"Молверн, 1898".
- Ну, так что же? - спросил я.
- Это водяной знак, - сказал Гудло. - Бумага эта была сделана в 1898 году. На документе же стоит 1863 год. Это несомненная подделка.
- Ну не думаю, - сказал я. - Рэндлы - люди простые, необразованные, деревенские, на них можно положиться. Может быть, это бумажный фабрикант подстроил какое- нибудь жульничество.
Тут Гудло Банке вышел из себя - насколько, разумеется, ему позволяла его образованность. Пенсне его слетело с носа, и он яростно воззрился на меня.
- Я вам часто говорил, что вы дурак, - сказал он. - Вы дали себя обмануть какой- то грубой скотине. И меня в обман ввели.
- Каким же это образом я ввел вас в обман?
- Своим невежеством, - сказал он. - Я два раза отметил в ваших планах грубые ошибки, которых вы, несомненно, избегли бы, поучись вы хоть в средней школе. К тому же, - продолжал он, - я понес из-за этого мошеннического предприятия расходы, которые мне не по карману. Но теперь я с ним покончил.
Я выпрямился и ткнул в него большой разливательной ложкой, только что вынутой из грязной воды.
- Гудло Банке, - сказал я, - мне на ваше образование в высокой степени наплевать. Я и в других-то его еле выношу, а вашу ученость прямо презираю. Что она вам дала? Для вас это - проклятие, а на всех ваших знакомых она только тоску нагоняет. Прочь, - сказал я, - убирайтесь вы вон со всеми вашими водяными знаками да отклонениями. Мне от них ни холодно, ни жарко. Я от своего намерения все равно не отступлюсь.
Я указал ложкой за реку, на холм, имевший форму вьючного седла.
- Я осмотрю эту горку, - продолжал я, - поищу, нет ли там клада. Решайте сейчас, пойдете вы со мной или нет. Если вас может обескуражить какое-то отклонение или водяной знак, вы не настоящий искатель приключений. Решайте.
Вдали, на дороге, тянувшейся по берегу реки, показалось белое облако пыли. Это шел почтовый фургон из Гесперуса в Чико. Гудло замахал платком.
- Я бросаю это мошенническое дело, - кислым тоном сказал он. - Теперь только дурак может обращать внимание на эту бумажку. Впрочем, вы, Джим, всегда и были дураком. Предоставляю вас вашей судьбе.
Он собрал свои пожитки, влез в фургон, нервным жестом поправил пенсне и исчез в облаке пыли.
Вымыв посуду и привязав лошадей на новом месте, я переправился через обмелевшую реку и начал медленно пробираться сквозь кедровые заросли на вершину горы, имевшей форму вьючного седла.
Стоял роскошный июньский день. Никогда еще я не видал такого количества птиц, такого множества бабочек, стрекоз, кузнечиков и всяких крылатых и жалящих тварей.
Я обследовал гору, имевшую форму вьючного седла, от вершины до подошвы. На ней оказалось полное отсутствие каких-либо признаков клада. Не было ни кучи камней, ни давнишней зарубки на дереве, - ничего, что указывало бы на местонахождение трехсот тысяч долларов, о которых упоминалось в документе старика Рэндла.
Под вечер, когда спала жара, я спустился с холма. И вдруг, выйдя из кедровой рощи, я очутился в прелестной зеленой долине, по которой струилась небольшая речка, приток Аламито.
С глубоким изумлением я увидел здесь человека. Я его сначала принял за какого-то дикаря. У него была всклокоченная борода и лохматые волосы, и он гнался за гигантской бабочкой с блестящими крыльями.
"Может быть, это сумасшедший, сбежавший из желтого дома", - подумал я. Меня только удивляло, что он забрел сюда, так далеко от всяких центров науки и цивилизации.
Потом я сделал еще несколько шагов и увидел на берегу речки весь заросший виноградом домик. А на полянке с зеленой травой я увидел Мэй Марту Мангэм; она рвала полевые цветы.
Она выпрямилась и взглянула на меня. В первый раз, с тех пор как я познакомился с ней, я увидел, как порозовело ее лицо цвета белых клавишей у новенького рояля. Я молча направился к ней. Собранные ею цветы тихо посыпались у нее из рук на траву.
- Я знала, что вы придете, Джим, - звонким голосом проговорила она. - Отец не позволял мне писать, но я знала, что вы придете.
Что произошло потом, - это я предоставляю вам угадать; ведь там, на другом берегу реки, стоял мой фургон с парой лошадей.
Я часто задумывался над тем, какая польза человеку от чрезмерной образованности, если он не может употребить ее для собственной пользы. Если от нее выигрывают только другие, то какой же в ней смысл.
Ибо Мэй Марта Мангэм живет под моим кровом. Посреди дубовой рощи стоит дом из восьми комнат; есть и рояль с пианолой, а в загородке имеется некоторое количество телок, которое со временем вырастет в стадо из трех тысяч голов.
А когда я вечером приезжаю домой, то оказывается, что моя трубка и туфли так засунуты куда-то, что нет никакой возможности их отыскать.
Но разве это так уж важно?
1 2
- Ну, так что же? - спросил я.
- Это водяной знак, - сказал Гудло. - Бумага эта была сделана в 1898 году. На документе же стоит 1863 год. Это несомненная подделка.
- Ну не думаю, - сказал я. - Рэндлы - люди простые, необразованные, деревенские, на них можно положиться. Может быть, это бумажный фабрикант подстроил какое- нибудь жульничество.
Тут Гудло Банке вышел из себя - насколько, разумеется, ему позволяла его образованность. Пенсне его слетело с носа, и он яростно воззрился на меня.
- Я вам часто говорил, что вы дурак, - сказал он. - Вы дали себя обмануть какой- то грубой скотине. И меня в обман ввели.
- Каким же это образом я ввел вас в обман?
- Своим невежеством, - сказал он. - Я два раза отметил в ваших планах грубые ошибки, которых вы, несомненно, избегли бы, поучись вы хоть в средней школе. К тому же, - продолжал он, - я понес из-за этого мошеннического предприятия расходы, которые мне не по карману. Но теперь я с ним покончил.
Я выпрямился и ткнул в него большой разливательной ложкой, только что вынутой из грязной воды.
- Гудло Банке, - сказал я, - мне на ваше образование в высокой степени наплевать. Я и в других-то его еле выношу, а вашу ученость прямо презираю. Что она вам дала? Для вас это - проклятие, а на всех ваших знакомых она только тоску нагоняет. Прочь, - сказал я, - убирайтесь вы вон со всеми вашими водяными знаками да отклонениями. Мне от них ни холодно, ни жарко. Я от своего намерения все равно не отступлюсь.
Я указал ложкой за реку, на холм, имевший форму вьючного седла.
- Я осмотрю эту горку, - продолжал я, - поищу, нет ли там клада. Решайте сейчас, пойдете вы со мной или нет. Если вас может обескуражить какое-то отклонение или водяной знак, вы не настоящий искатель приключений. Решайте.
Вдали, на дороге, тянувшейся по берегу реки, показалось белое облако пыли. Это шел почтовый фургон из Гесперуса в Чико. Гудло замахал платком.
- Я бросаю это мошенническое дело, - кислым тоном сказал он. - Теперь только дурак может обращать внимание на эту бумажку. Впрочем, вы, Джим, всегда и были дураком. Предоставляю вас вашей судьбе.
Он собрал свои пожитки, влез в фургон, нервным жестом поправил пенсне и исчез в облаке пыли.
Вымыв посуду и привязав лошадей на новом месте, я переправился через обмелевшую реку и начал медленно пробираться сквозь кедровые заросли на вершину горы, имевшей форму вьючного седла.
Стоял роскошный июньский день. Никогда еще я не видал такого количества птиц, такого множества бабочек, стрекоз, кузнечиков и всяких крылатых и жалящих тварей.
Я обследовал гору, имевшую форму вьючного седла, от вершины до подошвы. На ней оказалось полное отсутствие каких-либо признаков клада. Не было ни кучи камней, ни давнишней зарубки на дереве, - ничего, что указывало бы на местонахождение трехсот тысяч долларов, о которых упоминалось в документе старика Рэндла.
Под вечер, когда спала жара, я спустился с холма. И вдруг, выйдя из кедровой рощи, я очутился в прелестной зеленой долине, по которой струилась небольшая речка, приток Аламито.
С глубоким изумлением я увидел здесь человека. Я его сначала принял за какого-то дикаря. У него была всклокоченная борода и лохматые волосы, и он гнался за гигантской бабочкой с блестящими крыльями.
"Может быть, это сумасшедший, сбежавший из желтого дома", - подумал я. Меня только удивляло, что он забрел сюда, так далеко от всяких центров науки и цивилизации.
Потом я сделал еще несколько шагов и увидел на берегу речки весь заросший виноградом домик. А на полянке с зеленой травой я увидел Мэй Марту Мангэм; она рвала полевые цветы.
Она выпрямилась и взглянула на меня. В первый раз, с тех пор как я познакомился с ней, я увидел, как порозовело ее лицо цвета белых клавишей у новенького рояля. Я молча направился к ней. Собранные ею цветы тихо посыпались у нее из рук на траву.
- Я знала, что вы придете, Джим, - звонким голосом проговорила она. - Отец не позволял мне писать, но я знала, что вы придете.
Что произошло потом, - это я предоставляю вам угадать; ведь там, на другом берегу реки, стоял мой фургон с парой лошадей.
Я часто задумывался над тем, какая польза человеку от чрезмерной образованности, если он не может употребить ее для собственной пользы. Если от нее выигрывают только другие, то какой же в ней смысл.
Ибо Мэй Марта Мангэм живет под моим кровом. Посреди дубовой рощи стоит дом из восьми комнат; есть и рояль с пианолой, а в загородке имеется некоторое количество телок, которое со временем вырастет в стадо из трех тысяч голов.
А когда я вечером приезжаю домой, то оказывается, что моя трубка и туфли так засунуты куда-то, что нет никакой возможности их отыскать.
Но разве это так уж важно?
1 2