Здесь выложена электронная книга Ярославские страдания автора по имени Пикуль Валентин. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Пикуль Валентин - Ярославские страдания.
Размер архива с книгой Ярославские страдания равняется 8.26 KB
Ярославские страдания - Пикуль Валентин => скачать бесплатную электронную книгу
Пикуль Валентин
Ярославские страдания
Пикуль Валентин
Ярославские страдания
Сейчас уже многое утеряно безвозвратно. Это сколько же надо перепахать архивов, чтобы по крупицам сложить судьбу отставного поручика Семена Самойлова?.. Знаю, что жил в Ярославле, знаю, что был безграмотен, знаю, что состоял при охране необходимых вещей - кнутов для сечения, щипцов для вырывания ноздрей и штемпелей для накладывания знаков на лицах. Мало! Мало я знаю об этом человеке, но, в конце-то концов, не ради него и пишу, а ради того времени, в котором проживал сей лыком шитый, безграмотный поручик.
Еще в начале нашего разрушительного века Ярославль почитался красивейшим из городов русских - ах, какое великолепие храмов, какие дивные служебные здания, а как прекрасны особняки коммерсантов и местной знати! Но если отринуть внимание в глубину века осьмнадцатого, то узрим Ярославль несколько иным, а память сразу подсказывает мысль о гигантском болоте, что еще со времен царя тишайшего кисло в городе под названием Фроловского, и загулявшие ярославцы, ступив в это болото, домой уже никогда не возвращались.
Скотину жители Ярославля не гоняли тогда на окраинный выпас, а просто выпускали на улицах, благо трава там росла в изобилии. Что же касается свиней, так это была забота дворянина Васи Шишкина, который служил по свинячьему надзору: Шишкина все свиньи в городе уважали, оповещая своих друзей об его появлении нестерпимым визгом, издавая который они и разбегались, довольно хрюкая, если спастись удавалось. Сей мужественный дворянин ярославского происхождения был от начальства приставлен для борьбы со свиньями, чтобы они могил не разрывали, а детей-ползунков загрызть не пытались. Свинья же, она и есть свинья!
В те давние времена, читатель, ярославцы с ума еще не сходили, а кто разума лишался, тех называли "сумасбродными" и заковывали в колодки, словно каторжных, чтобы, на цепи сидючи, они умным людям разговаривать не мешали. Стыдно сказать, но сказать придется: Ярославль медициною избалован не был, а единственный городской врач Гове лечил только семью герцога Бирона, который в Ярославле отбывал ссылку. Кладбищ в городе не хватало, почему и хоронили усопших возле каждой церквушки, которых в Ярославле было великое множество. Трупы же неопознанных жителей выставлялись для публичного обозрения сроком на три дня, дабы все прохожие могли наглядно убедиться, что это кто угодно, только не их родственник, после чего мертвецы поступали к "божевику", который и закапывал их где придется, "дабы от долгого лежания не последовало противной духоты, а от того и воздуха заметное повреждение".
Кстати, о воздухе! Не извещен, что думалось ярославцам о будущем экологии, но о чистоте воздуха поговаривали. Ярославль славился выделкой кож, сурика и белил, а некоторые жители повадились на своих дворах варить колбасу, отчего и благоухало. Опять же и места нужные, не столь отдаленные, куда людей пока еще не ссылают, но куда они своими ногами ходят. Однако, при великом множестве ароматов, от колбасы до сурика, ярославцы митингов не устраивали, в узком семейном кругу рассуждая:
- Наши деды терпели, и нам бог велел терпеть. Ништо! Всяк колбаске рад станется, а дерьмо-то, чай, свое - не чужое.
Только из этих слов, пожалуйста, не делайте вывод, будто ярославцы были людьми смиренными, готовыми все терпеть. Увы! История на своих скрижалях не однажды высекала ярчайшие примеры их буйного характера. Так, во времена Смутные, когда еще Марина Мнишек у них проживала, они всех незваных пришельцев зверски побили. С московской же властью они тоже не в ладах жили. Во времена оны, незаконными поборами чреватые, ярославцы своих воевод, кои не старались им угождение сделать, бросали живьем в чан с кипящей водой и варили до тех пор, пока мясо от костей не отстанет. Теперь вот Бирон у них проживал со своей горбуньей. Дело темное, правды не узнаешь, а все-таки подпалили его во славу божию, чтобы не слишком зазнавался. Это случилось в мае 1760 года, и сынок герцога Петрушка, сам будущий герцог, в Петербург жаловался, что все несгоревшее "было перебито и раскрадено. Несчастия не случилось бы, если б не полицмейстер - грузин, а он такой бездельник!" Звали этого бездельника князем Давидом Геловани. Уж не предок ли того самого, что любил нам в кино показывать "отца всех народов"?
Если же быть честным до конца, то пожары были ярославцам не в диковинку. Ярославль полыхал почти ежедневно, и тогда гремели церковные колокола, возвещая тревогу, только не думайте, что из депо выезжала бравая пожарная команда во главе с усатым брандмейстером. Нет, такого еще не бывало! Зато отовсюду сбегались любители погреться у чужого огня, готовые задарма упражняться в таскании от реки ведер с водою. Чтобы город горел не столь часто, начальство мудрейше указывало топить печки только дважды в неделю, а пироги испекать в дворовых печах. И однако, невзирая на эти строгости, пожары не унимались, а сами погорельцы потом ходили по городу, рассказывая о своих впечатлениях:
- Да это все Матрена моя виновата! Сходи да сходи, говорит, в баньку да отмойся, ведь на тебе, проклятом, даже рубаха шевелится. Ну, я, дурак, и послушался - пошел. Тока за веник взялся, тута ка-а-ак полыхнет, и пошло, и поехало, тока успевай людей созывать. Счас пойду да оттаскаю Матрену за волосья ее, чтобы впредь мужа свово не учила!
Так было или не так - об этом муза истории, божественная Клио, стыдливо умалчивает, в подробности не вникая. Тем более бродяг всяких в Ярославле всегда полно было, их побаивались; особливо шатучих князь Геловани хватал, подвергая обыску - "не окажется ли при оных (от чего боже нас сохрани!) к пожарному случаю каких-либо сумнительных орудиев". Спичек тогда еще не придумали, но и кресало могло служить ярким доказательством недобрых намерений. О том, что ярославцы, в душе поэты, даже воспевали свои пожары, можно судить по названиям ярославских окрестностей: Горелое, Паленое, Гарь, Опалево, Жары, Огневка, Смольное, Огоньки и так далее.
Пришло, кажется, время поговорить о жидкостях, еще не имевших в ту пору нарядных этикеток и называвшихся "горячительными напитками". Трезвостью ярославцы не грешили, горячили себя офицеры гарнизона, употребляли станочники знаменитой мануфактуры Ивана Затрапезного, исправно похмелялись люди посадские и люди мастеровые, до полудня на двух ногах твердо стоящие. Но. но. страшно писать, читатель! Вот уж кто действительно умел пить в Ярославле, так это мелкотравчатые чиновники, коих со времен царя Гороха принято величать "крапивным семенем". Дабы отвратить их от употребления зелья хотя бы в служебные часы (от семи утра до двух пополудни), столоначальники в канцеляриях отбирали у подчиненных сапоги, шапки и рукавицы, дабы удержать слабых у рабочего места. Но даже в лютейшие морозы, босые и раздетые, они сигали по сугробам до ближайшего заведения. Будучи уличенными в винопитии, они бывали не раз вторгаемы в губернское узилище - "дондеже не отрезвятся и в разум окончательно не придут.". Здесь же, не отходя от кабака, расскажу вам о градации чинов в преобильном мире "крапивного семени". Нет, не титулярные, не коллежские - об этом они и не мечтали! У них карьера строилась по такой лесенке: писчик, копиист, подканцелярист и - наконец-то, слава те, Господи! - канцелярист, а выше сего звания они подняться и не стремились. Был, правда, один небывалый случай, когда - за красивый почерк - копииста Ивана Неотелова наместник произвел сразу в канцеляристы. После такого безумного возвышения Неотелов трудиться на благо любезной ему губернии уже не был способен, а все время пил и плакал от радости. Так и не видели больше несчастного в канцелярии, а на вопрос - куда делся Неотелов? - его коллеги даже не пытались скрывать, что он плачет.
- Отчего плачет-то? - спрашивали их.
- Да ведь причин для слез в жизни нашей немало, - уклончиво ответствовали копиисты и писчики. - Мы и сами рыдать готовы, да времени совсем не стало. Эвон сколько писанины нам навалили. до свету не управимся!
Меня спросят: как обстояли дела в рукопашных схватках?
Тут я отвечу, что слово "избил" в документах не указывалось, вместо этого писалось, что бьющий "делал руками некоторые опыты". А как, спросите вы, насчет этого самого? Надеюсь, вы и сами понимаете, о чем я вас спрашиваю.
- Были, - отвечу я вам, положа руку на сердце.
Правда, веселых домов для этого не водилось, а веселые девицы - да, существовали. По секрету скажу вам даже большее: некто Иван Четвертухин, человек широких взглядов на жизнь и мрачной ревностью никогда не страдавший, свободно допускал к себе гостей, соблазненных рубенсовскими формами его несравненной Агафьи Тихоновны. Глядя же на то, как широко зажила эта Агафья, поддалась искушению и сноха ее, а потом и кума в непотребство скатилась, почему магистрат Ярославля немедленно вмешался; всех плетьми на площади пересек, дом разломал, а Четвертухину с его Агафьей было указано ехать в деревню и там затаиться. Если же учесть, что плетьми тогда передрали даже тех, кто заглядывался на безбожную красу Агафьи, так вы представляете, какой хохот стоял тогда на улицах. Да, удовольствий было немало!
Я бы, читатель, мог и дальше рассказывать о том, как жили и веселились мои добрые ярославцы, но - вот беда! - все архивы Ярославля сгорели в 1768 году.
С этого времени, когда бумаг не стало, а история обрела свое новое прогрессивное течение, я и начинаю свой рассказ о страданиях ярославского поручика Семена Самойлова.
Предупреждаю: ничего особенного с ним не случится, но он важен для нас - как скромное дитя своего времени.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
При пожаре 25 июня 1768 года выгорела почти половина Ярославля, и память об этом дне очень долго хранилась среди жителей, которые, уже дряхлыми старцами, дожив до времен Пушкина и Лермонтова, поучали внуков и правнуков:
- Не шуткуй с огнем, а где вино на столе, там особливо надобно от огня иметь бережение.
- Дедушка, а откель пожар зачался?
- Вестимо где - в кабаке. Были б тамотко трезвые, так рази такое бы полыхание допустили?..
"Первое запаление, - по свидетельству документов, - последовало на питейном дворе ведерной и чарочной продажи". Нет смысла перечислять ущерб, погибло в огне лишь трое посадских, зато город выжгло дотла, не стало даже острога и магистрата, исчез Гостиный двор с его 583 лавками, не стало и "торговых" (то есть платных) бань, в которых мылись горожане, своих бань не имевшие. Вот после пожара и состоялось явление из дыма отставного поручика Семена Самойлова.
Члены магистрата ютились в сиротском суде, обсуждая, как помочь городу в его бедствии, когда поручик предстал перед ними со словами:
- Мне бы снасти от вашей милости выправить.
Вроде бы человек собрался поймать "шекснинску стерлядь золотую", что была воспета Гаврилой Державиным, но далее речь пошла совсем об иных "снастях".
- Беспокою вас не напрасно я, ибо состою хранителем вещей, для государства значительных и драгоценных.
- А что за вещи-то у тебя? - спрашивали.
- Для соблюдения благочиния и порядка очень необходимые, как-то кнуты, щипцы для вырывания ноздрей и железные клейма, коими метить людишек положено.
Битых кнутом, с ноздрями рваными да еще клейменных раскаленным железом людьми не считали - их и звали не людьми, а "шельмами". Перечислив набор своих сокровищ, их хранитель в ранге поручика добавил, плача:
- Во время пожара снасти мои то ли сгорели, то ли украдены, а заплечных дел мастер пропал вместе с ними.
При этом выложил бумагу, не им писанную - по причине безграмотности, но им продиктованную, в которой Самойлов просил канцелярию, чтобы "благоволила приказать все оныя снасти искупить".
- На "искупление", - отвечали ему управители славного города Ярославля, - в магистрате денег нет и не будет. Нельзя ли кнутья твои заменить плетями обычными?
На что и был получен ответ от Самойлова, что русский человек плетей не боится. "Вообще ярославцы, - писал историк, - смотрели на плеть как-то нежно, почти благодушно, считая ее орудием очень легким, каким она и была действительно - по сравнению с кнутом: кнута наши предки страшно боялись!"
Доказав всемогущество кнута в добывании на допросах истины, чтобы тем же кнутом потом и наказывать за ту же самую истину, Самойлов усугубил положение ярким пророчеством:
- Опосля пожара, когда из острога все колодники разбежались, теперь честному люду проезду на дорогах не станется. А у нас, как на грех, ни одного кнута. Узнай об этом разбойнички - то-то они возликуют!
- Да, - согласились члены магистрата, понурив головы, - час от часу не легше, и что тут придумать? Надо бы в Москву писать. пущай знают, как мы тут мучаемся.
- Чего в Москву? Сразу в Питер, чтобы нам эти снасти выслали. Иначе, ежели наших людишек не пороть да не клеймить, так они совсем распояшутся. Слыхали небось? Намеднись-то даже Кучумова на мосту обчистили, а ведь он уже и не человек, а с медалями ходит.
- Верно, - заговорили все разом за столом магистрата, - господину поручику окажем почтение, чтобы без снастей не остался. Как не помочь?
Решено было так: ехать Самойлову по уездам провинции - в Кинешму, Романов и Пошехонье, и пусть воеводы тамошние "снастями" поделятся. Кинешма отбоярилась быстро. Самойлову было сказано, что у них всего один кнут, а чтобы ноздри рвать и шельмовать печатями - для этой надобности преступников они в Москву отсылают. В Романове воевода поручика высмеял:
- Спохватились! Да вы нешто и газет питерских не читаете? Ведь уже было писано, что у нас еще в прошлом годе пожар случился. Вот в Пошехонье, может, и сыщется какой-либо кнут лишний, ибо пошехонские давно не горели!
Но ехать в эти мрачные края Самойлов боялся. Неудивительно - и любой испугался бы, ибо Пошехонье императрица Елизавета отдала тем солдатам, что возводили ее величество на престол; получив звание "лейб-кампании", эти вчерашние солдаты вдруг стали дворянами, обзавелись гербами и поместьями, тираня своих мужиков хуже разбойников. И сами они - по рассказам - от разбойников ничем не отличались.
Вот и сам пошехонский воевода.
- Зачем пожаловал? - зычно вопросил он поручика.
Накануне, отъезжая в Пошехонье, тот отслужил в церкви молебен "за здравие", чтобы господь бог помог ему живым вернуться, и отвечал он воеводе с великой робостью:
- Мне бы кнута хорошего.
- Так зачем дело стало? - радостно воскликнул воевода, и на свист его разом вбежали добры молодцы, все ростом под потолок, кровь с молоком и пивом. - Гляди какие! - похвастал воевода. - Сорок восемь эфтаких нарожал я от баб разных, они вмиг разложат тебя и всыпят. Ха-ха-ха!
- Го-го-го, - заржали сыновья-пошехонцы.
Тут наш бедный поручик от страха самую малость в штаны согрешил, говоря, что его сечь нельзя, потому как он человек казенный, при чинах и жалованье казенном.
- И бумага у меня казенная, в коей все писано.
Узнав же, что Ярославль униженно просит Пошехонье поделиться "снастями", воевода обнял Самойлова и даже расцеловал:
- Нешто ж мы, пошехонцы, звери какие! Нужду вашу приемлем душевно, снабдим инструментом добрым. Что там один кнут! Мы люди щедрые. Бери пять, чтобы не все измочалились.
Дело оставалось за малым - сыскать заплечных дел мастера, но его-то как раз и не было. Чины магистратские обещали Самойлову жалованье повысить, чтобы сам кнутобойничал.
- Того быть не может, - оскорбился поручик, - чтобы я, дворянин, мужиков да баб заголял, стегаючи.
Между тем время шло, а народ ярославский, ощутив слабость властей, совсем расшалился. Если кого и схватят да посадят (за неимением острога) в баньку, так посаженный за одну ноченьку баньку ту расшатает, бревна выбьет - и побежал, родимый. Прослышал Самойлов, что доживает на покое старый мастер заплечных дел Федька Аристов, но при свидании с поручиком палач сказал, что к делу давно не годен, "весьма тяжко болен и, по старости лет, совсем одряхлел, худо глазами видит, а из дома и выдти не может.".
Чтобы народ застращать как следует, было ярославцам при барабанном бое объявлено, что отныне станут ссылать не в Нерчинск, а - страшно вымолвить! - прямо в пекло Оренбурга, где, как сказывают люди, там бывавшие, кто вечером по нужде в огород выйдет, тут ему сразу - аркан на шею, и потащили в Бухару или Хиву, чтобы басурманское обрезание сделать.
- Охти мне тошно! - восклицали ярославские бабы.
- Лучше уж в Нерчинск, - вздыхали мужики.
Магистрат как можно жалобнее отписывал в Москву, что Ярославская провинция взывает к первопрестольной: если сыщется какой сверхштатный палач, то чтобы не скупились и прислали на выручку, ибо у нас в Ярославле колодники сидят на цепях, ожидая наказания - истомились, сердешные, кнута ожидаючи, а кормить их накладно.
Ярославские страдания - Пикуль Валентин => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Ярославские страдания автора Пикуль Валентин дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Ярославские страдания у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Ярославские страдания своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Пикуль Валентин - Ярославские страдания.
Если после завершения чтения книги Ярославские страдания вы захотите почитать и другие книги Пикуль Валентин, тогда зайдите на страницу писателя Пикуль Валентин - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Ярославские страдания, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Пикуль Валентин, написавшего книгу Ярославские страдания, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Ярославские страдания; Пикуль Валентин, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн