Досет провел указательным пальцем по запылившимся книжным корешкам.
Записки Естественного Института. Труды Лайярда, Смита, Крамера,
Гротенфенда... Это понятно, Анхела - археолог. Но зачем тут работы
Энгельса, Кортланда, Депере - всех этих политиков и социалистов? Неужели
полковник Клайв, бывая на приемах Анхелы, ни разу не намекнул ей на
неуместность столь тенденциозной литературы? Народный президент - куда ни
шло. Он сам был социалистом. Но и его могли смутить кое-какие из книг,
собранных Анхелой Аус. Например, коричневые романы Ганса Цимберлейна...
- Что это? - спросил майор, останавливаясь перед широкой нишей, в
которой аккуратно, как плоские сигаретные коробки, стояли в ряд глиняные
таблички.
- Клинопись, - заметил Витольд, - Анхела Аус гордилась своим
собранием древних шумерских текстов. Я наводил справки в университете
Эльжбеты - работы Аус не пользовались широкой известностью, но ни один
специалист не отзывался о них с пренебрежением.
- Чем она, собственно, занималась?
- Мифологией древнего Шумера, в частности - разработкой эпоса о
Гильгамеше.
- Гильгамеш - это человек?
- Даже царь.
- Чем же он так известен?
- Он правил доисторическим городок Уруком. Очень давно. Тысячи за три
лет до нашей эры. Я внимательно просмотрел книгу о Гильгамеше, выпущенную
у нас несколько лет назад. Кстати, ее иллюстратором был Этуш, тюремный
художник. В свое время он имел неплохой доход, дружил с археологом
Шмайзом, был вхож в дом Анхелы Аус...
- Я запомню, - кивнул Досет. - Расскажите о царе.
- Этот Гильгамеш был большой оригинал. Подружившись с
полузверем-получеловеком по имени Энкиду, он разорил не только врагов, но
и собственный город. А потом сумел поссориться и с богами.
- А в чем важность подобных сказок? - удивился Досет. - Стоит ли
тратить время и средства на их изучение?
- Традиции, - пожал плечами эксперт. - Это не нами заведено...
Гильгамеш отверг любовные притязания богини, а когда умер от неизвестной
болезни его друг Энкиду, отправился искать секрет бессмертия, надеясь
наградить им всех живущих.
- И нашел?
- Да... чтобы тут же потерять. Утомленный переездом через море,
Гильгамеш прилег отдохнуть, и змея выкрала у него бесценную траву, настой
из которой давал бессмертие.
Глина и книги...
Тщательно, дюйм за дюймом, Досет осматривал библиотеку. В толстых
папках Анхела Аус хранила бесчисленные вырезки из газет, журналов,
разрозненные записи, оттиски статей, непонятные майору расчеты.
- Пусть наши люди просмотрят все это, - приказал Досет эксперту. -
Меня интересуют личные записи Анхелы Аус. Ее дневники, письма, заметки,
рукописи, запись расходов. Я пришлю в помощь сотрудников Нуньеса. Пусть
старый лис не думает, что отвечать за все будем только мы. Совместная
работа пойдет ему на пользу. Не правда ли, Еугенио?
- Это так! - согласно подтвердил лейтенант.
Все трое - Досет, эксперт, лейтенант - поднялись в спальню.
В небольшой, оскверненной моряками, комнате валялось порванное белье.
Рубашка, повисшая на расщепленной дверце вскрытого шкафа, была явно
французская...
- А взгляните на обогреватели! - восхищенно заметил Чолло. - Плитка к
плитке! Доктор Шмайз вывез эту глазурь из Ирака. Ей, наверное, тысячи
лет... Бешеные деньги, майор!
- Оставьте! Чем не понравился морякам портрет?
Портрет, о котором говорил Досет, висел в простенке.
Волевое лицо, окруженное седым облаком клубящихся, будто поднятых
порывом ветра, волос; огромный выпуклый лоб; квадратная, как у
человекобыков, борода; странные, по-женски нежные, необычайной голубизны
глаза... Портрет с трудом вмещался в раму. Она была ему тесна. Духовно
тесна. Видимо, это и возмутило моряков - над властно поднятой бровью
чернело звездчатое, как в стекле, пулевое отверстие.
- Кто изображен на портрете?
Эксперт пожал плечами.
- Но какую-то привязку отыскать можно? Родственник? Историческое
лицо? Друг дома?
- Пока я могу сказать одно: не таниец.
- Но написал-то портрет таниец! - усмехнулся майор. - Видите
завитушку в нижнем левом углу? _Э_т_у_ш_! Наш старый знакомец! - и
выразительно взглянул на лейтенанта. - Не забудьте позвонить в госпиталь.
Пусть напичкают художника каким-нибудь стимулирующим дерьмом. Вечером он
мне понадобится.
- Можно исполнять?
- Да, Еугенио!.. И скажите Дуайту - беседу с Анхелой я буду вести в
"камере разговоров". Пусть подготовит туземца, этого Этуша и... "Лору".
Она нам тоже понадобится!

3. В "КАМЕРЕ РАЗГОВОРОВ"
Досет не сомневался в успехе, но глоток скотча был, пожалуй, не
лишним. Он, этот глоток, как бы отмечал переход к действиям. К действиям,
конечным итогом которых являлось выяснение истины. Люди умеют скрывать
свои истины, они нашли много способов их скрывать. Но способов вырвать
истину ничуть не меньше.
И все же Досету было нелегко. Длинный узкий конверт с личной печатью
банкира Ауса, доставленный десять минут назад вернувшимся из столицы
капитаном Орбано, вызывал неприятный холодок в груди.
"Родина переживает трудные времена, - писал Аус. - Дух наживы, дух
хищничества, коррупция, царившие в кабинете Народного президента, привели
страну к экономическому развалу... Мы, свободные танийцы, всеми силами
души веруем в успех великого дела, начатого полковником Клайвом и Вами
лично, майор... Прошу принять скромные пожертвования... Уверен, они
позволят Вам улучшить работу вверенного Вам отдела..."
В конверте находился и чек. Выписан он был на предъявителя.
Досет хмыкнул. Антонио Аус знал, что делал. Он не звонил полковнику
Клайву, он не упрекал Ставку. Даже в письме к Досету он ни словом не
намекнул на положение дочери, заключенной во Внутреннюю тюрьму.
Чувство, охватившее майора, было сложным. Он должен был выполнить
приказ ставки, должен был выяснить степень мнимой или действительной вины
дочери Ауса. И в то же время оказаться полезным банкиру...
Над этим стоило подумать.
Как бы то ни было, Досет понимал Ауса. Об Отделе национальной
разведки ходили по стране разные слухи. Мрачные подземелья, каменные
мешки, кишащие голодными крысами, пытки током, бессонницей, химическая
обработка. У Ауса были причины для тревоги, хотя Досет не верил в
серьезность дела. Самолет - да! С этим следует повозиться! Но Анхела...
Это тот подарок, который шлет ему, Досету, Бог. Избалованная, капризная,
начитавшаяся своих книжек, она могла вообразить что угодно; в конце
концов, она даже туземцу могла помочь... Почему бы и нет? Ведь у нее были
д_е_н_ь_г_и_...
По узкой каменной лестнице майор спустился в "камеру для разговоров".
В этой бетонной клетке всегда пахло крысами. И - ничего лишнего!
Деревянный стол, в углу - ржавая раковина. Кресло для Досета, второе -
неудобное - для допрашиваемого. Наконец, "Лора" - голая металлическая
кровать, снабженная системой замков и электропроводки.
Повинуясь знаку Досета, дежурный сержант передвинул кресло. Оно
должно стоять так, чтобы, подняв глаза, он, майор Досет, сразу мог впиться
взглядом в глаза допрашиваемого. О, нет! Он, Досет, не собирался ломать
ребра дочери банкира! Но ведь, кроме нее, предстояло говорить еще и с
туземцем. А из таких, как он, слова вытягивают плетью. Впрочем, и Анхелу
следовало припугнуть... Никаких сантиментов!
Спокойно и деловито майор ожидал женщину, о которой так много слышал
и с которой никогда не думал увидеться.
Сколько еще? Около пяти минут...
Пользуясь этим, майор просмотрел доставленную из виллы "Урук"
телеграмму. "_Н_а_ш_е_л_!" - сообщал из Ирака доктор Шмайз. Дата на бланке
трехнедельной давности, о чем шла речь - неизвестно, но Досет знал, что
самыми сильными аргументами в борьбе за скрытую истину бывают иногда
аргументы случайные...
Майор слышал, как лязгнула дверь, как громыхнули на каменной плите
тяжелые башмаки морских пехотинцев. Потом он услышал почти потерявшиеся в
этом шуме шаги Анхелы Аус, грохот затворившейся за моряками двери, и то,
как Анхела Аус легкими, почти неслышными шагами приблизилась к столу и, не
ожидая приглашения, опустилась в неудобное кресло.
Досет незаметно потянул ноздрями душный и сырой воздух. Ему
показалось? Нет... От Анхелы Аус и впрямь пахло не то травой, не то
лесными цветами... Непонятно пахло, тревожно.
Майор ждал. Он не спешил поднять голову.
Пусть, думал он, присмотрится Анхела к голым стенам, к "Лоре", к
ржавой раковине. Пусть хоть на секунду почувствует она отчаяние, наконец,
страх. Пусть этот страх холодом сведет ее мышцы, тошнотворно уйдет к ногам
и так же тошнотворно вернется к сердцу.
Он знал, _к_о_г_д_а_ наступает такой момент. И дождавшись, поднял
голову.
Увиденное его поразило.
Дочь Ауса, кутаясь в руану, сшитую из тончайшего, прохладного даже на
взгляд, шелка, чуть недоуменно, но без особого интереса разглядывала
лейтенанта Чолло - тот, каменно застыв у входа, ошеломленно выкатил на
Анхелу круглые поблескивающие глаза. Меньше всего, казалось, Анхелу
занимал Досет, и все же каким-то внутренним чувством майор понял: Анхела
видит его, воспринимает каждое движение и... не испытывает ни смятения, ни
страха!
Досет сразу сменил тактику.
- Вас что-нибудь удивляет?
- Нет, - мягко ответила дочь Ауса и, поправив длинными пальцами
сползающую с плеча руану, обернулась.
Продолжить допрос Досету помешал Чолло.
- Витольд просил разрешения войти, майор!
- Пусть войдет, - как ни странно, Досет обрадовался неожиданной
оттяжке.
Витольд боком, по-старчески, вошел в камеру, проворчал под нос что-то
обидное и вызывающе прочно утвердил штатив посреди "камеры разговоров".
Затвор щелкнул. Витольд буркнул:
- Благодарю!
Он мог не заботиться о вежливости, но так уж у старика получилось.
Досет промолчал. Бог с ним, с Витольдом...
Ткнув пальцем в кнопку магнитофона, он холодно спросил:
- Имя?
Она улыбнулась.
- Анхела Аус.
- Место рождения?
- Я никогда не знала ни своих настоящих родителей, ни своего места
рождения. Меня нашли в Мемфисе, и до семнадцати лет я воспитывалась при
монастыре Святой Анны.
- Сколько вам лет?
- Двадцать шесть.
- Образование?
- Школа при том же монастыре, затем университет Эльжбеты.
- Где проживали последние пять лет?
- В Ниданго. Но часто выезжала в столицу.
- Ваши знакомства?
- Кто именно вас интересует?
- Самые близкие друзья.
Она без колебания назвала известную модистку; двух художников, о
судьбе которых Досет ничего не знал; семью социолога, публично
расстрелянного еще в марте - за связь с либертозо; семью Народного
президента, высланную в Уетте; доктора Курта Шмайза, еще не вернувшегося в
Танию; наконец, жену генерала Нуньеса и, не без милой улыбки, полковника
Йорга Клайва.
Пока Анхела говорила, Досет внимательно ее изучал. Восхитительная, в
высшей степени восхитительная женщина! Хотелось улыбнуться, прикоснуться к
ее рукам, которые она прятала под руаной...
Досет поймал себя на том, что откровенно любуется дочерью Ауса, и
холодно заметил:
- Простительно ли истинной танийке иметь столь пеструю,
предосудительно пеструю библиотеку? Я говорю о книгах, собранных вами в
стенах виллы "Урук".
- Специалист должен знать все, что делается в смежных с его наукой
областях.
- Вы хороший специалист?
- Да, - сказала она без колебаний. - Я хорошо знаю историю.
- Но зачем изучать заведомо ложные теории? Вы понимаете, о каких
теориях я говорю? - Досет намеренно не произнес вслух любимое слово
Народного президента - социализм.
- Специалист должен быть беспристрастен.
- А если под этим термином прячется сознательная ложь?
Анхела не успела ответить. В камеру, не обращая внимания на
лейтенанта, вошел эксперт Витольд. Его узкие старые щеки густо расцвели -
старик был раздражен, даже взбешен.
Но Досет почувствовал удовлетворение.
Эксперт не лгал - эта чушь с самозасвечивающимися пленками
подтвердилась! Пластинки, принесенные Витольдом, были сырые, и их забивала
беспросветная чернота!
Знаком отпустив Витольда, Досет молча раскурил сигару. Клуб сизого
дыма доплыл до Анхелы, и Досет отметил, как уклончиво, как неуловимо
дрогнули ее ресницы... Усмехнувшись, Досет предложил сигару лейтенанту.
Пусть курит. Анхеле не нравится дым... Отлично! И, уже обращаясь к ней,
произнес:
- Анхела Аус! Вы находитесь в Отделе национальной разведки! С вами
разговаривает майор Пол Досет. Чем честнее, чем проще будут ответы на
вопросы, которые мы сформулируем, тем быстрее вы сможете вернуться к своим
привычным делам, к своему дому. Как правило, люди любят упираться, им не
хочется говорить о своих проступках вслух. _В_а_м_ я помогу. Сейчас вы
услышите запись некоторых ваших телефонных бесед. Надеюсь, это раскроет
вам глаза на характер предстоящей беседы.
"Я думал, ты у Октавии... - Только Анхела могла уловить скрытое
беспокойство Антонио Ауса. - В такие дни нехорошо оставаться одной". - "О
чем вы, отец?" - "О самолете, который разбился вечером близ Ниданго.
Говорят, на его борту были иностранцы. Я видел полковника Клайва: он
всерьез озабочен возможностью иностранного вмешательства во внутренние
дела Тании. Ниданго - порт. Вторжение, если оно состоится, несомненно
последует и через Ниданго." - "Что это за самолет, отец?" - "Не знаю
подробностей. Да и зачем это тебе? Кто с тобой, кстати, сейчас в вилле?" -
"Пито Перес, отец." - "Пито - хороший парень, но где остальные?" -
"Скучают в казармах. Генерал Нуньес готовит добровольцев для очередной
прочистки лесов Абу..." - "Я пожалуюсь Клайву! Нуньес не имеет права
оставлять тебя одну в незащищенной вилле!" - "Не надо звонить Йоргу, отец.
В Ниданго сейчас птиц меньше, чем морских пехотинцев! И еще... Этот
самолет... В нем действительно были иностранцы?" - "Так мне сказал Йорг. Я
ему верю." - "А кто занимается самолетом, отец?" - "Кажется, генерал
Нуньес..."
Майор молча переключил скорость магнитофона.
"Анхела, дорогая! - доверительный, хищный голосок принадлежал
Октавии, третьей по счету, красивой, но весьма недалекой жене Нуньеса. -
Тебя интересует разбившийся на западе Абу самолет? Что за чудачество, моя
радость!.. И что я могу знать?.. Ведь он же упал не за моим окном! -
Октавия рассмеялась и перешла на трагический шепоток: - Ты постоянно
одариваешь меня идеями! Я вдруг поняла, как мне следует начать свой роман!
Слушай! - и процитировала: - "...И тогда горизонт яростно раскурил длинную
алюминиевую сигару самолета!"
- Достаточно! - сказал Досет и выключил магнитофон.

"Почему он его выключил?" - удивленно и настороженно спросила себя
Анхела. Ведь самое главное в разговоре с Октавией было связано не с
самолетом, а с Гильгамешем...
Унижение... Именно унижение вновь и вновь переживала Анхела,
разговаривая с Октавией.
Разве обман не унижает? Разве жизнь Октавии не обман?
Отсутствие выездов, яхта, поставленная на прикол, неприятные новости
из лесов Абу, где один за другим погибали знакомые офицеры, - все это,
конечно, могло выбить из колеи привыкшую к вниманию, к обществу женщину.
Но взяться за литературу, причем литературу историческую!.. Только
ограниченность Октавии мешала ей заметить опасность избранного пути.
Это мой пример повлиял на Октавию, - сказала себе Анхела. - А жадная
зависть лишь подлила масла в огонь... Как по-дилетантски обратилась к
истории жена Нуньеса! Дешевые популярные работы, альбомы, иллюстрированные
каталоги... Она решила писать о Гильгамеше! Плоско и мелко толкуя плоские
и мелкие мысли популяризаторов, Октавия мечтала о масштабном полотне,
которое объяснило бы человечеству парадокс Гильгамеша.
"Как?! - возмущалась Октавия. - Тысячи лет подряд люди восхищаются
царьком, заставившим стонать свой собственный горд! Господи правый!.. А
эта его встреча с пьяницей Энкиду!.. Нет, Анхела, что там ни говори,
история не имеет права хранить подобные документы! Они пусты! Они,
наконец, безнравственны!"
"А ты не подумала, Октавия, что странности Гильгамеша могли
проистекать и оттого, что он не встретил в своем времени ни одного в
чем-то равного себе человека?"
"А другие цари?"
"Дело не в титулах..
1 2 3 4 5 6 7