда она хохотала и пряталась за штору.
Я сидела на карусели-вертушке. Синие перекладины карусели чередовались с зелеными. Я сидела на синей и думала - пересаживать-ся на зеленую или нет. На мне был новый зимний комбинезон, красный, с меховой отделкой. Он не скользил, поэтому в нем было удобно ку-выркаться.
Мимо нашего дома в обнимку прохаживалась парочка. Юноша был без шапки, с кудрявыми волосами, наплывавшими на глаза. Он показался мне знакомым, но я никак не могла вспомнить, где я его видела. Парочка прогуливалась вдоль окон первого этажа, девушка показывала рукой на окна и что-то горячо говорила. Юноша стряхнул снег с ее воротника, а потом со своих волос и посмотрел, куда она указывала.
Я вытянула ноги и уцепилась за зеленую перекладину носками ботинок, потом откинулась назад и вниз головой повисла на синей перекладине карусели. Тяжелое небо, окна первого этажа, юноша с девушкой - все перевернулось, и я успокоилась. Небо было внизу и больше не грозило сорваться. Юноша подошел ко мне.
- Девочка, ты физкультурница? - спросил он.
- Да, - важно ответила я и указала на комбинезон.
- А не могла бы ты... - ласково начал он и покачнулся в моих глазах.
Я зажмурилась и поднялась. Передо мной стоял подросток Валера, но лицо у него казалось тверже, чем обычно, и вместо пуха над верхней губой чернели усики, а на щеке была царапина. Тогда я поняла, что это медбрат, лечивший дядю Киршу.
- Ты помнишь меня?
Но он улыбнулся и сказал:
- Нет...
Он стоял такой ласковый, что я даже засомневалась, виделись ли мы раньше. У него была очень гладкая кожа на лице, а царапина на щеке казалась нечаянным надрезом.
- Я живу в этом доме, - сказала я и указала на окно, от кото-рого только что отошла моя мама.
- Значит, мы соседи, - снова улыбнулся он.
И у него была такая ровная улыбка и теплый голос. Такой голос, что я вслушивалась в него и пропускала значения слов. Он внимательно посмотрел на меня и спросил:
- А у тебя есть пальто со снегирями?
- Есть! - гордо ответила я, но не сразу. Я все слушала его голос и поэтому с опозданием поняла слова.
Он засмеялся, понял про свой голос.
Его девушка стояла в стороне, и некому было отряхнуть снежинки с ее воротника. Она печально смотрела на меня.
- А я живу здесь, на первом этаже, - снова начал юноша разговор. - И часто вижу, как ты в своем пальто со снегирями бежишь вон к тому подъезду, и он указал на дом женщины с квадратным лицом. - Я тебя вспомнил!
- А я тебя перепутала с одним человеком, - сказала я. - Он приезжал к нам ночью. Такой злой!
- Это был не я, - ласково ответил юноша. - Я очень добрый. Я работаю врачом на скорой помощи.
- Врачом? - переспросила я.
Он выдал себя. Он был братом Валеры, того хриплоголосого убийцы, кричавшего нам, что нет! он не убивал, не убивал дядю Киршу! - и заплакавшего над его гробом.
- Я оставил дома ключи, вышел из квартиры, а дверь захлопнулась, - тихо сказал мне юноша. - Прошу тебя, помоги мне!
- Помогу, - согласилась я, зачарованно глядя на него.
- Вот и славно, - обрадовался он и покраснел. - Я подсажу тебя до окна, ты пролезешь в форточку и изнутри откроешь мне дверь. Поняла?
- Поняла, - ответила я и засмеялась: - Я же физкультурница!
- Катя! - крикнул он девушке. - Подойди, она согласилась!
Девушка торопливо направилась в нам. Она была в пушистой шубке и черных блестящих сапогах на шнурочках. Когда она бежала к нам, каблук завяз в снегу, и она упала. Тогда юноша рванулся к ней, но не успел, она поднялась и подошла к нам, на ходу отряхивая подол.
- Она точно согласилась, Егор? - зло спросила девушка и снова печально посмотрела на меня.
Мы встретились глазами. Глаза у нее были карие с зелеными вкраплениями и очень большими зрачками. И я удивилась: с чего бы ей так злиться на юношу и так печалиться, глядя на меня, и вдруг поняла, что ведь это же я, только через много лет, когда вырасту.
- Она согласилась, потому что она физкультурница, - ответил Егор.
Девушка засмеялась и погладила его по щеке. Он поцеловал ее в ладонь.
- Так пойдемте! - зло приказала она. - Бери свою физкультурницу.
Мы подошли к окну.
Юноша взял меня на руки и поднял к форточке. Когда он проно-сил меня мимо своего лица, я погладила его по щеке, точно так же, как девушка в шубке. Он удивился. Он не понял, что я хотела сказать ему, что мы с той девушкой одно и то же.
- Ты не помнишь меня, Егор? - спросила я. - Неужели не помнишь? Твой брат...
- Быстрее, быстрее! - торопила нас девушка.
Тогда он отнял меня от своего лица и поднес к форточке. Он не услышал про брата.
Я стояла на подоконнике в чужой комнате, а они остались на улице и, подняв глаза, смотрели на меня.
- Прыгай! - подгоняла меня девушка и показывала рукой, как мне надо прыгать. - Прыгай и сразу же иди к двери!
Я спустилась с подоконника на ковер и перешла комнату. На ковре остались следы от моих ботинок.
Я открыла входную дверь, а они уже стояли на пороге, поджи-дая меня.
- Иди, - сказал мне юноша и хотел вытолкнуть в подъезд.
- Нет, постой, - сказала мне девушка и втащила в квартиру.
Она положила руку мне на плечо и больно сжала пальцы.
- Отпусти ее, Катя, - жалко попросил юноша.
- Нет, Егор, я не могу ее отпустить! - отказалась девушка.
- А что тогда с ней делать?
- Ты знаешь...
- Хорошо, - твердо сказал Егор и закрыл дверь в подъезд.
Мы все трое молчали, и я увидела, что у девушки от шубы оторваны крючки.
- А как это делать, Катя? - сухо спросил юноша.
- Как хочешь, Егор, - сухо ответила девушка и закрыла глаза.
Юноша встал передо мной на колени и внимательно посмотрел мне в лицо.
- Если бы у нее был шарфик или что-нибудь еще... - нереши-тельно сказал он.
- Быстрее, - попросила девушка, не открывая глаз.
И потом они долго молчали. Юноша все разглядывал меня, отыс-кивая шарфик, и мы с ним были одного роста.
- Но я не могу, Катя, - наконец сказал он.
- Тогда отпусти ее, Егор, - устало ответила девушка. - Но ты пожалеешь! Ты очень пожалеешь!
Она сама открыла мне дверь и выпустила в подъезд.
- Иди, - ласково сказала она. - Ты нам очень помогла. Спасибо!
Я вышла на лестницу и обернулась. Юноша по-прежнему стоял на коленях, но уже не передо мной, а перед ней.
Дверь закрылась.
На следующий день я понесла женщине с квадратным лицом три рубля.
Я медленно шла по снегу. Он скрипел и лип к моим новым ботин-кам. Тогда я стала спотыкаться после каждого шага, сбивая снег, и вспомнила, что так ходила тетя Груша. Я засмеялась, вспомнив ее сапожки "прощай, молодость!" на золотых молниях. Я подняла глаза и увидела, что она идет мне навстречу.
Я подумала, что она ходила в угловой магазин на Красном проспекте и купила творог. В руках у нее была синяя хозяйственная сумка, а на голове синий вязаный берет с пластмассовой булав-кой в стеклянных слезинках. Она как раз входила в просвет между домами и еще не увидела меня. Она шла, опустив голову, и прито-пывала сапожками, сбивая с них снег. За спиной тети Груши виднелось серое небо и круглый купол Оперного театра. Она подняла го-лову. Тогда я крикнула ей: "Привет, я на английский!" - и помахала рукой. Она кивнула мне и показала на уши, что не слышит.
Я побежала наискось через двор к соседнему дому, а она, медлен-но шаркая, направилась к нашему подъезду. Мы поравнялись с ней и посмотрели друг на друга, и тогда я вспомнила, что она умерла. Она виновато улыбнулась мне и пошла дальше. Я смотрела ей вслед. Она медленно прошла мимо нашего подъезда и переложила сумку с творогом из левой руки в правую. Потом она дошла до угла дома и, прежде чем завернуть за угол, оглянулась на меня. Я сбивала снег с ботинок, а она со своих сапожек. Мы стояли с ней на разных концах дома и притопывали. Потом она поправила берет и зашла за угол.
- Сегодня я научу тебя, как будет "воровать" по-английски, - сказала женщина с квадратным лицом. - Повторяй за мной!
Она вытянула губы и булькнула горлом.
Я повторила.
- Не так! - строго прислушалась она.
Я удивилась. Раньше она всегда хвалила меня за бульканье. Я задумалась и булькнула снова.
- Гораздо лучше! - просияла женщина с квадратным лицом. - Вспомни, как будет по-английски "замоiк".
Я вспомнила.
- А дверь?
Я вспомнила.
- А теперь скажи, как будет по-английски "взломать замок на двери"?
Я задумалась и булькнула несколько раз подряд.
- Неправильно! - рассердилась женщина с квадратным лицом. - Попробуй еще раз.
Я попробовала.
- Неправильно! - раздраженно крикнула женщина. - Ты в жиз-ни не взломаешь ни единой двери!
- Почему вы так считаете? - улыбнулась я.
- Запоминай, - сказала женщина с квадратным лицом, не за-метив моей улыбки, и произнесла по-английски "взломать замок на двери".
Я послушно повторила за ней.
- Вот теперь самое то! - страстно крикнула она. - Ты скоро заговоришь как настоящие англичане! У тебя неслыханные способности!
И протянула мне квадратную руку. Я посмотрела на ее ладонь и осторожно положила туда три рубля. Она жадно сжала пальцы.
- Скажи своей маме, - прошептала она мне на ухо, - пусть в следующий раз присылает мне пять рублей, потому что я преподава-тель, каких мало! Ну что, скажешь?
- Скажу! - согласилась я.
Когда я вернулась домой, моя мама сказала мне:
- Леля, ты представляешь, квартиру на первом этаже обокрали!
Зеленые тапочки с любопытством семенили по комнате.
Я похолодела.
Зеленые тапочки остановились напротив меня, моя мама пристально посмотрела мне в лицо и продолжила:
- Вынесли все, кроме мебели. Она ведь очень громоздкая. Ее нужно перевозить на машинах... Но все платья, все рубашки и галсту-ки, все пиджаки и манишки с накладными жабо, серебряные ложки и фарфоровые тарелки, и даже обычные столовые ножи из нержавеющей стали - все выгребли подчистую... Ты представляешь?
- Да, - кивнула я и стала зевать, чтобы моя мама подумала, что я очень устала после занятий.
- Закрой рот, - строго сказала моя мама. - Это еще не все! Среди преступников был маленький ребенок, на ковре остались сле-ды детских ботинок...
Чтобы показать, что я тут ни при чем, я сделала благородное лицо, точно так же, как дядя Кирша.
- Перестань кривляться, Леля! - захохотала моя мама. - У тебя такой глупый вид! - зеленые тапочки запрыгали, приплясывая. - Влезть в квартиру среди бела дня и все вынести! Неслыханно! Представляю, как бы возмутилась тетя Агриппина. Она бы целый год пересказывала мне эту историю... Сейчас, наверное, возмущается там где-нибудь у себя! Эй, тетя Агриппина, ау! - и тут зеленые тапочки всхлипнули и побежа-ли к телефону. - Какая жалость, что ее больше нет с нами! Какая жа-лость!
Ночью я вошла в комнату тети Груши. Я залезла под полосатый диванчик и достала оттуда две половины белой пуговицы в золотом ободке. Пуговицы, выпавшие из шкатулки, по-прежнему валялись на полу. Среди них была одна розовая в форме слезинки. Я положила ее к себе на ладонь рядом с белыми обломками.
- Ведь ты же умерла? - спросила розовая пуговица я.
- Умерла... - повторила за мной белая пуговица тетя Груша.
- Тогда почему мы с тобой встретились? - удивилась розовая пуговица я.
- А разве ты не хотела? - спросила пуговица тетя Груша.
- Хотела, - ответила пуговица я.
- Ведь это ты сама меня вызвала...
- Вот как! Тогда, может быть, еще встретимся?
- Боюсь, что не получится, - вздохнула пуговица тетя Груша.
- А ты попроси, - настаивала пуговица я.
- А кто меня пустит? А потом, знаешь как трудно расхаживать туда-сюда...
- Да ладно тебе, - усмехнулась пуговица я. - Я все знаю... Ты им объясни, что к чему!
- Бесполезно... - вздохнула пуговица тетя Груша.
- А ты слышала про ограбление на первом этаже? - сменила разговор пуговица я.
- Возмутительно, Леля! - строго ответила пуговица тетя Груша. - Просто неслыханная дерзость!
- Как ты думаешь, найдут преступников?
- Не знаю... не знаю...
За стеной в соседней комнате стучали черные сапожки. Моя мама принимала гостей. Крутились пластинки веселенькой музыки. Хохотали смешливые голоса.
- А правда, что в твоей квартире живет теперь дворник Валера? спросила розовая пуговица я.
- Да кто его знает, - равнодушно ответила белая пуговица тетя Груша. Может, живет, а может, и нет! Я еще не смотрела.
- Ну так я посмотрю! - сказала пуговица я.
- Ты что! - заворчала пуговица тетя Груша. - Так далеко! Ты заблудишься!
- Троллейбус тридцать один! - выпалила пуговица я. - Я прекрасно помню!
- На улице гололед, ты упадешь, разобьешься, - отговаривала пуговица тетя Груша. - Оставайся дома, Лелечка! Ну что тебе дома-то не сидится?
- Ну не знаю, не знаю... - мялась пуговица я. - А что, и дядя Кирша с тобой?
- Говорят, что он здесь, но мы еще не встречались... Хотя кто знает, где его держат...
Вдруг музыка за стеной смолкла, и раздался шатающийся голос моей мамы:
- Пойдемте, посмотрим на мою Лелечку! Только тихо, она уже спит...
Я выбросила пуговицы на пол, вбежала в свою комнату и прыгнула в кровать.
Через несколько мгновений дверь раскрылась, и на пороге детской появилась моя мама, обутая в черные сапожки. Я зажмурилась, пытаясь казаться спящей.
- Топ, топ, топ! - вбежали черные сапожки в комнату, и следом за сапожками кто-то глухо икнул в дверях.
- Нет, так не пойдет! - прошептала моя мама. - Мы ее просто разбудим! и выбежала из детской в коридор, и следом за ней раздались тяжелые равнодушные шаги.
Наутро я стояла на остановке напротив Оперного театра и ждала троллейбуса номер тридцать один. Мне хотелось узнать, кто сейчас живет на улице Гоголя. Я села в троллейбус, как в прошлый раз, к окну и стала внимательно всматриваться в дорогу. Дорога была той же самой, только переодетая зимой. Березы с заедами стояли в снегу и не боялись мороза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12