Здесь выложена электронная книга Полезнее всего - запретить! автора по имени Пикуль Валентин. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Пикуль Валентин - Полезнее всего - запретить!.
Размер архива с книгой Полезнее всего - запретить! равняется 12.56 KB
Полезнее всего - запретить! - Пикуль Валентин => скачать бесплатную электронную книгу
Пикуль Валентин
Полезнее всего - запретить !
Валентин ПИКУЛЬ
Полезнее всего - запретить!
Смею думать, русская цензура убила писателей гораздо больше, нежели их пало на дуэлях или в сражениях. Тема подцензурного угнетения писателя дураком-чиновником всегда близка мне, и я дословно помню признание Салтыкова-Щедрина, столь обожаемого мною: "Чего со мной ни делали! И вырезывали, и урезывали, и перетолковывали, и целиком запрещали, и всенародно объявляли, что я - вредный, вредный, вредный..."
"И заметьте себе, - подхватывал Стасов в статье о Модесте Мусоргском, - урезыванье никогда не распускает свою безобразную лапу над вещами плохими, посредственными. О нет! Урезывателю подавай все только самые крупные, самые талантливые, самые оригинальные куски - только над ними ему любо насытить свою кастраторскую ярость. Ему надо здоровое, чудесное, животрепещущее мясо, полное силы и бьющей крови!"
Вот как живописно отзывались великие о цензуре...
Не желая залезать в непролазные дебри прошлого, напомню, что в 1794 году рукою палача сожгли "Юлия Цезаря" Шекспира (в переводе Карамзина), а при Павле I был запрещен даже "Гулливер" Дж. Свифта. Пушкин тоже немало страдал от засилья цензуры, и, думаю, начать придется именно с него, хотя далее речь пойдет совсем о другом человеке...
27 мая 1835 года поэт представлялся великой княгине Елене Павловне, женщине умной и образованной. Об этом он извещал жену: "Я поехал к ее высочеству на Каменный остров в том приятном расположении духа, в котором ты меня привыкла видеть, когда надеваю свой великолепный мундир. Но она так была мила, что я забыл и свою несчастную роль и досаду.
Со мною вместе представлялся ценсор Красовский..."
Великая княгиня сказала этому живоглоту:
- Вероятно, вас немало утомляет обязанность читать все, что появляется средь новой литературы?
- Да, - согласился Красовский, - это занятие нелегкое, паче того, теперь нет здравого смысла в том, что пишут.
"А я стою подле него", - сообщал Пушкин жене. Но великая княгиня сама поняла несуразность подобного ответа; Пушкин в дневнике отметил, что Елена Павловна поспешила отойти от Красовского подальше, нарочно заговорив с поэтом о Пугачеве...
Я достаточно извещен, что у нас писать о цензорах не принято, но, смею надеяться, современные цензоры не обидятся, если я загляну в преисподнюю, где в поте лица трудился их достойный предтеча - Александр Иванович Красовский.
Время было под стать его мракобесию - время Николая I, о котором Герцен справедливо писал: "Николай Павлович тридцать лет держал кого-то за горло, чтобы тот не сказал чего-то..."
Чтобы не сказал лишнего, добавлю я от себя!
***
Грешен, люблю начинать с конца - с могилы героя.
Раскрываю второй том "Петербургского некрополя" и на 513-й странице нахожу искомого мною прохвоста. Вот он: Красовский Александр Иванович, тайный советник, председатель Комитета иностранной цензуры, 19 ноября 1857, на 77 году жизни.
Вышел он из семьи благочинной; отец его, протоиерей Иоанн, был духовным собеседником императора Павла I, служил сакелларием (смотрителем) придворной церкви; ученый священник, отец Иоанн оставил свое имя в русской этимологии, за что и попал в члены Российской академии. Отпрыск этого почтенного лингвиста, воспитанный в страхе божием, сначала подвизался в амплуа переводчика, затем был библиотекарем, а в 1821 году заступил на пост цензора, и с этой стези уже не свернул, обретя славу самого лютейшего скорпиона.
Сначала он служил в цензуре внутренней, досаждая писателям придирками такого рода, которые служили пищей для забавных анекдотов.
Например, Дашков жаловался стихотворцу Дмитриеву, что "у Красовского всякая вина виновата: самому Агамемнону в Илиаде (Гомера) запрещается говорить, что Клитемнестра вышла за него замуж будучи девой...". Красовский не уступал:
- Честь и хвала девице, сумевшей в святости донести до мужа самое драгоценное на свете. Но русский читатель - это вам не Агамемнон, и он, прочтя "Илиаду", сразу пожелает разрушить непорочность своей кухарки или же прачки... Нельзя.
Какой-то поэт писал красавице: "Один твой нежный взгляд дороже для меня вниманья всей вселенной..." Красовский от любви был весьма далек, зато он узрел нечто другое:
- И не совестно вам писать, будто вы "близ нея к блаженству приучались"? Наша вселенная имеет законные власти, несущие всем нам блаженство свыше в виде указов или инструкций, а вы, сударь, желаете испытать блаженство подле своей любовницы... Так постыдитесь развращать наше общество!
Нельзя.
Другой поэт датировал стихи в день великого поста, и от этого совпадения Красовский пришел в тихий ужас:
- Ведь империя-то погибнет, ежели наши стихотворцы учнут прославлять любовные утехи в день господень, когда каждый верноподданный желает возноситься душою к небесам, взыскуя у господа едино лишь милостей его... Нельзя!
А что тут удивляться афоризмам Красовского, если генерал Дубельт, помощник Бенкендорфа, выразил отношение к русским писателям еще более вразумительно:
- Каждый российский писатель - это хищный зверь, коего следует держать на привязи и ни под каким видом цепи не ослаблять, а то ведь дай им волю, так они всех нас загрызут...
Теперь понятно, почему Красовский был зорок, словно ястреб, который с высоты всегда узрит даже самую малую поживу. Рукою бестрепетной он похерил крест-накрест статью о вредности грибов, а соображения его были весьма здравыми.
- Помилуйте, - доказывал он (и доказал), - как можно писать о вредности грибов, ежели грибы постная пища всех верующих, и, подрывая веру в грибки, злонамеренный автор умышленно подрывает основы народного православия... Нельзя!
С юных лет Красовский был не просто бережлив, а скуп до омерзения. Изношенную одежду и обувь не выбрасывал, а год за годом складывал в особый чулан, называя его "музеем"; туда же помещал и банные веники, безжалостно исхлестанные по чреслам до состояния голых прутьев, без единого листика. Аккуратист, он развешивал свои старые портки, галстуки и помочи обязательно в хронологическом порядке:
- Сей сюртук нашивал я в царствование блаженного Павла Первого, упокой господь его душеньку. Сими помочами я удерживал на себе штаны в царствование благословенного Александра, а сим галстуком запечатлел счастливое восхождение на престол ныне благополучно царствующего Николая Павловича, дай ему боженька здоровья - во веки веков...
Касаясь научно-познавательной ценности этого "музея", очевидец сообщал; "Всему имелась подробная опись, все барахло каждолетно проветривалось, выколачивалось, чистилось, проверялось по описи и потом бережно укладывалось в хламохранилище камердинером Красовского - как бы директором этого "музея", уже впавший от нравственного влияния своего барина в полнейший идиотизм". На полках "музея" хранились бутылки с вином, которого Красовский не пил, и банки с вареньем, которого он не пробовал. Все - для гостей! На каждую бутылку или банку заводилась особая мерка, чтобы проверить честность "директора", и "горе ему, если бывали недомерки:
Красовский пилил его своей говорильней с недельным заводом..." Зато на каждой посудине было аккуратно отмечено: в таком-то году и такого-то числа из сей бутылки отпито г-ном Бухмейером полрюмки, а из этой вот банки мадам Яичкова изволила откушать две ягодки...
Веселая жизнь, читатель! Не правда ли?
Женщин Александр Иванович упорно избегал, находя в этой отрасли человечества нечто сатанинское. Кроме того, из рассказов мужей он был достаточно извещен о том, что женщины такие мерзкие твари, для которых великая мать-природа изобрела различные магазины, где они возлюбили тратить деньги, заработанные честным мужским трудом, а посему - ну их всех!
И без них проживем, копеечка в копеечку, глядишь, и рубелек набежит...
Бюрократ до мозга костей, Александр Иванович устных докладов не принимал, говоря недовольно:
- Что вы тут мне балясы точите? Вы мне напишите, чтобы я бумажку в руках держал...
Очень бы хотелось посмотреть на Александра Ивановича, но, к сожалению, мне никогда не встречались его портреты.
Современники же, говоря о его внешности, отметили лишь одну деталь гигантские, как у летучей мыши, уши, расплюснутые вроде блинов, которые "взбегали вверх до самой макушки и тянулись вплоть до затылка..."
Думаю, на такие уши не каждая женщина и польстится!
11 мая 1832 года состоялся крутой взлет карьеры Красовского: его назначили председателем Комитета иностранной цензуры. Русские писатели от него избавились, зато худо стало писателям иностранным. Худо, ибо - по мнению Александра Ивановича - вся западная литература являла собой "смердящее гноище, распространяющее душе губительное зловоние". В самом деле, как подумаешь о тлетворном Западе, так волосы дыбом встают - ведь один тамошний Бальзак чего стоит!
- Полезнее всего - запретить, - рассуждал Красовский...
Комитет иностранной цензуры находился в доме Фребелиуса на Средней Мещанской улице, и когда Красовский там появился, министр народного просвещения граф Уваров (тот самый, что, по словам Пушкина, воровал казенные дрова) был вполне доволен:
- Красовский у меня - как собака, привязанная возле ворот. Только при нем я и могу почивать спокойно...
Из дома Фребелиуса слышалось рычание:
- Париж - любимое гнездилище дьявола, разве не так?
Так, миленький, так. Гони всех в шею... Чего там думать?
***
А думать надо. Для того и существует эта проклятая гадина литература, чтобы читатели мыслили - и так и эдак, и вкривь и вкось, наотмашь и напропалую. Всякая литература, к сожалению, порождает разные мысли. В этом главный вред от литературы, ибо она, зловредная, не умеет говорить одно и то же, а каждый писатель желает выражать собственное мнение... Следовательно, борьба с литературой начинается борьбою с писателем!
С чиновниками же в комитете легче управиться.
- Господа, - объявил Красовский, появясь в доме господина Фребелиуса, - те из вас, кои уже связаны брачными узами, могут служить и далее, но строго предупреждаю, что карьера холостых оборвется в случае их женитьбы...
- Почему так строго? - загалдели молодые чиновники, искренно желавшие влачить по земле тяжкие цепи Гименея.
Александр Иванович внятно и доходчиво объяснил:
- Семейное счастье, согласен, есть необходимое зло, которое не преследуется законом лишь ради приумножения населения. Однако женатый человек неспособен быть отличным чиновником, ибо его внимание поневоле раздвоено между службою и любовными утехами. Кроме того, женатый чиновник думает не о том, как бы вести бумагопроизводство по чину, а более озабочен иным вопросом - где бы ему занять денег на женские прихоти, столь щедро представленные в лавках Гостиного двора...
Любимцем его стал писарь Родэ, славный запоями и каллиграфическим почерком, убежденный холостяк, и Красовский ставил его в пример как образец новой человеческой породы:
- Вы посмотрите на Родэ! Он работает с утра до ночи, как паровая машина, и усталости не ведает. А почему, спрашиваю я вас? Да потому, что он холост, а вечерами не возбуждает себя чтением всяких Бальзаков, напротив, он старательно вникает в премудрость Господню... Верно я говорю, Родэ?
- Справедливо изволили заметить, - отвечал тот, уже вознамерясь занять у кого-либо на очередную выпивку с плясками...
Здесь уместно добавить, что Красовский, с полного маху рубивший годовы "всяким Бальзакам", оставался неучем, ибо он даже не читал европейских газет. Его подчиненные читали их, а вот он.., пренебрегал! Совсем уж дико и нелепо, что из множества русских газет Александр Иванович облюбовал одну лишь "Северную пчелу" Фаддея Булгарина, который следовал указаниям Дубельта, подсказавшим ему главные темы: "Театр, выставки. Гостиный двор, толкучка, трактиры, кондитерские лавки..." - вот круг интересов, которые насыщали плоть и душу Красовского. Мало того, он завел особого писца, который день за днем переписывал всю газету Булгарина от руки. Сколько ни ломай голову, все равно не догадаться, зачем Красовскому требовался еще и рукописный экземпляр газеты.
Впрочем, я, кажется, начинаю догадываться - зачем?
Красовский, как и все бюрократы, обожал любое, пусть даже бесполезное, занятие, лишь бы создавать видимость напряжения его чиновного аппарата. При нем писанина ради писанины достигла гомерических размеров, он и сам вязнул в бумагах, словно заблудшая скотина в болоте, но ему очень нравилось видеть себя в окружении бумаг, бумажек и бумажонок, которые усиленно переписывались, копировались, откладывались, перекладывались, нумеровались, различаясь по алфавиту и по датам... Наконец настал великий день, когда Красовского озарило свыше.
- Стоп! - заорал он. - Отныне для красоты казеннобумагописания повелеваю употреблять разноцветные чернила. Это будет прекрасно! Чернилами красными выделять существенное, синими - объясняющее, а черными выписывать отрицательные явления в литературе этой дотла прогнившей Европы...
Система проверки иностранной литературы была оформлена Красовским в три несокрушимых раздела:
1) литература запрещенная, 2) дозволенная, но с купюрами в тексте, и 3) позволительная...
Однажды к нему в кабинет ворвался некий господин, исполненный благородной ярости, и развернул перед ним томик стихов Байрона, угодивший во вторую категорию.
- Полюбуйтесь на свое варварство! - возопил он, едва не плача. - Я выписал эту книгу из-за границы, а ваши цензоры вырезали из нее целую поэму... Всю - целиком!
На лице Красовского появилось умильное выражение.
- Дайте-ка этого Байрона сюда, - попросил он и, взяв книгу, вдруг стал кричать на посетителя. - Как вы смеете защищать этого крамольного автора? Почему сами не пожелали вырезать из книги богохульные страницы? Вы чиновник? Вот и прекрасно. Я обладаю правом обратиться к полиции, чтобы впредь она надзирала за вашим чтением...
Услышав такое, некий господин (да еще чиновник) схватил шляпу и убежал, даже оставив том Байрона на столе главного цербера. Никакой нормальный человек не выдерживал общения с таким занудою, каким был Красовский: чиновников Комитета иностранной цензуры посторонние люди иногда спрашивали:
- Господа, да в уме ли ваш председатель?..
Служить под началом Красовского могли лишь очень закаленные люди, согласные унижаться и пресмыкаться. Среди его секретарей одно время числился и Павел Савельев - археолог и лауреат Демидовской премии. Красовский как-то попрекнул его в честолюбии.
- Ошибаетесь, - с гневом возразил Савельев. - Одно уже то, что я служу под игом вашего превосходительства, есть самое яркое свидетельство тому, что я совсем лишен честолюбия...
Чиновники комитета, чтобы Красовский не стоял у них над душою, нашли верный способ, как избавляться от его высоконравственных поучений о вредности женского пола. Желая отвадить Красовского, они нарочно обкладывали свои столы французскими журналами, раскрыв их на иллюстрациях с изображениями парижанок. Александр Иванович, увидев такую "мерзость", спешил отойти подальше и даже отплевывался, как от пакости:
- Фу, фу, фу... Одно непотребство, и лучше бы глаза мои не видели этого!. Вот до чего дошло безверие французов: девка не стыдится задрать юбки, чтобы поправить чулок, а художник тут как тут.., сразу запечатлел ее непотребство! Неужто и в нашей благословенной державе экий срам заведется?
Надо же так случиться, что как раз напротив дома Фребелиуса однажды сняли квартиру две отчаянные Аспазии, которые по утрам, будучи в дезабилье, ложились грудью на подоконник и делали молодым цензорам всякие знаки, помахивая белыми ручками: мол, заходите вечерком, мы берем недорого.
Красовский иногда тоже подходил к окнам, а чиновники за его спиною выразительными жестами указывали девицам, что вот этот нетопырь горазд по женской части, денег же у него - куры не клюют. Все это имело неожиданный финал для Красовского, который однажды, выходя из комитета, был сразу же расцелован уличными красотками.
- Душечка, - щебетали они, - ежели тебя на том свете черти в ад поволокут, так ты, миленький, с ушей гореть станешь...
Александр Иванович призвал на помощь полицию, Аспазий выселили на окраины столицы, а чиновники долго еще ругались:
- Ну что за жизнь! Даже пошутить не дают...
Кстати, в доме Фребелиуса размещался не только комитет, владелец его сдавал квартиры частным и казенным съемщикам.
Красовскому захотелось распространить права цензуры на все этажи дома, чтобы проследить за нравственностью жильцов, осквернявших себя общением с женщинами. Одного из жильцов он зазвал к себе в кабинет, предлагая ему прочесть тоненькую брошюру, а сам куда-то удалился.
Полезнее всего - запретить! - Пикуль Валентин => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Полезнее всего - запретить! автора Пикуль Валентин дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Полезнее всего - запретить! у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Полезнее всего - запретить! своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Пикуль Валентин - Полезнее всего - запретить!.
Если после завершения чтения книги Полезнее всего - запретить! вы захотите почитать и другие книги Пикуль Валентин, тогда зайдите на страницу писателя Пикуль Валентин - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Полезнее всего - запретить!, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Пикуль Валентин, написавшего книгу Полезнее всего - запретить!, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Полезнее всего - запретить!; Пикуль Валентин, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн