..) было лестным. Лестным, но
неожиданным, а потому нуждалось в осмыслении. И род мой, и положение в
Кабире вполне оправдывали честь присутствия на Посвящении Придатков
правящего дома - правда, до сих пор высокородные ятаганы предпочитали
отправлять на временный (пока новый Придаток вырастет да обучится) покой
членов своей семьи без посторонних.
И особая пышность при этом тоже не поощрялась. Ну, в крайнем случае
приглашались родственные сабельные кланы, чьи предки и предки ятаганов
фарр-ла-Кабир были выходцами с одних и тех же плоскогорий - цельнокованые
Малхусы с зигзагообразным срезом тупой стороны клинка у самого острия и
необщительные Киличи из ущелий Озека, похожие на ущербный полумесяц. Еще
изредка малочисленные Шамшеры перевала Рок...
При чем здесь Высшие Мэйланя, я вас спрашиваю? Я и не был-то дома
невесть сколько!.. вот как перевез в Кабир Хо Анкора, прадеда нынешнего
Придатка Чэна, так и осел в столице... даже в гости домой не езжу. Вот
ведь как - домой в гости...
Я представил себе, как гордый Шешез Абу-Салим приглашает на
Посвящение Тэссэна Седзи, а упрямый веер отрицательно шевелит потемневшими
от времени пластинами, острыми как бритва, ссылаясь на годы и любовь к
одиночеству - и понял, что соглашусь.
- Сочту за честь, - ответил я. - Всенепременно буду.
- Прекрасно! - искренне обрадовался Шешез, и мне вдруг показалось,
что ятаган за ширмой непринужденности упорно скрывает истинную цель своего
прихода и что сейчас я согласился не только на присутствие при Церемонии
Посвящения, но и на что-то еще, на что, может, и не стоило бы соглашаться.
Мало у меня забот?.. харзиец этот непонятный, Метла опять же уехала и
когда вернется - неизвестно, а теперь еще и нежданная любовь к мэйланьцам
со стороны дома фарр-ла-Кабир...
- Просто прекрасно! А то на таких торжествах ржавеешь от скуки! Ты
обязательно приходи, Единорог, расскажешь нам что-нибудь интересное...
Помнишь, твой брат, Большой Да-дао-шу ваши предания любил рассказывать,
пока не уехал домой? О походах Диких Лезвий, о подземной кузнице Нюринге,
о мертвых Блистающих с вечно теплым лезвием... как вы их называете?
Отблестевшие, что ли?
- Тусклые. Тусклыми их зовут...
Это вырвалось у меня непроизвольно. Не та была тема, чтобы вот так,
попусту, звенеть о ней после захода солнца. Шешез прав - в древнем Мэйлане
верили во многое, на что большинство Блистающих эмирата предпочли закрыть
глаза или сделать вид, что закрыли... а вот мне все не удавалось. Да и
глаза - их Придаткам закрывать привычнее, а в Мэйлане говорят: "От страха
в ножны не спрячешься".
Шешез не знал, отчего мой старший брат Да-дао-шу, рядом с которым и
Шешез, и гигант Гвениль казались не такими уж большими, прошлым летом
спешно бросил все дела в Кабире и вернулся в Мэйлань. Я и сам-то не слыхал
послания от наших старейшин, которое и выдернуло Большого Да из Кабира.
Посчитали, видно, что молод Единорог...
А еще Шешез не знал, отчего тринадцать отпрысков знатнейших
Мэйланьских родов согласно приказу Старейшин Совета Высших Мэйланя в свое
время оставили родину и уехали, не оглянувшись. Я и Да-дао-шу - в Кабир,
меч-крюк Цзяньгоу - в Хину, остальные - кто куда...
Ну и не надо ему об этом знать. Я не много знаю, как младший в роду -
так, все больше догадки строю - а Шешезу и вовсе ни к чему.
- Да-да, верно, - Шешез довольно потерся о ложе подставки, выложенное
трехслойным войлоком. - Тусклые, конечно! А я все никак не вспомню... у
Фархада спрашивал - не отвечает. Совсем старый, видно, стал! Собственную
тень пополам резать хочет. Ну да ладно, это дела семейные... так ты
приходи, Единорог, приходи обязательно!
...Еще около часа мы болтали о всяких светских пустяках, а потом
Шешез Абу-Салим резко засобирался домой, словно вспомнив о чем-то
неотложном.
- В Хаффе, на открытом турнире, - вскользь бросил ятаган, пока его
Придаток поднимался из-за стола, оправляя алый кушак на объемистом животе,
- у Кривого Килича Энгра неприятность вышла. Ты вот его не знаешь, а у
него Придатка испортили. По-крупному. Сам понимаешь, сабельные кланы - они
горячие, им молодые Придатки нужны, а тут правую ногу подчистую отрезало.
Выше колена. И самого Кривого Килича выщербили...
- Кто? - холодея, перебил я, забыв о приличиях. - Может, кто-то из
неопытных, вчера кованных? Нет, глупость говорю, их на открытый турнир и
не допустили бы, на первой же рубке отсеяли!.. Или бывает, что
какая-нибудь алебарда у своего Придатка болезнь проглядела...
- Бывает, - уклонился от прямого ответа сиятельный фарр-ла-Кабир. -
Всякое бывает. Вот и в Дурбане тоже было... Бывает - это когда раньше,
причем так давно, что и не вспомнить; а было - это когда почти сейчас,
сегодня или в крайнем случае вчера...
И не договорил.
- На Посвящение приходи, - добавил он уже от дверей. - Ты расскажешь,
мы расскажем... глядишь, и время веселей пройдет.
Оставшись один, я представил себе Щербатого Килича, затем подумал,
каково это - теплое и тусклое лезвие - и до утра меня мучили кошмары.
Мне снились испорченные Придатки. Я чувствовал приторно-пьяный запах
красного вина, хлещущего из разрубленной плоти.
Придаток Чэн всю ночь просидел над кувшином, и я не гнал его из зала.

Утром, в середине четвертой стражи я отправил Заррахида с поручением
узнать точное время Посвящения у Абу-Салимов - вчера я так и не удосужился
спросить об этом у Шешеза - и заодно послушать свежие городские сплетни.
Заррахид был не самым лучшим сборщиком слухов, но зато мой эсток умел
мгновенно отсеивать шелуху болтовни от редких зерен истины - что сейчас
волновало меня в первую очередь.
Я надеялся выловить в мутной реке легкомыслия форель смысла, как
говаривал иногда Трехзубый Кра, любивший в часы досуга бить верткую
серебристую рыбу в брызжущих пеной горных потоках Айера и Бек-Нэша на
северо-востоке от Кабира.
Цветистость слога была нынче в моде. Заразная, однако, штука... Я с
сожалением отмечал, что даже в Беседах коротким и ясным выпадам или ударам
без замаха предпочитались длинные "фразы" с множеством уверток и
двусмысленностей. Увы, столичные нравы оставляли желать лучшего...
Не прошло и полторы стражи, как эсток вернулся и доложил,
одобрительно похлопывая взмокшего Придатка эфесом по бедру, что в Кабире
ничего не говорят. То есть не то чтобы совсем ничего, и не то чтобы все
Блистающие столицы спрятали клинок болтливости в ножны осторожности - я
мысленно проклял Трехзубого Кра с его манерой изъясняться - и так далее, и
тому подобное, и еще много слов было произнесено эстоком в том же духе.
Когда я наконец понял причину многоречивости обычно молчаливого
Заррахида, то еле сумел не расхохотаться.
Клянусь грохочущей наковальней Нюринги, он пытался меня развеселить!
Видимо, после визита Шешеза и бессонной ночи я выглядел не лучшим образом,
вот верный Заррахид и старался вернуть расстроенному Единорогу былой
блеск.
Ну что ж, если так - то эсток преуспел в этом. Правда, ненадолго,
потому что мое взыгравшее было настроение быстро вернулось к прежнему
унылому состоянию, едва я задумался по поводу всеобщего онемения
Блистающих. Слог слогом, а врать мне Заррахид не станет.
Кабир молчит за три дня до турнира?! Скорее дерево перестанет гореть
в огне, а вода - вызывать ржавчину! И все же...
Неужели призраки мэйланьских легенд достанут меня и в Кабире? Я не
знаю тебя, выщербленный Кривой Килич с навсегда испорченным Придатком, но
если в маленькой Хаффе объявились Тусклые, то многие разделят твою участь.
Тебя это утешает, Килич? Меня - нет.
- Все готово к выезду, Высший! - доложил Заррахид, только что
выслушавший слугу из Малых.
Ах да, я ведь собирался в город...
...А во дворе у внутренних ворот уже били копытами по крупному
булыжнику две лошади, заблаговременно приведенные из конюшен, и
Блистающий-привратник - Южный трезубец Цзи по прозвищу Третий Ус Дракона -
презрительно поглядывал на суетившихся конюхов-Придатков.
Привратника мне в свое время порекомендовал Заррахид, и с тех пор
Третий Ус бессменно стоял на страже у входа в кабирский дом Единорога.
Бессменно - потому что трезубец имел сразу двух Придатков, и пока один из
них ел или спал, второй был готов к несению службы.
Было в этом что-то неприличное, но я доверял выбору Заррахида, да и
Третий Ус Дракона никогда не участвовал ни в Беседах, ни в турнирах - так
что повода к сплетням не давал. А однажды мне случайно довелось увидеть,
как он танцует глубокой ночью в пустом дворе, перебрасывая звенящую луну
через свои волнообразные лезвия - и я перестал задумываться над
странностями своего привратника.
И полюбил выглядывать в окно, когда наступает полнолуние.
Обо всем этом я думал, пока Придаток Чэн выходил во двор и садился на
лошадь, откидывая левую полу верхнего халата-кабы зеленого шелка - чтобы
ткань не заслоняла мне обзор и не мешала во время поездки общаться с
Заррахидом. Сам сопровождающий меня эсток обычно располагался на правом
боку своего Придатка, одинаково владевшего обеими руками, так что при
конном выезде в город мы оказывались почти вплотную - что, конечно, очень
удобно для личных разговоров в городской толчее.
И не обязательно верхом.
- Открыть ворота перед Высшим Мэйланя Дан Гьеном! - коротко и властно
прозвенел эсток Заррахид, строго соблюдая все положенные интонации и
ритуальную дистанцию между нами - ровно полторы длины моего клинка.
Понятное дело, ворота открыли бы и так, без особого приказа, но традиции
есть традиции, и не мне менять установленное предками.
А если уж менять, то начинать надо не с церемонии выезда в город.
Придаток Чэн привстал в седле, устраиваясь поудобнее и слегка задев
каблуками конские бока, отчего нервное животное заплясало под нами, прядая
ушами и норовя подняться на дыбы. Я звонко шлепнул лошадь по крупу,
Придаток Чэн туго натянул поводья - и спустя мгновение мы двинулись
вперед, мимо молодцевато вытянувшегося Цзи Третьего Уса.
Я не разбираюсь в лошадях, и мне не стыдно в этом признаваться.
Некоторые кабирские Блистающие открыто предпочитают конные Беседы, и от
них только и слышишь о седлах, правильной посадке Придатков и о
преимуществах рубящего удара на всем скаку. Нет уж, увольте... Дан Гьены,
конечно, признавали лошадей, но лишь как удобное средство передвижения, а
вести Беседы мы любили по старинке - не на подпрыгивающей спине глупого
животного, а имея под ногами Придатка надежную и привычную землю.
Мэйланьские Дан Гьены Беседуют в пешем виде, и поэтому мы всегда
отдавали должное молниеносному выпаду, равнодушно относясь к рубке. Разве
что в крайнем случае...
Впрочем, я не сомневался, что в столичных конюшнях Мэйланьского
Единорога жуют свой овес не самые плохие кони не самых плохих пород.
Наверняка Заррахид постарался... вон, едет позади, как влитой, словно
родился в седле!
Интересно, а где на самом деле родился мой потрясающий дворецкий, мой
строгий и молчаливый эсток Заррахид?
- Куда направимся, Высший? - деликатно осведомился Заррахид,
поравнявшись со мной.
За пределами дома, да еще и наедине, эсток немного ослаблял стальные
обручи приличий, сковывавшие его обычное поведение. Вдобавок, похоже,
что-то волновало Заррахида после утреннего выезда в только-только
просыпающийся Кабир.
- Туда, - неопределенно ответил я, а сам загадал: три поворота
налево, два направо, и после уже станем думать, куда дальше...
Думать не пришлось. После первого же поворота направо дорогу нам
преградила толпа Блистающих вместе с их возбужденными Придатками. Заррахид
было сунулся вперед - расчистить нам проход, благо никого из Высших в
толпе не наблюдалось - но я остановил его слабым покачиванием кисти, и мы
спешились.
Постоять с нашими лошадьми - естественно, за соответствующую мзду -
живо согласился какой-то юный четырехгранный кинжал-кончар со смешно
оттопыренными усиками у головки рукояти. Его долговязый Придаток отчаянно
теребил белесый пушок над верхней губой, но поводья в свободной руке
держал крепко, так что вскоре эсток уверенно занял место впереди меня и
принялся прокладывать дорогу через галдящее столпотворение.
- ...Вы слышали?
- Нет, а в чем дело?..
- Просто в Хаффе то же самое...
- Куда смотрят власти? Я вас спрашиваю, куда смотрят власти?
- А почему это вы именно меня спрашиваете? Нашли, понимаешь, власть!
И нечего мне бок царапать - только вчера лакировался...
- ...и что странно - возле самого эфеса! В наиболее сильной части...
- А вы его знали? Ну и что? А...
- Сказки это! В наше просвещенное время не стоит уделять слишком
много...
- Сказки? Вы что, действительно считаете...
- Темляк! Темляк оторвете!..
- И как раз перед Посвящением...
- Чьим?
- Чьим, чьим... сам Фархад иль-Рахш новорожденного Придатка
посвящает, накануне турнира!..
- А я что? Я ничего... только, говорят, в Дурбане...
Заррахид неожиданно свернул в сторону, Придаток Чэн резко
остановился, словно боясь на что-то наступить - и я увидел то, что увидел.
И мне показалось, что ставшие необыкновенно горячими ножны плотно
облепили мое тело, как смесь глины, речного песка и угольной пыли перед
самой первой закалкой, а ледяной родниковой воды все не было, и я боялся
потрескаться, боялся потускнеть и рассыпаться, боялся...
Передо мной лежал мертвый Блистающий. При желании до него можно было
бы дотянуться, но подобного желания не возникало.
Я не знал лежащего лично. Я понимал только, что это кто-то из местных
Шамшеров, причем небогатых - по отделке видно. Клинок сабли был сломан на
три пальца выше треснувшей гарды со сколотым шариком на одном конце.
Неровная линия излома наводила на нехорошие мысли - хотя какие уж тут
хорошие мысли! - а остальная часть Блистающего валялась чуть поодаль,
присыпанная бурой пылью, и острие касалось бедра Придатка, разрубленного
от ключицы до паха.
Как кукла на турнире, машинально подумал я. Как кожаная кукла,
набитая всяким хламом вперемешку с бронзовыми отливками, когда Шешез
Абу-Салим или тот же эспадон Гвениль демонстрирует перед трибунами чистоту
рубки, а знатоки славного удара уже готовы завизжать, восторженно
вырываясь из ножен и вспыхивая под лучами полуденного солнца.
Только кукла никогда не лежит вот так - жалко и неестественно
подвернув голову и далеко откинув бессильную руку, словно и после смерти
пытаясь дотянуться до рукояти несчастного Шамшера, превратившегося в две
такие же мертвые половинки некогда живого Блистающего.
Они лежали совершенно одинаково - Блистающий и его Придаток - разве
что над последним с жужжанием вился рой жирных зеленоватых мух. И,
откатившись в сторону, прижался к глинобитному забору одинокий бронзовый
шарик с гарды убитого Шамшера.
- Прошу прощения! - послышалось рядом со мной.
Я посторонился, и трое Блистающих из рода тяжелых копий Чиань, чей
мощный и широкий наконечник уравновешивался утолщением на другом конце
древка, поравнялись со мной и приблизились к трупу. Там двое из них легли
на землю, прямо в засохшую кровь, а их Придатки постелили сверху свои
плащи, закрепив их поясами, и уложили тело испорченного Придатка на эти
импровизированные носилки.
Третий перебрался своему Придатку на спину, и тот бережно поднял
обеими руками погибшую саблю. И мне почему-то стало стыдно, что я не знаю
имени убитого, что я никогда не встречался с ним ни в Беседах, ни на
турнирах, и теперь уже никогда не встречусь.
Никогда. Это слово было тяжелее удара Гвениля и неумолимее выпада
Заррахида. Или моего.
Никогда.
...Так они и удалились - три прямых копья Чиань - унося сломанного
Блистающего и разрубленного Придатка, унося по пустынной улице кровавый
ужас, пришедший в Кабир; и те из зевак-Блистающих, кто был в ножнах или в
чехлах, обнажились в молчании, салютуя уходящим и думая каждый о своем.
А я думал о том, что невозможное иногда приходит к тебе и говорит,
улыбаясь: "Здравствуй! Помнишь меня?.."
- Здравствуй! Помнишь меня? - раздалось за спиной, и я вздрогнул и
заставил Придатка Чэна обернуться.
Харзиец по-прежнему обвивал талию своего кривоногого Придатка, только
сейчас не высилась рядом сумрачная громада угловой башни Аль-Кутуна, и
подавленные Блистающие расходились кто куда, унося в душах частицу общей
боли и смятения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10