— Нет у нас здесь никаких баронов, гражданин. Дом стоит на отшибе. Путешественники и то редки. А уж бароны!.. Я в жизни не видел ни одного барона.— Я от графа Жозефа, — не обращая внимания на разглагольствования хозяина таверны, объявил Кантэн.— Кто-кто? Граф... Вы ошиблись, мой господин. Вы заехали не в тот дом. Здесь вас приветят, дадут ужин и постель. Но не думаю, чтобы вы встретили тут своих высокородных друзей. Только не в доме Жана Вильнева.Настойчивость Кантэна ни к чему не привела, она только разъярила тупицу-хозяина и вошедшую в комнату смазливую, но неряшливую Франсину.— Должно быть, вы спятили, приятель, — раздражение сделало ее слишком бойкой на язык. — Мы — люди бедные, и этот дом не для знатных особ, если бы они еще и остались в здешних краях. Откуда вы явились со своими разговорами о графах и баронах? Послушай, Жан, он, видно, с луны свалился.— Я уже сказал вам, что приехал от...— Ну-ну! — перебил его Жан. — Хватит! Мы сыты по горло. У нас от вас голова раскалывается.И, словно потеряв последнее терпение, он, шаркая ногами, вышел из комнаты.Путешествуя с Пюизе, Кантэн не заезжал в таверну и посему стал опасаться, что допустил какую-нибудь оплошность. Наступила ночь, он очень устал. Даже если бы он знал, как исправить ошибку, — а Кантэн был убежден, что совершил ошибку, — то до утра все равно ничего не смог бы предпринять.Досадуя на самого себя, он съел ужин, от которого его едва не стошнило, прошел в отведенную ему комнату и полуодетым бросился на соломенный тюфяк.Он проснулся от яркого света, бившего в лицо, в комнате, как ему показалось, набитой людьми, что почти соответствовало истине, поскольку в узкой каморки, где он спал, четыре человека производили впечатление целой толпы. Сперва он узнал Жана Вильнева, который с фонарем в руке стоял в ногах постели. Рядом с ним стоял неуклюжий человек, на плече у него висел мушкет, лицо скрывала тень широкополой шляпы. Лица двух других мужчин были также затенены полями круглых шляп. Кантэн вскочил на ноги.— Что это значит? Что вам нужно? На его плечо легко легла чья-то рука.— Все в порядке, господин де Морле. — В бодром голосе говорившего слышались смешливые нотки. — Я — Тэнтеньяк. А рядом со мной Корматен, о котором вы спрашивали.— Как видите, — прозвучал глубокий голос барона, мы откликнулись на ваш призыв. Можете идти, Жан.Кантэн стал дышать спокойнее.— К чему такая поспешность? Я не настолько нетерпелив и вполне мог бы отложить удовольствие встретиться с вами до утра.— Я не знал, кто меня спрашивает, пока не увидел вас.— Кроме того, — сказал Тэнтеньяк, — у нас есть основательные причины выходить только по ночам. Перевал находится под усиленным наблюдением.— Так что, если вы простите нас за неожиданное беспокойство, мы будем рады услышать привезенные вами новости, — добавил барон.Сев на тюфяк, Кантэн приступил к рассказу и при свете фонаря, оставленного Жаном, прочел детали и цифры из криптограммы, которую вынул из нагрудного кармана.Тэнтеньяка охватило радостное волнение, однако барон не спешил разделить его.— Мы действительно можем быть уверены, что граф не преувеличивает, принимая на веру британскую поддержку?— Не в правилах Пюизе что-либо принимать на веру, не имея на то достаточных оснований! — с легким негодованием воскликнул шевалье.— Я так не считаю, — возразил барон. — А вы, господин Морле?— Кантэн немного растерялся, ели бы он решил быть абсолютно откровенным, то признал бы, что бурный темперамент Пюизе вполне предполагает такую возможность.— Я знаю графа не настолько хорошо, чтобы позволить себе судить об этом, — уклончиво ответил он.— А я знаю, — сказал Тэнтеньяк. — И уверен, что вы ошибаетесь, барон.— В том, что граф — один из тех, кто принимает желаемое за действительное? Хорошо, хорошо... Итак, британское правительство... Я, со своей стороны, предпочитаю не слишком доверять обещаниям англичан, даже если они настолько определенны, как утверждает господин де Пюизе.— Можете не сомневаться, что они именно таковы, иначе он не стал бы утверждать этого, — резко возразил Тэнтеньяк.— К чему пререкаться? — поинтересовался Кантэн. — Вам не приказывают предпринимать конкретные действия, пока не прибудут британские корабли.— Необходимо сделать соответствующие приготовления на суше, — ворчливым тоном возразил барон.— А чем же еще вы здесь занимаетесь? Привезенная мною информация должна удвоить ваше рвение; вам следует приложить все усилия, чтобы, когда пробьет час, ваши люди были готовы. Вы не позволите себе медлить из-за воображаемых сомнений относительно помощи англичан.Корматен пожал плечами.— Говорить, конечно, легко. Тем не менее, я не верю в нее, ибо не верю, что реставрация монархии во Франции соответствует интересам политики, которую проводить мистер Питт.— Черт возьми, барон! Кому какое дело, во что вы верите! — взорвался Тэнтеньяк. — Вы сами сказали, что человек верит в то, на что надеется. А если мы отнесем ваши слова к вам же самому?— Мой дорогой шевалье!— Неужели здесь, в Бретани, вы можете судить о том, что происходит в Англии, лучше Пюизе, который ведет дела там?Корматен развел руки умиротворяющим жестом.— Возможно, я ошибаюсь. Надеюсь, что так оно и есть, и бутоны, взлелеянные господином де Пюизе, расцветут пышным цветом.— От вас, барон, зависит, чтобы так и случилось, — заметил Кантэн.— Есть приказ, и нам остается только подчиниться ему, — нетерпеливо согласился шевалье.— О, согласен! Согласен. Я всего-навсего хотел предостеречь от необоснованных надежд. Господин де Морле, передайте графу мои заверения в том, что я выполню все его распоряжения.— В этом нет необходимости. Он и так не сомневается, что вы выполните его приказ. Кроме того, я не возвращаюсь в Англию.Кантэн изложил свои соображения. Барон проявил к ним мало интереса. Казалось, он погрузился в размышления. Однако Тэнтеньяк внимательно выслушал их и с искренним энтузиазмом заявил, что при господствующих в стране примиренческих настроениях Кантэн без труда приобретет во владение свое поместье и сможет мирно жить в нем.— А если потребуется, — добавил он, — я дам вам для охраны дюжину крепких, надежных молодцов. Пусть они будут среди ваших слуг, в случае необходимости они избавят вас от неприятностей.Они еще обсуждали дела Кантена, когда Корматен встал и прервал их разговор.— До рассвета осталось не больше часа, а впереди у нас двенадцать миль пути. Пора ехать.Кантэн отправился вместе с ними: он совершенно не знал дороги и нуждался в проводнике. Во дворе таверны их ожидал отряд из двенадцати человек верхом на бретонских пони, и вслед за этой надежной охраной они стали спускаться по склону горы в направлении Сен-Юрана. Вскоре склон стал менее крутым, и они поехали быстрее. Отряд уверенно продвигался по суровой и дикой лесистой местности, то здесь, тот там пересеченной глубокими оврагами. Когда небо на востоке окрасилось бледными лучами рассвета, они достигли границ огромного угрюмого леса Ла Нуэ — цели их путешествия.Убежище Корматена и Тэнтеньяка находилось в самом сердце этого запутанного труднопроходимого лабиринта, в лагере, разбитом вожаком шуанов Сен-Режаном [Сен-Режан, по прозвищу шевалье Пьеро — конспиратор-роялист, который в 1799 г. сделал попытку вновь поднять Вандею, а в 1800 г. получил от Кадудаля задание организовать заговор против Первого Консула на улице Сен-Никез. Был арестован и казнен в Париже в 1801 г.] , — среди своих сторонников известным под именем Пьеро, — одним из самых деятельных и непримиримых врагов Республики. Его ближайшие сподвижники числом в две сотни человек были, в основном, старые контрабандисты, при монархии промышлявшие контрабандой соли из Англии в соседние провинции, где в те времена она облагалась высокими налогами. Эти грубые, сильные, привыкшие к опасности люди с беспримерным упорством и неустрашимостью вели партизанскую войну против правительственных войск. Сам Сен-Режан, невысокого роста, хрупкий на вид, с живыми, пронзительными карими глазами на остроносом некрасивом лице, пользовался у них авторитетом, заслужить который способен лишь опытный и умелый предводитель.Квартирой ему служила хижина углежога, тогда как люди его жили в траншеях, вырытых собственными руками и укрытых сверху ветками могучих деревьев, замаскированных торфом и листьями. Обнаружить и уничтожить такие жилища можно было лишь после долгих и тщательных поисков. В лагере Сен-Режана нашли убежище несколько непокорных священников, всегда готовых преодолеть любое расстояние для отправления службы; запрет на деятельность священнослужителей был одним из главных факторов, восстановивших крестьянство против новой власти.Кантэн прибыл в лагерь воскресным утром и присутствовал на мессе, которую отслужили на большой просеке в присутствии всего отряда. Почтение, выказанное ему как эмиссару Пюизе, явилось для Кантэна очевидным доказательством того, каким почетом пользуется здесь имя графа Жозефа.— И так повсюду на Западе, — уверил его Тэнтеньяк. — Пюизе для них — мессия, и когда он подаст сигнал, из-под земли поднимется такая армия, что эти мерзавцы в Париже волей-неволей поверят в Страшный суд [Страшный суд — суд, в ходе которого Господь, согласно христианскому вероучению, должен во время конца света решить судьбу всех людей. Христос в Славе должен поместить добрых справа от себя, злых — по левую руку. Страшному суду предшествуют воскрешение мертвых и мировые катастрофы] .— Тем не менее, Кормантен, похоже, не разделяет вашего энтузиазма, — заметил Кантэн.— Он по природе человек сомневающийся, — серьезным тоном сказал Тэнтеньяк. — В свое время он едва не попал в руки к «синим», и это глубоко потрясло его. Барон не тот, кого следовало бы назначать заместителем Пюизе. Но я делаю все, чтобы до прибытия графа поддержать его. Мы будем продолжать подготавливать почву, хотя, откровенно говоря, она уже хорошо подготовлена. Мы могли бы подняться хоть завтра. Республиканцы знают об этом, знают, что под пеплом тлеет огонь, который они не в силах не только погасить, но и локализовать. Неожиданная вспышка то здесь, то там; внезапный набег на арсенал для пополнения запасов оружия и пороха; захват зерна и скота, предназначенных для республиканских войск; дерзкое нападение на конвой — и все это отрядами, которые, нанеся удар, рассеиваются и бесследно исчезают. Такие вещи изрядно действуют на нервы нашим республиканским друзьям и подрывают их веру в собственные силы. Попробовав осуществить на деле зверский план поголовного уничтожения, теперь они выдают свой страх, прибегая к примирительным мерам, прекращают преследования, с корнем вырывают Древо Свободы, готовы даже признать терпимость в вопросах религии. При нынешнем положении дел вы не встретите сложностей в Шавере. Вашего кузена Константа де Шеньера, которому в сравнении с вами есть за что ответить, оставили в покое, и он живет в свое удовольствие в Гран Шэн.Новость, услышанная от Тэнтеньяка, пришлась Кантэну не совсем по вкусу.— Я думал, что он отправился к брату в Голландию.— Он — офицер полка «Верные трону», набранного в Англии. Видя положение дел на Западе, его убедили остаться здесь и до прибытия полка служить своего рода символом для окрестных крестьян. Вам будет приятно иметь в Шавере ваших кузенов.— По крайней мере, это будет не лишено интереса, — ответил Кантэн.
Глава IVОБРЕТЕНИЕ ПРАВ
Ярким весенним днем господин де Морле легким галопом ехал по аллее ломбардских тополей, усеянной золотисто-желтыми крокусами, к воротам Шавере. За ним следовали трое мужчин с виду похожих на грумов [Грум (англ.) — лакей, конюх] , это были шуаны из тех двенадцати, которых выделил Кантэну Тэнтеньяк.Принимая во внимание все вышесказанное, господин де Морле вполне благополучно уладил свои дела с Общественным обвинителем Анжера. Три дня назад он смело явился в приемную сего высокопоставленного чиновника и удостоился немедленного приема.— Кого я вижу! Если не ошибаюсь, гражданин Морле наконец-то вернулся. Собственной персоной. Но где вы так долго пропадали?— Я был в Англии.— В Англии! — Гражданин Бене поморщился. — Это не место для истинного француза. Англичане — наши естественные враги с незапамятных времен. И слава Богу. Я бы не хотел иметь таких друзей. Но, во имя разума, что привело вас туда?— Необходимость достать двадцать четыре тысячи ливров золотом.— До некоторой степени это вас извиняет. — Худое иссиня-серое лицо со следами оспы расплылось в улыбке. — Ради такого дела можно съездить и в Англию.— Друзья во Франции, на которых я рассчитывал, не смогли мне помочь, так что у меня не было выбора. Я привез вам чек на банк в Амстердаме.Живой огонек в маленьких глазках Бене погас.— На двадцать четыре тысячи?— Золотом. Разве мы не сговорились на этой сумме? Бене изобразил негодование.— Но, друг мой, это лишь компенсация за то, что я не стал бы возражать против вашего вступления в права наследства. С тех пор положение изменилось. Конфискация состоялась и была зарегистрирована. Теперь Шавере является национальной собственностью и как таковое продается.— Оно и в то время было национальной собственностью; во всяком случае, по вашим словам. Но вы были готовы аннулировать конфискацию. Что было возможно тогда, возможно и теперь.— Отнюдь нет. С тех пор, вторично эмигрировав, вы окончательно поставили себя вне закона.— Выехать из страны с целью получить деньги, необходимые для удовлетворения требований закона, не значит эмигрировать.Лицо гражданина Бене превратилось в сплошную улыбку. Из горла вырывались короткие, похожие на жужжание, звуки.— Вам бы следовало быть юристом. Вы слишком педантичны. Поверьте, ваш аргумент не выдерживает критики. Но меня, в любом случае, вряд ли обвинили в нарушении долга, если бы я не устоял перед искушением оказать вам услугу.— Оно при мне.— Что — при вас?— Искушение.И Кантэн достал из шелкового бумажника один из векселей на Амстердамский банк, которые он получил в результате визита, нанесенного мистеру Томасу Куттсу.— Но он ничего не стоит, пока я не сделаю передаточную надпись. На это не потребуется много времени. Столько же, сколько потребуется вам, чтобы поставить свою подпись под документом, признающим справедливость моих притязаний.Видя, как перед его глазами пляшет цифра «100 гиней», Общественный обвинитель скривил губы.— Досадно! — пробормотал он. — Чрезвычайно досадно. Повторяю: конфискация зарегистрирована. Теперь только посредством покупки вы можете стать владельцем своего имения. Но в этом случае оно стало бы вдвойне вашим: на основании покупки и по праву наследования.Гражданин Бене предложил Кантэну открытую табакерку. Господин де Морле отказался, нетерпеливо взмахнув рукой.— И какова же цена?— О, цена, конечно, чисто номинальная. Я мог был повторить уже названную мною сумму — пять миллионов ливров. Тогда, падение курса национальной валюты было бы вам на руку. В золоте это сегодня не больше двух тысяч английских гиней. Сущий пустяк. Смехотворная цена. Меня могли бы упрекнуть за нее. Но что поделаешь! — он пожал плечами. — Покупателей нет, и нации приходится довольствоваться тем, что она может получить. Послушайте, гражданин, вы можете приобрести имение за пять миллионов ливров, или две тысячи английских гиней. К завтрашнему дню я вам все устрою. Ну и, разумеется, небольшие комиссионные в размере тысячи гиней, как мы договорились.Итак, в обмен на векселя — два с передаточной надписью на Национальное казначейство, один на гражданина Бене, — Кантэн получил документ, подтверждающий его права, и с ним в кармане вновь появился перед высокими чугунными воротами, за которые во время своего предыдущего визита был беспардонно выставлен.В ответ на звон колокольчика залаяла собака, и вскоре все из той же низкой двери в левом крыле, что и тогда, показался дворецкий Лафон, на сей раз в компании рычащего темно-каштанового мастифа.Сквозь решетку ворот он внимательно посмотрел на сидевшего в седле Кантэна.— Кто вы такой? Что вам надо?— Владелец Шавере. Откройте ворота.По взгляду Лафона было заметно, что он узнал Кантэна.— Так это снова вы!— Память у вас лучше, чем манеры. Откройте ворота, говорят вам.— Еще чего! Нация — вот кто нынешний владелец Шавере, и мне поручено присматривать за ним.— С сегодняшнего дня уже нет. Я сам займусь этим вместо вас.Кантэн нагнулся в седле и протянул бумагу между прутьями решетки.Лафон вслух прочел ее:— «Предъявитель сего, гражданин Кантэн Морле, посредством покупки приобретя во владение...»Дворецкий прервался и, злобно ухмыльнувшись, поднял глаза на Кантэна.— Понятно. Покупатель национальной собственности. — Он мрачно рассмеялся. — Надеюсь, вы будете пользоваться ею дольше, чем обычно случается в наше время.— А пока откройте ворота.— Конечно, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42