НОСИТЕЛЬ КУЛЬТУРЫ


Тугой режущий ветер бил из темноты, волоча длинные струи песка и
пыли. От его неживого постоянства можно было сойти с ума; на зубах скрипел
песок, от которого не спасали ни самодельные респираторы, ни плотно
стиснутые губы. С вершин барханов срывались мерцающие в лунном свете
шлейфы и ровными потоками летели по ветру.
Дом уцелел каким-то чудом. Его захлестывала пустыня; в черные,
бездонные проломы окон свободно втекали склоны барханов, затканные дымной
пеленой поземки. Видно было, как у стен плещутся, вскидываясь и тут же
опадая, маленькие смерчи.
На пятом этаже в трех окнах подряд сохранились стекла.
- Это может быть ловушкой, - проговорил инженер.
Крысиных следов не видно, подумал музыкант, и сейчас же шофер сказал:
- Крысиных следов не видно.
- Ты шутишь? - качнул головой инженер. - На таком грунте, при таком
ветре? Они не продержатся и получаса.
Долгая реплика не прошла инженеру даром - теперь ему пришлось
отвернуться от ветра, наклониться и, отогнув край марлевого респиратора,
несколько раз сплюнуть. Плевать было трудно, нечем.
- Войдем в тень, - предложил пилот, почти не размыкая губ. - Мы как
мишень. Там обсудим.
- Что? - пробормотал шофер. - Обсуждать - что? Глянь на луну.
Мутная луна, разметнувшаяся по бурому небу, касалась накренившегося
остова какой-то металлической конструкции, торчащей из дальнего бархана.
- Садится, - сказал друг музыканта. Он очень хотел, чтобы уже
объявили привал. Ремни натерли ему плечо до крови.
- Именно, - подтвердил шофер. - Скоро рассвет. Все одно, день-то
переждать надо.
- Приметный дом, - проговорил пилот задумчиво.
- Пять дней их не встречали, - ответил шофер.
- Отобьемся, - сказал друг музыканта. - Вам ведь доводилось уже.
Пилот только покосился на него, усмехаясь полуприкрытыми марлей
глазами.
- Устали мы очень, - сообщила мать пилоту, и тот, помедлив, решился:
- Оружие на изготовку. Первыми - мы с шофером, в десяти метрах парни,
затем вы с дочерью. Инженер замыкает. Вперед.
Музыкант попытался сбросить автомат с плеча так же четко, как и все
остальные, но магазин зацепился за металлическую застежку вещмешка, и
оружие едва не вырвалось из рук. Музыкант только плотнее стиснул зубы и
ребром ладони перекинул рычажок предохранителя. Пилот и шофер уже
удалились на заданную дистанцию; из-под ног их, вспарывая поземку изнутри,
взлетали темные полосы песка. Увязая выше щиколотки, наклоняясь навстречу
ветру, музыкант двинулся за первой двойкой, стараясь ставить ноги в следы
пилота. Рядом он чувствовал надежную близость друга, сзади тяжело дышала
мать. С автоматом в руке музыкант казался себе удивительно нелепым,
игрушечным - какой-то несмешной пародией на "зеленые береты". Никогда он
не готовил своих рук к этому военному железу, но вот чужой автомат
повесили ему на плечо, и теперь палец трепетал на спусковом крючке. Идти
было очень трудно.
Они вошли в окно и в комнате сомкнулись. Пилот отстегнул с пояса
фонарик.
- Дверь, - коротко приказал он, левой рукой держа на изготовку
автомат.
Инженер и шофер прикладами проломили дверь, намертво завязшую в
наметенном песке. Сквозь неровную пробоину пилот направил луч света в
открывшуюся комнату и сказал:
- Вперед.
Музыкант, а затем его друг вошли в пробоину, навстречу своим тусклым,
раздутым теням, колышущимся на стене.
- Все нормально, - сообщил музыкант, еще водя дулом автомата из
стороны в сторону. Здесь было тише, и песка на полу почти не оказалось. В
комнату втиснулись остальные.
- На лестницу, - сказал пилот. - Порядок движения прежний.
Они вышли на лестницу. Напряжение стало спадать: отдых неожиданно
оказался совсем близким.
- Крысиных следов не видно, - проговорил шофер.
Тонкий слой песка покрывал ступени, смягчая звук шагов. В выбитых
окнах завывал ветер, где-то билась неведомо как уцелевшая форточка.
- Интересно все-таки, мутанты это или пришельцы? - спросил друг
музыканта, обращаясь к инженеру. - Что по этому поводу говорит наука? -
Автомат он нес в левой руке, держа за ремень, а правую ладонь, оберегая
плечо, подложил под лямку вещмешка.
- Разговорчики, - не оборачиваясь, бросил шедший на полпролета выше
пилот.
- Как он мне надоел, - шепнул, наклонившись к уху музыканта, его
друг. - Буонапарт...
- А ты представь, как мы ему надоели, - так же шепотом ответил
музыкант. - Едим как мужчины, а проку меньше, чем от женщин...
- Прок, прок... Какой теперь вообще может быть прок? Протянуть
подольше в этом аду?
Музыкант молча пожал плечами.
- А зачем?
- Чтобы спокойно было на душе, - помолчав, ответил музыкант. Он
задыхался на долгом подъеме, сердце уже не выдерживало.
- Чтобы спокойно было на душе, надо оставаться собой. И когда берешь,
и когда даешь. Не насиловать ни других, ни себя. Не обманывать принесением
большего или меньшего количества пользы... проку, как ты говоришь... чем
это естественно. Оставаться собой - максимум, что человек вообще может.
- И максимум, и минимум, - вставил все слышавший инженер. - Смотря по
человеку.
- "Не измени себе, - ответил друг музыканта, - тогда ты и другим
вовеки не изменишь..." Старик Шекспир в этих делах разбирался лучше нас
всех, вместе взятых.
- Разговорчики, - повторил пилот. - Наш этаж. Налево.
Они влетели в квартиру, готовясь встретить засаду, ощетинясь стволами
автоматов. В окна, прикрытые грязными стеклами, жутко заглядывала
раздувшаяся, словно утопленник, луна. Мебель вполне сохранилась; на
большом рояле в узкой хрустальной вазе стоял иссохший, запыленный букет.
- Крысиных следов не видно, - опять сказал шофер.
- Отдых, - произнес пилот долгожданное слово и первым содрал
респиратор с лица и хлестнул грязной марлей по колену. На брюках остался
рыжий след, облако пыли взвилось в черный, спокойный воздух.
- Хорошо без ветра, - сказала мать, - будто домой пришли, - она
вздохнула. - Как хочется дом-то иметь!
- Потерпите еще несколько дней, - мягко проговорил пилот и ободряюще
тронул женщину за локоть.
- Ты нам сыграешь? - спросила дочь.
- Если этот "Стейнвей" сохранился так хорошо, как кажется... -
ответил музыкант, стараясь говорить спокойно. Он взгляда не мог отвести от
рояля. Сердце его отчаянно билось в радостном ожидании.
- Можно будет сыграть в четыре руки, - предложил друг музыканта.
- Потом, потом, - сказал пилот. - Сначала еда. Отдых.
Они все очень хотели есть. А еще больше - пить. На зубах скрипел
песок.
- Правда, что они не трогают носителей культуры? - спросил друг
музыканта, жуя ломоть консервированного мяса.
- Теперь все - носители культуры, - пробормотал музыкант и тут же
почувствовал щекой испытующий взгляд пилота.
- Да, конечно, - поспешно согласился друг музыканта, - я имею в
виду... действительно... ну, вот, хотя бы такого, как он, - он указал на
музыканта.
- Не знаю, - ответил пилот угрюмо.
- Кажется, правда, - с набитым ртом сообщил инженер, слизывая с
пальцев маленькие крошки мяса. - Они вообще ведут себя очень, очень
странно. Та группа... погибшая... мне рассказывали, - он наконец сделал
глоток, и речь его стала внятной. - Сам я не знаю, я в них только стрелял.
И не без успеха.
- Мы в курсе, - уронил пилот.
- Опять хвастаться начал? - губы инженера растянулись в добродушной
широкой улыбке, тусклый жирный блеск прокатился по ним. Инженер коснулся
губ языком, потом вытер ладонью. - И не заметил даже... Я хотел только
сказать, - ладонь он вытер о рукав другой руки, - что та группа с ними
много встречалась в первые дни.
- Г-гадость!.. - вырвалось у шофера.
- Погодите, - прервала мать, внимательно слушавшая инженера, - дайте
ему рассказать.
- Да что тут рассказывать, - ответил тот, отвинчивая колпачок помятой
фляги. - Так... легенды. Говорили, будто они телепаты. Говорили, будто они
и устроили все это... Много говорили. Удивительно быстро плодятся легенды,
когда вокруг бардак.
- А я еще ни одной крысы не видел, - сказал музыкант.
- И не дай тебе бог, парень, - ответил пилот.
Инженер, отпив, бросил ему флягу, и пилот ловко поймал ее. Внутри
фляги булькнуло.
- Я своими глазами видел, - проговорил инженер, - в этой последней
стычке, когда только я, наверное, и ухитрился уйти... я рассказывал, да?
Один мужик им сдался. Спятил, наверное. Остальных-то они вроде перебили
всех, а этого куда-то повели... А детей они, кажется, крадут. Трое детишек
в группе были - мы и ахнуть не успели, никто не предполагал, - пилот отдал
ему флягу, он отпил еще один маленький глоток и аккуратно завернул
колпачок. - Где мой мальчик... где мой мальчик, только что играл здесь...
- его передернуло.
- Хватит, - сказал пилот угрюмо. Инженер опять улыбнулся и кивнул.
Пилот извлек из планшета сложенную карту, расстелил ее, отодвинув
стул. Они уже отвыкли пользоваться мебелью - на полу казалось безопаснее.
- А может, они их сохраняют? - опасливо косясь на пилота, вполголоса
спросила мать.
- Кого? - не понял инженер.
- Ну... носителей этих.
- Зачем?
- Для культуры! - вдруг захохотал шофер.
Пилот, не обращая на них внимания, вглядывался в карту, обеими руками
упираясь в пол.
Инженер перестал улыбаться, глаза его свирепо сузились.
- Знаешь, друже, - проговорил он, помедлив. - Те, для кого сохраняют
культуру другие, чрезвычайно быстро ее трансформируют. По своему образу и
подобию, - он опять вытер губы ладонью. - Шутом при них быть? Я им
Платонова, а они: ха-ха-ха!..
- Ну, это-то уж... - непонятно сказала мать. - Уж об этом-то не
нам...
Наступило молчание. Инженер, невесело посвистывая, подождал немного,
потом перекатился по полу поближе к пилоту и тоже уставился на карту. Мать
пытливо, оценивающе глядела на музыканта. Музыкант делал вид, что не
замечает этого взгляда, потому что не понимал его, и смотрел на мужчин,
водящих по карте пальцами и перешептывающихся о чем-то, очевидно, не
слишком радостном; в руке пилота появился курвиметр. Мать встала, а следом
за нею и дочь; одна за другой они молча вышли из комнаты. Шофер, рассеянно
глядя им вслед, громко высасывал из зубов застрявшие кусочки мяса.
Светало. Стекла стонали от ветра.
Музыкант поднялся - никто не обернулся на его движение. Подошел к
роялю, отложил прислоненный к вращающемуся табурету автомат - сел, бережно
отер пыль с крышки и поднял ее указательными пальцами. Ну и пальцы,
подумал он с болью. Он стыдился своих загрубевших рук, они темнели
чужеродно на фоне стройного ряда клавиш. Это напоминало надругательство -
садиться сюда с такими руками. Но других рук у него не было.
- Еще километров сто двадцать, - тихо проговорил пилот.
Инженер что-то невнятно пробормотал, ероша волосы. Шофер нерешительно
начал:
- Женщины...
- Женщины - наше будущее, - резко сказал пилот. - Женщины должны
дойти.
- А если там то же самое, что здесь? - спросил, вставая, друг
музыканта.
Ему долго никто не отвечал.
- Там река, - произнес инженер наконец.
- Там была река, - стоя вполоборота к ним, ответил друг музыканта.
- Тогда пойдем дальше, - сказал пилот. - За рекой предгорья, и
никаких городов. Долины должны были уцелеть, - он сдерживался и лишь мял,
тискал курвиметр в скользких от нервного пота пальцах, - и люди тоже. Люди
тоже. А крысы базируются в городах, значит, там их меньше или совсем нет.
Друг музыканта кривовато усмехнулся, - странно и в то же время очень
соответственно времени было видеть на молодом, еще не вполне оформившемся
лице усмешку желчного, изверившегося старика.
- Уступи, - попросил он, подходя к роялю, и музыкант послушно встал.
- Ну и пальцы, - сказал его друг, присев на краешек табурета.
- Ага, - обрадованно закивал музыкант, - я тоже об этом думал. Жуть,
правда?..
- И раньше-то не слушались...
- Практики мало. Когда мне бывало плохо, я только этим и лечился, -
он осторожно, как бы боясь нарушить сон рояля, погладил клавиши. - И все
равно - все время страх, как бы не сфальшивить...
- А я не хочу бояться! Не хочу лечиться этим, приравнивать творчество
к таблеткам, к клизмам!.. Творчество - это свобода. То, что я делаю,
должно получаться сразу. Как взрыв, как вспышка! А если не получается -
лучше совсем ничего...
Он умолк, и тогда они услышали приглушенный голос инженера:
- Я посчитал. Конечно, у меня никаких приборов, все на глаз. Но ты
видишь, как она выросла. Судя по увеличению видимого диаметра, она упадет
месяца через четыре.
- То есть наши поиски земли обетованной вообще лишены смысла? - вдруг
охрипнув, спросил пилот.
- Н-ну, - помялся инженер, - не совсем... Все же лучше быть там.
Во-первых, вероятность того, что луна грохнет прямо нам на головы,
сравнительно невелика, а во-вторых, лучше залезть в горы, чтоб не
захлестнуло потопом, когда океан пойдет враздрай... Хотя конечно... - Он
помолчал. - Тектонически эти горы очень пассивны, что тоже нам на руку.
Шофер длинно и замысловато выругался.
- Да, ты меня сильно обрадовал, - проговорил пилот. - Четыре
месяца... Успеем.
- Бульдозер... - пробормотал друг музыканта. - Дорвался до власти.
Теперь будет нас гнать, пока не загонит до смерти, а зачем? Дал бы уж
спокойно сдохнуть... Сыграем в четыре руки?
- Потом, - сказал музыкант, чуть улыбаясь. - Наверное, женщины уже
спят.
- Пора и нам, - сказал пилот, услышав его слова, и стал неторопливо
складывать карту, начавшую уже протираться на сгибах. За окном разгоралось
белое мертвое зарево, словно из-за горизонта натекал расплавленный металл.
- Чья очередь дежурить первый час?
- Моя, - сказал шофер. Пилот с сомнением посмотрел на него, потом на
друга музыканта. - Моя, моя.
- Занавесить бы чем-нибудь окна, - опустив глаза, пробормотал друг
музыканта.
Шофер хохотнул и добавил:
- Горячую ванну и духи от этого... от Диора.
- Вам не понять, - вступился музыкант, - он очень чутко спит. Я и сам
такой, а вы - нет.
- Спать, спать, - сказал пилот.
- Еще не хочется, - смущенно сказал музыкант. - Как-то... все дрожит.
Давайте я подежурю, а?
Инженер, ухмыляясь, развалился на полу, широко раскинув длинные ноги
и подложив под голову вещмешок.
- Пойди лучше погуляй перед сном, - пошутил он. - Соловья послушай в
ближайшей роще... цветочки собери...
Музыкант улыбнулся и сам не зная зачем послушно вышел из комнаты.
Сразу в коридоре, в электросварочном свете сумасшедшего утра он
увидел стоящую откинувшись на стену дочь.
- Что ты тут? - испуганно спросил он.
- Слушаю, что вы говорите, - ответила она без тени смущения. - Не
могу спать так сразу. Слишком устала.
- Ах, ты... - он осторожно провел ладонью по ее склеившимся от пота и
грязи волосам. Она испуганно отпрянула:
- Нет, нет, я противная, пыльная... не надо.
- Что ты говоришь такое...
- Нет-нет, - она вытянула руки вперед, защищаясь, словно он нападал,
- правда... Мы дойдем до реки, - мечтательно произнесла она, - до чистой
прохладной реки, и сами станем чистыми и прохладными, вот тогда...
господи, как я устала. Если бы все на меня не оглядывались, я бы уже
умерла.
- Я теперь буду идти затылком вперед, хочешь? - серьезно предложил
он, и она наконец улыбнулась - едва заметно, но все же улыбнулась. Он взял
ее за руку.
- Я слышала, что пилот говорил о нас, - тихо произнесла она, глядя в
пол, и пальцы ее задрожали в руке музыканта. - Мы ваше будущее, да?
- Как всегда.
- Он ведь очень хороший человек, правда?
- Правда. Теперь нет плохих. Это слишком большая роскошь - быть
плохим.
- Ты странно говоришь. Думаешь, чем нам хуже, тем мы лучше? А вот
мама говорит, все хорошие да добрые, покуда делить нечего.
- А ты сама как думаешь?
- Мама права, наверное... Только я думаю, люди вообще не меняются -
уж какой есть, такой и будет, что с ним ни делай.
- Люди меняются, - ласково, убеждающе проговорил он. - В людях очень
много намешано, самого разного, и это разное все время друг с другом
взаимодействует, а наружу - то одно выскочит, то другое...
- Так сладко тебя слушать, - прервала она и, вдруг подняв лицо,
завороженно уставилась ему в глаза. - Будто ты все знаешь и все можешь.
Хочу ребенка от тебя.
У него перехватило дыхание. Он осторожно потянул ее к себе, и она со
вздохом прислонилась щекой к его груди. Сердце его отчаянно билось в
радостном ожидании. Точно он сел к роялю.
1 2 3