Вид у него был синюшный (их бин больной).Перед ним стоял Миша Зверев, и сквозь дремучую щетину на капитана смотрели весёлые глаза.— Здрасте, хе-хе…— Здрасте…— Вот, взяли… хе-хе.. — некстати захекал Миша.— Интересовался, — вылез вперёд часовой, — куда едем, что везем.— Молодец, Петров! — прокашлял капитан. — Документы есть?— Как-кие документы, отец родной? — сказал Миша. — Я же в баню шел…— Значит, так! Особый отдел мы с тобой не возим. Поэтому на станции сдадим.— Товарищ капитан, я — капитан второго ранга Зверев, старший помощник начальника штаба, я документы могу принести, если надо!— Не надо, — сказал капитан, застряв взглядом в Мишиной щетине. — Сидоров!Появился Сидоров, который был на три головы больше того, что себе физически можно представить.— Так, Сидоров, заверни товарища… м-м… старшего помощника начальника штаба… и в тот, дальний штабной вагон. Писать не выводить, пусть там делает. Ну, и так далее…Сидоров завернул товарища (старшего помощника начальника штаба) под мышку и отнес его в тот дальний вагон, бросил ворохом на пол и — со словами: «Ша, Маша» — закрыл дверь.«В вагоне раньше ехали лошади», — успел подумать Миша. Дернуло. От толчка он резко пробежался на четвереньках, остановился, подобрал веник и рассмеялся.— Надо же, — сказал он, — поехали… Вагон как вагон. Перестук колес располагал к осмыслению, и Миша расположился к осмыслению прямо на соломе.Скоро остановились. Станция. Зверев вскочил и заволновался. Сейчас за ним придут. «Это что ж за станция? — все беспокоился и беспокоился он. — Не видно. Чёрт знает что! Чего же они?» За ним не шли.— Эй! — высунулся он в окошко, перепоясанное колючей проволокой. — Скажите там командиру эшелона! Я — Зверев! Я — старший помощник начальника штаба! — обращался он ко всем подряд, и все подряд пугались его неожиданной физиономии, а одна бабка так расчувствовалась, от внезапности, что сказала: «О-о, хосподи!» — ослабела и села во что-то, чвакнув.Миша хохотал над ней, как безумный, пока вагон не дернуло. О нём явно забыли. Станции мелькали, и на каждой он орал, подкарауливая у окошка прохожих: «Я — Зверев! Скажите! Я — Зверев!..»Через трое суток в Ярославле о нём вспомнили («У нас там был этот… как его… начальник штаба») и сдали в КГБ.За трое суток он превратился в дикое, волосатое, взъерошенное существо, с выпученными глазами и острым кадыком. Пахло от него так, что вокруг носились взволнованные мухи.— Ну? — спросили его в КГБ.— Я — Зверев! — заявил он с видом среднего каторжанина. — Я — старший помощник начальника штаба! — добавил он не без гордости и подмигнул. Мигать не хотелось, просто так получилось. Рожа — самая галерная.— Документы есть?— Как-ки-е до-ку-мен-ты? — в который раз задохнулся Миша. — Я в баню шел! Вот! — и в доказательство он сунул им под нос веник, которым иногда подметал в вагоне.— А чем вы ещё можете доказать?— Что?— Ну то, что вы — Зверев.Миша осмотрел себя и ничего не нашел. И тут он вспомнил. Вспомнил! Что в Ярославле у него есть дядя! Ы-ы! Родной! Двадцать лет не виделись!— Дядя у меня есть! — вскричал он. — Ы-ы! Родной! Двадцать лет не виделись! Родной дядя! Едри-его-мать!К дяде поехали уже к ночи.— Вы такой-то?— Я… такой-то…— Одевайтесь!И дядя вспомнил то героическое время, когда по ночам выясняли, кто ты такой.Родного дядю привезли вместе с сандалиями. Когда он вошёл в помещение, к нему из угла, растопырив цепкие руки, метнулось странное существо.— Дядя! Родной! — верещало оно противно, дышало гнилым пищеводом и наждачило щеку.— Какой я тебе дядя?!.. Преступник!.. — освобождался дядя, шлепая существо по рукам.Дядю успокоили, и под настольной лампой он признал племянника и прослезился.— Служба у нас такая, — извинились перед ним, — вы знаете, чёрт его знает, а вдруг…— Да! Да!.. — повторял радостный дядя. — Чёрт его знает! — и пожимал руки КГБ, племяннику и самому себе. Радующегося непрерывно, его увезли домой.— А вы, товарищ Зверев, если хотите, можете прямо сейчас идти на вокзал. Здесь недалеко. А мы позвоним.На вокзал он попал в четыре утра. Серо, сыро, и окошко закрыто. Миша постучал, тётка открыла.— Я — Зверев! — сунул он свою рожу. — Мне билет нужен. Вам звонили.— Давайте деньги.— Какие деньги? Я же без денег! Ты что, кукла, — он заскреб щетиной по прилавку, — совсем, что ли, людей не понимаешь?«Кукла» закрыла форточку.Нервы, расшатанные вагоном, КГБ и дядей, не выдержали.— Я — Зверев! — замолотил он в окошко. — Я — от КГБ! Вам звонили! Я — от КГБ! От! Ка! Ге! Бе! — скандировал он.Тётка взялась за телефон:— Здесь хулиганят!Миша молотил и молотил.— Я — Зверев! Открой! Эй!За его спиной уже минут пять стоял милиционер. Он дождался, когда Миша устал, и вежливо постучал его по плечу. Миша обернулся.— Вы Зверев?— Да-а… — Миша до того растерялся оттого, что его хоть кто-то сразу признал, что расплакался и дал себя связать. В машине он припадал к милицейскому плечу и, слюнявя его, твердил, что он — Зверев, что он — в баню, что он — в КГБ…— Знаем, знаем, — говорили ему мудрые милиционеры.— А я ещё старший начальник помощника штаба! — останавливался среди соплей Миша и, отстранившись и вперившись, напряженно искал возражений.— Видим, видим, — отвечали ему милиционеры. Мудрые милиционеры сдали его немудрым, а те заперли его до понедельника. Миша замолотил опять.— Я — Зверев! Сообщите в КГБ! Я — Зверев!..— А почему не в ООН? Пересу де Куэльяру, ему тоже будет интересно, — говорили немудрые и пожимали плечами. — Ну, так нельзя! Не дают работать. Накостылять ему, что ли? Чуточку… — и накостыляли…В конце концов в понедельник все разобрались во всем! (Едри его мать!) КГБ с милицией проводили его на вокзал, вручили ему билет, посадили в поезд, и он начал обратный путь на свой полустанок…Когда он слез с поезда, от него шарахнулись даже гуси. Миша пробирался домой огородами. Подойдя ближе, он услышал музыку. В его доме творилось веселье. Миша присел в кустах. Жизнь научила его осторожности.Вскоре на крыльцо вывалился друг детства Вася. Вывалился, встал с кряком и отправился в кусты, гундося и расстегиваясь по дороге. У кустов он остановился, закачался, схватил себя посередине, и из него тут же забил длинненький фонтанчик.Когда фонтанчик свое почти отметал, навстречу ему из кустов вдруг поднялось странное создание.— Чего это здесь?.. А? Вася? — спросило создание голосом Мишки.— Вот надо же было так упиться! — сказал Вася. — Привидится же такое… — и, сунув недоделанный фонтанчик в штаны, повернул к дому.— Стой! — одним махом настиг его Миша, и Вася засучил ножками, утаскиваемый.Оказалось, что Мишу всем полустанком дней десять искали баграми на озере, а потом решили — хорош! — и справили поминки. Где вы были? — Где вы были?— Кто? Я?— Да, да, вы! Где вы были?— Где я был?Комдив-раз — командир первого дивизиона — пытает Колю Митрофанова, командира группы.— Я был на месте.— Не было вас на месте. Где вы были?Лодка только прибыла с контрольного выхода перед автономкой, и Колюня свалил с корабля прямо в ватнике и маркированных ботинках. Ещё вывод ГЭУ** ГЭУ — главная энергетическая установка. не начался, а его уже след простыл.— Где вы были?— Кто? Я?— Нет, вы на него посмотрите, дитя подзаборное, да, да, именно вы, где вы были?— Где я был?Колюша на перекладных был в Мурманске через три часа. Просто повезло юноше бледному. А в аэропорту он был через четыре часа. Сел в самолет и улетел в Ленинград. Ровно в семь утра он был уже в Ленинграде.— Где вы были?— Кто? Я?— Да, да! Вы, вы, голубь мой, вы — яхонт, где вы были?— Я был где все.— А где все были?Шинель у Коленьки висела в каюте; там же ботинки, фуражка. Его хватились часа через четыре. Все говорили, что он здесь где-то шляется или спит где-то тут.— Где вы были?!— Кто? Я?— ДА! ДА! ВЫ! — сука, где вы были?!— Ну, Владимир Семёнович, ну что вы в самом деле, ну где я мог быть?— Где вы были, я вас спрашиваю?!За десять часов в Ленинграде Коля успел: встретить незнакомую девушку, совершить с ней массу интересных дел и вылететь обратно в Мурманск. Отсутствовал он, в общей сложности, двадцать часов.— Где вы были, я вас спрашиваю?!!— КТО? Я?— Да, сука, вы! Вы, кларнет вам в жопу! Где вы были?— Я был в отсеке.Комдив чуть не захлебнулся.— В отсеке?! В отсеке?! Где вы были?!!!Я ушел из каюты, чтоб не слышать эти вопли венского леса. «Ботик Петра Первого» Закончился опрос жалоб и заявлений, но личный состав, разведенный по категориям, остался в строю.— Приступить к опросу функциональных обязанностей, знаний статей устава, осмотру формы одежды! — прокаркал начальник штаба.Огромный нос начальника штаба был главным виновником его клички, известной всем — от адмирала до рассыльного, — Долгоносик.Шел инспекторский строевой смотр. К нему долго готовились и тренировались: десятки раз разводили экипажи подводных лодок под барабан и строили их по категориям: то есть в одну шеренгу — командиры, в другую — замы со старпомами, потом — старшие офицеры, а затем уже — мелочь россыпью.В шеренге старших офицеров стоял огромный капитан второго ранга, командир БЧ-5, по кличке «Ботик Петра Первого», старый, как дерьмо мамонта, — на флоте так долго не живут. Он весь растрескался, как такыр, от времени и невзгод. В строю он мирно дремал, нагретый с загривка мазками весеннего солнца; кожа на лице у него задубела, как на ногах у слона. Он видел все. Он не имел ни жалоб, ни заявлений и не помнил, с какого конца начинаются его функциональные обязанности.Перед ним остановился проверяющий из Москвы, отглаженный и свежий капитан третьего ранга (два выходных в неделю), служащий центрального аппарата, или, как их ещё зовут на флоте, — «подшакальник».«Служащий» сделал строевую стойку и…— Товарищ капитан второго ранга, доложите мне… — проверяющий порылся в узелках своей памяти, нашел нужный и просветлел ответственностью, — …текст присяги!Произошел толчок, похожий на щелчок выключателя; веки у «Ботика» дрогнули, поползли в разные стороны, открылся один глаз, посмотрел на мир, за ним другой. Изображение проверяющего замутнело, качнулось и начало кристаллизоваться. И он его увидел и услышал. Внутри у «Ботика» что-то вспучилось, лопнуло, возмутилось. Он открыл рот и…— Пошшшел ты… — и в нескольких следующих буквах «Ботик» обозначил проверяющему направление движения. Ежесекундно на флоте несколько тысяч глоток произносят это направление.— Что?! — не понял проверяющий из Москвы (два выходных в неделю).— Пошёл ты… — специально для него повторил «Ботик Петра Первого» и закрыл глаза. Хорош! На сегодня он решил их больше не открывать.Младший проверяющий бросился на розыски старшего проверяющего из Москвы.— А вот там… а вот он… — взбалмошно и жалобно доносилось где-то с краю.— Кто?! — слышался старший проверяющий. — Где?!И вот они стоят вдвоём у «Ботика Петра Первого».Старшему проверяющему достаточно было только взглянуть, чтобы все понять, он умел ценить вечность. «Ботик» откупорил глаза — в них была пропасть серой влаги.— Куда он тебя послал? — хрипло наклонился старший к младшему, не отрываясь от «Ботика». Младший почтительно потянулся к уху начальства.— Мда-а? — недоверчиво протянул старший и спокойно заметил: — Ну и иди, куда послали. Спрашиваешь всякую… — и тут старший проверяющий позволил себе выражение, несомненно относящееся к животному миру нашей родной планеты.— Закончить опрос функциональных обязанностей! — протяжно продолгоносил начальник штаба. — Приступить к строевым приемам на месте и в движении! Бабочка Офицер свихнуться не может. Он просто не должен свихнуться. По идее — не должен.Бывают, правда, отдельные случаи. Помню, был такой офицер, который на эсминце «Грозный» исполнял, кроме трех должностей одновременно, ещё и должность помощника командира.Его год не спускали на берег. Сначала он просился, как собака под дверью: все ходил, скулил все, а потом затих в углу и сошел с ума.Его сняли с борта, поместили в госпиталь, потом ещё куда-то, а потом уволили по-тихому в запас.Говорят, когда он шел с корабля, он смеялся, как ребёнок. Бывает, конечно, у нас такое, но чаще всего офицер, если окружающим что-то начинает казаться, все же дурочку валяет — это ему в запас уйти хочется, офицеру, вот он и лепит горбатого.Раньше в запас уйти сложно было; раньше нужно было или пить беспробудно, или, как уже говорилось, лепить горбатого.Но лепить горбатого можно только тогда, когда у тебя способности есть, когда талант имеется и в придачу, соответствующая физиономия, когда есть склонность к импровизации, к театру есть склонность или там — к пантомиме…Был у нас такой орел. Когда в магазине появились детские бабочки на колесиках, он купил одну на пробу.Бабочка приводилась в действие прикрепленной к ней палочкой: нужно было идти и катить перед собой бабочку, держась за палочку; бабочка при этом махала крыльями.Он водил её на службу. Каждый день. На службу и со службы. Долго водил: бабочка весело бежала рядом.С того момента, как он бабочку водить стал, он онемел: все время молчал и улыбался.С ним пытались говорить, беседовать, его проверяли: таскали по врачам. А он всюду ходил с бабочкой: открывалась дверь, и к врачу сначала впархивала бабочка, а потом уже он.И к командиру дивизии он пошёл с бабочкой, и к командующему…Врачи пожимали плечами и говорили, что он здоров… хотя…— Ну-ка, посмотрите вот сюда… нет… все вроде… до носа дотроньтесь…Врачи пожимали плечами и не давали ему годности. Скоро его уволили в запас. На пенсию ему хватило. До вагона его провожал заместитель командира по политической части: случай был исключительно тяжелый. Зам даже помог донести кое-что из вещей.Верная бабочка бежала рядом, порхая под ногами прохожих и уворачиваясь от чемоданов. Перед вагоном она взмахнула крыльями в последний раз: он вошёл в вагон, а её, неразлучную, оставил на перроне. Зам увидел и вспотел.— Вадим Сергеич! — закричал зам, подхватив бабочку: как бы там в вагоне без бабочки что-нибудь не случилось; выбросится ещё на ходу — не отпишешься потом. — Вадим Сергеич! — зам даже задохнулся. — Бабочку… бабочку забыли… — суетился зам, пытаясь найти дверь вагона и в неё попасть.— Не надо, — услышал он голос свыше, поднял голову и увидел его, спокойного, в окне, — не надо, — он смотрел на зама чудесными глазами, — оставь её себе, дорогой, я поводил, теперь ты поводи, теперь твоя очередь… — с тем и уехал, а зам с тем и остался.Или, вернее, с той: с бабочкой… Химик — Где этот моральный урод?!Слышите? Это меня старпом ищет. Сейчас он меня найдет и заорет:— Куда вы суетесь со своим ампутированным мозгом!?А теперь разрешите представиться: подводник флота Её Величества России, начальник химической службы атомной подводной лодки, или, проще, — химик.Одиннадцать лет Северный флот качал меня в своих ладонях и докачал до капитана третьего ранга.— Доросли тут до капитана третьего ранга!!! — периодически выл и визжал мой старпом, после того как у него включалась вторая сигнальная система и появлялась, извините, речь, и я знал, что если мой старпом забился в злобной пене, значит, все я сделал правильно — дорос!Умный на флоте дорастает до капитана первого ранга, мудрый — до третьего, а человек-легенда — только до старшего лейтенанта.Нужно выбирать между капитаном первого ранга, мудростью и легендой.«Кто бы ты ни был, радуйся солнцу!» — учили меня древние греки, и я радовался солнцу. Только солнцу и больше ничему.Химия на флоте всегда помещалась где-то в районе гальюна и ящиков для противогазов.— Нахимичили тут! — говорило эпизодически мое начальство, и я всегда удивлялся, почему при этом оно не зажимает себе нос.Химик на флоте — это не профессиональный промысел, не этническая принадлежность и даже не окончательный диагноз.Химик на флоте — это кличка. «Отзывается на кличку „химик“.— Хы-мик! — кричали мне, и я бежал со всех ног, разлаписто мелькая, как цыпленок за ускользающим конвейером с пищей; и мне не надо было подавать дополнительных команд «Беги сюда» или «Беги отсюда». Свою кличку «химик» лично я воспринимал только с низкого старта.— Наглец! — говорили мне.— Виноват! — говорил я.— Накажите его, — говорили уже не мне — и меня наказывали.«НХС» — значилось у меня на карманной бирке и расшифровывалось друзьями как — «нахальный, хамовитый, скандальный».— С вашим куриным пониманием всей сущности офицерской службы!!! — кричали мне в края моей ушной раковины, на что я хлопал себя своими собственными крыльями по бедрам и кричал:— Ку-ка-ре-ку!!! — и бывал тут же уестествлен.«Кластерный метод» — как говорят математики. Берется «кластер» — и по роже! И по роже!На флоте меня проверяли на «вшивость», на «отсутствие», на «проходимость» и «непроходимость», на «яйценоскость» и на «укупорку», и везде стояло — «вып.» с оценкой «хорошо».— Наклоните сюда свой рукомойник!!! (Голову, наверное.)— Я сделаю вам вливание! Я вас физически накажу!
1 2 3 4 5 6