OCR Roland
«Любовь и оружие; Венецианская маска»: ИКА «Тайм-аут»; Санкт-Петербург; 1993
ISBN 5-85990-082-1
Рафаэль Сабатини
Венецианская маска
Глава I. «БЕЛЫЙ КРЕСТ»
Путешественник в сером рединготе, назвавшийся Мелвилом, корил богов за их несправедливость. Они провели его невредимым через сотню рискованных переделок, казалось, лишь из иронии, чтобы поставить его перед лицом окончательного краха в тот самый час, когда он, наконец, посчитал себя спасенным.
Именно это обманчивое чувство уверенности, основанное на убеждении в том, что, достигнув Турина, он оставит границы опасности позади, заставило его расслабиться.
И потому в сумерках майского вечера он покинул дорожную карету, чтобы угодить в ловушку, которую, как он теперь посчитал, боги так коварно расставили для него.
В едва освещенном коридоре хозяин постоялого двора поторопился узнать о его пожеланиях. Лучшая комната, лучший ужин и лучшее вино, какое можно достать. Приезжий отдавал распоряжения на совершенно безупречном итальянском. Его голос — ровный и приятно звучащий — все-таки выдавал в интонациях энергию и темперамент его нрава.
Роста он был выше среднего и ладно сложен. Его правильных черт лицо, которое хозяин едва различал в тени серой шляпы с конусообразной тульей и в обрамлении ложившихся сзади на воротник крыльев черных волос, было худым, с прямым носом и выступающим подбородком. Ему не могло быть более тридцати лет.
Расположившись в лучшей комнате наверху и удовлетворенно ожидая ужина, он отдыхал при свете свечей, когда разразилась катастрофа. О ней возвестил голос на лестнице — громкий и неистовый голос мужчины, грубо разговаривавшего на французском. Дверь комнаты Мелвила оставалась слегка приоткрытой, и слова отчетливо доносились до него. Не только суть разговора заставила его нахмуриться, но и сам голос. Этот голос пробудил у него смутные тревожные воспоминания и, несомненно, был ему знаком.
— Вы — почтмейстер, а у вас нет лошадей! Боже! Такое может случиться только в Италии! Но мы изменим это даже прежде, чем все закончится. Так или иначе, а я получу то, что мне нужно. Я спешу. От моей быстроты зависят судьбы целых государств.
В ответ до Мелвила донеслось лишь бормотанье хозяина. И вновь зазвучал грубый, не допускающий возражений голос.
— Вы говорите, что лошади будут только наутро? Что же, тогда своих лошадей мне уступит этот путешественник, а утром он возьмет ваших. Спорить бесполезно. Я сам предупрежу его. В штабе Бонапарта я должен быть уже сегодня.
Шаги проворно простучали по ступенькам и пересекли маленькую лестничную площадку. Дверь Мелвила распахнулась, и встревоживший его голос раздался прежде, чем обладатель оного очутился в комнате:
— Сэр, настоятельная потребность оправдывает это вторжение. Я еду по делу величайшей срочности. Судьбы государств зависят от моей быстроты, — вновь повторил он помпезную фразу. — На этой станции до утра не будет лошадей. Ваши же лошади годятся для поездки, а вы остаетесь здесь на ночь. Поэтому…
Тут голос осекся. Мужчина поворачивался закрыть дверь, пока говорил. Повернувшись вновь, он прервал свою речь при виде поднявшегося навстречу незнакомца, причем последние признаки краски быстро исчезали с грубых черт его лица, а темные глаза расширились в изумлении, которое постепенно сменялось ужасом.
Так он неподвижно стоял с четверть минуты — человек приблизительно того же, что и Мелвил, роста и телосложения, с такими же черными волосами вокруг желтоватого выбритого лица. Как и Мелвил, одет он был в длинный серый редингот — обычная для путника одежда — и, кроме того, был опоясан трехцветным ремнем, а голову его покрывала — приметная деталь его одеяния — широкополая черная шляпа. Передний край ее загибался вверх а-ля Генрих IV, а украшали ее трехцветный плюмаж и трехцветная же кокарда.
В воцарившемся безмолвии он постепенно вышел из шока. Его первый безотчетный ужас, словно от встречи с призраком, уступил более разумному заключению, что он столкнулся с одной из шуток природы, которая произвела пугающее размножение облика.
Он так и остался бы в этом убеждении, если бы Мелвил, которого судьба так коварно привела в это место, не выдал себя сам.
— Необычайная удача, Лебель, — произнес он сардоническим тоном, глядя холодными как лед глазами на вошедшего. — Поистине необычайная удача!
Гражданин депутат Лебель прищурился, тяжело задышал и сразу пришел в себя. Теперь не оставалось места иллюзиям о сверхъестественных проявлениях или случайном сходстве.
— Так это вы, месье виконт! И во плоти! Клянусь честью, это чрезвычайно интересно.
Он положил курьерскую сумку на мраморную крышку тумбочки рядом с конусообразной шляпой Мелвила, снял шляпу и водрузил ее поверх сумки. Пот бисером блестел у него на бровях прямо под бахромой челки его черных волос.
— Очень интересно, — повторил он. — Не каждый день встречаешь человека, который уже был гильотинирован. Ведь вас гильотинировали — не так ли? — в Туре в девяносто третьем году.
— Это соответствует отчетам.
— О, отчеты я знаю.
— Естественно. Приложив столько усилий, чтобы осудить меня, вы не могли пренебречь проверкой исполнения приговора о казни. Только он мог обеспечить вам безопасное владение моими землями. Только он мог гарантировать, что вас не выгонят обратно в навозную кучу, откуда вы происходите, едва Франция вернется к здравомыслию.
Лебель не выказал эмоций. Его грубое, хитрое лицо оставалось невозмутимым.
— Видимо, я недостаточно проверил. Дело требует расследования. Можно подложить в корзину несколько голов вместо своей собственной. Будет интересно разобраться, как вы смогли раздвоиться.
Ответ был полон иронии:
— У кого, как не у вас, была лучшая возможность понять, что может сделать взяточничество в среде руководителей вашей разложившейся республики, вашего царства мерзавцев? Для вас, кто столько подкупал и давал взяток, кто столько брал взяток и подкупался сам, в моем спасении нет тайны.
Нахмурившись, Лебель принял важный вид.
— Для меня тайна в том, что человек вашего положения разговаривает со мной таким тоном.
— Нет тайны, Лебель. Мы уже не во Франции. Французская Республика не правомочна во владениях короля Сардинии.
— Не правомочна? — злобно захихикал Лебель. — Ваша надежда призрачна. Мой дорогой предшественник, длань Французской Республики простирается дальше, чем вы полагаете. Пусть мы и не во Франции, но Республика — хозяин здесь, как и в других местах. У нас достаточный гарнизон в Турине, чтобы следить за тем, как Виктор соблюдает условия мирного соглашения, подписанного в Чераско, и делать все, что нам будет угодно. Вы убедитесь, что комендант полностью подчиняется мне. Вы почувствуете, как французское правомочие действует здесь, когда будете отправлены обратно в Тур. Так что маленькая оплошность трехлетней давности может быть исправлена.
В этот момент внезапного и полного крушения Мелвил и усмотрел в действиях богов жестокую иронию. Этот человек, некогда бывший слугой его отца, был единственным членом правительства, лично знакомым ему, и, несомненно, одним-единственным, кого устраивала его смерть. И из всех миллионов живущих на свете французов именно этого Лебеля выбрала судьба, чтобы столкнуть с ним на постоялом дворе «Белый крест».
На мгновение волна отчаяния охватила его. Не только собственная гибель стала очевидной для него, но, в то же время, и гибель важной миссии, которую в Венеции ему доверил мистер Питт, — миссии, затрагивающей судьбу цивилизации, которая подверглась опасности вследствие действий якобинцев за пределами Франции.
— Минуточку, Лебель!
Этот возглас остановил француза, едва тот повернулся, чтобы выйти. Он вновь обернулся, но скорее не на просьбу, а на быстрые шаги сзади. Его правая рука скользнула в карман редингота
— Что еще? — прорычал он. — Говорить больше не о чем.
— Нужно еще многое обсудить.
Голос Мелвила сохранял удивительно ровный тон. В поведении его никак не отразилась охватившая его тревога. Он быстро занял позицию между Лебелем и дверью.
— Вы не покинете этой комнаты, Лебель. Я благодарю вас за то, что вы предупредили меня о своих намерениях.
Лебель пренебрежительно усмехнулся.
— Вероятно, из-за того, что я — адвокат, я предпочитаю, чтобы все относящееся ко мне делалось по закону и в надлежащей форме. Однако, если в этом мне препятствуют силой, я вынужден действовать по собственному усмотрению. Итак, не отойдете ли вы от двери и не позволите ли мне выйти?
Его рука появлялась у кармана, сжимая рукоятку пистолета. Он действовал без спешки. Вероятно, неторопливость его забавляла возможностью насладиться видом тщетных усилий жертвы, беспомощной перед дулом пистолета.
У Мелвила единственным оружием были голые руки. Но англичанином он был не только по имени. Прежде чем дуло медленно появляющегося пистолета задело край кармана, сжатый кулак с треском обрушился прямо в челюсть. Удар отбросил Лебеля через комнату. Он потерял равновесие, опрокинулся и растянулся во весь рост, сопровождаемый грохотом задетой при падении кочерги.
Он лежал совершенно неподвижно. Мелвил медленно и осторожно двинулся вперед и подобрал пистолет, выпавший из руки гражданина Лебеля.
Он презрительно коснулся носком лежащего.
— Вставай, каналья.
Но в то же мгновение он обратил внимание на подозрительную безвольность, податливость тела. Приглядевшись внимательнее, он заметил на полу расплывающуюся лужицу крови. А затем его взгляд упал на острие опрокинутой железной подставки для дров. Оно было темно-красным. Он понял, что при падении Лебель ударился о него головой, и оно пробило ему череп.
Затаив дыхание, Мелвил опустился на колено возле тела, засунул руку под одежду на груди, чтобы нащупать сердце. Человек был мертв.
Мелвил поднялся, дрожа и чувствуя тошноту. На минуту шок от сознания этого непроизвольного убийства парализовал его. Когда же он вновь обрел способность соображать, физическая тошнота вытеснилась паникой. В любой момент мог войти хозяин или кто-нибудь еще и застать его возле тела человека, обладавшего серьезным авторитетом среди французов, которые, оказывается, если не официально, то фактически хозяйничают в Турине. После происшедшего он перед французским комендантом предстанет в положении ничуть не лучшем, чем если бы последнего вызвал Лебель. Не было такого оправдания, которое бы спасло его или помогло ему. Следствие по установлению его личности, если они вообще будут себя этим утруждать, лишь предоставило бы подтверждение намеренного убийства.
Оставалось бежать немедленно, но даже тут шансы были ужасающе малы. Он мог заявить, что передумал и продолжит свою поездку этой же ночью, сейчас же, и потребовать подготовить дорожную карету. Но пока будет готов форейтор, пока будут запрягать лошадей, неизбежно кто-нибудь войдет к нему в комнату. Сам вызов кареты должен вызвать подозрение и сомнения. И все-таки он должен пойти на эту абсурдную попытку. Иного выбора не было.
Он быстро подошел к двери и распахнул ее. С порога, протянув руку за шляпой, он напоследок с ужасом окинул своими блуждающими — а обычно такими спокойными и твердыми — серыми глазами неподвижную фигуру у камина, уставившую взгляд в потолок.
Он вышел, закрыв за собой дверь до щелчка задвижки, прогремел по ступенькам, вызывая хозяина голосом, резкость которого почти удивила его самого. К тому же, в смятении, он продолжал говорить на французском языке.
Хозяин появился в одной из дверей, когда Мелвил был у подножия лестницы.
— Да, гражданин депутат, — произнес хозяин, подойдя на пару шагов и кланяясь с величайшим почтением. — Надеюсь, английский джентльмен согласился уступить вам.
Мелвил был ошеломлен.
— Э… уступить мне?
— Уступить вам своих лошадей, я имел в виду.
Хозяин в ожидании смотрел на него. Инстинктивно, еще не поняв, какую выгоду можно извлечь из этой странной ошибки, Мелвил воспрял духом. В этот момент он увидел свое отражение в зеркале на стене, и ошибка хозяина стала понятной. На нем была широкополая шляпа Лебеля, вздернутая а-ля Генрих IV, с трехцветным плюмажем и трехцветной кокардой.
Он приободрился и ответил рассеянно:
— Ах, да. Да.
Глава II. ПОЛНОМОЧИЯ МЕРТВЕЦА
В мгновение ока Мелвил осознал все, чем способствует ему эта путаница лиц. Он был того же роста и телосложения, что и Лебель. На нем был такой же серый редингот, а хозяин, по-видимому, не заметил отсутствия депутатского пояса. Оба — он и Лебель — приехали поздней ночью, их видели очень мало, причем в плохо освещенном коридоре. Самым характерным и весьма заметным отличием между ними была увенчанная плюмажем шляпа депутата. Но теперь она красовалась на Мелвиле. Кроме того, если по приезде Мелвил говорил по-итальянски, то теперь он воспользовался языком, на котором разговаривал с Лебелем. Поэтому, даже не видя его, хозяин уверился в том, что его вызвал француз.
Все это он понял в ту секунду, что была между словами «Ах, да» и повторением «Да». Мелвил тотчас оценил, как наилучшим образом он мог использовать ошибку хозяина к своей выгоде. Самая грозная опасность заключалась в том, что могли войти в его комнату наверху, пока он ожидал карету.
Ему следует предотвратить это и надеяться, что за выигранное время он рассчитает следующий шаг. С этой целью он быстро заговорил:
— Вы можете распорядиться запрягать лошадей и приготовиться форейтору. Я вскоре выйду. Но сначала мы с английским путешественником займемся делом — очень удачная встреча. Нас нельзя беспокоить ни в коем случае. Вы поняли? — спросил он, возвращаясь к лестнице.
— О, вполне.
— Хорошо.
Мелвил начал подниматься к себе, когда появился официант известить хозяина, что ужин, заказанный джентльменом в комнате наверху, готов. Услышав это, Мелвил остановился.
— Ужин подождет, — сказал он с безапелляционной резкостью, подражая Лебелю. — Ужин подождет, пока мы сами не вызовем.
Оказавшись у себя и заперев дверь, Мелвил, взявшись рукой за подбородок, хладнокровно рассматривал распростертое у его ног тело своими задумчивыми, широко посаженными глазами. Он знал, что ему теперь делать. А как это сделать, должны подсказать, как он надеялся, бумаги из курьерской сумки депутата.
Он начал с переодевания официального пояса с талии Лебеля на свою. Поправляя его, он посмотрелся в длинное зеркало, надел большую шляпу с плюмажем и надвинул ее на свои черные волосы немного побольше на лицо — так, чтобы увеличить тень на лице. Решив ничего больше не менять в своей внешности, он заработал быстро и изучил все с удивительным спокойствием. Недрогнувшей рукой он исследовал карманы Лебеля. Там нашлось немного денег: пачка свежеотпечатанных ассигнаций и горсть сардинийского серебра; карманный нож, носовой платок и некоторые другие обычные мелочи и обрывки, связка из четырех ключей на маленьком шелковом шнурке и паспорт на листе разлинованной бумаги.
Точно так же он опорожнил свои карманы и из их содержимого выбрал паспорт, тетрадь, грязные ассигнации и мелочь, карманный нож и серебряную табакерку с выгравированной монограммой М.А.В.М., которая соответствовала имени в паспорте. Эти предметы он положил в карманы Лебеля.
В свои же карманы он положил все, что забрал у Лебеля, за исключением связки ключей, которую он положил на стол, и разлинованного паспорта, который он теперь раскрыл. Глаза его загорелись, когда он ознакомился с его содержанием.
Паспорт был утвержден Баррасом и скреплен подписью Карно. Он гласил, что гражданин Камиль Лебель, член Совета Пятисот, едет в качестве уполномоченного представителя Директории Французской Республики, Единой и Неделимой, с государственной миссией. Он предписывал всем подданным Французской Республики оказывать представителю помощь, когда это потребуется. Документ предупреждал всякого, кто вздумает препятствовать ему, что это ставит под угрозу его собственную жизнь. Он требовал от всех должностных лиц, независимо от ранга или звания, гражданских или военных, предоставлять в распоряжение предъявителя ресурсы, имеющиеся в их ведении.
Это был не просто паспорт. Это был мандат, и, по-видимому, столь же грозный, как и все, что исходило от Директории. Он продемонстрировал Мелвилу, каких вершин достиг этот негодяй. Человек, которому была вверена такая власть, фактически подготовлен к избранию на пост Директора
Прилагалось описание предъявителя: рост 1,75 метра (что отличалось от роста Мелвила всего на пару сантиметров), телосложение стройное, осанка прямая, лицо худое, черты правильные, цвет лица бледный, рот широкий, зубы крепкие и белые, брови черные, волосы черные и густые, глаза черные, особых примет нет.
Во всех деталях, кроме цвета глаз, признаки соответствовали и Мелвилу.
1 2 3 4 5 6