Взгляд ее тотчас же устремился на неподвижную фигуру Калроса.
Сперва этот взгляд был полон недоумения. Впрочем, недоумение продолжалось недолго. Минуту спустя в глазах девушки появилось выражение смертельной муки. Она узнала Калроса, своего любимого Калроса. Он лежал на земле с забрызганным кровью лицом. Он безмолвствовал, хотя и не спал. Он был неподвижен и нем. Может быть, он умер?
- Умер? Неужели умер?
Эти слова как бы невольно сорвались с уст Лолы.
Вдруг глаза ее сверкнули. Их выражение сразу изменилось, страдание уступило место исступленному гневу.
Я тотчас же понял, что объектом этого гнева является моя скромная особа. Сперва я только удивился. Мне еще ни разу не пришло в голову, что пребывание мое на маленькой поляне может казаться подозрительным. Я по-прежнему стоял около окровавленного тела молодого харочо. Каких-нибудь пять минут тому назад Калрос еще разговаривал... Издалека, должно быть, был слышен его возбужденный голос... И другой голос что-то отвечал ему.
Потом раздался выстрел. Из дула пистолета, который я все еще держал в правой руке, выходила тоненькая струйка дыма. Калрос, по-видимому, умер. Кто же, кроме меня, мог убить его?
Я услышал слово "убийца" и несколько других не менее страшных эпитетов. Потом молодая девушка бросилась к тому месту, где я стоял. Будь у нее оружие, она убила бы меня не задумываясь. Взглянув на ее крепко сжатые кулаки, я решил, что она собирается ударить меня, и отступил на несколько шагов.
Два-три мгновения она стояла передо мной, не двигаясь и пристально глядя на меня. Сквозь полураскрытые, слегка дрожащие губы виднелись два ряда ровных зубов. Эти губы, соперничавшие белизною с жемчужинами, угрожающе сверкали в лунном свете. Прекрасные пылающие глаза ме тали молнии.
- Я не виновен! - воскликнул я. - Не я сделал это. Не я.
- Убийца! Чудовище!.. Как смеешь ты отрицать то, что произошло чуть ли не при мне? Какие тут могут быть сомнения? У тебя в руках пистолет... а тут... тут свежие пятна крови!
- Это не его кровь, - поспешно перебил я ее.
Но Лола не слушала меня. Быстро обернувшись, бросилась она к распростертой на земле фигуре. Я пробовал продолжать. Дикие вопли заглушили мой голос.
- Умер!.. Калрос!.. Дорогой Калрос! Ты умер? Скажи мне хоть одно слово. Прошепчи, что ты еще жив. Горе мне! Неужели же это правда? Ты ничего не отвечаешь... Ты даже не дышишь... Где же рана, лишившая тебя жизни, а меня единственного друга? Где?.. Где?..
И, не переставая издавать отрывистые восклицания, она как бы машинально начала осматривать рану без чувств распростертого харочо.
Глава VI
ЛЮБЯЩАЯ ДЕВУШКА
Мое положение было не из приятных. Все как будто говорило против меня. Необходимо было объясниться.
Сделав несколько шагов вперед, я подошел к молодой девушке и, как только она замолчала, повторил свои уверения.
- Это не его кровь, - сказал я. - Это кровь другого человека. Ваш друг не был ранен... по крайней мере, теперь. Я не причинил ему зла. Его смерть вызвала вот эта рана. - Я показал темное пятно на бедре Калроса. - Он был ранен пулей во время сражения.
- Но вот эта кровь на груди его, на щеке... Смотрите! Она еще не успела высохнуть.
- Повторяю, это не его кровь. Верьте мне. Мой убедительный тон, казалось, произвел на нее впечатление.
- Но чья же это кровь? Чья? - спросила она, пытливо глядя на меня.
- Того человека, который собирался убить Калроса. Мой выстрел помешал ему осуществить это намерение. Но разговор с ним очень расстроил вашего друга. Негодяй хотел пронзить его этим мачете.
Я взял мексиканский нож и показал его девушке.
- Смотрите! Рукоятка запачкана кровью. Это кровь человека, который сделался бы убийцей Калроса, если бы моя пуля не подоспела вовремя. Знакомо вам это оружие?
- О, сеньор, я, право, затрудняюсь ответить на ваш вопрос. Ведь это мачете. Все они совершенно одинаковы.
- Слыхали ли вы когда-нибудь имя Рамона Райаса?
Лола громко вскрикнула:
- Это был он?
- Да.
- Рамон Райас! Еще бы мне не знать его! Это наш заклятый враг. Он поклялся убить Калроса. Неужели же он сдержал свою клятву? О, Калрос! Калрос!
Девушка снова наклонилась над телом харочо и, опустившись на колени, страстно прильнула губами к его окровавленной щеке. Руки ее нежно обвились вокруг бездыханного тела.
Если бы юноша был жив, находился в сознании и мог рассчитывать на выздоровление, я бы, наверное, позавидовал ему. Но мертвым не завидуют. Иное, более бескорыстное чувство пробудилось в моей душе.
Калрос не нуждался в чьей-либо помощи. Но живое существо, рыдавшее над его телом, я мог и должен был утешить. Действительно ли он мертв? Я начинал сомневаться в этом.
В то время как я стоял подле Лолы, до слуха моего донесся звук, весьма похожий на вздох. Во всяком случае, это не было тихое рыдание бедной девушки. Как раз в ту минуту она подняла голову и отвернулась.
Звук, привлекший мое внимание, раздался с другой стороны. Мне показалось, что он сорвался с губ человека, которого мы считали умершим.
Я приложил ухо к его рту и стал ждать повторения этого звука. И действительно он повторился. Это был подавленный вздох.
Я понял, что дыхание с трудом вырывается из стесненной груди раненого.
- Лола, - шепнул я. - Ваш Калрос не умер. Он еще дышит.
Но Лола и без слов догадалась о моем открытии. Подобно мне, приложила она ухо к губам юноши. И по внезапно посветлевшему лицу ее я понял, что Калрос снова вздохнул. Она так жадно ожидала следующего вздоха, словно от этого зависела ее собственная жизнь.
Еще ниже склонилась она над молодым харочо и еще теснее прижала свое ухо к его губам, машинально отталкивая меня.
Я ласково заставил ее приподняться.
- Надо действовать, Лола. По-видимому, ваш друг в глубоком обмороке. У меня есть с собою лекарство, которое может привести его в чувство. Позвольте мне поухаживать за ним.
Я достал из кармана фляжку, которую, к счастью, не забыл захватить. Она была наполнена каталонской водкой - одним из самих крепких спиртных напитков на свете.
Не говоря ни слова, Лола поспешно отошла в сторону и замерла на месте, наблюдая за каждым моим движением с напряженным вниманием любящей сестры, присутствующей при том, как доктор оказывает первую помощь больному брату.
Я нащупал пульс раненого. Несмотря на крайнюю ограниченность моих медицинских познаний, мне скоро стало ясно, что он слабый, но довольно ровный и что в нем нет тех перебоев, которые так похожи на мигание готовой погаснуть лампы.
Лола прочла надежду в моем взгляде. Глаза ее тотчас же загорелись радостью.
Откупорив свою походную фляжку, я приложил ее к губам раненого и влил ему в рот несколько глотков каталонской водки.
Действие ее сказалось почти немедленно. Грудь Калроса расширилась, дыхание стало гораздо свободнее, в потускневших зрачках вспыхнул живой огонек.
Мне с трудом удалось отстранить девушку, кинувшуюся обнимать своего возлюбленного.
В глазах Калроса появилось сознательное выражение. Мне показалось даже, что он узнал Лолу. Его губы зашевелились. По-видимому, он хотел что-то сказать, но не был еще в состоянии издать хотя бы звук.
Я вторично приложил фляжку к его рту и влил ему в горло почти стакан каталонской водки.
Не прошло и десяти секунд, как эта новая порция "лекарства" произвела должное действие. Молодой харочо сделал несколько движений и зашептал что-то.
Девушка снова рванулась к нему. Ей страстно хотелось осыпать его своими ласками. Судя по той радости, с которой она приветствовала его воскрешение, любовь ее была безгранична.
- Отойдите от него, - сказал я, отстраняя девушку. - В его теле почти не осталось крови. Это и было причиной его обморока. Потеря крови и душевное потрясение, пережитое им во время разговора с... - Мне не хотелось лишний раз оскорблять ее слух ненавистным ей именем. - Всякое волнение может оказаться для него роковым. Если вы действительно любите этого человека, отойдите подальше и старайтесь не попадаться ему на глаза, пока он не окрепнет и не будет в силах спокойно пережить счастье встречи с вами.
Какими ненужными и жалкими показались мне собственные слова: "Если вы действительно любите этого человека!" Вид молодого харочо, смертельно бледного, но все-таки прекрасного, исключал всякое другое предположение.
А прелестная Лола, одинаково пленительная в моменты горя и злобы, отчаяния и надежды, каждым своим движением доказывала, что Калрос Вергара был ее единственным избранником.
- Отойдите подальше, - повторил я. - Очень прошу вас не приближаться к раненому до моего возвращения. Он крайне слаб. Ночной воздух для него вреден. Я позову людей, которые помогут мне перенести раненого в мою палатку. Заклинаю вас, сеньорита, не обнаруживайте своего присутствия. Как я уже говорил, малейшее потрясение может оказаться для него роковым.
Взгляд, брошенный девушкой в ответ на эти слова, произвел на меня сильное и странное впечатление. Мне почудилось в нем что-то радостное и в то же время скорбное.
Мое разыгравшееся воображение тотчас же принялось строить воздушные замки. Что, если в глазах Лолы, устремленных на меня, светилась не одна только благодарность?
Признаюсь, я обрадовался. Даже в этот печальный час мне стало изумительно легко при мысли, что когда-нибудь я заменю в сердце Лолы живого или мертвого Калроса Вергару.
Глава VII
ОГРАБЛЕНИЕ МЕРТВЕЦА
Я разбудил человек шесть солдат, погруженных в глубокий сон. Один из них, долгое время служивший в госпитале, был немного знаком с хирургией.
В палатке моей стояло катре - походная кожаная кровать, являющаяся обычной принадлежностью лагерной меблировки офицеров мексиканской армии. Укрепив эту кровать на двух шестах, мы превратили ее в превосходные носилки.
Быстро покончив с приготовлениями, я провел моих людей через чапарраль. Они уложили раненого на катре с такой бережной осторожностью, как будто он был не врагом их, а товарищем.
Калрос уже пришел в себя, но я позволил ему увидеться с его "дорогой Лолой" только после того, как он очутился в моей палатке, где фельдшер заботливо перевязал ему рану.
Опасаясь последствий внезапного потрясения - неожиданное счастье бывает иногда губительным, - я уговорил Лолу не подходить к раненому... Несмотря на мучительное желание поговорить со своим любимым Калросом, она свято исполнила мою просьбу.
Когда импровизированный хирург уверил меня, что молодому харочо не угрожает никакой опасности, что рана его не смертельная и что длительный обморок был вызван чрезвычайной слабостью, связанной с потерей громадного количества крови, - только тогда разрешил я Лоле подойти к носилкам. Признаться, нелегко мне было дать это разрешение.
Минуту спустя прекрасная Лола уже обнимала своего возлюбленного.
Сцена эта была так трогательна, что даже мои суровые товарищи по оружию, стоявшие около катре, проявили при виде ее некоторое волнение. Слушая, как влюбленные обмениваются нежными и счастливыми словами, я испытывал какое-то грустное, даже мучительное чувство. Ревность терзала меня. Я завидовал ласкам, расточаемым юному харочо.
Скоро солдаты удалились в свою палатку, намереваясь продолжить внезапно прерванный сон. Бывший фельдшер ушел вместе с ними. Я остался в обществе Калроса и Лолы.
Я не мог не завидовать раненому. Ради того, чтобы за мной ухаживала такая сестра милосердия, я охотно поменялся бы с ним ролями.
Лола слышала, как фельдшер уверял меня, что рана Калроса отнюдь не смертельна. Она поспешила сообщить об этом своему другу. Страх смерти не мешал им свободно обмениваться мыслями.
Может быть, они горели нетерпением сказать друг другу несколько слов без свидетелей? Подумав, что мое присутствие им в тягость, я решил уйти. По правде говоря, сделать это мне было нелегко.
Набросив на плечи плащ, я вышел из палатки. Влюбленные остались вдвоем.
Ночь была тиха. Безмолвие ее показалось мне еще более торжественным, чем прежде. Ни один звук не нарушал его.
Даже стоны раненых, которых не успели или не сочли нужным подобрать, почти непрерывно раздававшиеся час тому назад, совершенно замолкли.
Несколько удивленный этим, я погрузился в глубокую задумчивость. Уж не выстрел ли мой был причиной их непонятной сдержанности? Может быть, они вообразили, что на поле битвы бродят грабители, и решили страдать молча, чтобы не привлекать своими стонами внимание этих отвратительных коршунов? Иного объяснения царящей вокруг меня тишины я не мог придумать.
Погуляв в течение некоторого времени по чапарралю, я снова подошел к своей палатке. Этот кусок холста, натянутый на колья и озаренный светом только что зажженной лампы, притягивал меня к себе, словно магнит. Искушение было слишком велико. И, не устояв перед ним, я скоро очутился у входа в палатку.
Полог был распахнут. Мне было видно все, что происходило внутри. Вытянувшись во весь рост, раненый неподвижно лежал на катре в той позе, в какой я оставил его четверть часа назад. Склонившаяся над ним Лола не спускала с него пристального взгляда. И несмотря на то, что Калрос спал, прекрасные глаза девушки горели самой пылкой любовью.
Мне было слишком больно смотреть на эту трогательную картину. С трудом преодолевая волнение, я отвернулся. Кроме того, меня мучил стыд.
Решив продолжать прогулку, я снова принялся бродить по Сьерро-Гордо, где еще недавно стояли лагерем наши враги. Кое-где виднелись мексиканские палатки. Впрочем, их было немного. Почти все солдаты Санта-Анны жили в шалашах, сделанных из сплетенных между собой веток и покрытых камышом или травой.
Палатки являлись исключительной привилегией высшего командного состава. К моменту нашего появления их осталось не больше дюжины.
В некоторые из них я заглянул. Они давно уже пустовали. Владельцы палаток бросили их на произвол судьбы. Но в трех или четырех из них я нашел человеческие трупы. Вытянувшись на катре или просто на земле, лежали мертвецы, роскошные мундиры которых указывали на то, что эти люди еще недавно играли важную роль в мексиканской армии.
Один из мертвецов лежал так близко от входа в палатку, что лучи полного месяца, свободно проникавшие через откинутый полог, падали прямо на его лицо. Это был человек могучего сложения, безжизненные черты которого все еще сохраняли поразительную красоту. Я невольно залюбовался темно-оливковым цветом его лица, безупречно правильными чертами, черной как смоль бородкой и небольшими усами. Костюм его представлял странную смесь статского платья и военного, но, по знакам отличия на эполетах, мне стало ясно, что передо мною дивизионный генерал. Впоследствии я узнал его имя. Это был генерал Васкец, один из самых отважных наших противников, до последней минуты мужественно защищавший свою позицию на вершине Телеграфного Холма. Пуля, попавшая ему в живот, оборвала и жизнь его, и блестяще начатую карьеру. Он умер вскоре после того, как его перенесли в палатку.
Доблестному мексиканцу даже не сделали перевязку. По всей вероятности, положение его было признано безнадежным. К тому же во время паники, всегда сопутствующей беспорядочному отступлению, на раненых, даже в том случае, когда они принадлежат к высшему командному составу, обращают чрезвычайно мало внимания.
Брюки Васкеца были немного спущены - очевидно, кто-то все-таки осматривал рану. Небесно-голубой мундир пестрел пятнами засохшей, почерневшей крови. Ее неприятный, едкий запах отравлял воздух.
Я собирался уже выйти из палатки, в которую вошел, привлеченный благородной наружностью этого мертвеца, как вдруг одно странное, даже больше поразительное обстоятельство пригвоздило меня к месту.
Тело мексиканского генерала лежало на земле, голова была приблизительно на середине палатки, а ноги высовывались наружу. Ноги-то и привлекли мое внимание. При виде своеобразных сапог, в которые они были обуты, я невольно наклонился, чтобы рассмотреть их. Такие изящные желтые сапоги носили щеголи времен Карла II. В наши дни их можно изредка видеть только на сцене. Блестящие шпоры ярко сверкали при лунном свете.
Если бы я не видел только что человека, которому принадлежала эта странная обувь, я подумал бы, что в палатке покоился какой-нибудь рыцарь былых времен. Взглянув на эти необычайные сапоги, я захотел посмотреть и на их владельца.
Но то поразительное явление, которое заставило меня замереть в неподвижности у выхода из палатки, бросилось мне в глаза уже после того, как я внимательно оглядел Васкеца.
Чтобы выбраться из палатки, мне нужно было пройти вплотную мимо трупа и даже перешагнуть через него. Я уже проделал это, когда входил в палатку. Не успел я, однако, на этот раз занести ногу, как мне почудилось, что покойник шевелится.
Крайне изумленный, я отдернул ногу и остановился. Мне стало немного страшно.
В следующий момент испуг, охвативший меня, перешел в настоящий ужас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11