Вот спящая женщина - совсем другое дело. Плевать нам на то, как она выглядит, лишь бы подольше находилась в этом состоянии.
Ну, выпил я две порции бурбонского - свою и Огдена, и расположился с приятностью провести время, пока он почивает. На столе у него нашлись кое-какие книжицы на разные местные темы - о Японии, об осушке болот, о физическом воспитании и немного табаку, что было особенно кстати.
Покурив и насытив свой слух вулканическим храпом Генри Огдена, я невзначай глянул в окно в направлении загона для стрижки овец, где что-то вроде тропки ответвлялось от чего-то вроде дороги, пересекавшей вдали что-то вроде ручья...
Вижу - пять всадников направляются к дому. У каждого поперек седла ружье. Один из них - тот самый шериф, который тогда навестил меня на стоянке.
Они приближаются с опаской, расчлененным строем, в полной боевой готовности. Присматриваюсь и определяю, который из них атаман этой кавалерийской шайки блюстителей закона и порядка.
- Добрый вечер, джентльмены, - говорю я. - Не угодно ли вам спешиться и привязать ваших коней?
Атаман подъезжает ко мне вплотную и вращает стволом своего ружья так, словно хочет поймать на мушку сразу весь мой фасад.
- Замри на месте, - говорит он, - и пальцем не шевельни, пока я не удовлетворю своего желания некоторым образом с тобой побеседовать.
- Замру, - говорю я, - слава богу, я не глухонемой зачем мне шевелить пальцами и оказывать неповиновение вашим предписаниям?
- Мы ищем, - сообщает он мне, - Черного Билла, который в мае месяце задержал экспресс на Канзас-Техасской и ограбил его на пятнадцать тысяч долларов. Сейчас мы обыскиваем всех подряд на всех ранчо. Как тебя зовут и что ты здесь делаешь?
- Капитан, - говорю я, - моя профессия - Персиваль Сен-Клэр, а зовусь я овчаром. Сегодня я загнал в этот корраль своих телят... то бишь овчат. Ищеи... то есть брадобреи, прибудут завтра, чтобы причесать их, в смысле обкорнать.
- Где хозяин ранчо? - спрашивает атаман шайки.
- Обождите минутку, - говорю я. - Не было ли назначено какой-то награды за поимку этого закоренелого преступника, о котором вы изволили упомянуть, в вашем предисловии?
- За поимку и изобличение преступника назначена награда в тысячу долларов, - говорит тот. - За сообщение сведений о нем никакого вознаграждения никак не предусмотрено.
- Похоже не сегодня-завтра соберется дождик, - говорю я, глядя со скучающим видом в лазурно-голубое небо.
- Если тебе известно тайное убежище, дисклокация или пвседонимы Черного Билла, - говорит он на самом свирепом полицейском жаргоне, - ты ответишь перед законом за недонесение и укрывательство.
- Слышал я от одного прохожего, - говорю я скороговоркой нудным голосом, - что в одной лавчонке в Нуэсесе один мексиканец говорил одному ковбою, которого зовут Джек, что двоюродный брат одного овцевода недели две тому назад видел Черного Билла в Матаморасе.
- Слушай ты, мистер Язык-на-Привязи! - говорит капитан, оглядывая меня с головы до пят и прикидывая, сколько можно выторговать. - Если ты подскажешь нам, где захватить Черного Билла, я заплачу тебе сто долларов из моего собственного... из наших собственных карманов. Ты видишь, я щедр, - говорит он. - Тебе ведь ровно ничего не причитается. Ну, как?
- Деньги на бочку? - спрашиваю я.
Капитан посовещался со своими молодчиками. Они вывернули карманы для проверки содержимого. Совместными усилиями наскребли сумму в сто два доллара тридцать центов и кучку жевательного табаку на тридцать один доллар.
- Приблизься, о мой капитан, - сказал я, - и внемли!
Он так и сделал.
- Я очень беден, и общественное положение мое более чем скромно, - начал я. - За двенадцать долларов в месяц я тружусь в поте лица, стараясь держать вместе кучу животных, единственное стремление которых - разбежаться во все стороны. И хотя я еще и не в таком упадке, как штат Южная Дакота, тем не менее, это занятие - страшное падение для человека, который до сей поры сталкивался с овцами только в форме бараньих отбивных. Я скатился так низко по воле необузданного честолюбия, рома и особого сорта коктейля, который подают на всех вокзалах Пенсильванской железной дороги от Скрэнтона до Цинциннати: немного джина и французского вермута, один лимон плюс хорошая порция апельсинной горькой. Попадете в те края - не упустите случая испробовать на себе. И все же, - продолжал я, - мне еще не приходилось предавать друга. Когда мои друзья купались в золоте, я стоял за них горой и никогда не покидал их, если меня постигала беда.
- Но, - продолжал я, - какая тут к черту дружба? Двенадцать долларов в месяц-это же в лучшем случае шапочное знакомство. Разве истинная дружба может питаться красными бобами и кукурузным хлебом? Я бедный человек, у меня вдовствующая мама в Тексаркане. Вы найдете Черного Билла, говорю им я, - в этом доме. Он дрыхнет на своей койке в первой комнате направо. Это именно тот человек, который вам нужен. Я смекнул это из разных его слов и разговоров. Пожалуй, отчасти он все же был мне другом, и будь я тот человек, каким я был когда-то, все сокровища рудников Голдонды не заставили бы меня предать его. Но, - говорю я, - бобы всегда были наполовину червивые и к концу недели я вечно сидел без топлива.
- Входите осторожнее, джентльмены, - предупреждаю их я. - Он временами бывает очень несдержан, и, принимая во внимание его прежнюю профессию, как бы вам не нарваться на какую-нибудь грубость с его стороны, если вы захватите его врасплох.
Тут все ополчение спешивается, привязывает лошадей, снимает с передков орудия и всю прочую амуницию и на цыпочках вступает в дом. А я крадусь за ними, как Далила, когда она вела Вилли Стимлена к Самсону.
Начальник отряда трясет Огдена за плечо, и тот просыпается. Он вскакивает, и еще два охотника за наградами наваливаются на него. Огден хоть мал и худ, а парень крепкий и так лихо отбивается, несмотря на их численный перевес, что я только глазами хлопаю.
- Что это значит? - спрашивает он, когда им, наконец, удается одолеть его.
- Вы попались, мистер Черный Билл, - говорит капитан, только и всего.
- Это грубое насилие, - говорит Огден, окончательно взбесившись.
- Конечно, это было насилие, - говорит поборник мира и добра. - Поезд-то шел себе и шел, ничем вам не мешал, а вы позволили себе запрещенные законом шалости с казенными пакетами.
И он садится Генри Огдену на солнечное сплетение и начинает аккуратно и симптоматически обшаривать его карманы.
- Вы у меня попотеете за это, - говорит Огден, изрядно вспотев сам. - Я ведь могу доказать, кто я такой.
- Это я и сам могу, - говорит капитан и вытаскивает у него из кармана пачку новеньких банкнот выпуска Второго Национального банка города Эспинозы. - Едва ли ваша визитная карточка перекричит эти денежные знаки, когда станут устанавливать индентичность вашей личности. Ну, пошли! Поедете с нами замаливать свои грехи.
Огден подымается и повязывает галстук. После того, как у него нашли эти банкноты, он уже молчит, как воды в рот набрал.
- А ведь ловко придумано! - с восхищением отмечает капитан. - Забрался сюда, в этакую глушь, где, как говорится, ни одна душа живой ногой не ступала, и купил себе овечье ранчо! Хитро укрылся, я такого еще сроду не видывал, - говорит он.
Один из его молодчиков направляется в корраль и выгоняет оттуда второго пастуха - мексиканца, по прозванию Джон-Смешки. Тот седлает лошадь Огдена, и вся шерифская шайка с ружьями наизготовку окружает своего пленника, чтобы доставить его в город.
Огден, прежде чем тронуться в путь, поручает свое ранчо Джону-Смешки и отдает всякие распоряжения насчет стрижки и пасения овец, словно рассчитывает вскорости вернуться обратно. А часа через два некто Персиваль Сент-Клэр, бывший овчар с ранчо Чиквито, отбывает в южном направлении на другой лошади, уведенной с того же ранчо, и в кармане у него лежат сто девять долларов - цена крови и остаток жалованья.
Краснолицый человек умолк и прислушался. Где-то вдали за пологими холмами раздался свисток приближающегося товарного поезда.
Толстый, унылый человек, сидевший рядом, сердито засопел и медленно, осуждающе покачал нечесаной головой.
- В чем дело, Окурок? - спросил краснолицый. - Опять хандришь?
- Нет, не хандрю, - сказал унылый и снова засопел. - А только этот твой рассказ мне что-то не нравится. Мы с тобой были приятелями пятнадцать лет с разнообразными промежутками, но я еще не видал и не слыхал, чтобы ты выдал кого- нибудь полиции, - нет, этого за тобой не водилось. А с этим парнем ты делил его хлеб насущный и играл с ним в карты - если казино можно назвать игрой, - а потом взял и выдал его полиции. Да еще деньги за это получил. Нет, никогда я от тебя такого не ожидал.
- Этот Генри Огден, - сказал краснолицый, - очень быстро оправдался, как я слышал, с помощью адвоката, алиби и прочих юридических уголовностей. Ничего ему не сталось. Он оказал мне немало одолжений, и я совсем не рад был выдавать его полиции.
- А как же эти деньги, что нашли у него в кармане? спросил унылый.
- Это я их туда положил, - сказал краснолицый, - пока он спал. Как только увидел, что они едут. Черный Билл - это был я. Смотри, Окурок, поезд! Мы заберемся на буфера, пока он будет стоять у водокачки.
1 2
Ну, выпил я две порции бурбонского - свою и Огдена, и расположился с приятностью провести время, пока он почивает. На столе у него нашлись кое-какие книжицы на разные местные темы - о Японии, об осушке болот, о физическом воспитании и немного табаку, что было особенно кстати.
Покурив и насытив свой слух вулканическим храпом Генри Огдена, я невзначай глянул в окно в направлении загона для стрижки овец, где что-то вроде тропки ответвлялось от чего-то вроде дороги, пересекавшей вдали что-то вроде ручья...
Вижу - пять всадников направляются к дому. У каждого поперек седла ружье. Один из них - тот самый шериф, который тогда навестил меня на стоянке.
Они приближаются с опаской, расчлененным строем, в полной боевой готовности. Присматриваюсь и определяю, который из них атаман этой кавалерийской шайки блюстителей закона и порядка.
- Добрый вечер, джентльмены, - говорю я. - Не угодно ли вам спешиться и привязать ваших коней?
Атаман подъезжает ко мне вплотную и вращает стволом своего ружья так, словно хочет поймать на мушку сразу весь мой фасад.
- Замри на месте, - говорит он, - и пальцем не шевельни, пока я не удовлетворю своего желания некоторым образом с тобой побеседовать.
- Замру, - говорю я, - слава богу, я не глухонемой зачем мне шевелить пальцами и оказывать неповиновение вашим предписаниям?
- Мы ищем, - сообщает он мне, - Черного Билла, который в мае месяце задержал экспресс на Канзас-Техасской и ограбил его на пятнадцать тысяч долларов. Сейчас мы обыскиваем всех подряд на всех ранчо. Как тебя зовут и что ты здесь делаешь?
- Капитан, - говорю я, - моя профессия - Персиваль Сен-Клэр, а зовусь я овчаром. Сегодня я загнал в этот корраль своих телят... то бишь овчат. Ищеи... то есть брадобреи, прибудут завтра, чтобы причесать их, в смысле обкорнать.
- Где хозяин ранчо? - спрашивает атаман шайки.
- Обождите минутку, - говорю я. - Не было ли назначено какой-то награды за поимку этого закоренелого преступника, о котором вы изволили упомянуть, в вашем предисловии?
- За поимку и изобличение преступника назначена награда в тысячу долларов, - говорит тот. - За сообщение сведений о нем никакого вознаграждения никак не предусмотрено.
- Похоже не сегодня-завтра соберется дождик, - говорю я, глядя со скучающим видом в лазурно-голубое небо.
- Если тебе известно тайное убежище, дисклокация или пвседонимы Черного Билла, - говорит он на самом свирепом полицейском жаргоне, - ты ответишь перед законом за недонесение и укрывательство.
- Слышал я от одного прохожего, - говорю я скороговоркой нудным голосом, - что в одной лавчонке в Нуэсесе один мексиканец говорил одному ковбою, которого зовут Джек, что двоюродный брат одного овцевода недели две тому назад видел Черного Билла в Матаморасе.
- Слушай ты, мистер Язык-на-Привязи! - говорит капитан, оглядывая меня с головы до пят и прикидывая, сколько можно выторговать. - Если ты подскажешь нам, где захватить Черного Билла, я заплачу тебе сто долларов из моего собственного... из наших собственных карманов. Ты видишь, я щедр, - говорит он. - Тебе ведь ровно ничего не причитается. Ну, как?
- Деньги на бочку? - спрашиваю я.
Капитан посовещался со своими молодчиками. Они вывернули карманы для проверки содержимого. Совместными усилиями наскребли сумму в сто два доллара тридцать центов и кучку жевательного табаку на тридцать один доллар.
- Приблизься, о мой капитан, - сказал я, - и внемли!
Он так и сделал.
- Я очень беден, и общественное положение мое более чем скромно, - начал я. - За двенадцать долларов в месяц я тружусь в поте лица, стараясь держать вместе кучу животных, единственное стремление которых - разбежаться во все стороны. И хотя я еще и не в таком упадке, как штат Южная Дакота, тем не менее, это занятие - страшное падение для человека, который до сей поры сталкивался с овцами только в форме бараньих отбивных. Я скатился так низко по воле необузданного честолюбия, рома и особого сорта коктейля, который подают на всех вокзалах Пенсильванской железной дороги от Скрэнтона до Цинциннати: немного джина и французского вермута, один лимон плюс хорошая порция апельсинной горькой. Попадете в те края - не упустите случая испробовать на себе. И все же, - продолжал я, - мне еще не приходилось предавать друга. Когда мои друзья купались в золоте, я стоял за них горой и никогда не покидал их, если меня постигала беда.
- Но, - продолжал я, - какая тут к черту дружба? Двенадцать долларов в месяц-это же в лучшем случае шапочное знакомство. Разве истинная дружба может питаться красными бобами и кукурузным хлебом? Я бедный человек, у меня вдовствующая мама в Тексаркане. Вы найдете Черного Билла, говорю им я, - в этом доме. Он дрыхнет на своей койке в первой комнате направо. Это именно тот человек, который вам нужен. Я смекнул это из разных его слов и разговоров. Пожалуй, отчасти он все же был мне другом, и будь я тот человек, каким я был когда-то, все сокровища рудников Голдонды не заставили бы меня предать его. Но, - говорю я, - бобы всегда были наполовину червивые и к концу недели я вечно сидел без топлива.
- Входите осторожнее, джентльмены, - предупреждаю их я. - Он временами бывает очень несдержан, и, принимая во внимание его прежнюю профессию, как бы вам не нарваться на какую-нибудь грубость с его стороны, если вы захватите его врасплох.
Тут все ополчение спешивается, привязывает лошадей, снимает с передков орудия и всю прочую амуницию и на цыпочках вступает в дом. А я крадусь за ними, как Далила, когда она вела Вилли Стимлена к Самсону.
Начальник отряда трясет Огдена за плечо, и тот просыпается. Он вскакивает, и еще два охотника за наградами наваливаются на него. Огден хоть мал и худ, а парень крепкий и так лихо отбивается, несмотря на их численный перевес, что я только глазами хлопаю.
- Что это значит? - спрашивает он, когда им, наконец, удается одолеть его.
- Вы попались, мистер Черный Билл, - говорит капитан, только и всего.
- Это грубое насилие, - говорит Огден, окончательно взбесившись.
- Конечно, это было насилие, - говорит поборник мира и добра. - Поезд-то шел себе и шел, ничем вам не мешал, а вы позволили себе запрещенные законом шалости с казенными пакетами.
И он садится Генри Огдену на солнечное сплетение и начинает аккуратно и симптоматически обшаривать его карманы.
- Вы у меня попотеете за это, - говорит Огден, изрядно вспотев сам. - Я ведь могу доказать, кто я такой.
- Это я и сам могу, - говорит капитан и вытаскивает у него из кармана пачку новеньких банкнот выпуска Второго Национального банка города Эспинозы. - Едва ли ваша визитная карточка перекричит эти денежные знаки, когда станут устанавливать индентичность вашей личности. Ну, пошли! Поедете с нами замаливать свои грехи.
Огден подымается и повязывает галстук. После того, как у него нашли эти банкноты, он уже молчит, как воды в рот набрал.
- А ведь ловко придумано! - с восхищением отмечает капитан. - Забрался сюда, в этакую глушь, где, как говорится, ни одна душа живой ногой не ступала, и купил себе овечье ранчо! Хитро укрылся, я такого еще сроду не видывал, - говорит он.
Один из его молодчиков направляется в корраль и выгоняет оттуда второго пастуха - мексиканца, по прозванию Джон-Смешки. Тот седлает лошадь Огдена, и вся шерифская шайка с ружьями наизготовку окружает своего пленника, чтобы доставить его в город.
Огден, прежде чем тронуться в путь, поручает свое ранчо Джону-Смешки и отдает всякие распоряжения насчет стрижки и пасения овец, словно рассчитывает вскорости вернуться обратно. А часа через два некто Персиваль Сент-Клэр, бывший овчар с ранчо Чиквито, отбывает в южном направлении на другой лошади, уведенной с того же ранчо, и в кармане у него лежат сто девять долларов - цена крови и остаток жалованья.
Краснолицый человек умолк и прислушался. Где-то вдали за пологими холмами раздался свисток приближающегося товарного поезда.
Толстый, унылый человек, сидевший рядом, сердито засопел и медленно, осуждающе покачал нечесаной головой.
- В чем дело, Окурок? - спросил краснолицый. - Опять хандришь?
- Нет, не хандрю, - сказал унылый и снова засопел. - А только этот твой рассказ мне что-то не нравится. Мы с тобой были приятелями пятнадцать лет с разнообразными промежутками, но я еще не видал и не слыхал, чтобы ты выдал кого- нибудь полиции, - нет, этого за тобой не водилось. А с этим парнем ты делил его хлеб насущный и играл с ним в карты - если казино можно назвать игрой, - а потом взял и выдал его полиции. Да еще деньги за это получил. Нет, никогда я от тебя такого не ожидал.
- Этот Генри Огден, - сказал краснолицый, - очень быстро оправдался, как я слышал, с помощью адвоката, алиби и прочих юридических уголовностей. Ничего ему не сталось. Он оказал мне немало одолжений, и я совсем не рад был выдавать его полиции.
- А как же эти деньги, что нашли у него в кармане? спросил унылый.
- Это я их туда положил, - сказал краснолицый, - пока он спал. Как только увидел, что они едут. Черный Билл - это был я. Смотри, Окурок, поезд! Мы заберемся на буфера, пока он будет стоять у водокачки.
1 2