И пусть будет, что будет! Со стороны это, пожалуй, будет выглядеть даже красиво...
Ф р е н к. А остальные?
Х е н и ш. А что — остальные! Нам должно быть так же мало дела до них, мой мальчик, как им до нас... Нет, я, конечно, никому не желаю зла. Надеюсь, вы не разделяете взгляды красных: каждый состоятельный человек — этакий мировой злодей? Господи, какой же я злодей! Я даже в войну никого не убил и не ранил. Я просто продаю свои товары: резиновые шарики, термостаты, синхротроны, масс-спектрографы. Ну, скоро буду приторговывать атомными подлодками и ракетами, поскольку есть спрос. Нынешняя ситуация в мире — отличная реклама для этих товаров. Но никакого злодейства нет.
Г о л д в и н. Нет — если не считать «рекламы» —способа заставить людей покупать то, что им не нужно. То, что человеку нужно, он и без рекламы купит.
Х е н и ш (строго). А вот это уже опасные мысли, профессор Голдвин. Если вы рассчитываете благополучно работать у меня, советую вам держать их при себе! Впрочем, мне пора. (Поворачивается к двери.) Всего доброго, док! Пока, Френк, гляди веселей. Ты можешь рассчитывать на место в атомном ковчеге, папаша Эд тебя не забудет.
(Уходит.)
Молчание.
Г о л д в и в. Френк, это правда?
Ф р е н к. Да... то есть, собственно, нет... то есть, я хотел... Конечно, я ни одной минуты не считал Ила шпионом, не такой он человек. Но я подумал: можно использовать ситуацию, развернуть как следует наши работы по нейтрино. (С отчаянием.) Бен, ну почему они... эти лавочники — могут использовать любые обстоятельства для своей выгоды! Почему мы это не можем?
Г о л д в и в (с некоторым удивлением). А я-то думал, что знаю вас, доктор Гарди... (Опускает голову.) Боже, какой позор! Какой стыд! Я — старый человек, который только и хотел, что честно дожить, — отдал свое имя, свои знания... И для чего? Чтобы один полковник стал генера-лом, один делец нажил миллиарды... и один ассистент моей кафедры стал заместителем директора Центра с окладом 30 тысяч долларов в год. Боже мой...
Ф р е н к (зло). А вам не кажется, что так было всегда, Бен! Всегда на наших знаниях наживались и преуспевали другие. Потому что преуспевают лишь те, кто умеет любую ситуацию применить к своей выгоде. Вот и я хочу, чтобы мы использовали...
Г о л д в и н. Уходите.
Ф р е н к. Не только для себя, Бен, нет! Ведь идея-то правильная. Вы же знаете: это возможно. Ну, трудно, ну, не получается — никогда не бывает, чтобы сразу получалось! Но если бы мы по-прежнему сидели в двух комнатах в Беркли, убивали все время на размещение заказов и поиски оборудования — разве было бы лучше? Кстати, Бен, у меня есть идея опыта, я хотел бы обсудить ее с вами: что, если комбинировать реакторы с плазменными генераторами...
Г о л д в и н. Уходите!
Ф р е н к. Ну... Не надо так, Бен. Что вы делаете? Вы же сами толкаете меня к ним.
Г о л д в и н (встает). И проваливайте к ним! Вы с этим Хенишем родственные натуры. И не смейте больше называть меня «Бен»! Я не в силах выгнать вас из Центра... Ну, куда мне: у вас теперь связи, влияние, папаша Эд! Но я вас знать не хочу. Идите к ним, к черту, к дьяволу, занимайтесь, чем хотите, стройте свое благополучие на чужих репутациях и знаниях...
Ф р е н к (умоляюще). Но, профессор... но, Бен!
Г о л д в и н. Имейте хоть сейчас человеческое достоинство, доктор Гарди. Уходите прочь!
Ф р е н к, понурив голову, уходит.
Г о л д в и н (берет журнал, идет в свой кабинет. Оста навливается, беспомощно разводит руками). Вот теперь я совсем один...
Затемнение
Картина третья
В правой стороне сцепы луч прожектора выделяет фигуру Г о л д в и н а. Он ходит по кабинету. Голос его слышен теперь из динамика — это голос его раздумий.
Г о л о с Г о л д в и н а. Когда работаешь, как-то забываешь, что вокруг — люди. А они есть, они живут и поступают... Ах, Френк, как ты мог! Что же теперь будет? Неужели этот недоучка прав, и мы ничего не достигнем? Будут накапливаться ядерные заряды... А потом рваться, жечь все и вся. Он прав — правотой посредственности: чего нет, того не может быть. И мне нечего возразить ему. Нет главного открытия, главного знания о ядре. Любое исследование начинается с открытия, а я начал до открытке. Поддался иллюзии... Но теперь я должен его сделать, должен! Но — как? Да, похоже, что именно нейтрино переносят энергию от среды к ядрам и от ядер к среде. Переносят... Как? Берут и переносят... Слова, слова, пустые слова! Нет, не могу, не могу...
Затемнение справа. В левой частя сцены прожектор освещает фигуру Ш а р д е ц к о г о. Он — в своем кабинете — пишет на доске формулы реакций, уравнений. Стирает, снова пишет. Кладет мел.
Г о л о с Ш а р д е ц к о г о. Нет, и этот путь никуда не ведет. (Стирает формулы.) Но какой? (Ходит по кабинету.) Попробуем еще раз. С самого начала... Когда-то возникли частицы, атомы, звезды, планеты. Зачем? Основной целью природы не было создание атомов. Э, вообще у природы не было и нет никаких целей! Да и никакой природы нет, это понятие — вариант бога. Есть развивающаяся материя... Даже не так: изменяющаяся материя. Если системы Усложняются — это развитие, упрощаются — деградация... И сама материя не дана нам в ощущениях, иначе бы мы все о ней знали. Мы ощущаем лишь изменения в ней, процессы... И основным процессом в материи есть стремление к устойчивости всех возникающих систем. Стремление... Кто стремится? Куда? Как бессильны слова! Просто: существует то, что устойчиво. Существует то, что существует... опять масло масляное! (Садится на стул, обхватывает голову.) Тяжело. Ах, как тяжело... Попробуй осмыслить то, для чего нет слов! Ну, давай еще раз: имеется процесс обмена энергией между ядром и средой. И он связан с нейтринами...
Затемнение слева. Освещается мечущийся по кабинету Г о л д в и н.
Г о л о с Г о л д в и н а. Природа выпускала в обращение всякие частицы: устойчивые и неустойчивые. Устойчивые выжили... И что же? Почему? Как? Не знаю. Я ничего не знаю! В природе все устроено либо дурацки просто, либо гениально просто — мы же слишком умны и слишком посредственны... (Трет щеки ладонями.) Я ничего не понимаю! Я стар, устал и напуган. Мне страшно: а вдруг от моей мысли зависит — быть миру или не быть? Безумный мир! Разве можно на одного человека взвалить такую ответственность?! Что я могу?!
Затемнение справа. Прожектор освещает Ш а р д е ц к о г о. Он стирает записи с доски, отходит.
Г о л о с Ш а р д е ц к о г о. И это не то. Ядра, частицы, моменты, кванты... привычные понятия, в которые я вкладываю более глубокий смысл, чем он в них есть. Надо что то совсем иное. Что-то совсем новое и ни с чем не сообразное. Чтоб ни в какие ворота не лезло. Тогда пойму. Но этого — нет... (Подходит к книжному шкафу, достает кни гу.) Посмотрим, что об этих предметах пишет профессор Голдвин!
Листает. Луч прожектора освещает стоящего рядом Голдвина.
Знакомо... Известно... Знакомо... Ага, вот!
Г о л д в и н (лекторским тоном). «...Нейтрино. Пока непонятно место этой частицы в строении материи. Протоны и нейтроны образуют ядра атомов. Мезоны, обмениваясь между ними, исполняют роль ядерных связок. Электроны вместе с названными частицами образуют атомы вещества. А для чего в природе нейтрино? Трудно допустить, что оно создано лишь для подтверждения теории Паули о бета-распаде...»
Ш а р д е ц к и й. Справедливо. (Листает.) А вот это...
Г о л д в и н. «...Из этой гипотезы можно вывести захватывающее представление, что Вселенная представляет собою нейтринное море, а наш мир — лишь волнение на поверхности этого моря. Все наши наблюдения относятся к этой поверхности. Мы еще не проникли в глубинные процессы взаимопревращений в материи».
Ш а р д е ц к и й. Тоже верно. (Закрывает книгу.) Что же дальше, профессор?
Голдвин молча отступает. Прожектор, освещавший его, гаснет.
Да... жаль. Если бы мы работали вместе, то, пожалуй, осилили бы эту задачу, а? (Возвращается к доске.) Итак, нейтринное море... Попробуем представить его уравнением. (Пишет.)
Затемнение слева. Прожектор освещает Г о л д в и н а. Он стоит у лабораторного стола.
Г о л о с Г о л д в и н а. Люди уже привыкли к тому, что есть радиация, реакторы, вырабатывающие плутоний, ракеты, ядерные испытания. Они забыли, что лет тридцать назад этого наваждения не было. Они привыкли к страху... Нет, вздор: к страху привыкнуть нельзя. И страх, страх, страх царит над миром. Перед ядерной войной... и еще множество мелких страхов: не потерять работу, не быть обманутым, не оказаться посмешищем... Прекрасный мир! Мир зеленых лесов и музыки, мир умного труда, мир людей. Труд и гений человека вложен во все: в желтые нивы, в радиомачты, в быстрые самолеты, в асфальт дорог, в стены зданий. Огромный труд для жизни людей! Неужели всего этого может не стать? Безумный мир! Больной мир!.. Надо торопиться, пока не поздно — сделать, что могу. Но что я могу? Немыслимая задача: не просто понять новое — на это меня хватило бы! — а сделать нужное открытие... Как? Как нащупать связь ядра с внешним миром? (Оста навливается у книжного шкафа.) М-м.. что пишет о ядрах и нейтрино мой русский коллега? (Берет книгу, листает.)
Луч прожектора освещает стоящего рядом Шардецкого.
Ш а р д е ц к и й. «...Мы замечаем лишь те взаимодействия нейтрин с ядрами, при которых происходит радиоактивный распад ядра — то есть только те, что можем заметить с помощью нынешней техники измерений. Но значит ли это, что нейтрино меньших энергий не взаимодействуют с ядром? Думаю, что нет».
Г о л д в и н. И я так думаю, коллега. Я намеревался обсудить с вами этот вопрос на симпозиуме... но он не состоялся. Что же дальше? (Листает.) Расчеты сечений захвата нейтрин... знакомо. О, вот интересная мысль!
Ш а р д е ц к и й. «...По-видимому, нет ничего более устойчивого, чем ядро, которое только что распалось и выделило избыток энергии. Исследование таких ядер представляло б большой интерес...»
Г о л д в и н. Да-да! Но как их исследовать?
Шардецкий молчит. Лицо его неподвижно. Прожектор, освещаю щий его, гаснет.
Да-да... Мы сейчас роем два туннеля через одну и ту же гору. Каждый — свой. И таимся, чтобы они не услышали стук наших кирок и лопат, а мы — их!.. Но постой... В этом мысли: наиболее устойчивы ядра, которые только распа-лись, — что-то есть. (Садится за стол, раскрывает журнал, берет карандаш.) Прикинем-ка...
Затемнение справа. Полный свет слева. Кабинет Ш а р д е ц к о г о. В дверях, прислонившись к косяку, стоит С а м о й л о в. Курит, наблюдает за Шардецким, который жестикулирует возле доски. Тот наконец замечает С а м о й л о в а.
Ш а р д е ц к и й (его застали врасплох, он сердится). А вы по-прежнему небриты, Петр Иванович!
С а м о й л о в (трогает подбородок). Растут, треклятые...
Ш а р д е ц к и й (смотрит на часы). Который час? Мои стали.
С а м о й л о в. Третий.
Ш а р д е ц к и й. Угу. И какое же у вас ко мне дело в третьем часу ночи?
С а м о й л о в. Да я, собственно, так — заглянул на огонек... (Затягивается, пускает дым в потолок.) Я говорю: вот мы не знаем, какой атом радиоактивного вещества когда распадется, — а клоп знает.
Ш а р д е ц к и й. Какой клоп?!
С а м о й л о в. Обыкновенный. Клопус вульгарис. ( Поку-ривает .) Пустил я его давеча на пластинку со слоем радиоактивного кобальта. Ну, он блуждал, петлял... и вылез необлученным. Пять раз гонял его по пластинке — ни одного гамма-кванта не схватил. Измеряли.
Ш а р д е ц к и й (ошеломленно). Не может быть... Мис-тика! Хотя нет, почему же? Может. Действительно, в каждый момент какие-то атомы кобальта взрываются гамма-квантами, какие-то нет. Пройти можно. Как по минному полю. Что же — у клопа какие-то миноискатели есть, что ли? Выходит, он чувствует: какие атомы около него будут распадаться — и поворачивает от них подальше?
С а м о й л о в. Я так думаю, oнизменение нейтринных потоков от ядер чувствует. Должно быть, спокойные и распадающиеся ядра излучают их неодинаково.
Ш а р д е ц к и й. Возможно... Это где же вы клопа-то достали, Петр Иванович?
С а м о й л о в. А я недавно в Свердловск ездил, в командировку. В мягком вагоне. Ну, и не уберегся... Я его, собственно, казнить хотел. А он — избежал... Между прочим, я построил его блуждания в пространственно-временных координатах. Есть намек на закономерность.
Ш а р д е ц к и й. Да-а... Черт знает что! Клоп, а! Гнусное насекомое — и движет физику. Дожили...
С а м о й л о в. А что — клон? Очень удобный объект наблюдений: плоский, форма эллиптическая. Легко рассчитывать сечение захвата. Муравья, к примеру, пришлось бы интегрировать по сложному контуру... (Затянувшись ды мом.) Впрочем, стоит попробовать и муравья.
Ш а р д е ц к и й. Что ж — клоп так клоп. Я не гордый! Пойдемте, Петр Иванович, посмотрим, что он может... Значит, «зашли на огонек»? И ехидный же вы человек, Самойлов!
С а м о й л о в. Да нет, я что? Я ничего...
Уходят.
Занавес
Действие третье. Без пяти...
Картина первая
Освещена левая часть сцены. Большая комната. Столы с приборами и без таковых. В дальней части комнаты — установка, похожая на спектрограф, на лазер и немного на самогонный аппарат: кварцевые и металлические трубы, спирали проводов, стеклянные завитушки, соленоиды и т. д. Рядом приборный щит. На стене самодельный лозунг «Размышлять, размышлять, размышлять — пока не почувствуешь злость к работе!» и самодельный же рисунок гуашью: Архимед, прикрываясь ладошкой, выскакивает из ванны. Словом, это комната поисковой группы «Эврика».
Идет семинар. За столами Ш а р д е ц к и й, Ш т е р н, Я к у б о в и ч, С е р д ю к, В а л е р н е р, А ш о т К а р а п е т я н и другие исследователи. У поворачивающейся доски — С а м о й л о в (он сегодня чисто выбрит, при галстуке) заканчивает доклад. Докладывать он не умеет и не любит — и высказывается с некоторым отвращением.
С а м о й л о в. ... Вот так мы поняли, что в пространстве блуждают нейтринные флюктуации. Ну, скажем: отчего небо синее? От флюктуации, от колебаний плотности воздуха — так, значит! — они и рассеивают синие лучи. Ну, и в пространстве есть колебания плотности нейтрин — так, значит? От них и происходит распад ядер. Когда флюктуация оказывается у ядра, оно выпячивается... — ну, как пузырь, у которого часть пленки тоньше, — и может лопнуть, распасться... так, значит? Ну, и больше у нас вопросов к насекомым не было — дальше сами смекнули. Раз все дело в колебаниях плотности нейтрин — этим можно управлять. Элементарная статистика: когда плотность нейтрин в пространстве велика — флюктуации малы, так, значит? И ничего они сделать не могут. И обратно... возьмем, обратно, паровоз. И поставим его вверх колесами... ( Шевеление в публике.)
Ш a p д е ц к и й. Петр Иванович, не резвитесь!
С а м о й л о в. Проверка внимания, Иван Иванович. Продолжаю... да, собственно, чего там продолжать? Все это одна умственность. Ну, она выражается такими формулами... (Легким ударом переворачивает доску. Осыпа ются меловые символы.) Желающие могут вызубрить... Давайте я вам лучше покажу это дело в натуре. Будет доходчивее. Ашотик — заведи!
Ашот Карапетян — маленький, усатый и серьезный — идет к установке. Щелкает тумблерами на приборном щите. Загораются сигнальные лампочки. В кварцевой трубе вспыхивает разряд.
Сейчас в ограниченном пространстве — ну, в области вон того куска урана-235 (показывает) — будем повышать плотность нейтрин. Ашот — счетчик!
Ашот укрепляет около образца трубку газоразрядного счетчика. Слышен мерный треск.
Распадается, как обычно, — так, значит? Ашот — реактор.
Ашот работает рукоятками.
Генератор нейтрин... Есть!
Треск стихает. Урановый образец начинает светиться с сине-зелеными переливами.
В о з г л а с ы: «Ух черт!», «Вот это да!»
Все бросаются к установке.
С а м о й л о в. Усекли? Уран перестал распадаться — так, значит? А избыток энергии стал выходить из него фотонами — малюсенькими такими порциями. Как, скажем, у больного хворь потом выходит... А все почему? Не стало крупных флюктуации, от которых лопаются ядра, — так, значит? Переключай, Ашот.
Ашот нажимает кнопки. Свечение пропадает. Счетчик начинает трещать, как прежде. Ашот манипуляторами убирает урановый образец в контейнер. Ставит на его место колбу с водой, опускает в нее трубку счетчика.
Я к у б о в и ч. А это зачем?
С а м о й л о в. А теперь перевернем паровоз вверх колесами. В колбе — вода. Из местного водопровода. Счетчик, как вы можете заметить, в ней безмолвствует: радиации нет. Сейчас уменьшим концентрацию нейтрин... вернее, повысим концентрацию антинейтрин — так, значит? Прошу всех отойти от установки на два метра! Антинейтрино излучаются пучком, но... неровен час, кого-нибудь заденет. Мне ни к чему выплачивать пострадавшему больничные.
Все отходят. Ашот тянет за собой шнур дистанционного управления.
Давай, Ашот!
Ашот нажимает несколько кнопок. На приборном щите начинает мигать красная полоса. Одновременно раздается частый и резкий треск счетчика. Ашот нажимает еще кнопку: треск переходит в рев.
Достаточно, Ашот!
Тот щелкает тумблерами. Рев счетчика постепенно переходит в частый треск. Треск замедляется.
Стало быть, создали с помощью антинейтрин крупные флюктуации — и они сделали обычную воду радиоактивной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Ф р е н к. А остальные?
Х е н и ш. А что — остальные! Нам должно быть так же мало дела до них, мой мальчик, как им до нас... Нет, я, конечно, никому не желаю зла. Надеюсь, вы не разделяете взгляды красных: каждый состоятельный человек — этакий мировой злодей? Господи, какой же я злодей! Я даже в войну никого не убил и не ранил. Я просто продаю свои товары: резиновые шарики, термостаты, синхротроны, масс-спектрографы. Ну, скоро буду приторговывать атомными подлодками и ракетами, поскольку есть спрос. Нынешняя ситуация в мире — отличная реклама для этих товаров. Но никакого злодейства нет.
Г о л д в и н. Нет — если не считать «рекламы» —способа заставить людей покупать то, что им не нужно. То, что человеку нужно, он и без рекламы купит.
Х е н и ш (строго). А вот это уже опасные мысли, профессор Голдвин. Если вы рассчитываете благополучно работать у меня, советую вам держать их при себе! Впрочем, мне пора. (Поворачивается к двери.) Всего доброго, док! Пока, Френк, гляди веселей. Ты можешь рассчитывать на место в атомном ковчеге, папаша Эд тебя не забудет.
(Уходит.)
Молчание.
Г о л д в и в. Френк, это правда?
Ф р е н к. Да... то есть, собственно, нет... то есть, я хотел... Конечно, я ни одной минуты не считал Ила шпионом, не такой он человек. Но я подумал: можно использовать ситуацию, развернуть как следует наши работы по нейтрино. (С отчаянием.) Бен, ну почему они... эти лавочники — могут использовать любые обстоятельства для своей выгоды! Почему мы это не можем?
Г о л д в и в (с некоторым удивлением). А я-то думал, что знаю вас, доктор Гарди... (Опускает голову.) Боже, какой позор! Какой стыд! Я — старый человек, который только и хотел, что честно дожить, — отдал свое имя, свои знания... И для чего? Чтобы один полковник стал генера-лом, один делец нажил миллиарды... и один ассистент моей кафедры стал заместителем директора Центра с окладом 30 тысяч долларов в год. Боже мой...
Ф р е н к (зло). А вам не кажется, что так было всегда, Бен! Всегда на наших знаниях наживались и преуспевали другие. Потому что преуспевают лишь те, кто умеет любую ситуацию применить к своей выгоде. Вот и я хочу, чтобы мы использовали...
Г о л д в и н. Уходите.
Ф р е н к. Не только для себя, Бен, нет! Ведь идея-то правильная. Вы же знаете: это возможно. Ну, трудно, ну, не получается — никогда не бывает, чтобы сразу получалось! Но если бы мы по-прежнему сидели в двух комнатах в Беркли, убивали все время на размещение заказов и поиски оборудования — разве было бы лучше? Кстати, Бен, у меня есть идея опыта, я хотел бы обсудить ее с вами: что, если комбинировать реакторы с плазменными генераторами...
Г о л д в и н. Уходите!
Ф р е н к. Ну... Не надо так, Бен. Что вы делаете? Вы же сами толкаете меня к ним.
Г о л д в и н (встает). И проваливайте к ним! Вы с этим Хенишем родственные натуры. И не смейте больше называть меня «Бен»! Я не в силах выгнать вас из Центра... Ну, куда мне: у вас теперь связи, влияние, папаша Эд! Но я вас знать не хочу. Идите к ним, к черту, к дьяволу, занимайтесь, чем хотите, стройте свое благополучие на чужих репутациях и знаниях...
Ф р е н к (умоляюще). Но, профессор... но, Бен!
Г о л д в и н. Имейте хоть сейчас человеческое достоинство, доктор Гарди. Уходите прочь!
Ф р е н к, понурив голову, уходит.
Г о л д в и н (берет журнал, идет в свой кабинет. Оста навливается, беспомощно разводит руками). Вот теперь я совсем один...
Затемнение
Картина третья
В правой стороне сцепы луч прожектора выделяет фигуру Г о л д в и н а. Он ходит по кабинету. Голос его слышен теперь из динамика — это голос его раздумий.
Г о л о с Г о л д в и н а. Когда работаешь, как-то забываешь, что вокруг — люди. А они есть, они живут и поступают... Ах, Френк, как ты мог! Что же теперь будет? Неужели этот недоучка прав, и мы ничего не достигнем? Будут накапливаться ядерные заряды... А потом рваться, жечь все и вся. Он прав — правотой посредственности: чего нет, того не может быть. И мне нечего возразить ему. Нет главного открытия, главного знания о ядре. Любое исследование начинается с открытия, а я начал до открытке. Поддался иллюзии... Но теперь я должен его сделать, должен! Но — как? Да, похоже, что именно нейтрино переносят энергию от среды к ядрам и от ядер к среде. Переносят... Как? Берут и переносят... Слова, слова, пустые слова! Нет, не могу, не могу...
Затемнение справа. В левой частя сцены прожектор освещает фигуру Ш а р д е ц к о г о. Он — в своем кабинете — пишет на доске формулы реакций, уравнений. Стирает, снова пишет. Кладет мел.
Г о л о с Ш а р д е ц к о г о. Нет, и этот путь никуда не ведет. (Стирает формулы.) Но какой? (Ходит по кабинету.) Попробуем еще раз. С самого начала... Когда-то возникли частицы, атомы, звезды, планеты. Зачем? Основной целью природы не было создание атомов. Э, вообще у природы не было и нет никаких целей! Да и никакой природы нет, это понятие — вариант бога. Есть развивающаяся материя... Даже не так: изменяющаяся материя. Если системы Усложняются — это развитие, упрощаются — деградация... И сама материя не дана нам в ощущениях, иначе бы мы все о ней знали. Мы ощущаем лишь изменения в ней, процессы... И основным процессом в материи есть стремление к устойчивости всех возникающих систем. Стремление... Кто стремится? Куда? Как бессильны слова! Просто: существует то, что устойчиво. Существует то, что существует... опять масло масляное! (Садится на стул, обхватывает голову.) Тяжело. Ах, как тяжело... Попробуй осмыслить то, для чего нет слов! Ну, давай еще раз: имеется процесс обмена энергией между ядром и средой. И он связан с нейтринами...
Затемнение слева. Освещается мечущийся по кабинету Г о л д в и н.
Г о л о с Г о л д в и н а. Природа выпускала в обращение всякие частицы: устойчивые и неустойчивые. Устойчивые выжили... И что же? Почему? Как? Не знаю. Я ничего не знаю! В природе все устроено либо дурацки просто, либо гениально просто — мы же слишком умны и слишком посредственны... (Трет щеки ладонями.) Я ничего не понимаю! Я стар, устал и напуган. Мне страшно: а вдруг от моей мысли зависит — быть миру или не быть? Безумный мир! Разве можно на одного человека взвалить такую ответственность?! Что я могу?!
Затемнение справа. Прожектор освещает Ш а р д е ц к о г о. Он стирает записи с доски, отходит.
Г о л о с Ш а р д е ц к о г о. И это не то. Ядра, частицы, моменты, кванты... привычные понятия, в которые я вкладываю более глубокий смысл, чем он в них есть. Надо что то совсем иное. Что-то совсем новое и ни с чем не сообразное. Чтоб ни в какие ворота не лезло. Тогда пойму. Но этого — нет... (Подходит к книжному шкафу, достает кни гу.) Посмотрим, что об этих предметах пишет профессор Голдвин!
Листает. Луч прожектора освещает стоящего рядом Голдвина.
Знакомо... Известно... Знакомо... Ага, вот!
Г о л д в и н (лекторским тоном). «...Нейтрино. Пока непонятно место этой частицы в строении материи. Протоны и нейтроны образуют ядра атомов. Мезоны, обмениваясь между ними, исполняют роль ядерных связок. Электроны вместе с названными частицами образуют атомы вещества. А для чего в природе нейтрино? Трудно допустить, что оно создано лишь для подтверждения теории Паули о бета-распаде...»
Ш а р д е ц к и й. Справедливо. (Листает.) А вот это...
Г о л д в и н. «...Из этой гипотезы можно вывести захватывающее представление, что Вселенная представляет собою нейтринное море, а наш мир — лишь волнение на поверхности этого моря. Все наши наблюдения относятся к этой поверхности. Мы еще не проникли в глубинные процессы взаимопревращений в материи».
Ш а р д е ц к и й. Тоже верно. (Закрывает книгу.) Что же дальше, профессор?
Голдвин молча отступает. Прожектор, освещавший его, гаснет.
Да... жаль. Если бы мы работали вместе, то, пожалуй, осилили бы эту задачу, а? (Возвращается к доске.) Итак, нейтринное море... Попробуем представить его уравнением. (Пишет.)
Затемнение слева. Прожектор освещает Г о л д в и н а. Он стоит у лабораторного стола.
Г о л о с Г о л д в и н а. Люди уже привыкли к тому, что есть радиация, реакторы, вырабатывающие плутоний, ракеты, ядерные испытания. Они забыли, что лет тридцать назад этого наваждения не было. Они привыкли к страху... Нет, вздор: к страху привыкнуть нельзя. И страх, страх, страх царит над миром. Перед ядерной войной... и еще множество мелких страхов: не потерять работу, не быть обманутым, не оказаться посмешищем... Прекрасный мир! Мир зеленых лесов и музыки, мир умного труда, мир людей. Труд и гений человека вложен во все: в желтые нивы, в радиомачты, в быстрые самолеты, в асфальт дорог, в стены зданий. Огромный труд для жизни людей! Неужели всего этого может не стать? Безумный мир! Больной мир!.. Надо торопиться, пока не поздно — сделать, что могу. Но что я могу? Немыслимая задача: не просто понять новое — на это меня хватило бы! — а сделать нужное открытие... Как? Как нащупать связь ядра с внешним миром? (Оста навливается у книжного шкафа.) М-м.. что пишет о ядрах и нейтрино мой русский коллега? (Берет книгу, листает.)
Луч прожектора освещает стоящего рядом Шардецкого.
Ш а р д е ц к и й. «...Мы замечаем лишь те взаимодействия нейтрин с ядрами, при которых происходит радиоактивный распад ядра — то есть только те, что можем заметить с помощью нынешней техники измерений. Но значит ли это, что нейтрино меньших энергий не взаимодействуют с ядром? Думаю, что нет».
Г о л д в и н. И я так думаю, коллега. Я намеревался обсудить с вами этот вопрос на симпозиуме... но он не состоялся. Что же дальше? (Листает.) Расчеты сечений захвата нейтрин... знакомо. О, вот интересная мысль!
Ш а р д е ц к и й. «...По-видимому, нет ничего более устойчивого, чем ядро, которое только что распалось и выделило избыток энергии. Исследование таких ядер представляло б большой интерес...»
Г о л д в и н. Да-да! Но как их исследовать?
Шардецкий молчит. Лицо его неподвижно. Прожектор, освещаю щий его, гаснет.
Да-да... Мы сейчас роем два туннеля через одну и ту же гору. Каждый — свой. И таимся, чтобы они не услышали стук наших кирок и лопат, а мы — их!.. Но постой... В этом мысли: наиболее устойчивы ядра, которые только распа-лись, — что-то есть. (Садится за стол, раскрывает журнал, берет карандаш.) Прикинем-ка...
Затемнение справа. Полный свет слева. Кабинет Ш а р д е ц к о г о. В дверях, прислонившись к косяку, стоит С а м о й л о в. Курит, наблюдает за Шардецким, который жестикулирует возле доски. Тот наконец замечает С а м о й л о в а.
Ш а р д е ц к и й (его застали врасплох, он сердится). А вы по-прежнему небриты, Петр Иванович!
С а м о й л о в (трогает подбородок). Растут, треклятые...
Ш а р д е ц к и й (смотрит на часы). Который час? Мои стали.
С а м о й л о в. Третий.
Ш а р д е ц к и й. Угу. И какое же у вас ко мне дело в третьем часу ночи?
С а м о й л о в. Да я, собственно, так — заглянул на огонек... (Затягивается, пускает дым в потолок.) Я говорю: вот мы не знаем, какой атом радиоактивного вещества когда распадется, — а клоп знает.
Ш а р д е ц к и й. Какой клоп?!
С а м о й л о в. Обыкновенный. Клопус вульгарис. ( Поку-ривает .) Пустил я его давеча на пластинку со слоем радиоактивного кобальта. Ну, он блуждал, петлял... и вылез необлученным. Пять раз гонял его по пластинке — ни одного гамма-кванта не схватил. Измеряли.
Ш а р д е ц к и й (ошеломленно). Не может быть... Мис-тика! Хотя нет, почему же? Может. Действительно, в каждый момент какие-то атомы кобальта взрываются гамма-квантами, какие-то нет. Пройти можно. Как по минному полю. Что же — у клопа какие-то миноискатели есть, что ли? Выходит, он чувствует: какие атомы около него будут распадаться — и поворачивает от них подальше?
С а м о й л о в. Я так думаю, oнизменение нейтринных потоков от ядер чувствует. Должно быть, спокойные и распадающиеся ядра излучают их неодинаково.
Ш а р д е ц к и й. Возможно... Это где же вы клопа-то достали, Петр Иванович?
С а м о й л о в. А я недавно в Свердловск ездил, в командировку. В мягком вагоне. Ну, и не уберегся... Я его, собственно, казнить хотел. А он — избежал... Между прочим, я построил его блуждания в пространственно-временных координатах. Есть намек на закономерность.
Ш а р д е ц к и й. Да-а... Черт знает что! Клоп, а! Гнусное насекомое — и движет физику. Дожили...
С а м о й л о в. А что — клон? Очень удобный объект наблюдений: плоский, форма эллиптическая. Легко рассчитывать сечение захвата. Муравья, к примеру, пришлось бы интегрировать по сложному контуру... (Затянувшись ды мом.) Впрочем, стоит попробовать и муравья.
Ш а р д е ц к и й. Что ж — клоп так клоп. Я не гордый! Пойдемте, Петр Иванович, посмотрим, что он может... Значит, «зашли на огонек»? И ехидный же вы человек, Самойлов!
С а м о й л о в. Да нет, я что? Я ничего...
Уходят.
Занавес
Действие третье. Без пяти...
Картина первая
Освещена левая часть сцены. Большая комната. Столы с приборами и без таковых. В дальней части комнаты — установка, похожая на спектрограф, на лазер и немного на самогонный аппарат: кварцевые и металлические трубы, спирали проводов, стеклянные завитушки, соленоиды и т. д. Рядом приборный щит. На стене самодельный лозунг «Размышлять, размышлять, размышлять — пока не почувствуешь злость к работе!» и самодельный же рисунок гуашью: Архимед, прикрываясь ладошкой, выскакивает из ванны. Словом, это комната поисковой группы «Эврика».
Идет семинар. За столами Ш а р д е ц к и й, Ш т е р н, Я к у б о в и ч, С е р д ю к, В а л е р н е р, А ш о т К а р а п е т я н и другие исследователи. У поворачивающейся доски — С а м о й л о в (он сегодня чисто выбрит, при галстуке) заканчивает доклад. Докладывать он не умеет и не любит — и высказывается с некоторым отвращением.
С а м о й л о в. ... Вот так мы поняли, что в пространстве блуждают нейтринные флюктуации. Ну, скажем: отчего небо синее? От флюктуации, от колебаний плотности воздуха — так, значит! — они и рассеивают синие лучи. Ну, и в пространстве есть колебания плотности нейтрин — так, значит? От них и происходит распад ядер. Когда флюктуация оказывается у ядра, оно выпячивается... — ну, как пузырь, у которого часть пленки тоньше, — и может лопнуть, распасться... так, значит? Ну, и больше у нас вопросов к насекомым не было — дальше сами смекнули. Раз все дело в колебаниях плотности нейтрин — этим можно управлять. Элементарная статистика: когда плотность нейтрин в пространстве велика — флюктуации малы, так, значит? И ничего они сделать не могут. И обратно... возьмем, обратно, паровоз. И поставим его вверх колесами... ( Шевеление в публике.)
Ш a p д е ц к и й. Петр Иванович, не резвитесь!
С а м о й л о в. Проверка внимания, Иван Иванович. Продолжаю... да, собственно, чего там продолжать? Все это одна умственность. Ну, она выражается такими формулами... (Легким ударом переворачивает доску. Осыпа ются меловые символы.) Желающие могут вызубрить... Давайте я вам лучше покажу это дело в натуре. Будет доходчивее. Ашотик — заведи!
Ашот Карапетян — маленький, усатый и серьезный — идет к установке. Щелкает тумблерами на приборном щите. Загораются сигнальные лампочки. В кварцевой трубе вспыхивает разряд.
Сейчас в ограниченном пространстве — ну, в области вон того куска урана-235 (показывает) — будем повышать плотность нейтрин. Ашот — счетчик!
Ашот укрепляет около образца трубку газоразрядного счетчика. Слышен мерный треск.
Распадается, как обычно, — так, значит? Ашот — реактор.
Ашот работает рукоятками.
Генератор нейтрин... Есть!
Треск стихает. Урановый образец начинает светиться с сине-зелеными переливами.
В о з г л а с ы: «Ух черт!», «Вот это да!»
Все бросаются к установке.
С а м о й л о в. Усекли? Уран перестал распадаться — так, значит? А избыток энергии стал выходить из него фотонами — малюсенькими такими порциями. Как, скажем, у больного хворь потом выходит... А все почему? Не стало крупных флюктуации, от которых лопаются ядра, — так, значит? Переключай, Ашот.
Ашот нажимает кнопки. Свечение пропадает. Счетчик начинает трещать, как прежде. Ашот манипуляторами убирает урановый образец в контейнер. Ставит на его место колбу с водой, опускает в нее трубку счетчика.
Я к у б о в и ч. А это зачем?
С а м о й л о в. А теперь перевернем паровоз вверх колесами. В колбе — вода. Из местного водопровода. Счетчик, как вы можете заметить, в ней безмолвствует: радиации нет. Сейчас уменьшим концентрацию нейтрин... вернее, повысим концентрацию антинейтрин — так, значит? Прошу всех отойти от установки на два метра! Антинейтрино излучаются пучком, но... неровен час, кого-нибудь заденет. Мне ни к чему выплачивать пострадавшему больничные.
Все отходят. Ашот тянет за собой шнур дистанционного управления.
Давай, Ашот!
Ашот нажимает несколько кнопок. На приборном щите начинает мигать красная полоса. Одновременно раздается частый и резкий треск счетчика. Ашот нажимает еще кнопку: треск переходит в рев.
Достаточно, Ашот!
Тот щелкает тумблерами. Рев счетчика постепенно переходит в частый треск. Треск замедляется.
Стало быть, создали с помощью антинейтрин крупные флюктуации — и они сделали обычную воду радиоактивной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10