А после рабского кокона в общем спальном отсеке — и вовсе хоромы, как сказал бы Степашка!
Тарталья мельком глянул в зеркало, висевшее над койкой. И с неприятным удивлением обнаружил, что, пока он изучал новое жилище, Аквилий Понт с неменьшим интересом изучал его самого. Интерес этот был какой-то болезненный, можно сказать, постыдный. Словно скрытый гей загляделся на прелестного юношу. Заметив, что «прелестный юноша» перехватил чужой взгляд, помпилианец быстро отвернулся.
Может, он и впрямь педик?
— Располагайтесь, не буду вам мешать...
С явной неохотой офицер-диспенсатор удалился. Впервые с того момента, как он ступил на палубу «Этны», Лючано остался один. В собственной каюте. Семилибертус; «наполовину свободный». Новый, незнакомый статус. Все-таки «наполовину свободный» в то же время означает «наполовину раб». Но офицер обращался к полурабу с подчеркнутой вежливостью! — вряд ли он так же предупредителен с подчиненными. С другой стороны, этот масляный взгляд... Решил поиздеваться? Обождать, пока полураб окончательно возомнит себя свободным? И вот тогда — по сусалам, да мордой в дерьмо: знай свое место!
То-то весело небось будет!
Оставалось утешаться малым: подобным образом издеваются над человеком. Вещь, «живой аккумулятор» — скверный объект для издевательств.

На ужин Лючано шел, как на допрос с пристрастием. Вспоминалась отсидка на Кемчуге. Только сейчас он готовился к куда менее завидной роли, нежели младший экзекутор.
Кают-компания встретила его гомоном голосов и звяканьем расставляемых приборов. Поначалу на новенького никто не обратил внимания. Он тихо просочился в дальний угол. Как остаться незамеченным за овальным столом человек на тридцать, когда все усядутся есть, Лючано не представлял.
— Господа офицеры! — возвестил стюард. — Кушать подано!
И Тарталья, замешкавшись, мигом попался на глаза сервус-контролеру I класса Марку Славию.
— А, Борготта! Добрый вечер! Присаживайтесь, не стесняйтесь, — Марк указал на пустующий гумипластовый стул рядом с собой.
Вокруг загалдели: Тарталью хлопали по плечам, поздравляли, о чем-то спрашивали... Едва успевая отвечать на приветствия и вымученно улыбаться в ответ, он все отчетливей понимал: помпилианцы сговорились. Хотят, чтобы полураб расслабился, поверил — и тогда удар получится стократ больнее. Выхода нет: придется играть по их правилам. Но удовольствия мы вам не доставим, господа-хозяева!
Лючано Борготта умеет держать удар.
— Да оставьте же человека в покое! — возмутился наконец Марк.
Он едва ли не силой усадил «человека» за стол. Офицеры волей-неволей отправились по местам. Видя нездоровое любопытство во взглядах, бросаемых на него, Тарталья еще больше утвердился в своих подозрениях.
Кормили младших офицеров на «Этне» как на убой. Тумидус на питании команды не экономил. Телятина под кисло-сладким соусом, пряный рис с зернышками кукурузы, зеленым горошком и карри, хлебцы с тмином, бокал легкого «Дюбуа» и чашечка кофе... После рабского рациона это было настоящее пиршество! Набив живот, Лючано осоловел, но, едва трапеза подошла к концу и офицеры, промокая губы салфетками, потянулись к выходу, вновь подобрался.
Сейчас...
— Как вам ужин, Борготта?
— Благодарю, превосходно! Что мне надо делать?
— Делать? — изумился Марк. Рослый, плечистый, он с осторожностью доброго великана похлопал Лючано по плечу, как если бы боялся сломать дорогую игрушку. — Ничего. У вас был тяжелый день, вы нуждаетесь в отдыхе. С удовольствием поболтал бы с вами, Борготта, но меня ждет ремонт корабля. Фаги задали галере славную трепку...
Похоже, Марк говорил вполне искренне. Ему действительно хотелось посидеть с недавним рабом за бокалом винца, потолковать о разных пустяках. Но — долг службы! Будь «Этна» цела, тогда — другое дело...
— Наверное, каждая пара рук на счету?
— Ну, не до такой степени, — улыбнулся сервус-контролер. — Отдыхайте.
И Лючано в полном недоумении отправился отдыхать. Никто его не окликнул, не остановил, не приказал заняться делом, в то время как рабы и члены команды трудились не покладая рук.
Что происходит?!
«Ничего хорошего», — буркнул Добряк Гишер со свойственным ему оптимизмом.

За завтраком он снова ожидал подвоха — и снова не дождался. Никто не поставил на место семилибертуса, невесть что возомнившего о себе, никто не сказал ни одного грубого слова. Напротив: помпилианцы были вежливы и предупредительны, как... как...
Сравнение вертелось на языке, ускользая.
— Вы б зашли к корабельному врачу! — дал совет Аквилий Понт. — Бывает, последствия атаки фагов сказываются не сразу. Лучше провериться, от греха подальше...
Маясь от безделья, Лючано направился в медотсек, на ходу прислушиваясь к собственным ощущениям. К маленькой пакости, что проникла в него вчера, стремясь слиться, срастись, опять стать частью целого. Есть? Нет? Растворилось без следа? Ушло? Или вчера ему просто померещилось? Когда выворачивается наизнанку континуум, на обзорниках метет звездная пурга, а законы мироздания начинают сбоить — верить нельзя ничему.
Собственным ощущениям — в первую очередь.
При враче надо помалкивать. Иначе упекут до скончания века в какую-нибудь закрытую лабораторию. Нет уж, благодарю покорно! На роль подопытной крысы Лючано Борготта не согласен!
«А на роль заключенного ты давал согласие? На роль раба? — ехидно поинтересовался Гишер. — Сыщет доктор у тебя в кишках огрызок флуктуации — все, пиши привет!»
Лючано покрылся холодным потом, но было поздно.
Дверь медотсека с шелестом ушла в стену, открывая проход.
— Заходите, заходите! — медикус-контролер Лукулл встретил гостя с распростертыми объятиями. — Я как раз хотел за вами послать, а вы сами сообразили. Очень, очень правильное решение! Люблю сознательных пациентов. Ложитесь в капсулу, будем вас сканировать...
От былой нервозности Лукулла не осталось и следа. Необходимость обследовать и, если понадобится, лечить раба Борготту, «как свободного», больше не вызывала в нем душевного раздрая.
— Вам удобно? Чудненько. Дышите... не дышите!.. один, два, три... Все, можете дышать. Нуте-с, нуте-с, что тут у нас?
Врач по плечи нырнул в недра медицинского монитора. Лючано с тревогой наблюдал за докторской спиной. Вдруг сбудется пророчество Гишера...
— Извините, вынужден попросить вас снова задержать дыхание. Не шевелитесь! Возьмем ультра-диапазончик... ага, вижу, вижу!..
«Влип! Накаркал подлец Гишер... »
— Я вас поздравляю! Вы в полном порядке. Слабое переутомление, и сердечко частит, но это мы поправим, будете как новенький...
Насвистывая веселый мотивчик, Лукулл открыл аптечку.
— Вот вам пилюльки: по одной три раза в день после еды. Запомнили? Ну и отлично! И старайтесь не волноваться. Если что — заходите без стеснения...
Кажется, врач хотел сказать что-то еще, но на пульте требовательно запищал зуммер. В дальнем конце медотсека, на крайнем коконе, замигали алые огоньки. Всплеснув руками, Лукулл кинулся туда.
Уже в коридоре Лючано ухватил за хвост мысль, ускользнувшую от него за завтраком. Нарочитая заботливость помпилианцев больше всего напоминала общение с больными. С убогими, скорбными рассудком; с калеками, кому не по карману восстановительная операция. Смущение, интерес, неловкость.
Легкое сочувствие.
Во что же он вляпался, став семилибертусом?!

Пять дней прошли, как в раю. К ремонтным работам Лючано не привлекали. Когда он сам вызывался помочь — деликатно отстраняли. Для черной работы у нас есть рабы, для квалифицированной — специалисты. А вы, простите, кто? Наладчик двигательных систем? Нейро-электронщик? Ах, невропаст, а по совместительству — экзекутор? Спасибо, управимся без вас.
Трижды он пытался выяснить, что сталось с Сунгхари. Сервус-контролеры и доктор Лукулл в ответ лишь пожимали плечами. Жалостливого сочувствия в их взглядах прибавлялось. Можно ли без тараканов в голове интересоваться здоровьем рабыни-брамайни?
Сразу видно — беречь надо человека.
Иначе пропадет.
Увидеться с детьми-гематрами тоже не удалось. Помпилианцы ограждали семилибертуса от прямых контактов с рабами. Дескать, подобные встречи могут вызвать нежелательные эмоции. В отсеки «Этны», предназначенные для рабов, попасть не удалось, а рассчитывать на случайную встречу в коридоре не приходилось. В итоге Лючано часами валялся на койке и пялился в терминал. Но разумное, доброе и вечное, а также глупое, злобное и одноразовое (последнего в галерной фильмотеке оказалось куда больше!) не лезло в голову.
За двое суток «Этну» залатали достаточно, чтобы галера смогла разогнаться для совершения РПТ-маневра. Из разговоров в кают-компании стало ясно, что корабль летит к Террафиме — варварскому мирку, космическому перекрестку, где обосновались миссии и представительства едва ли не всех развитых цивилизаций Галактики. Еще двое суток ушло на разгон: искалеченный корабль с трудом набирал скорость. Жизнь на галере мало-помалу вошла в обычную колею, и как-то вечером Марк Славий зазвал Лючано к себе в каюту, угостив крепкой граппой. Граппа развязала Лючано язык, и он, похоже, наговорил лишнего, жалуясь Марку на злую судьбу. Марк внимал, кивал, сочувствовал и остался, на удивление, весьма доволен беседой.
А Тарталья утром недоумевал, что это на него нашло.
Перед посадкой Тумидус вызвал его к себе и в очередной раз удивил: вручил кредитную карточку «на карманные расходы». Экс-легат был сух, но вежлив. Вдаваться в объяснения он не пожелал.
Таможенный и пограничный контроль прошли как по маслу. Лючано оглянуться не успел, как «встал на прикол» в релаксатории космопорта — легат отлучился по делам, велев ждать здесь. Накачиваясь кофе, он вяло думал, что мог бы сейчас встать и уйти. Ищи ветра на чужой планете... Дальше крамольных мыслей дело не пошло. Бежать? Скрываться? Податься в нелегалы?
И что дальше?
Кредитку Тумидус заблокирует в любой момент. Опять же, «ошейник»...

— ... Встань и отойди.


III

— ... Встань и отойди.
Поначалу Лючано не обратил внимания на требовательный детский голос. Мало ли к кому обращается незнакомый мальчик?
— Ты глухой, раб? Я сказал: встань и отойди.
Ребенок старательно копировал интонации кого-то из взрослых.
Обернувшись, Тарталья обнаружил возле себя мальчишку-помпилианца лет пяти. Чудное дитя, хоть на картинку: блондин, аккуратная стрижка, костюмчик с модными «радужками». Мальчик снизу вверх смотрел на Лючано. Лицо его было исковеркано злым недоумением: почему раб не спешит выполнять приказ?!
— Ты меня не слышишь?
— Я тебя слышу, малыш, — улыбнулся Лючано.
— Тогда встань и уйди. Я буду отсюда смотреть визор, — снизошел до объяснения юный помпилианец. Чувствовалось, что он готов кинуться в драку, лишь бы восстановить привычную, естественную картину мира, где рабы встают и уходят, а не сидят и ухмыляются.
— Не хочу я отсюда уходить, — с благодушием взрослого человека ответил Тарталья. — Найди себе другое место и смотри на здоровье. Или садись вот в это кресло.
— Ты раб. Ты должен повиноваться. Уходи!
Малыш едва не плакал.
На его глазах рушились устои окружающего мира.
Лючано стало жаль ребенка. Он уже решил было встать, во избежание психической травмы, но тут рядом образовался второй мальчик, постарше — явно брат «хозяйчика». Недолго думая старший отвесил младшему подзатыльник. На удивление, малыш не заревел благим матом, а только надулся и с немым вопросом уставился на брата: за что?!
— Это не раб, балда. Это семилибертус, — объяснил старший. — Он не должен тебя слушаться. Понял?
— А тебя?
— И меня тоже.
— А маму с папой?
— И маму с папой.
— А...
— И дедушку с бабушкой. И учителя Рабирия. Никого. Ты угомонишься или нет?
— А хозяина?
— Хозяина — должен. И то... — мальчик задумался. — Он хозяина по-другому слушается. Иначе. Не так, как все рабы.
— А почему — не так? Почему?
— Отстань, почемучка! Извините, пожалуйста, — серьезно обратился он к Лючано. — Клавдий еще маленький, он раньше не видел семилибертусов. Только по визору.
— Да я и не в обиде...
Маленький Клавдий растерянно моргал, во все глаза разглядывая диковинку — раба, который не слушается.
— А я вас знаю, — вдруг заявил старший мальчик. — Вы к нам в школу приходили.
— В школу?
— Ну да, на Октуберане. 24-й Патриотический лицей имени 3-го Триумфа, в прошлом году. Не помните?
— Извини, дружок, — машинально Лючано начал копировать интонации Гишера. — Ты меня с кем-то путаешь. Я никогда не был на Октуберане. Ни в прошлом году, ни в позапрошлом.
Беседа с детьми, поначалу забавляя, стала раздражать. Или у ребенка отвратительная память на лица, или у Лючано имеется двойник, посетивший Октуберан в прошлом году. Интересно, а его Тумидус тоже отправит по школам? Зачем? Показывать, чем отличается семилибертус от раба?
Будем ходить по младшим классам и никого не слушаться!
— Да, наверное... — приглядевшись, с неохотой признал старший мальчик. — Это были не вы. Просто очень похожи. Семилибертусы все одинаковые.
Вот так объясненьице! Впрочем, для человека, редко сталкивающегося, к примеру, с брамайнами, они тоже все на одно лицо. Может, и семилибертусы для помпилианцев...
— Персий, Клавдий! Что вы там делаете?
— Мам, мы познакомились с семилибертусом!
— Не выдумывай, Персий! Сколько раз вам твердить: не приставайте к незнакомым людям!
К детям решительно направилась мамаша — дородная матрона. Платье она себе выбрала, мягко говоря, рискованное: в обтяжку, ядовито-болотного цвета. Прическа напоминала вудунскую мамбу, свернувшуюся кольцами. Кукольное, милое личико резко контрастировало с пышными телесами и вульгарной одеждой. Подходя, матрона взглянула на Лючано, — и едва не споткнулась.
Напускная строгость мигом улетучилась с ее лица, сменившись знакомой полуулыбкой. Казалось, наркоманка «в завязке» увидела в свободной продаже любимую дурь, за смешные деньги, практически даром, и в душе ее началась борьба соблазна с зароком.
Такие улыбки Лючано часто видел на «Этне» в последние дни.
— Извините моих детей за назойливость. Клавдий еще не отличает...
Женщина от смущения замялась, подыскивая нужные слова.
— Ничего страшного, — пришел на помощь Тарталья. — Они мне не мешают. Напротив, так даже веселее...
— Правда? — расцвела матрона, от волнения хлопая ресницами. Лючано почудилось, что он ощущает легкий ветерок. — Они вам действительно не помешали?
— Нисколько.
— Очень рада. Не люблю, знаете ли, когда Клавдик с Персиком доставляют кому-нибудь беспокойство. А они это умеют! Очень непоседливые дети.
— Да, я заметил. Сам такой был в их годы.
— Ах, в детстве все мальчишки одинаковы! Вот и муж мой рассказывает... Кстати, ваш рейс скоро?
— Я уже прилетел. Жду...
Лючано задумался. Как теперь называть хозяина?
— Жду своего патрона, — нашелся он.
— А наш рейс задерживается. На два часа. Представляете?
— Безобразие!
Волей-неволей приходилось поддерживать беседу. Кроме того, сидеть перед стоящей женщиной было неловко. Предложить ей свободное кресло? Заговорит насмерть!
Однако помпилианка его опередила:
— Прошу вас за наш столик. Хотите кофе?
— Мне, право, неудобно...
— Да что вы! Мы просто хотим вас угостить. Наши дети побеспокоили вас первыми!
— Ничуть они меня не...
— Идемте-идемте! Петроний, закажи кофе!
— Извините, я уже заказал кофе. Сейчас подадут...
— Лишний кофе еще никому не повредил! Вы какой предпочитаете?
— Черный «конферт», — сдался Лючано. — С сахаром.
— Петроний, два черных «конферта» с сахаром!
— Рад познакомиться, — привстал отец Клавдика с Персиком, щуплый мужчина с длинными, забранными в хвост волосами. — Петроний Флакк, горный инженер. Моя жена Цецилия. Мои дети...
— Взаимно. Лючано Борготта... э-э... Невропаст широкого профиля.
— Присаживайтесь, Лючано! А меня зовите Петронием, без церемоний... Прошу прощения, я не расслышал. Нервопат?
— Невропаст. Кукольник.
— А-а, значит, вы работаете с куклами?
— Да, — решил не вдаваться в подробности Тарталья. — Работаю.
Мулатка живо принесла два кофе, словно только и дожидалась знакомства Лючано с Флакками. Грандо оказался жиденьким, а «конферт», напротив, отличным: крепкий, густой, с пенкой кремового цвета. И кардамона с имбирем положили в меру, не в пример иным заведениям.
—
1 2 3 4 5 6 7